Гунны

Буюк, продолжая мрачно наблюдать за боем нескольких тысяч гуннов и канглы с девятью туменами, объединенной армии хорезмийцев и саков, махнул рукой стоящему рядом лучнику, который вскинул лук и пустил в небо горящую стрелу. В следующее мгновение все войско кочевников, повернувшись почти одновременно, вышло из боя и поскакало по направлению к городу.

Войско хорезмийцев остановилось и не преследовало отступающих. На это и надеялся Буюк, когда он с командирами армии согдийцев поняв, что сражение с двукратно превосходящей армией врага проиграно, решили вывести основные силы из боя, а кочевников оставить прикрывать их отход. Буюк надеялся, что командующим армией хорезмийцев должен быть опытный воин, прошедший десятки, если не сотни, стычек и битв с не прекращающими свои набеги степняками. И такой военачальник, прекрасно осведомленный о тактике кочевников ложного отступления для заманивания сил врага в ловушку, должен был побояться продолжать преследование отступающих воинов.

Буюк, уже направляясь в Самарканд в сопровождении посыльного согдийца и лучника, увидел, как от основной армии кочевников отделилось несколько сотен гуннов и, не сбавляя темпа, направились на северо-восток.

«Лошан наконец решился предать Богра, но у парня хватило достоинства дождаться окончания битвы», – ухмыльнулся про себя Буюк и, хлестнув коня камчой, ускорил его бег.

* * *

– Где Парман? – спросил Буюк у командира стражи западных ворот, в арку которых он въехал.

– В своих покоях, господин, – ответил он.

– Хоше, передай тысячникам и сотникам, чтобы они собрались в тронном зале дворца, – приказал он лучнику гунну и галопом направил своего коня по широкой улице в сторону центра города, сбивая по пути не успевших увернуться перепуганных самаркандцев. Воин в желтом плаще, не отставая, следовал за ним.

Буюк соскочил с коня у огромных парадных дверей дворца и, пробегая мимо стражи, которые едва успели открыть перед ним двери, почти рыча, спросил у них:

– Где покои Пармана?

– На верхнем ярусе правого крыла, – заикаясь, ответил стражник уже в спину спешащего вождя усуней.

При приближении Буюка два здоровенных стражника в полных доспехах гвардии царя Согдианы, у дверей спальни Пармана, скрестили копья перед ним.

Буюк, не останавливаясь, молча приблизился к ним и, правой рукой рванув одного стражника за копье к себе, встретил его левым локтем в скулу. Не успел первый упасть, Буюк припечатал затылком к стене второго стражника с такой силой, что тот вслед за первым также рухнул под его ноги.

Буюк пнул освободившуюся дверь, которая от силы удара слетела с петель, и вошел с криком:

– Парма-а-ан! Где Фарух? Где был Фарух со своими воинами? Почему они…

– Тш-ш, – услышал Буюк из дальнего конца огромной комнаты, в которой от потолка до пола свисали цветные гобелены. А затем оттуда донеслось тихое подвывание.

Буюк быстрыми шагами направился в сторону звука, резким движением руки сорвав гобелен и отбросив его в сторону, увидел сидящего на полу спиной к нему Пармана.

– Парман! – снова крикнул Буюк, встав перед ним.

– Тш-ш! – ответил тот, приставив указательный палец к своим губам, и посмотрел на Буюка безумными глазами. На коленях царя Согдианы лежала отрубленная голова Фаруха…

* * *

– Да-а, жаль Пармана, – сказал я Ужасу, слушая его рассказ о своем пребывании в Согдиане, – старик видимо сошел с ума от горя, потеряв последнего своего племянника. После него род Селеквидов исчезнет.

– Угу, – ответил задумчиво Буюк, – не знаю, что может страшнее полного угасания рода.

– А как убили Фаруха?

