скачать книгу бесплатно
– Ой, не могу! – Настена согнулась пополам от смеха, не в силах успокоиться, и была похожа в этот момент на смешливую старшеклассницу.
Я посмотрела на часы – 19.30. Студию надо было освобождать ровно в восемь. Если мы за десять минут не приведем себя и студию в порядок, то сделать программу сегодня не удастся, а это такой удар по финансам компании, которого Котова мне не простит. Что ж, остается только положиться на Бога и продюсера… И, внутренне смирившись, я отправилась на поиски своей собаки.
Сразу же после взрыва Глаша подскочила и понеслась куда-то прятаться. Сейчас вся команда, кроме продолжавшего грозно и грязно ругаться осветителя, развлекалась тем, что пыталась ее найти. Наконец Оксана, заглянув за старые декорации, сваленные у задней стенки, торжествующе воскликнула:
– Она здесь! Глаша, Глашенька, иди ко мне!
Она была не такая дура, наша Оксана, чтобы протягивать руки прямо к оскаленной собачьей морде, но таким дураком оказался звукорежиссер Виталик, плечистый парень атлетического вида. Ему повезло, клыки только скользнули по его предплечью, и держался он стойко, как и подобает мужчине, только чертыхнулся вслух. Я не успела еще подбежать к живописной группе, как Глаша вырвалась на свободу и, выскользнув в дверь, побежала по коридору в неизвестность. Съемочная группа с улюлюканием бросилась вслед за ней, но тут я их остановила:
– Ребята, если вы не хотите гоняться за собакой по всем этажам, то оставайтесь здесь. Она добровольно пойдет только со мной.
Я вышла из студии и закрыла за собой дверь, оставив за спиной свет и смех. Куда же она направилась? Бедная девочка – в какой она, должно быть, панике, ведь даже праздничные петарды выводят из равновесия ее слабую нервную систему! В замешательстве я раздумывала, в какую сторону мне направиться, как вдруг услышала приглушенный лай, который доносился откуда-то слева и из глубины здания. Я тут же рысцой понеслась туда, но вновь слышна была только гулкая тишина, и я несколько раз сбивалась с пути, пока совсем рядом со мной не раздалось приглушенное рычание. Дверь следующей комнаты была распахнута настежь; это была кладовка, в которой хранился разный реквизит. Здесь было почти совсем темно, свет проникал сюда только из коридора. Первое, что я смогла разглядеть – это силуэт моей собаки со вставшей дыбом на загривке шерстью. Потом я рассмотрела тот предмет, на который она приглушенно рычала. Это было тело Евгении Котовой, безжизненно раскинувшееся на каких-то полотнищах или коврах, сваленных на полу. Лицо ее казалось совсем бледным, почти белым в полумраке, только блестели белки закатившихся глаз.
II. Детективное агентство «Ксант» берется за дело
– А твоя новая секретарша отлично варит кофе, – заметила я, потягивая обжигающий напиток из крошечной чашечки. Я никак не могла согреться, меня всю трясло, несмотря на то, что в небольшом офисе моего деверя – то есть брата моего мужа – стояла комнатная температура.
– Не заговаривай мне зубы, Агнесса, – сморщившись, произнес скучным тоном Сергей Крутиков, вице-президент охранно-детективного агентства "Ксант", моя единственная опора и надежа в данный момент. – Давай ближе к делу.
Хорошо ему говорить – ближе к делу! Ближе к телу! Это ведь я, а не он обнаружила труп популярной телеведущей, это ведь я вчера до позднего вечера – вернее, сегодня до раннего утра – объяснялась с милицией.
Когда я, шаря по стене наугад, зажгла в кладовке свет, то поняла, что мое первое впечатление было верным – ничто не могло уже вернуть жизнь в безжизненные глаза Евгении. Поясок от светло-бежевого бесформенного костюма, в котором она была на последней съемке, перетянул ее шею, уродливо врезаясь в отливавшую синевой кожу. Смерть не была милостива к звезде телеэкрана, она выглядела отнюдь не как невинно убиенные дивы в мыльных операх: юбка задралась, светлые колготки на некрасиво, даже непристойно, раскинутых ногах разодраны…
– Похоже это было на изнасилование? – прервал ход моих мыслей Сергей. Я и не заметила, что размышляла вслух.
– Нет, такое было впечатление, что она сопротивлялась; убийца хотел опрокинуть ее назад, а она пыталась устоять на ногах. А колготки разорваны не сверху, а сбоку, как будто она, падая, за что-то зацепилась. Ну, например, за какой-нибудь выступающий гвоздик. Там, кстати, было много старой мебели. Так что ее не изнасиловали, ее просто убили.
