скачать книгу бесплатно
– Как зовут тебя? – спросил Деций.
– Гай, – отозвался мальчик.
– А я Марк. Ну, здравствуй, Гай Кассий Лонгин Младший.
– Здравствуйте.
– Нет, приятель, так не пойдет. Давай сюда свою пятерню, – я покажу, как здороваются настоящие мужчины, – он схватил мальчика за запястье и легонько сжал его руку. – Вот так приветствуют друг друга легионеры! А ты хочешь быть легионером?
– Да. Я мечтаю об этом.
– В таком случае тебе придется немного поработать над собой, чтобы набрать мышечной массы, – заметил Деций, с улыбкой оглядывая худенькое тело мальчика.
– Чтобы выжить на войне, Марк, – вмешался в этот разговор Лонгин, – одной горы мускул недостаточно. Нужно еще, чтобы была, как минимум, голова на плечах, а с этим у Гая все в порядке…
– С тобой не поспоришь, командир, – усмехнулся Деций и, когда они прошли во двор, увидев свисающие сверху виноградные гроздья, присвистнул от удивления. – Кудряво живешь!
Лонгин кликнул раба, приказав тому позаботиться о жеребце, на котором прискакал Марк, и повел своего гостя в дом.
Пока слуги готовили баню, хозяин и гость возлежали в триклинии. Марк угощался гроздьями спелого винограда и рассказывал, что привело его в столь далекие от Антиохии края.
– Как там поживает наш Железный легион? – осведомился Лонгин, разливая вино по кубкам. – Все по-старому или что-то новое появилось? Война не предвидится?
– Неспокойные времена настали нынче! – отвечал Деций и, отведав вина, добавил. – В Иудее новый мятеж, вызванный переписью, но главные известия сейчас приходят из Рима…
– И какие? – взглянул на Марка Лонгин.
– Я так и знал, что ты еще ничего не слышал.
– До нашей глубинки новости идут месяцами, а то и годами, – усмехнулся Лонгин. – Так что там в Риме стряслось?
– Случилось это не совсем в Риме, но вызвало, судя по всему, небывалый переполох в Городе. Вспомогательные войска восстали в Иллирике. Вслед за ними полыхнула вся провинция. Говорят, что в рядах бунтовщиков уже воюет до двухсот тысяч мужчин…
Лонгин задумался:
– Постой… В Иллирике я бывал. Там проходит граница с Нориком. Оттуда же рукой подать до Италии!
– Да, командир, ты прав. Ходят слухи, что мятежники движутся на Рим. Не знаю, так ли это. Но говорят, что они уже вторглись в Македонию…
– А что же сенат? – возмущенно проговорил Лонгин. – В Риме думают что-нибудь предпринять?
– Я не знаю, о чем думают сенаторы. Они, как ты понимаешь, не докладывают мне. Со слов легата выходит, будто бы по распоряжению Кесаря на службу стали призывать вольноотпущенников…
– Кого? – удивился Лонгин. – Вчерашних рабов, ущемленных в правах? Значит, все так плохо?
– Похоже на то, – мрачно отозвался Деций. – И вот еще что. Кесарь созывает ветеранов. Это мне доподлинно известно. Именно поэтому я и прискакал сюда, командир.
– Командир, – усмехнулся Лонгин. – Какой я тебе командир? Ты, небось, уже перещеголял меня? В трибуны выбился?
– Пока что только примипил[7 - Кентурион первой когорты.].
– Поздравляю, Марк. Хвала богам! Я еще тогда, в Ерушалаиме понял, что ты далеко пойдешь.
– Да, мой отец, простой римский сапожник, и не мечтал о том, что его сын будет первым среди кентурионов Железного легиона. Но, думаю, он больше бы обрадовался, если бы я пошел по его стопам…
– Каждому – свое! – задумчиво проговорил Лонгин. – Итак, ты точно знаешь, что Кесарь вызывает ветеранов?
– Да. Эти сведения подтверждают мои знакомые и друзья из Антиохии. Они недавно отправились в Рим.
– А что легион? Он разве останется в Сирии в то время, когда Италии грозит столь великая опасность?
– На сегодняшний день нет приказа на переброску легиона в Иллирик. Но все может измениться в любой момент. Так что мне удалось вырваться лишь на несколько дней, а завтра я уже возвращаюсь. Впрочем, в Иудее все еще неспокойно и, хотя мы не принимаем участия в этой кампании, но… – Деций красноречиво умолк и, сделав паузу, добавил. – К тому же не знаешь, чего ожидать от варваров из Парфии. Так что вряд ли нас потревожат в ближайшее время. Ну, а ты, командир, что думаешь делать? Вернешься на службу или, быть может, нашел себя на гражданке?
– Столько лет прошло, Марк, – вздохнул Лонгин, – как я вышел в отставку…
– Стало быть, не вернешься?