– Не знаю. Знаю только, что его отряд, состоял из лучших воинов Согда. Они должны были атаковать тыл армии Фарасмана. Но мы не знали, что Ишкаш присоединился к ним. Он со своими саками перехватил Фаруха и уничтожил весь его тумен. Если бы не тысяча конников во главе с Андромахом, который опоздав на сборы, спешил на битву, Ишкаш ударил бы нам в спину. Но Андромах его задержал и успел предупредить нас. Это спасло армию Согда от полного уничтожения. Голову Фаруха Ишкаш послал Парману сразу же, надеясь, что тот в ярости выведет оставшийся гарнизон из Самарканда в бой. Но духи предков уберегли нас от этого. Они отняли у него разум.

– Он совсем плох? – спросил я, сожалея о том, что потерял надежного союзника в Согдиане.

– Ему стало хуже после похорон Фаруха. Он перестал разговаривать, ничего не ест, уставится в одну точку и смотрит на нее весь день, пока слуги не уложат его спать. Когда я уезжал, он уже не мог встать без посторонней помощи. Думаю, что долго он так не проживет.

– Как ты считаешь, кто станет следующим царем Согда?

– Претендентов не много. Ишкаш позаботился об этом, когда правил этой страной. Но самый достойный из оставшихся – это Андромах.

– Андромах, Андромах, Андромах, – повторял я вслух, вспоминая где я слышал это имя. – Он грек?

– Он из древнего и знатного рода Согда, – пропустил мимо ушей не знакомое ему слово «грек», – прибыл вместе со мной, хочет, чтобы ты помог ему сесть на трон Согда и удержать его, – закончил, улыбаясь Ужас.

– Так что же ты мне сразу не сказал, зови его, – чуть не вскричал обрадованно я. – Мне без разницы кто будет на троне Согдианы, благодарные Селеквиды или этот грек, главное, чтобы царь понимал, что полностью зависит от меня и от моей доброй воли.

– Я так и думал, племянник, – и, повернувшись к двери юрты, крикнул, – Угэ, заводи согдийца.

Почти сразу же в юрту вошел высокий и крепкий европеец на вид не старше двадцати лет. На голову был надет золотой обруч, из-под которого волнами падали на плечи густые светлые волосы. Одет он был в простую шерстяную рубаху и кожаные штаны кочевника. На плечи накинут желтый плащ.

– Вспомнил! – сказал про себя я. – Вспомнил, где я слышал имя Андромах.

Андромах, войдя в юрту, встав передо мной на колени, произнес:

– Приветствую тебя, великий царь и спаситель Согдианы! Прими мою покорность и преданность и разреши представиться. Я, Андромах, потомок…

– Встань, – перебил его я, – не подобает потомку великого воина, который был другом и верным полководцем самого Александра Македонского, стоять на коленях, – и указал рукой, приглашая сесть слева от меня.

Подождав пока Андромах расположится рядом со мной и уложит свой длинный плащ, который мешал ему нормально сесть, я продолжил:

– Прими и ты мою признательность. Ведь благодаря твоей отваге спасены тысячи моих воинов, и сейчас их жены и дети радуются им и возносят хвалу Тенгри, пославшему им тебя и тысячу славных героев под твоим командованием. Ты славный потомок великого Андромаха, геройски погибшего в этих степях три сотни лет назад.

Я с удовольствием наблюдал, как раскрылся от удивления рот Андромаха. Ужас уже привык к тому, что я проявляю знание в самых сокровенных человеческих тайнах, но напрочь забыл о многих обычных вещах, с которыми любой кочевник сталкивается ежедневно, начиная с того, как определять по солнцу и звездам время суток, и заканчивая изготовлением стрел и правильным натягиванием тетивы на лук. Всему этому Ужас учил меня заново.

– И ты достоин носить плащ гетайра Александра, – продолжил я, посмотрев на его плащ, и, не давая ему задать уже ставший привычным для меня в таких случаях вопрос, сказал:

– Ты хочешь спросить, откуда я все это знаю?