– А почему ты так расстроилась? Ты же эту Котову терпеть не могла, – неожиданно спросил он.
Я подскочила:
– То есть как это? Как же мне не расстраиваться, когда я не только нашла труп – это бы еще полбеды, но я еще и главная подозреваемая!
– Ну, не преувеличивай, – уголок рта у Сергея слегка дрогнул, что должно было обозначать улыбку. – Это дело милиции – подозревать всех. На убийцу ты никак не тянешь.
– Все знают, что я с радостью бы заняла Женино место – уж она-то это прекрасно понимала и травила меня как могла. Да к тому же, если принять к сведению, что у нее нашли…
– А что у нее нашли? Ты мне еще не рассказала.
– У нее в руке были зажаты листки бумаги – это был сценарный план моей передачи, которая снималась в тот день. Его, кстати у меня украли перед самой съемкой.
– Кому ты рассказала, что он у тебя пропал?
– Всем!!! Я устроила публичный скандал Тамаре Синяковой, нашему продюсеру.
– Перед съемкой?
– После нее.
– И программа получилась?
– Конечно. Если бы что-нибудь не вышло, я бы не стала ждать, прервала съемку и устроила бы вселенский хай.
– Так кто ж поверит, что у тебя пропал конспект, если тебе это не помешало успешно провести интервью?
– Спасибо, Сережа, ты всегда улучшаешь мне настроение.
– Агнесса, ты совершенно напрасно так нервничаешь. Почему ты думаешь, что ты единственная, у кого была причина избавиться от Котовой? И вообще, давай сопоставим то, что мы с тобой знаем о жертве, – и Сергей взял со стола распечатку и стал читать:
"Котова Евгения Павловна, 1952 года рождения…
– Подожди. Ты уверен, что 52-го?
– Я, честно говоря, думал, что она моложе… – неуверенно произнес он.
– Моложе? Какие вы, мужчины, наивные! Я думала, что она еще старше… Но продолжай.
– А женщины зато злые. Или только ты? Ну ладно, слушай дальше: "Старшая дочь режиссера Павла Анатольевича Котова, народного артиста СССР, лауреата Государственной премии. Закончила факультет журналистики, после чего работала репортером на радио, а затем перешла на государственное телевидение, в отдел информации. С 1989 года была ведущей программы "Время" на первом канале. После августа 1991 года некоторое время была не у дел, потом вела свое ток-шоу на одном из дециметровых каналов. С 1994 года – ведущая собственной информационной программы на канале "1+1", а с 1995 – организатор и совладелица телекомпании "Благовест", которая просуществовала до 1996 года. После этого вместе с Тамарой Синяковой организовала телекомпанию "Прикосновение". Одновременно состояла в штате столичного телеканала "1+1". Брат, Анатолий Котов, работает в Министерстве печати и информации в ранге начальника отдела. Младшая сестра Майя – актриса. Котова трижды была замужем. Ранний студенческий брак с Георгием Вайнштейном распался через год. В двадцать два года вышла замуж за Марата Александрова, журналиста-международника, от него у нее дочь Елена, которая в настоящее время учится в США и вышла замуж за американского гражданина. В 1992 году развелась и сразу же после развода зарегистрировала брак с Глебом Овчинниковым, театральным режиссером, учеником ее отца. Детей от этого брака нет. Лауреат премии "Тэффи"…
– Слушай, Сергей, давай я тебе лучше расскажу о том, что ты не знаешь, что твои сотрудники не смогли бы отыскать ни в одном досье, ни в одном компьютере. Евгения была бездарной ведущей, но воображала, что она гениальна и что ее обожают зрители. На самом деле ее держали на канале главным образом из-за ее связей, из-за отца и брата. В последнее время – а может, и не только в последнее, я тут не владею информацией – у нее были серьезные трения с продюсером, Синяковой, причем они касались не только творческих вещей, но и финансовых моментов, и рабочих – некоторые ценные сотрудники из-за Котовой уходили из телекомпании, а некоторых она выставляла за порог сама. И тем не менее, надо отдать ей должное, у нее есть целый клан обожателей, и ее передачи набирают рейтинг, очень неплохой для дневного времени. Я до сих пор не могу понять, почему телезрители, а вместе с ними и рекламодатели, не раскусили, что ее шоу не стоят и выеденного яйца и что она фальшива насквозь....
– Стоп, Агнесса! Попробуй сказать о ней что-нибудь хорошее!