– Да ты что?! Разве я могу остаться на этой проклятой вилле, когда моей стране грозит опасность? Ты за кого меня принимаешь, Марк? – проговорил Лонгин, слыша у себя за спиной знакомое шуршание женского платья.
Рим. Те же дни.
Вот уже полгода, как Город жил в состоянии войны, самой страшной со времен борьбы с Ганнибалом. Правда, враг еще не вторгся в Италию, но многие жители, в особенности среди знати, или бежали из Рима, или помышляли о бегстве, продумывая пути отступления. Город заметно опустел. Прежде шумные форумы, где всегда толпился народ, теперь были малолюдны. В базиликах лишь изредка слышались голоса спорящих. Тяжбы многие граждане решили отложить до лучших времен. Владельцы таверн считали убытки – так мало стало посетителей. Зато римские храмы были полны народа. Горожане, как во времена Второй пунической войны, давали обеты, молились и не скупились на жертвы богам. Люди никогда так не верят в бытие потусторонних сущностей, как перед лицом грозящей им опасности!
Август, исправно исполняя обязанности великого понтифика и регулярно присутствуя на религиозных церемониях, на людях являл собой пример мужества и непоколебимой стойкости. Лишь однажды, на заседании сената, он проявил слабость и поддался всеобщей панике, вызванной размахом восстания.
– Римские граждане в Иллирике уничтожены, торговцы перебиты; истреблено большое количество вексилляриев, варварами занята Македония; все и повсюду опустошено огнем и мечом… – голос Августа дрожал и часто прерывался. – Через десять дней, если не быть настороже, враг может оказаться в поле зрения города. Отцы-сенаторы, над Римом нависла угроза, страшнее которой не было со времен борьбы с Карфагеном. Каждый добропорядочный гражданин должен внести свой вклад в разгром опасного противника…
Тиберий, который во главе легионов выступил в поход на маркоманнов, вынужден был заключить мир с Марободом и вернуться назад, чтобы не подпустить бунтовщиков к Италии. Вскоре было наспех собрано войско из плохо обученных рабов, отпущенных на свободу. Отовсюду: из Италии и провинций, – призваны ветераны. Впрочем, этих мер оказалось недостаточно. Все последние месяцы правитель великой державы, которая оказалась бессильной подавить мятеж дикарей, получал одно известие хуже другого. Очередное донесение из Иллирика привело его в ярость. Август призвал свою жену и, когда Ливия Друзилла явилась в дом своего мужа, сказал ей, протягивая письмо, в котором намеренно оторвал концовку с подписью:
– Прочти, что вытворяет твой сын.
– С некоторых пор, Тиберий – и твой сын, – мрачно заметила Ливия и прочла следующее: «В один лагерь было стянуто десять легионов, более семидесяти когорт и более десяти тысяч ветеранов, большое число добровольцев, множество фракийских всадников, так что все войско приняло такие размеры, каких оно не имело нигде и никогда после гражданских войн. Все испытывали радость, связывая с численностью надежду на победу. Но Тиберий Кесарь, руководствуясь какими-то одному ему понятными соображениями, спустя несколько дней приказал распустить войско, объявив, что им невозможно командовать из-за его величины. Он отпустил всех туда, откуда они пришли, а сам в начале зимы вернулся в Сисцию и разместил свои войска в зимних лагерях».
– От кого письмо? – осведомилась хитроумная женщина.
– Это надежный источник, – уклончиво отвечал Август.
– Не сомневаюсь, но как можно доверять анонимным доносам?
– Ливия, я тебя позвал не для того, чтобы обсуждать моих осведомителей, а за тем, чтобы услышать твоего совета.
– Хочешь знать моего мнения? – улыбнулась Ливия. – Слушай. Я, конечно, не полководец и, как женщина, в военном искусстве мало что понимаю. Но если мой сын, – а у него огромный опыт ведения боевых действий, – так поступил, значит, на то у него были веские причины. Мог ли он положиться на тех солдат, которых ты ему послал? Половина из них – вчерашние рабы, которые при первом же появлении неприятеля: либо разбегутся, либо перейдут на его сторону. Полагаю, что Тиберий исходил именно из таких соображений.
– Твой сын, – снова сказал Август, делая упор на слове «твой», – человек весьма непредсказуемый. Что у него в сознании творится, ведомо лишь одним богам! То он отправляется в добровольное изгнание, то ему всюду мерещатся наемные убийцы, то теперь распускает войска. Делает, что ему вздумается… Нет такому человеку доверия. Он не справляется. Я отзываю его…
Несмотря на просьбы жены «не делать этого», Август остался непреклонен,– на очередном заседании сенаторы единодушно проголосовали за его предложение. В Иллирик было решено направить консула Марка Лепида, внука триумвира, который должен был сменить Тиберия.