– Да, мой господин, ведь о том, что мой предок Андромах был другом Александра Великого я знал. Но я думал, что больше об этом никто не знает. Это было нашей семейной легендой. О том, что он погиб в этих степях и то, что такие плащи носили гетайры не знал даже я. Я видел как мой отец, мой дед носили желтые плащи. Я считал это странным отличительным знаком нашей семьи. Теперь я понимаю, почему они в день моего совершеннолетия надели на меня плащ с таким цветом. Хотя даже они считали это просто древней традицией нашего рода.

– Наверняка ты слышал о том, что я могу видеть будущее и знаю многое из прошлого?

– Да, мой господин, – ответил он, – но я считал это обычным людским вымыслом. Сейчас я понял, что ошибался.

– Так что ты от меня хочешь, что явился в мою ставку столь далекую от Самарканда?

– Великий хан, царь Парман серьезно болен и может скоро умереть, – ответил он просто, без обычных восточных велеречивых слов о том, как ему скорбно, что его господин болен и без него все жители Согдианы останутся, как овцы без пастуха, ну и тому подобное. – Если конечно Харон уже не перевез его душу через реку Стикс под мрачные своды подземного царства Аида, пока я был в пути и нахожусь здесь. После гибели Фаруха в Согдиане не осталось законных претендентов на трон и страну может охватить гражданская война за власть. Хуже того, что в Согдиане есть сторонники того, что бы принять власть царя страны Куш – Герая.

– Война за власть в стране возможна, – сказал Ужас, – но после отступления Фарасмана и его армии обратно в Хорезм Ишкаш бежал на юг. Мы преследовали его, но на границе нас встретили войска тохаров во главе с их ханом Гераем. Я беседовал с ним. Затем он принял меня как гостя и, как положено среди степняков, устроил в честь моего прибытия застолье с участием всех моих воинов и знатных тохаров. Из разговора с ним и другими тохарами я понял, что он не будет воевать с нами за Согдиану и отдает право властвовать в этой стране тебе, – кивнул в мою строну Ужас и, не обращая внимание на то, как вспыхнуло белое лицо Андромаха, продолжил. – По крайней мере пока каганом в этих степях являешься ты. Еще я узнал, что они пропустили Ишкаша с остатками его саков в Индию, к своему родственнику и хану саков Индии, Маваку. Обратно в Согдиану они пропускать его не будут, да и не захочет больше Ишкаш искушать судьбу.

– Ну, что скажешь, Андромах? – вопросительно посмотрел на него я.

Потомок гетайра, снова встав на колени и склонившись передо мной, торжественно произнес:

– Я и народ Согдианы полностью в твоей власти и мы покорны тебе и своей судьбе.

Бестактность Ужаса сразу же и окончательно расставило все по своим местам…

* * *

Что скажешь, Буюк? – спросил я у него, смотря в след уезжающему в Согдиану в окружении двух тысяч воинов кочевников Андромаху.

– Ему хватит этих воинов, чтобы захватить власть в Согдиане после смерти Пармана…

– Да это понятно, – перебил я его, – думаю, что власть он захватил бы и без нашей помощи. Но эти воины послужат ему подтверждением, что он находится под покровительством гуннов как для хана тохаров Герая, так и для других претендентов на трон Согдианы. Я хотел спросить тебя о другом. Надолго ли хватит его верности?

– Знаешь, Богра, человек такая тварь, что почти никогда не довольствуется тем, что у него есть и всегда хочет большего. Ни он, ни его предки никогда не были властителями. Думаю, что после того, как он укрепит свою власть в Согдиане, его начнет тяготить твое покровительство, и он попытается избавиться от него. Но он все же умен и понимает, что сейчас без тебя погибнет, если не от рук согдийцев, желающих основать новую династию, то его разорвут хищники Герай или Артава. Поэтому он исправно будет платить тебе запрошенную тобою дань и выполнять все твои требования.

И Ужас, немного помолчав, добавил:

– За эти шесть лун, прошедших после гибели твоих родителей, гунны возвращаются к своему величию, как это было во времена твоего великого предка кагана Модэ. Сейчас вся Азия наблюдает за тобой. Хань, дахи, сарматы, тохары, Хорезм, Согд и даже саки Индии сейчас страшатся тебя. И это меня пугает, племянник. Я боюсь за тебя. У нас стало слишком много врагов.