– Ах да – о мертвых или ничего, или хорошо… Я и говорю – определенная часть публики почему-то ее любит. Более того, она нравится некоторым мужчинам. Второй режиссер Кочетков, например, готов пойти за нее в огонь и в воду… Вернее, был готов – до вчерашнего дня.
– Знаешь, я могу тебе объяснить, почему так происходит. Ты относишься к тем людям, у которых особый нюх на фальшь – ты ее видишь повсюду и остро ее ненавидишь. Единственный человек, которому ты иногда спускаешь неискренность – это Марк, и это верный признак того, что ты его любишь.
Я широко раскрыла глаза. Мне и в голову не могло прийти, что из того факта, что я прощаю мужу некоторые… ну, скажем так – погрешности поведения, его брат сделает такие далеко идущие выводы. Впрочем, детектив должен быть в какой-то степени психологом.
– Я тут просматривал запись одной из последних передач Котовой, – продолжал Сергей, не обращая внимания на мою реакцию. – и вполне могу тебя понять. Да, она неважная актриса, во главу угла она всегда ставила себя, стремилась быть в центре внимания, но ведь это и делает ее телевизионной личностью, разве нет? Она неплохо смотрится… то есть, смотрелась, конечно – не красавица, но умела себя подать, владела интонацией, жестом. Голос у нее был хорошо поставленный, дикторский. Она играла умную, современную, эмансипированную женщину, и зрителям неискушенным казалось, что это так и есть. Ведь не все обладают такой тонкостью восприятия, как ты. К тому же ты профессионал и во многом оценивала ее с точки зрения профессионала. Ну, разумеется, и с точки зрения женщины, которой соперница то и дело подставляла ножку…
– Да, я профессионал, – не выдержала я; Сергей все-таки сумел меня разозлить. – Но профессионал не в том, что ты имеешь в виду. На телевидении я без году неделю. Однако, если ты помнишь, у меня есть еще и психологическое образование. Так вот, я со знанием дела утверждаю, что Котова была истеричкой – типичной истерической психопаткой.
Собственно говоря, именно из-за того, что Котова устроила однажды прямо в Останкино истерику, я и попала в свое время на телевидение. Ну, и из-за типичной для него неразберихи. А дело было так. В то время у меня не было постоянной работы, и я вспомнила свою первую специальность – когда-то я была переводчицей. Меня попросили сопровождать делегацию французских литераторов, прибывших в столицу по приглашению какого-то творческого союза, и я с радостью согласилась – терпеть не могу сидеть без дела. Среди прочих мероприятий французы должны были участвовать в ток-шоу Котовой, и так мы оказались на телецентре. Нас встретили, провели в студию, напоили кофе, несколько раз прибегала Тамара Синякова – тогда я с ней, кстати, и познакомилась – но главного действующего лица все не было видно. Французы нервничали, уже не скрываясь, смотрели на часы; русские участники ток-шоу, ко всему привычные, терпеливо ждали.
Из случайно подслушанных разговоров съемочной группы – впрочем, никто особенно и не понижал голос – я узнала, что Котова на месте, но не в форме. Оказывается, предыдущая съемка сорвалась по вине одного известного писателя, который в самый последний момент сообщил, что не может приехать, и с Евгенией случилась самая настоящая истерика. Говорят, она выла в голос. Когда выть она наконец перестала, голос у нее сел, глаза превратились в щелочки, закрытые с двух сторон подушечками вспухших век, и она никак не могла унять дрожь; эти подробности сообщила мне помощник режиссера, у которой, видно, был зуб на ведущую. Показаться на людях, а тем более перед камерой, в таком виде было невозможно. Синякова попросила меня сказать нашим гостям, что съемка задерживается по техническим причинам, и занять их чем-нибудь, клятвенно пообещав, что ждать нам осталось недолго.
Хорошо ей было говорить: занять французов – а чем? И тогда я попросила у редактора сценарный план и громко заявила, что мы будем репетировать. Совершенно естественно, что я взяла на себя роль ведущей. В отличие от Котовой, я-то в этот день была в форме, к тому же надо мной ничего не довлело, а то, что оператор стал снимать нас по собственной инициативе, я сначала даже и не заметила. Кстати, этот оператор, Александр Рожков, вскоре пал жертвой гнева Евгении Павловны, не простившей ему проявленной инициативы; впрочем, он ушел на НТВ и оказался в выигрыше. Только когда Синякова попросила меня повторить некоторые эпизоды, я поняла, что происходит, но камера меня не смутила – повторяю, я в тот день была в форме. В общем, ток-шоу состоялось без Котовой, французы ушли немного смущенные – ах, эти непонятные русские! – но довольные. А через несколько дней мне позвонила Синякова и пригласила зайти к ней в офис.