– А теперь, отцы-сенаторы, – довольный итогами голосования, снова заговорил престарелый Август, – мы должны принять еще одно важное решение. Пока мятеж в Иллирике не подавлен, наша первоочередная задача – не допустить его распространения на другие провинции, в первую очередь, это касается Германии, где совсем недавно были волнения… Нам нужно направить туда наместником надежного человека. Я предлагаю кандидатуру Публия Квинтилия Вара, который был проконсулом в Сирии и имеет богатый опыт в управлении провинциями… Вар, друг мой, поднимись, чтобы тебя все видели.
Грузный Вар оторвался от своего седалища, горячо поблагодарил принцепса «за добрые слова» и обратился к коллегам:
– Отцы-сенаторы, вы можете не сомневаться – в случае моего назначения на эту должность я оправдаю оказанное мне вами высочайшее доверие.
После столь лестной рекомендации Кесаря, первым, как всегда, высказавшего свое слово, голосование сенаторов являлось пустой формальностью. Квинтилий Вар был назначен наместником провинции Германия.
Из курии Август вышел в сопровождении Вара, и они вместе направились на Капитолий – принести жертвы римской триаде: Юпитер, Юнона и Минерва. Гадания, которые провели авгуры в тот день, сулили удачу. Птицы летали с нужной стороны, а цыплята, которых, к слову сказать, не кормили несколько дней, едва выйдя из клетки, набросились на рассыпанные перед ними зерна…
С Капитолийского холма торжественная процессия перешла на Палатин, где сенаторы принесли жертвы в храме Аполлона. После всех этих ритуальных церемоний Август с Варом уединились во дворце, где без посторонних глаз обсудили ряд вопросов, касающихся вверенной новому наместнику провинции.
– Тесно работай с местной элитой, преданной нам, – поучал своего назначенца Август. – Есть такой германец по имени Арминий, сын вождя херусков, благодаря которому нам удалось без кровопролития покорить ряд племен за Рейном. Это проверенный человек. На него ты вполне можешь положиться…
***
Лонгин прибыл в Рим слишком поздно, когда легион, сформированный из ветеранов, уже выдвинулся в Иллирик на соединение с войсками Тиберия Кесаря. Зимнее небо Италии хмурилось, грозя пролиться слезами дождя. Лонгин был мрачен словно туча, которая нависла над Городом.
«Я не успел. Столь далекий путь проделан напрасно. Здесь я никому не нужен», – с такими мыслями Лонгин зашел в первый попавшийся кабак и, сев за стол, заказал вина. Принесенный кувшин с церейским он опустошил за считанные мгновенья, но вино почему-то не возымело обычного действия. На душе у Лонгина было, по-прежнему, хмуро и пасмурно. И чем больше он пил, тем хуже ему становилось.
– Что за пойло ты мне подаешь? – взревел Лонгин на девицу, принесшую очередной кувшин. – Клянусь богами, это вода, а не вино!
– Это разбавленное вино, – возразила девица. – А если вам что-то не нравится…
– Принеси мне настоящего вина, а то, клянусь Марсом, я все здесь разгромлю.
– Сначала рассчитайтесь за уже выпитое, – потребовала девица.
– Да, подавись ты, дура, своими деньгами, – крикнул Лонгин и швырнул на пол серебряный денарий. Девица нагнулась, поднимая монету. Лонгин ненароком увидел ее оголившийся зад. Он тотчас воспылал желанием и услышал голос, который подсказал ему:
– Давай, действуй. Она просто шлюха…
Лонгин поднялся со своего места и, оглядев пустое помещение таверны, двинулся на нее. Но внезапно перед его глазами вырос огромный крест, на котором висел распятый человек в терновом венце. Лонгин остановился, тряхнул головой и… посмотрел вослед уходящей служанке. Он вернулся на прежнее место. Новое вино, принесенное ею, наконец, возымело действие, и Лонгину стало весело. Он даже разговорился с официанткой, предлагая ей подняться в номера.
– Рано еще, – улыбалась девица. – Я здесь одна. Клиентов обслуживать надо. Если вдруг кто придет…
– Красавица, обслужи сначала меня, а я хорошо заплачу тебе, – уговаривал ее Лонгин.
Девица колебалась, но вдруг створки двери распахнулись, и в таверну вошел незнакомец в темном плаще с капюшоном на голове. Он сел за стол, и девица тотчас подскочила к нему, принимая заказ. Потом она исчезла в подвале и почему-то долго не появлялась. Лонгин спокойно допивал свое вино и мысленно проклинал незнакомца, который помешал ему весело провести время с девчонкой.
– Я, кажется, не вовремя, – усмехнулся тот и скинул капюшон с головы. Лонгин не обратил внимания на его слова и даже не взглянул в его сторону.