От его слов я почувствовал себя неловко и, перебив его, перевел разговор на другую тему:

– Как думаешь, куда делся Лошан?

– Тут и думать нечего. Он ушел сначала к усуням, а затем к Кокану. Такому подарку Кокан точно обрадовался. Ведь Лошан внук хана народа сяньби Холяна и его приход к нему укрепит союз между племенами кочующих к востоку от Алтая, а значит усилит власть Кокана над оставшимися у него гуннами и другими племенами кочевников.

– Кокан становится опасен для нас, несмотря на то, что его покинули и перекочевали ко мне многие роды гуннов, – ответил я ему.

– Да он становится опасней, но реальной угрозы от него я сейчас не вижу. Кстати, ты наконец решился? Хан Баджанак в ярости от того, что ты медлишь с походом на усуней Шимыра.

– Едем в Тараз. Завтра соберем совет вождей и думаю скоро выступим на усуней. Да, кстати, Буюк, как смотришь на то, чтобы стать кунбеком усуней?

В ответ Ужас как-то мрачно посмотрел на меня.

* * *

Я вернулся с инспекцией в Тараз посмотреть, как уже во второй раз отстраивается этот город, которому нет и трех лет, но который уже был разрушен дважды. В этот раз я поручил Гаю и его римлянам строить по новому, по начертанному лично мной «генплану».

– Ave рrinceps, – приветствовал меня Гай у почти достроенных главных ворот.

– И ты не болей, консул, – ответил я ему, спрыгивая с коня, – как успехи?

– Не плохо. Внутреннюю стену, как видишь, почти отстроили, она как ты и приказал, стала шире и выше. Внешнюю стену и центральную цитадель закончим к следующей осени. Жаль, что каменоломни далековато находятся. Почти двадцать миль приходится тащить глыбы. А их еще обтесать, подогнать надо. Вот если бы разрешил разобрать крепость, построенную Александром, дело бы гораздо быстрее пошло.

– Ты знаешь поговорку: «Мир боится времени, а время боится пирамид»?

– Нет, – ответил римлянин, задумавшись.

«А, ну да, эту пословицу вроде арабы придумали после того, как обосновались в Египте. А до завоевания арабами Египта еще как минимум семьсот лет. Если, конечно, теперь будет это завоевание» – вспомнил я, но вслух сказал:

– Нельзя разбирать этот памятник. Он подобно пирамидам простоит еще тысячи лет. Да и крепость эта небольшая, камней хватит разве что только на четверть внешней стены.

– Нельзя, так нельзя, – пожал плечами Гай. – А как быть с поселением для двух тысяч оружейников и кузнецов?

– А что там такое?

– По твоему приказу их мастерские поставили на восточной стороне Таласа, а там нет укреплений, и они обеспокоены возможным нападением армии Сереса и подвластным им скифам.

«Ну, совсем обнаглели, они же военнопленные», – подумал я:

– Что, права качают о своей безопасности?

– Я не совсем понял, что значит «права качают», но ты же сам приказал следить за их разговорами, знать чего хотят и даже о чем они думают.

Я передал уздечку подскочившему ко мне Угэ и вошел под арку будущих ворот, осматривая их. Стены арки построены из огромных плотно подогнанных друг к другу каменных блоков.

– И что же они думают? – спросил у него. Я прошел арку, насчитав в ширине одиннадцать шагов.

– Все думают, что ты собираешься воевать со своим дядей Коканом. И пока ты будешь в походе, солдаты Серес снова нападут на город и разрушат его, как это случилось, когда ты совершал набеги в Парфию и Хорезм.

– С чего это они взяли, что я собираюсь воевать с Коканом?

– Но ведь ты же поклялся Юпитером своей покойной бабке Тураки, что отомстишь за смерть ее сына и своего отца. Все скифы об этом говорят.

– Мне, кажется, ты тоже обеспокоен этим?