Она показала мне уже смонтированную передачу со мной в главной роли и тут же предложила попробоваться на должность постоянной ведущей нового женского ток-шоу. Передача и я в ней мне не понравились, но терять мне было нечего, и я согласилась – я, повторяю, в то время была вольной пташкой. Так уже через неделю я работала над концепцией своей собственной программы, а еще через месяц начались съемки.
То, что наша примадонна была от моего появления отнюдь не в восторге, было ясно с самого начала, и она выставила бы меня за порог тотчас же, но еще одна случайность помогла мне закрепиться на студии. Побывав в командировке в Африке, Котова подхватила какую-то не нашу заразу, заболела и надолго выбыла из строя, а потому ей нечего было возразить Синяковой, которая отвечала за финансы компании. Естественно, телекомпания должна снимать, иначе она тут же разорится, и Жене пришлось смириться с тем, что хоть она и звезда, но незаменимых на телевидении нет. К тому времени, как она встала на ноги, у меня уже было собственное шоу, и Котова меня стала доставать не прямо, а окольными путями. Она, конечно же, надеялась меня выжить из компании, но я тем не менее выжила.
Я пережила, когда у меня украли мастер-кассету (то есть кассету с окончательно смонтированной передачей) и мне самой пришлось монтировать все заново – и заодно учиться монтажу. Я пережила, когда три мои совершенно готовые программы вылетели из эфира безо всяких объяснений. Я пережила, когда мою фамилию "забыли" вставить в титры. Я пережила, но устроила дикий скандал, когда увидела фамилию Котовой впереди моей как автора сценария… Украденный конспект – это такая мелочь!
Наверное, выжить мне помогло то, что я не цеплялась за телевидение. Мне было интересно, но я в любой момент готова была уйти, и для меня это не стало бы трагедией. В конце концов, кем я только не была за свою жизнь: и переводчиком, и редактором, и референтом, и консультантом-психологом, и собственным бизнесом недолгое время занималась, хоть и неудачно, – так что сменить еще раз поле деятельности для меня не составило бы труда. Тем более что, как я не раз громогласно заявляла в присутствии новых коллег, я "в первую очередь мужняя жена". Однажды я произнесла это даже в эфире, интервьюируя некую заклятую феминистку, после чего получила массу возмущенных откликов. Почему-то всех это страшно бесит, но это правда – мне не нужна такая карьера, которая разрушит мою семейную жизнь, для меня гораздо более важную. Впрочем, телевизионщики, и особенно телевизионные женщины, не просто относились ко мне свысока и презирали, как дилетантку – в глубине души они мне завидовали. Потому что эти два слова – "мужняя жена" – означали не только мой семейный статус и мои приоритеты, но гораздо большее. Это значило, что в любой момент я могу уйти, не думая о деньгах, что мне не надо сидеть ночами ради нищенской подработки, что я не завишу от гонораров… Все это очень быстро пронеслось у меня в голове, и я поделилась своими мыслями с Сергеем:
– Вообще-то непонятно, почему убили именно Евгению, а не меня. Думаю, что меня ненавидели не меньше, чем ее – во всяком случае, если судить по количеству мелких пакостей, которые мне устраивали. Я вела себя вызывающе, я мгновенно, не прилагая для этого никаких усилий и не работая на телевидении ни дня, пробилась в эфир, я не получила ни журналистского, ни актерского образования и тем не менее сразу стала ведущей, в то время как другие работают ради этого годами, из кожи вон лезут, а ничего не получается…
– Да, выскочек обычно не любят, – согласился со мной Сергей. – К тому же у тебя жесткий характер, несмотря на внешнюю мягкость, и тебя трудно съесть, хотя на первый взгляд кажется, что это легко. Для того, чтобы от тебя избавиться, пришлось бы прибегнуть к кардинальным мерам. Поэтому не волнуйся, Агнесса – у тебя все еще впереди.
– Утешил!
– А если серьезно – то все это очень серьезно, и пока мы не будем знать, кто и почему убил Котову, веди себя осторожнее, не высовывайся.
– Значит, ты за это дело берешься?