– Ветеран, не так ли? Отстали от своих? – осведомился незнакомец.
– Вы с кем разговариваете? – злобно прошипел Лонгин.
– Вообще-то, кроме нас двоих, здесь больше никого нет, – заметил незнакомец.
– Кто ты такой? – сквозь зубы процедил Лонгин, удостоив того презрительным взглядом. Он увидел обычное ничем не примечательное римское лицо с орлиным профилем, гладко выбритое и весело улыбающееся.
– Меня зовут Луций Элий Сеян, – представился незнакомец. – Я трибун преторианской когорты.
– Преторианец? – недоверчиво переспросил Лонгин. – Что ж тебя привело в эту богом забытую харчевню, преторианец? Вам что, урезали жалованье? – он громко рассмеялся.
– А мне нравится бывать в таких местах, – заявил Сеян. – Сюда приходят разные люди, и у каждого свои проблемы. Весьма любопытно выслушивать чужие рассказы, угадывать мысли, желания…
– Это что ж, ты сюда приходишь по долгу службы? – криво усмехнулся Лонгин.
– В общем, да.
«Я так и знал. Они шпионят за населением, – подумал про себя Лонгин. – Иначе за что можно получать такие деньги, которые легионерам и не снились?!»
– Да, легионерам приходится нелегко, – словно угадав мысли Лонгина, кивнул преторианец. – Особенно ветеранам, которые не могут найти себя в мирной жизни…
Лицо Лонгина перекосилось. Он начинал трезветь. В это время преторианец подошел и сел за стол напротив него.
– Вас кто-то послал? – спросил Лонгин, вглядываясь в черты лица собеседника. – Откуда вы знаете обо мне?
– А что знаю? – усмехнулся преторианец. – Стало быть, я угадал, что вы ветеран, который лишился последней надежды вернуться на службу… Поверьте, много сейчас таких людей бродит по Риму. И я хочу вам помочь!
– С чего вдруг такая забота от трибуна преторианской стражи? Вы даже не знаете меня!
– Ну, кое-что я о вас знаю. Судя по внешности, манерам и возрасту, вы служили в армии и некоторое время назад вышли в отставку. Вы явно прибыли издалека, раз не успели к формированию легиона ветеранов. Весьма вероятно, что с Востока…
– Почему именно с Востока, может, из Испании?
– Вас выдает произношение. В Испании так не говорят.
– Ну, допустим, и что с того? Вам-то что за дело?
– Да мне все равно, а вот нашей империи нужны такие люди, как вы, старые вояки, ветераны!
– Империя? Не понимаю. У нас ведь республика!
– Бросьте, – усмехнулся Сеян. – Все вы прекрасно понимаете. Старой доброй республики больше нет. Ее последние защитники пали на поле вблизи Филипп. Вам ли не знать об этом?
Лонгин заметно побледнел. Ему отчего-то стало не по себе и хотелось только одного – как можно скорее бежать отсюда, но он не мог и двинуться со своего места. А его собеседник продолжал:
– Итак, друг мой, слушай меня внимательно. Император велел собрать еще один отряд из ветеранов и направить его в Германию вместе с новым наместником Квинтилием Варом. Ты, как мне известно, был трибуном когорты, в этом же ранге вновь призываешься на службу. В Германии твоя когорта вольется в состав XVIII легиона, – проговорил он, вставая с места. – Да, и мой тебе совет, уважаемый Лонгин, – берегись сентябрьских ид…
***
В городе племени убиев, в колонии, некогда основанной Марком Агриппой, которой по истечении ряда столетий суждено будет стать немецким городом Кельн, во дворе храма Августа на высоком алтаре пылал огонь, пожирающий мертвую плоть. Играла флейта. По склону холма стекали вниз красные ручейки, смешиваясь с водами местной речушки. Молодой рослый жрец в белой тоге, запятнанной кровью, привычным движением руки перерезал горло очередной жалобно блеющей овечке, удерживаемой его помощниками. Кровь из поврежденной артерии стекала в глубокий сосуд, а затем обмякшее, вздрагивающее, судорожно глотающее воздух животное волокли к резнику, разделывающему туши приносимых жертв. По каменным плитам двора тянулся длинный багряный шлейф…
На алтаре пылало жаркое огнедышащее пламя. В воздухе струился аромат благовоний. Серый дым восходил в небеса, хотя тот, кому приносилась жертва, доживал свои последние годы на земле…
Молодой жрец присел отдохнуть на камне, и на его плечо легла тяжелая мужская рука:
– Что, сынок, умаялся? Сегимунд, как ты, мальчик мой? – прозвучал голос на латыни с сильным акцентом.
– Где этот римлянин? – спросил на родном наречии Сегимунд, оглядываясь по сторонам и ища глазами Вара.
