скачать книгу бесплатно
Когда Петр, открыв «дипломат», стал перелистывать необходимые документы, Крохов, остановившись у стола, сказал:
– Поразительно.
– Что? – обернулся к гостю Гордеев.
Вместо ответа Крохов взял фотографию, положил ее на широкую ладонь и спросил:
– Ваша жена?
– Да.
– Очень красивая.
Петр кивнул:
– Я тоже так думаю.
– А как ее зовут?
Гордеев захлопнул «дипломат»:
– Ева.
– Бывает же такое, – покачал головой Крохов и кивнул на фотографию. – В нашем городе жила девушка, как две капли воды похожая на вашу жену. Даже не верится… Она утонула.
Гордеев уже встал; снимая с вешалки пиджак, он обернулся:
– Утонула?
– Да, ее вытащили рыбаки. Браконьеры. Город у нас небольшой, многие друг друга знают. Говорили, хорошая была девушка. Моя сестра училась с ней в одном классе. Они дружили. Дашей, кажется, звали. У нас дома есть фотография их класса.
Петр не понимал, зачем блондин-здоровяк рассказывает ему эту историю.
– Поразительно, – повторил Иван Крохов, только заметив, что Гордеев уже стоит в дверях. – Ей-богу, – он вернул фото на место. – Через двадцать минут будем на фабрике, Петр Петрович, – и широко улыбнулся. – В аккурат.
Моховская бумажная фабрика находилась на окраине города. Уже были видны ее здания, когда блондин кивнул вправо:
– Эта церковь – наша гордость. – Старинная белокаменная церковь поднималась на холме, среди деревянных домов, редких каменных коттеджей и окружавших их фруктовых садов. – Семнадцатый век! Даже коммунисты не сломали. А теперь отремонтировали. Красота!
– Верно, – соглашаясь, кивнул Петр, оглядываясь. – Хорошо бы сфотографироваться рядом. Память будет о Мохове.
– Проще простого, – откликнулся Иван. – В часы культурной программы.
– А будет культурная программа? – спросил Гордеев, хотя не сомневался в этом.
– Ну так! – Крохов многозначительно улыбнулся и даже, кажется, собирался подмигнуть, но сдержался. – Шашлыки будут – пальчики оближешь. Мясо лично замачивал. Я в этом деле спец.
Договор был заключен выгодный для обеих сторон. Бумага из Мохова при добром качестве вышла недорогой и обещала фирме, где Петр Гордеев работал заместителем директора, хорошие барыши.
К берегу Волги ехали на «Газели» в составе руководства бумажной фабрики, хорошенькой секретарши генерального директора Зои и представителя фирмы «Папирус» господина Гордеева. В ногах Ивана Крохова стояло ведро маринованной свинины. Еще один молодой человек сторожил три картонных ящика, в первом из которых нервно и звонко подрагивала водка, во втором закипало шампанское, в третьем томилось красное и белое вино.
По дороге, едва справа показалась церковь, блондин вспомнил:
– Федор Михалыч, наш гость хотел сфоткаться на фоне храма. Да, Петр Петрович?
Гордееву было уже все равно. Он подустал, обсуждая договор, отступая и пытаясь настоять на своем, и теперь церковь его не очень волновала, но директор фабрики Федор Михайлович Дронов пробасил:
– Хорошая у нас церковь, Петр Петрович, я и сам с удовольствием составлю вам компанию… Ну-ка, Сережа, подъезжай ближе…
«Газель» притормозила у самой церкви. Гордеев выбрался за Федором Михайловичем, саданувшимся головой о мягкий потолок машины и наступившим Ивану на ногу; за ним выбрался и сам блондин, тайком косясь на крепко отмеченный ботинок, до того начищенный до блеска, а когда трое мужчин уже были на улице, туда же рванула и Зоя.
В руках Ивана Крохова появился айфон.
– Строиться, и потеснее! – бросил деловитый блондин.
Между мужчинами оказалась проворная Зоя, прихватив под локти своего шефа и Гордеева. Крохов навел на них аппарат, долго выравнивал перспективу, затем скомандовал:
– Внимание!..
Гордеев вздохнул, Федор Михайлович гортанно откашлялся, Зоя произнесла «чиз», и ее лицо загадочно осветилось изнутри.
Иван рявкнул:
– Снимаю! – и нажал на кнопку. – Готово, – опуская айфон, выдохнул Крохов.