Он пожал плечами:
– Боюсь, у меня нет другого выхода. Невестка у меня все-таки одна. Конечно, жаль, что она все время натыкается на трупы, но что тут поделаешь? Хотя, по статистике, на одну тебя трупов все-таки многовато…*1)
– Ну, знаешь, если посчитать, сколько убийств произошло в маленьком английском провинциальном местечке Сент-Мери Мид вокруг одной-единственной старой девы, то у меня еще все впереди.*2) Кстати, в раскрытии этого преступления больше всего должна быть заинтересована наш продюсер, Тамара Синякова, но вряд ли у нее сейчас есть деньги, чтобы нанять твоих сыщиков, так что, боюсь, я введу тебя в убыток.
– Что ж, мне не привыкать. Кстати, в опербригаде из МУРа, которая занимается этим делом, у нас есть прекрасные контакты. Это отличные ребята, но им не повезло – ты же понимаешь, какое на них оказывается давление. Евгения Котова, на их несчастье, была человеком очень известным. А ее отец – фигура не просто известная, но и очень влиятельная.
– Чем я могу тебе помочь?
– Тем, что не будешь вмешиваться в расследование и самостоятельно ловить убийцу на живца, то есть на себя. Но если ты так хочешь что-нибудь сделать – а, зная твою натуру, я в этом не сомневаюсь – то ты можешь составить для меня два списка: первый – тех людей, которым выгодна была смерть Котовой, и второй – тех, кто вчера был в здании и имел возможность ее задушить. Кстати, имей в виду, убийцей могла быть и женщина; чтобы задушить человека матерчатым поясом, много сил не требуется.
– Слушаюсь, товарищ начальник.
Когда я уже уходила и Сергей, как всегда вежливый, подавал мне пальто, он как бы невзначай заметил:
– Мне звонил Марк и заявил, что тут же вылетает в Москву, но я ему ответил, что если он вернется, не завершив порученного ему дела, то может считать себя уволенным. Конечно, я поступил круто, но, надеюсь, ты не возражаешь?
Я не возражала, я, наоборот, была благодарна Сергею, который так хорошо меня понимал. Мой муж уже несколько лет работал в "Ксанте" у старшего брата, занимаясь в основном черной бухгалтерией – он выяснял, куда уходят капиталы и каким образом они отмываются, и поэтому ему нередко приходилось ездить за рубеж, докапываясь до истинных фактов и встречаясь с нужными людьми. К банальной уголовщине он никогда никакого отношения не имел, да, впрочем, и детективное агентство давно отказалось от таких дел, делая исключение в основном ради меня – ну и, конечно, ради очень богатеньких Буратино, которые не стесняются выложить крупную сумму зелененькими. Марк, при всех его достоинствах, не любит эмансипированных женщин. В идеале, по его мнению, жена должна сидеть дома, а уж если она не может не работать, то пусть она это делает в четырех стенах. Он, хоть и отрицает это, ревнив, он ревниво относился ко всем моим предыдущим занятиям, но, как ни странно, с одобрением воспринял мою работу на телевидении. Может быть, ему нравилось, что его жену узнают на улице; может быть, он понимал, что мне необходимо чем-то основательно себя занять, пока он в командировках – не знаю. Но это было до первых серьезных неприятностей. Теперь он будет настаивать на том, чтобы я все бросила и вообще не выходила бы из квартиры, покуда преступление не раскроют – и как я ни соскучилась по мужу, как ни дорога мне была его моральная поддержка, я все-таки предпочитала подождать, пока он немного остынет.
А пока слава богу, что его нет в Москве – он помешает мне совать нос в не свое дело, то есть искать убийцу. Чем я хуже мисс Джейн Марпл?
.
III. Теле-паноптикум в лицах
Похороны состоялись через три дня. День был мерзопакостный, снежная крупа падала на нас с небес и слегка присыпала черную склизкую грязь под ногами. Дрожа от холода в своем модном чересчур тонком пальто, которое я так нерасчетливо с утра надела, я радовалась про себя, что пришла поздно и не была на отпевании в церкви, а то, чем черт не шутит, вскоре пришлось бы хоронить еще одну телеведущую, скончавшуюся от смертельной простуды. Мы все, съемочная группа, жались в хвосте похоронной процессии, которую возглавляли члены семьи и руководители телеканалов, и чувствовали себя бедными родственниками, которых допустили на церемонию из приличия. Сергей, который привез меня на это загородное, очень престижное кладбище, почувствовав, как я дрожу, обнял меня одной рукой и прижал к себе; к тому же так ему было удобнее меня расспрашивать.
– Котова-старшего я знаю, – шептал он мне на ухо, – его младшую дочь тоже видел в кино. А кто эта полная дама в смешной шляпке, что стоит по его левую руку?
– Это как раз Тамара Синякова, наш продюсер.
– А что это за красавец в русском стиле, с бородкой? Брат или муж?
