скачать книгу бесплатно
– Чьё это? – сглотнув, спросила она и подняла на Худокосова испуганные глаза.
– Фрица какого-то, – безразлично пожал плечами тот. – У самого окопа гада подстрелили. Полз с колотушками сюда. Не пропадать же таким добротным сапогам, вот и сняли.
Соня всхлипнула. Вдруг поднялась волна ужаса, такого сильного, что она чуть было не закричала в голос и отшвырнула от себя сапог.
– Я не надену это, – лихорадочно прошептала она. – Ни за что!
И отодвинулась в сторону. В горле нестерпимо запершило, на глазах выступили слёзы.
– Дура! – ругнулась Зоя, подняла сапог и, решительно шагнув к Соне, схватила её за ногу. – Дура ты!
Она принялась заталкивать её ногу в сапог. Соня беззвучно заплакала и попыталась отпихнуть Зою, но та силком натянула на неё немецкую обувку и сердито сверкнула глазами.
– Какая разница, чьи это сапоги? – прикрикнула она. – Всё лучше, чем босиком!
Худокосов одобрительно кивнул:
– Это ещё что, ефрейтор. Мы, бывало, на немецких трупах спали. Положим их так, в рядок, и ложимся сверху. Лучше, чем на голой-то земле. Летом ещё куда ни шло на земле спать, а зимой…
Соня поджала пальцы на ногах. Они понемногу начинали согреваться – обувь для своих солдат немцы делали на совесть, но её всё равно била мелкая противная дрожь. Она знала, что война – это другой мир, но даже представить себе не могла, что настолько. Всё вокруг изменилось до неузнаваемости, и Соня не представляла, что теперь с этим делать.
Спали они с Зоей под немецкой шинелью, прижимаясь друг к другу. Связист уснул прямо за столом, уронив голову на руки, и его место занял другой солдат – такой же измученный и измотанный. Всю ночь сквозь сон Соня слышала «я ромашка, я ромашка, держу оборону, жду подкрепления». Лемишев несколько раз приходил в себя и просил воды, но навряд ли понимал, где находится. Соня приподнималась на локте и поила его из горлышка фляжки, а потом снова проваливалась в глубокий сон.
Когда на небе занялся бледный зимний рассвет, в блиндаж на куске парусины занесли раненого солдата и положили на притоптанный земляной пол у стола связиста. Майор куда-то подевался, и в блиндаже были только Соня, Зоя, Худокосов и связист. Снаружи строчили выстрелы, грохотали взрывы. Худокосов сидел на лавке, прижимая к плечу окровавленную руку, губы его были белыми, как лист пергамента.
Соня села и затормошила Зою за плечо. Та нехотя подняла веки.
– Что, уже надо идти?
Соня мотнула головой и встала. Холод тут же схватил её в свои объятия, но она не обратила на него внимания и, наспех пригладив растрёпанные волосы, спросила:
– У тебя спирт и перевязка ещё остались?
– Вроде, – хриплым со сна голосом ответила Зоя и потянулась к своей сумке.
Соня спала урывками, но всё же сумела отдохнуть. Рану саднило и жгло, но она чувствовала прилив новых сил. В блиндаж, устало пошатываясь, ввалился майор и рухнул на лавку. Плечи его тут же ссутулились.
– Товарищ майор, потери четыре человека, – отрапортовал Худокосов, тяжело поднявшись на ноги. – Трое убитыми.
Майор поднял на него глаза.
– А ты?
– Со мной всё нормально, я в строю, – ответил Худокосов и рухнул на пол.
Соня подскочила к нему и торопливо расстегнула ватник на широкой груди. Рана была не опасной, но кровопотеря – большой. Губы Худокосова побелели, щёки и глаза ввалились. Зоя выудила из сумки моток тряпок и кусок жёлтой ваты. Соня отёрла рукавом пот с его лба и легонько подула на лицо, пока та перематывала рану.
Никто не разговаривал. Даже связист затих, только трещала тихонько рация. Кто-то торопливо пробежал мимо входа, и снаружи раздался крик:
– Волчко, слева, слева заходят! Волчко!..
И снова защёлкали выстрелы.
Зоя порвала зубами край тряпки и завязала крепким узлом. Соня тем временем расстегнула гимнастёрку на другом солдате. Ранения у него было два, в плечо выше и ниже ключицы. Кровь вытекала толчками – значит, задело артерию. Соня торопливо огляделась в поисках хоть чего-то, чем можно было перевязать рану, но ничего подходящего в блиндаже не имелось. Тогда она скинула шинель и быстрыми движениями вытянула из брюк край заправленной туда сорочки, которую мама сунула ей в вещмешок, когда она уходила на фронт.