Тут же откликнулся директор фабрики:
– Повтори, я, кажется, моргнул.
– А давайте я, Федор Михайлович, – неожиданно выпалила Зоя, – у меня всегда хорошо получается!
Пикник в сосновом бору на берегу Волги удался на славу. Вечером Гордеева отвезли на вокзал. Иван Крохов, раскрасневшийся, обещал охоту на уток, «которых в Мохове уйма», звал его приехать, да поскорее; по-дружески сжал руку, едва не сломав кисть, и Петр, сытый и умиротворенный, отбыл домой.
– Представляешь, – говорил он жене следующим вечером, когда они вернулись из ресторана и уже разделись, готовясь посмотреть телевизор и лечь спать, – в городке Мохове, где я был по делам, один человек сказал мне, что у них жила девушка, очень похожая на тебя. Как две капли воды… Она утонула несколько лет назад в озере. Ее нашли рыбаки.
– Утонула?
– Да, ей было около семнадцати.
– Зачем ты мне это рассказываешь? – Ева насупилась. – Не люблю такие истории. – Она пожала плечами. – Ты мог бы догадаться.
Но Гордеев и сам не понимал, зачем рассказал жене.
– А потом? – неожиданно спросила Ева.
– Что – потом?
– Что с ней было, с этой девушкой?
– Как – что? Ее похоронили… Прости, – он пожал плечами, – кто меня тянул за язык, не знаю…
– Прощаю.
Теплая ладонь Евы легла ему на грудь, губы коснулись щеки, уха.
– Мы сегодня будем заниматься любовью? Я очень по тебе скучала, очень…
Через пару дней на электронную почту пришло письмо и две фотографии. Петр улыбнулся. Два снимка. Белокаменная церковь семнадцатого века на фоне садов и частных домишек. С той лишь разницей, что на первом – сияющая мордашка Зои, на втором – широкая улыбка Крохова. Федор Михайлович с закрытыми глазами на обоих фото, и сам он, Петр Гордеев, рассеянно глядящий в объектив.
– Ева! – позвал он. – Иди полюбуйся!
– Что это? – подходя, спросила Ева.
– Я и доблестные моховцы на фоне старинной церкви. Наши партнеры.
Ева присмотрелась к фото на мониторе.
– И кто эти люди? – спросила она.
– Это – Федор Михайлович, – взялся объяснять он, – на первый взгляд такой увалень, но своего не упустит… Блондин – вообще отдельная история… Девушка…
Он хотел было дать характеристику секретарше Дронова, оказавшейся известной болтушкой, но остановился… С Евой, вцепившейся взглядом в снимки, происходили странные перемены. Буря чувств пронеслась по ее лицу, изменив его, сделав почти неузнаваемым. А потом ее взгляд остановился в пространстве, на известной только ей точке.
– Ева, что с тобой?
Жена молчала. Она вновь показалась ему мертвой, как в тот день, когда он окликнул ее, сидевшую на балконе, ничего не видевшую и не слышавшую. Только теперь он побоялся дотронуться до ее плеча.
– Ева…
Она вздрогнула, подняла голову:
– Что?
Он не нашелся, что сказать.
А она еще раз взглянула на фотографии.
– Красивая церковь… А что это за девушка?
– Секретарша начальника, вот этого толстяка.
– Понятно, – кивнула Ева. – Очень милая… Ты еще поедешь туда?.. В Мохов?
– Теперь, наверное, весной. Если мы поработаем с ними хотя бы года три по тем ценам, на которые я договорился, то станем значительно богаче. Эта фабрика – настоящий Клондайк. Только бы у нас ее не перебили.
– Мне надо уехать на неделю, – на следующий день сказала Ева. – Дядя просит навестить его.
– Уехать – куда?
– В Питер. Дядя заболел по дороге, лежит в гостинице. Мне необходимо вылететь сегодня. Он позвонил, пока ты был на работе.
– Он так тяжело болен?
Из глаз Евы неожиданно брызнули слезы. Она села на стул, сжав колени и упрямо глядя в пол.
– Да, он болен, и я нужна ему. – Плечи ее затряслись; спрятав лицо в ладони, она уже ревела навзрыд. – Я уже тебе говорила, что он значит для меня! Он всегда был для меня отцом, матерью и целым миром. Я знаю, ты ненавидишь его, – хрипло, не глядя на мужа, твердила она, – потому что ревнуешь, но это так глупо, очень глупо! Я должна ехать, сегодня, сейчас же!