Я пристально вгляделась в высокого, очень молодо выглядевшего мужчину, который как раз сейчас принимал соболезнования с пристойной миной на лице. Действительно красавец – и к тому же истинный образец скорбящего мужа! Достойный ученик своего тестя, который держался далеко не столь выдержанно; несчастье согнуло этого человека, которого все присутствовавшие знали в лицо, настолько часто он мелькал на телеэкране – он был близок к сильным мира сего. Младшая сестра покойной была красива, но в лице ее не было значительности – зато ощущение собственной значимости было запечатлено, как приросшая маска, на неподвижном лице их брата, министерского чиновника. Если последний и действующий муж Котовой срочно прилетел из Питера, где он ставил пьесу в Новом театре на Фонтанке, перед самой премьерой, которая должна была теперь состояться без него, то ее дочь так и не приехала из своей Америки; остальные родственники, видимо испуганные присутствием важных персон, держались немного в стороне. Было много цветов, венков и речей. Не отнимая платка от носа – у меня уже начинался насморк – я огляделась. Порядок устанавливали спортивные молодые люди в штатском, среди которых я узнала двоих из тех, кто нас допрашивал – очевидно, опера смешались с охранниками, чтобы наблюдать и вычислять преступника, как это полагается в детективных романах. Поодаль я узрела еще одно знакомое лицо – это был Николай, сотрудник "Ксанта", бывший следователь с Петровки.
Большинство телевизионщиков на поминки не поехало – да, собственно говоря, нас и не приглашали. Я вернулась в Останкино и, так и не снимая пальто, долго бродила по коридорам, пытаясь отогреться – и телесно и душевно.
Телецентр – это целый многоярусный город, коридоры – его улицы, а дома – это служебные помещения и студии. Причем городишко этот, скорее всего, средневековый, потому что улицы узки, извилисты и изгибаются под невозможными в природе углами, а нумерацией домов занимался какой-то затейник, поэтому рядом с комнатой номер 27 вполне может находиться комната номер 63, а у студий номера вообще совсем другие, и это далеко еще не предел абсурда. Кстати, все основные студии расположены на втором этаже, а та, которую обычно арендовала наша телекомпания, запасная, – на четвертом, и она была значительно хуже, вентиляция там практически не работала.
Посторонний человек, попавший на телецентр, мгновенно теряется и может плутать здесь часами и даже днями – как герой Семена Фарады фильме "Чародеи", который тут снимался. Что греха таить, первые дни моего пребывания в новой должности были отмечены блужданиями по этим коридорам и совершенно одинаковым лестницам, похожим друг на друга, как близнецы. Никакая память, кроме памяти тела, тут не годилась – надо было именно телом, ногами и всем корпусом, выучить направление движения к своим студиям и офисам: десять шагов прямо, крутой – очень крутой – поворот налево, тринадцать шагов вперед, потом нырнуть за лестницу, в боковое ответвление, там еще тридцать четыре шага… Наблюдая, как люди шныряют по коридору туда-сюда, я дивилась этому людскому муравейнику, где каждая отдельная особь повиновалась исключительно инстинктам. Хорошенько подумав и вспомнив, как ориентируются охотники в девственном лесу, я проложила для себя несколько тропинок, отмеченных зарубками: к буфету в подвале, к дамскому туалету, к гримерке и так далее. В качестве зарубок на стенах я использовала мазки лака – обыкновенного ярко-алого лака для ногтей. Через месяц примерно я стала перемещаться по зданию без подсказок, но и сейчас некоторые мои отметины выделяются на давно некрашеных стенах; вот и теперь, заметив красное пятнышко на выступе рядом с лестничной клеткой, я улыбнулась.
Да, убить Котову мог только свой, тот, кто прекрасно ориентируется в этих лабиринтах, тот, кто не раз и не два бывал в этих стенах. Если бы сюда забрались профессиональные киллеры, они бы уже через полчаса сдались и спрашивали дорогу – впрочем, профессиональные киллеры не убивают пояском от костюма, тем более что Котова вполне могла оказаться в тот день и в другом наряде, без пояса. Причем убийца должен был знать месторасположение комнат и студий гораздо лучше, чем я – я, например, не имела представления о том, что рядом с дамским туалетом, через две двери, находится реквизиторская – та самая, роковая для Жени.