Ткань не хотела рваться. Соня с яростью дёрнула широкую полоску ажурных кружев. Нитки не выдержали и треснули, и она одним движением отодрала кружева от края, а потом принялась за шов самой сорочки. Наконец он поддался, и Соне удалось оторвать ещё одну полоску ткани.
«На совесть мама сшила!» – думала она, раздирая сорочку на длинные полосы. Зоя выхватила у неё кружева, приложила к ранам кусок ваты и ловко перевязала.
– Никогда бы не подумал, что моих бойцов будут женскими кружавчиками обматывать, – пробормотал майор.
Соня откинула назад прядь волос и повернулась к нему.
– Товарищ майор, разрешите представиться?
– Оставь, сестричка, – устало отмахнулся тот. – Какая уже разница. Просто имя скажи.
– Соня, – смутилась она и всё же добавила: – Санинструктор пятьсот восемнадцатого мотострелкового.
Немецкую атаку удалось отбить, но боеспособных солдат оставалось всего пятеро, а связи всё так же не было, как не было и патронов. В блиндаж заглянул солдат и доложил, что воевать нечем.
– Осталась одна лента, – сказал он. – И два снаряда. И ещё гранатка… в кармане у меня. На пару фрицев хватит.
Майор, казалось, даже не услышал его слов. Проснувшийся связист опять уселся за стол, нацепил наушники и забубнил:
– Я ромашка, я ромашка, держу оборону…
Соня выглянула из блиндажа. Солдаты сидели прямо на мёрзлой земле на дне окопа – молча, не смотря друг на друга. В небе висели мрачные серые облака, а посреди белого поля словно могильная плита возвышался бетонный дот. Соня несмело подошла к солдатам, без слов опустилась рядом. Они встрепенулись, и гнетущая, тяжёлая атмосфера безысходности на миг рассеялась.
Соня смотрела на их усталые, измождённые, перепачканные землёй лица, и ей хотелось плакать. Она считала, что война для всех одинаковая – и для тыловиков, и для фронтовиков, и для них, медработников, но сейчас понимала, как была не права, как ошибалась. Здесь, у кромки леса на берегу Волги, война оказалась совсем другой – по-настоящему страшной. Здесь над каждым стояла смерть. Здесь витал её дух – кровавый, бескомпромиссный и кровожадный. Соня искренне хотела помочь каждому, кого видела перед собой, но ничего не могла сделать. Даже поддержать словами и то не могла, потому что у самой не осталось никакой, даже самой маленькой надежды, которой она могла бы поделиться с этими измотанными бойцами.
Один из солдат, плечистый мужчина лет тридцати на вид, достал из кармана шестизарядку и патрон, и, сунув его в барабан и прокрутив ладонью, протянул Соне.
– На, – выдохнул он. – Сейчас попрут фашисты, так ты хоть одному пулю в лоб всади.
Соня покачала головой.
– Не нужно.
– А вдруг нужно, – возразил другой солдат. – Они ж всё равно сюда, уроды, приползут, а деваться нам некуда. Так хоть кого-нибудь с собой забрать.
– А почему бы не пойти и не попытаться выбить их? – сказала Соня. – Если уж всё равно умирать…
– Да не сможем, – усмехнулся солдат. – Они ж в доте, засранцы, засели. Гниды вшивые. – Он ожесточённо сплюнул и утёр рот засаленным краем ватника. – Туда идти без толку, просто расстреляют и всё. Даже добежать не успеешь.
Соня помялась, но всё же решилась спросить:
– А их из этого дота можно как-нибудь… ну, выманить? Выкурить?
Солдат снова усмехнулся, вытащил из кармана лимонку и подбросил её на ладони.
– Можно во. Гранатку в амбразуру закинуть. И хана им там всем.
– Почему же вы этого не сделали до сих пор? – удивилась Соня.
Они засмеялись – невесело и неестественно – и заговорили все разом:
– Думаешь, не пробовали? Зря только ребят угробили. Туда идтить – верная смерть.
– Ты, сестричка, чем воевать собралась? Дубинкой? Так и дубинки нет. А фрицы и вокруг дота расселись тоже, человек двадцать, не меньше. С кофеем и булками. Так что ждём, мож, поддержка какая прибудет.