– Хорошо, хорошо – он обнял ее, прижал к себе, – если нужно, поезжай. Разве я против? Конечно, поезжай… Просто все это очень странно… Неожиданно как-то…
– Какая разница – неожиданно или нет, – сквозь слезы проговорила Ева. – Он позвонил мне и попросил.
– Может быть, мне стоит поехать с тобой?
Ева сразу затихла, присмирела.
– Нет, я одна.
– Но… почему?
– Мне нужно ехать одной. Твое появление может взволновать дядю. Не так сразу. Всему свое время… – Она подняла голову, поцеловала его ладонь. – Понимаешь меня?
Петр молчал. Он смотрел в серые, все еще полные слез глаза Евы.
– Понимаешь? – переспросила она.
– Если честно, то нет.
Он помог Еве собрать чемодан, хотел было сам отвезти жену в аэропорт, но она сказала, что уже вызвала такси.
Вечером Гордеев сидел в гостиной и пил коньяк. На стене перед ним висела большая фотография, где они в обнимку с Евой стояли у самого берега, а за их спиной уже набегала, готовая сбить их с ног, черноморская волна. Копию этого фото он возил с собой по командировкам и держал на рабочем столе. Как удачно их сфотографировал тот пожилой толстяк в белых шортах, все время пялившийся на Еву! Да и она была разговорчива, точно знала его тысячу лет. Но Петр не ревновал, было даже забавно. Тем более что он привык к подобным взглядам, обращенным на его жену…
Как странно, как неожиданно он влюбился! Точно гром среди ясного неба грянул. И не ожидал от него никто этой женитьбы: ни друзья, ни подруги. Да и сам он не ожидал.
Употребляя один серебряный наперсток за другим – хотя его и рюмкой назвать было трудно – без закуски, Петр думал о том, как странно складывается их супружеская жизнь. Совсем не так, как он себе представлял. Как-то обособленно они жили друг от друга в этом мире. Гордеев был уверен, что он неплохой человек и в его жизни нет ничего, о чем бы он стыдился рассказать Еве. Возможно, только любовные приключения, самые дерзкие, опустил бы, чтобы не заставлять ревновать к его прошлому.
И совсем другое дело – его жена. Он думал, что нашел в девушке, стоявшей на берегу озера, у мертвого осокоря, похожего человека. Поначалу все так и было. Но со временем он стал понимать, что в жизни Евы есть скрытая часть, которой она никогда бы не поделилась с ним. Ни за что на свете. Даже под пыткой. Это его настораживало, а если сильнее и правдивее – пугало.
Ночь давно вползла в комнаты его квартиры, а Петр еще не спал. Коньяк был на исходе, а он все думал, слушая, как на стене тихонько цокают часы. Недавно позвонила Ева, сказала, что все в порядке, добралась нормально. Он спросил, как здоровье дяди, и она ответила, что ее приезд для него – лучшее лекарство.
Хотелось бы верить…
Чего стоил этот человек, находящийся так близко, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, но всегда недосягаемый. Он и впрямь не любил его – а за что? Когда он давал о себе знать, Ева менялась. Становилась другой – замкнутой, еще более отстраненной, нацеленной всем своим существом на своего странного родственника. И муж для нее уже был помехой.
Вернулась Ева ровно через неделю, как и обещала, – немного уставшей, но счастливой. Дядя выздоровел, она ухаживала за ним, помогла подняться на ноги, окрепнуть. Петр хотел было держаться на дистанции, но Ева, приласкавшись, разбила лед настойчивыми объятиями, чувственным поцелуем.
После ужина она потянула его в постель и была так нежна, что Петру мог бы позавидовать любой мужчина. «Ну и что с того, если иногда мы не находим общий язык, – думал он, уже засыпая и чувствуя на своем животе теплую руку Евы, – разве у всех складывается гладко? Наконец, за непохожесть на других женщин, за неординарность я и полюбил ее. Ева просто очень чувствительна, тонка. И нечего винить ее в том, что иногда она замкнута и отчужденна. Ее просто надо любить такой, какая она есть…»
Утром его счастливая жена прыгнула на свой «Харлей», посадила сзади Петра, и они вырвались на городские улицы, как юркий парусник, подхваченный безумным ветром, в открытое море.