Следствие так и не выяснило, была ли ее дверь не заперта по небрежности или у убийцы был ключ. Зато точно был известен тот временной интервал, когда телезвезда рассталась с жизнью – без пятнадцати семь ее ток-шоу завершилось, и свидетели видели, как она направлялась в сторону дамского туалета. Я, вернее, моя собака, обнаружила ее тело в 19.30, но умерла она, по заключению судебных медиков, раньше – не позже, чем в пятнадцать минут восьмого. Так что я была и оставалась одной из главных подозреваемых: никто не видел меня с того момента, как я ушла расслабляться в комнату отдыха, до моего вторичного появления в студии. Буфетчица, которая меня обслуживала в тот вечер конечно, меня вспомнила, но сказать, когда именно это было, она не смогла – я слишком часто пила у нее кофе.
Впрочем, меня сейчас это не слишком волновало – не только у меня, у многих сотрудников нашей съемочной группы не было на тот час алиби. Но был ли убийца кем-то из наших – или кто-то другой, имеющий отношение к телевидению, проник в здание, чтобы незаметно разделаться с Котовой? В тот день, субботу, народу в телецентре было мало, намного меньше, чем всегда, тем не менее всех сотрудников, которые по постоянным пропускам проходили на работу, установить было невозможно. А были еще временные пропуска, списки и дополнительные списки, которые как раз в данный момент изучали в МУРе.
Нет, если думать о том, кто имел теоретическую возможность покончить с Котовой, надо будет перебрать всех телевизионщиков страны. Но кто имел мотив для убийства? Кроме меня, конечно. И тут меня осенила блестящая идея: надо поговорить с Валентиной Черниковой, редактором, которая вместе со мной делала мои первые ток-шоу, а потом ушла с телевидения, хлопнув дверью. Насовсем, как она сказала. И сдала, кстати пропуск. Уж она-то поварилась в этой кухне гораздо дольше, чем я, и должна знать о многих подводных камнях и течениях, на которые я еще не успела наткнуться.
Мы с ней остались в прекрасных отношениях, только редко виделись, то есть вообще после ее ухода не виделись: некогда. Обычная московская беда. Я позвонила ей и застала ее дома, где она отсиживалась с легкой простудой. Через полчаса я была уже в ее малогабаритной квартире недалеко от центра, где она жила с малолетним сыном, котом и компьютером. Мы выгнали ребенка в комнату делать уроки, а кота – ему мешать, и уселись пить кофе на кухне. Валя выглядела хорошо, гораздо лучше, чем когда она работала у нас. Теперь она редактировала новый журнал, который находился в стадии раскрутки; впрочем, она была полна надежд:
– Понимаешь, я его создаю, я пишу для него статьи, это мое детище. И, между прочим, всюду стоит моя фамилия. В отличие от телевидения, где все, что ты делаешь, как бы уходит в общий котел.
– Я знаю, что Котова присваивала твои сценарии и даже не считала нужным упоминать твою фамилию. Ведь ты ушла из-за нее, не так ли?
– Не только, не только… Хотя оплакивать ее не собираюсь. Но на самом деле я бы не ушла, если бы Тамара, которую я считала своей подругой, хотя бы раз встала на мою защиту. Но она этого не сделала, она предпочитала не портить отношения с Котовой. Кстати, она мне много раз с тех пор звонила, просила вернуться. И вчера тоже. Но я не вернусь. У меня теперь свое дело, которое никто себе не припишет. И за мою работу мне платят деньги – пусть небольшие, но регулярно. Мне надоело месяцами сидеть на гречневой каше, а потом наконец получать свои гонорары, причем гораздо меньшие, чем то, на что я рассчитывала. Кстати, у меня растет мальчик, и его надо кормить мясом. Мя-сом. И кота, между прочим, тоже – он у меня отказывается есть кашу. И рыбу, хоть она и дорогая.
Да, конечно, потеря Валентины – это был ощутимый удар для компании. Валентина сочетала в себе качества, казалось бы, несовместимые: умение и желание работать, и, главное, дар слова. Увы, у пишущей братии это чаще всего бывает порознь.
– Почему Тамара тебя не защищала, она же тебя ценила и ценит? Неужели она так зависела от Котовой? Почему Котова вообще имела в компании такую власть – насколько я знаю, она не вложила в нее ни копейки?
– Связи, Агнесса, связи. А насчет денег – она приводила спонсоров, богатых новых русских. Чего греха таить, хоть основная обязанность продюсеров – добывание денег, но Тамара с этим справлялась плохо. Она человек творческий; не раз она спасала передачи, которые преданные Котовой бездари губили на корню. Но, как ты знаешь, без денег сейчас и шагу не ступишь. И, насколько я понимаю, был один тайный инвестор, которому "Прикосновение" много чем было обязано. Его привела Котова.
– А почему тайный?