– Авось не передохнем тут все до ентова времени.
Соня протянула к солдату руку ладонью вверх.
– Дай мне гранату, – потребовала она.
Тот недоумевающе уставился на неё.
– Сдурела?
– Дай мне гранату! – повторила Соня.
Солдаты все, как один, воззрились на неё с нескрываемым интересом. Соня поднялась на ноги и отряхнула штаны. В ней горела мрачная решимость: прорваться. Не сидеть же тут в ожидании, когда придут немцы.
– Да дай ты ей гранату, Саныч, – подал голос молчавший до сих пор солдат. – А вдруг получится у ней?
Он поднял голову и быстро глянул на Соню. Она успела увидеть в его глазах надежду – маленькую, почти незаметную, но крепкую. Крепкую оттого, что она была у него единственной. Саныч тоже встал, быстрым движением сунул гранату Соне в ладонь и в упор, открыто посмотрел на неё.
– Обращаться-то умеешь?
– Справлюсь, – уверенно ответила Соня.
Следом за ними поднялся худой долговязый солдат с короткой густой шевелюрой и орлиным носом с горбинкой. В чертах его лица неуловимо угадывалось что-то грузинское, тёмные глаза сверкали двумя агатами. Он нахлобучил на голову потёртую грязную пилотку.
– Я с тобой пойду. Только командиру доложу.
Майор не стал его даже слушать, только устало махнул рукой и снова повернулся к связисту. На полу спал Худокосов, а рядом сидела Зоя. Она медленно перекрестила Соню, сложив вместе три пальца, когда та показала ей зажатую в кулаке гранату, и хрипло прошептала:
– Храни тебя господь, Сонечка.
Соня взяла свой ППШ, и они, пригнувшись, двинулись вперёд по окопу. Над головой сгрудились чёрные хмурые тучи, ветер хлестал по полю кнутом, мёл позёмку, свистел в ушах.
Потом они ползли по холодному полю, метр за метром рыхля снег своими животами. Пальцы и ладони окоченели, тонкие былинки царапали лицо, но Соня упорно продолжала работать локтями. Не для того она под обстрелами пересекала Волгу, чтобы сейчас сдаться. Она никогда не сдастся. Никогда.
Наконец показались немецкие позиции. У самого края окопа стоял накрытый белой маскировочной сеткой пулемёт «Максим», а около него подпрыгивал от холода немецкий солдат. Он снова и снова отхлёбывал из исходящего паром котелка, поправлял ремешок автомата, стучал сапогом об сапог и, щурясь, смотрел вдаль. Рядом с ним, привалившись спиной к стенке окопа, сидел другой солдат и с аппетитом грыз галету.
Соня подползла к кустам и, скатившись в неглубокую ложбинку, затаилась. Солдат лёг рядом и потянул носом воздух.
– Жрут, твари, – тихо сказал он и сглотнул. – Мы сидим там с голыми жопами, а у них тут праздник живота.
– Тебя как зовут? – спросила Соня, не отрываясь от наблюдения.
– Колькой кличут, – отозвался солдат.
– Хорошо, Колька. А я Соня.
Из блиндажа вышел офицер и, заложив руки за спину, важно прошагал по окопу. Солдаты развернулись к нему и вытянулись в струнку. Он прошёл мимо, остановился чуть поодаль и взял висящий на шее бинокль.
Колька знаками показал Соне, что пора начинать. Она подвинула к нему свой ППШ, нащупала в кармане гранату.
– Бей по офицеру в первую очередь, – прошептала она. – Потом по солдатам. Я за это время успею проскочить. – И, поколебавшись, добавила: – Должна успеть.
– Ты хоть разглядела, сколько их там?
Соня не ответила. Она приготовилась бежать со всех ног – нужно было во что бы то ни стало успеть забраться на дот, пока немцы не очухаются. А дальше уже как карта ляжет. Авось пронесёт. Внутри будто сжалась тугая пружина.
Колька прижался щекой к прикладу, навёл прицел. Соня следила краем глаза, как его палец с грязным нестриженным ногтем медленно вдавливает курок. Время замерло, и она считала удары сердца: раз… два… три… четыре… Голова вдруг закружилась, в висках жёстко застучала кровь, дыхание стало частым и прерывистым, и все мысли исчезли, кроме одной: она должна. Ей нужно выполнить приказ, нужно идти дальше.