– Я могу об этом только догадываться. Судя по всему, это один из поклонников нашей Евгении, очень богатый и, очевидно, женатый. Возможно, он как-то связан с политикой и потому, в свете последних скандалов, больше всего боялся засветиться. Вполне вероятно, что деньги эти нечистые. Но факт остается фактом – в начале прошлого года этот таинственный меценат спас "Прикосновение" от банкротства. Так что ты понимаешь, кто там заказывал музыку.
– Что значит – поклонник? Это любовник?
– Не знаю. Вообще-то я не интересовалась любовной жизнью Котовой. Честно говоря, мне казалось, что ее больше интересует платоническое обожание, нежели реальные страсти. Например, ни для кого секрет, как к ней относился несчастный Степа – и как он ее подавал на экране! Он же ее лепил!
– А почему он несчастный?
– Ну посмотри на него – он же убогий! Что он будет делать теперь, когда его кумира нет в живых?
– Ты хорошо знала мужа Котовой?
– Нет. Глеба я видела только несколько раз. Но, честно говоря, мне казалось, что в этом браке больше расчета, чем чувств: она – очень престижная невеста с еще более престижным и могущественным отцом, он – молодой, красивый и подающий большие надежды. Но об их семейной жизни я ничего не знаю.
– Валя, как ты считаешь, кто мог убить Женю?
Она допила свой кофе, аккуратно поставила чашечку на блюдце, закурила, глубоко затянулась и только после этого ответила.
– Не знаю. Ее многие не любили, но разве это повод, чтобы убивать? Если бы речь шла о больших деньгах, тогда было бы понятно… Но откуда они, большие деньги? Я, во всяком случае, о них ничего не слышала. Но, с другой стороны, она стольких людей зажимала, не давала им ходу, что кто-то из неудачников вполне мог пойти на крайний шаг – из ревности, из отчаяния… Понимаешь, на телевидении полно таких людей – с амбициями, с комплексами, которые не могут себя реализовать и винят в этом всех окружающих, кого угодно, но только не себя самих. Они озлоблены – и кто знает, на что они способны? Знаешь, когда хоронили Листьева, одна пожилая дикторша, еще из той плеяды, которую знал весь Советский Союз, сказала мне, что удивлена, что Влада застрелили на пороге его дома, а не во втором его родном доме – на телевидении, – и, раздавив недокуренную сигарету о блюдечко, она вытащила из пачки другую и тут же ее зажгла.
Больше я от Валентины ничего выведать не смогла. Как жалко, что люди, которым есть чем себя занять, не переносят слухов!
Впрочем, в ближайшее время мне было не до сплетен. На следующее утро Тамара нас всех собрала. Она выглядела не мрачно, а скорее торжественно, и рядом с ней сидел седовласый благообразный мужчина, Павел Васильевич Плавунков, в прошлом юрист, а ныне один из руководителей нашего телеканала "1+1". Он выступил первым; суть его речи сводилось к тому, что королева умерла, но шоу продолжается. Во всяком случае, контракт с "Прикосновением" был заключен на полгода, до первого июля, и если мы каким-то образом не заполним образовавшийся вакуум, то все окажутся в сложном положении…
Я незаметно наблюдала за присутствующими, не забывая ни на секунду, что среди нас, скорее всего, присутствует убийца. На Кочеткова страшно было глядеть – он так съежился, что казался чуть ли не горбуном. Сидевший рядом с ним Олег Варзин казался по контрасту просто голливудским красавцем; он смотрел прямо перед собой, и на его лице прочесть было ничего невозможно. Он не пропадет, даже если наша фирма исчезнет с лица земли; насколько я знала, он уже вел переговоры с другой телекомпанией, но Синякова чуть ли не на коленях умолила его остаться. К тому же у него было стопроцентное алиби на время убийства: вместе со звукорежиссером Виталиком Поповым, осветителем Виктором Алексеичем, чью фамилию я так и не удосужилась узнать, и вторым оператором Георгием Павловичем Андреевым, не выходили из студии между съемками, постоянно были друг у друга на виду и даже в туалет не отлучались. Георгий Павлович работал в Прикосновении, делая личное одолжение Тамаре. Он был признанным мэтром, его так часто и называли – Мэтр. ион бы упал в обморок, если бы узнал, что хотя бы в мыслях я осмелилась назвать его вторым). Сейчас он и осветитель, оба намного старше всех остальных членов команды, кроме, наверное, Синяковой, но разве можно говорить о возрасте женщины с такой кипучей энергией? – сидели в углу и шушукались; физиономии у обоих были недовольные.