Соня как могла пыталась подавить страх, что острыми когтями раздирал внутренности. Когда в воздух взвилась огненная стрела ППШ, она вскочила на ноги и что было сил ринулась вперёд. Немецкий офицер рухнул на землю. Соня выхватила из-за пазухи шестизарядку с единственным патроном, спрыгнула в окоп и устремилась к доту. Сзади вовсю палил ППШ. Немцы, явно не ожидавшие такой наглой и безумной атаки, не успели сориентироваться, и этого времени Соне хватило, чтобы взобраться на дот.
– Нах обэн! – закричал кто-то внизу. – Эс ист айн мэдхен!
Над головой взметнулся огненный веер. Соня сжала зубы, стараясь не заорать от страха, вытащила из кармана гранату и поползла к краю, туда, где должна была быть амбразура, потом отогнула усики на гранате, выдернула из чеки кольцо и, крепко сжав её, подобралась к самому краю дота.
– Ничего, ничего, – бормотала Соня. – Ничего.
Она свесилась по пояс, размахнулась и закинула гранату прямо в узкое окошко. Через секунду грохнул взрыв. Бетонный дот тряхнуло, и Соня автоматически сжалась в комок. Из амбразуры вырвался клуб чёрного дыма, где-то совсем рядом застрочил автомат. Остро запахло жжёным толом и гарью.
Сквозь дым Соня увидела Кольку. Он бежал к доту, дуло ППШ яростно плевалось огнём. Она поползла обратно, к краю дота, и тяжело свалилась в окоп, прямо на офицера. Он был ещё жив – смотрел на неё своими карими глазами, прижимая обе руки к животу, изо рта хлестала рубиново-алая кровь. Горло сдавил спазм, и Соня прижала ко рту ладонь. Казалось, ещё чуть-чуть – и её вырвет.
Она вскочила на ноги. Страх внезапно придал ей сил – Соня тремя большими скачками преодолела расстояние, в упор выстрелила в одного немца и тут же снова нажала на спусковой крючок, но пистолет дал осечку. Второй немец смотрел на неё круглыми от страха глазами. Она выхватила из рук убитого МП-40 и с размаху треснула его прикладом по виску. Тот неуклюже, как мешок с трухой, повалился на своего товарища.
Что было дальше, Соня помнила не очень хорошо. В окоп спрыгнул Колька. На его ватнике расплывалось бесформенное кровавое пятно. Он что-то говорил ей, но почему-то не понимала ни единого слова. Руки сами вцепились в холодные, покрытые льдом ручки пулемёта, и Соня ожесточённо дёрнула его на себя, пытаясь повернуть. У стен дота появились немцы. Колька шлёпнулся на землю, что-то надрывно выкрикивая, а она открыла огонь.
Даже спустя много лет Соня не переставала удивляться: как у неё это всё получилось? Она практически в одиночку уничтожила не меньше двух десятков гитлеровцев и захватила вражеский пулемёт, имея из оружия гранату и пистолет с одним патроном. И её даже не зацепило. «Просто у меня не было выхода», – думала она. Ею владело горькое отчаяние, которое обернулось звериной яростью, и с их помощью Соне удалось то, что не удавалось закалённым бойцам, потому что они оказались в разы сильнее страха смерти.
Над окопом плыл чёрный дым. Соня сидела за пулемётом, смотря в одну точку остановившимся взглядом и до боли вцепившись пальцами в ручки. «Максим» тихонько шипел. Колька ползал по окопу, переворачивал убитых солдат, обшаривал их карманы.
– Да есть у них курящие или нет?! – донеслось до Сони его возмущённое ворчание. – Курить охота страсть как, сдохну щас…
– Ты ранен? – сипло спросила она и попыталась встать, но ноги отказались держать её, и она рухнула на землю.
– Ранен, – отозвался Колька. – Но курить сильнее хочу.
Наконец его поиски завершились успехом: в нагрудном кармане офицера обнаружилась полупустая пачка «Экштейна». Колька выудил из неё сигарету и с наслаждением понюхал, словно это были духи.
Заныла рана на руке, и Соня невольно поморщилась. Откуда-то появились солдаты и стали собирать трофейное оружие, кто-то похлопал её по плечу. Ярость и страх ушли, оставив внутри оглушающую пустоту, и Соня почти не слышала, что происходит вокруг. Командир отдавал какие-то приказы, по окопу туда-сюда сновали солдаты. Соня ловила на себе их изумлённые взгляды и никак не могла понять, почему они все так на неё смотрят.