– Да, принцепс. В прошлый раз, защищая этот город, погибло тысяча моих легионеров, и я не хочу, чтобы напрасно погибло еще восемь. Прости, но ты сам приказал говорить тебе только правду, ничего не скрывая обо всем, что я думаю, – закончил он после того как я резко к нему повернулся.

– Мне очень жаль. Но смерть их была не напрасной. Благодаря мужеству этих воинов спаслось большинство жителей этого города. А вот остальные легионеры разве не воины или не знали, что могут погибнуть?

– Я не об этом. Не надо думать, что мы струсили! – вспыхнул Гай, – Но если мы полноправные граждане этой сраны, то имеем право знать, что может ждать нас в будущем, хотя бы для того чтобы мы смогли лучше подготовиться.

– Я совсем не думал обвинять вас в трусости. Это будет очень сложно после тех сражений, в которых именно вы помогли одержать победу. Но и ты не думай, что я хочу что-то скрыть от тебя и от моих легионеров. Завтра после восхода солнца будет военный совет, и ты с командирами когорт должен будешь присутствовать там. А теперь покажи мне город и где мой братишка? – сказал я с деланным раздражением.

– Вон он, – показал Гай пальцем в сторону одной из ближайших башен, – с самого начала твоего приезда ждет, пока ты соизволишь вспомнить про него.

– Коке, коке! – обрадованно закричал Тегын после того, как увидел, что я смотрю в его сторону.

Я помахал ему рукой, давая ему понять, что он может спуститься и присоединиться к нам.

– Ну, пойдем, посмотрим, что там у наших оружейников, – сказал я Гаю.

Мы прошли через строящийся город, в котором повсюду вели свои работы строители из числа легионеров, маргушсцев, хорезмийцев и небольшого числа кочевников, которых я специально приставил обучаться к римлянам и пленным профессиональным строителям. Затем вышли к берегу Таласа, через который был проложен деревянный мост.

Идя по мосту, я почувствовал его прочность.

– Мост довольно прочный, – угадав мои мысли, сообщил Гай, – следующим летом начнем строить каменный.

– Это хорошо. А для защиты поселения оружейников необходимо возвести вокруг хотя бы временные укрепления, – ответил я, увидев, насколько большой стала «промышленная часть» будущего города. Во все три стороны на несколько сот метров от меня аккуратными прямоугольниками были поставлены оружейные мастерские и жилые помещения для мастеров. Над «промзоной» стоял непрекращающийся звон сотен молотов и густой дым от доменных печей.

«Не зря я перенес промзону на другую сторону реки», – подумал я после того, как у меня запершило в горле от дыма.

– А где Кусэк? – спросил я у Гая.

– А вон он, уже спешит к тебе.

– Ну, наконец-то! Каган соизволил посмотреть, что для него мы приготовили, – выкрикнул главный оружейник еще на подходе.

Я направился навстречу к нему и, приблизившись вплотную, сказал:

– Рад, что ты выжил, Кусэк и смог вывести своих людей.

– Это благодаря его храбрым воинам, – ответил он, посмотрев на Гая, – мы смогли выйти из города. Да и многие другие жители смогли выжить благодаря им. Жаль, что Тураки-хатун не было в это время в городе, и она попала под копыта коней усуней.

Я промолчал в ответ на соболезнования Кусэка. Честно сказать, я и не знал: радоваться мне или нет. Никто во всей Степи кроме нее (если не считать Сакмана, но он решил, как и многие другие кочевники, что в теле Богра поселился дух Модэ) не знал, что в теле кагана Богра живет дух, вернее сознание совершенно другого человека. Ее смерть избавила меня от лишних опасений. Но с другой стороны, Тураки-хатун была очень умной женщиной и пользовалась огромным уважением, как рядовых степняков, так и их вождей и старейшин. С ее смертью я лишался немаловажной части влияния на вождей канглы.

– Каган, – осторожно прикоснулся ко мне Кусек, приняв мое молчание за скорбь, – прости, но я хотел быстрее показать тебе заказанное тобой оружие.

– Ты куда-то торопишься? – удивился я, все-таки я был каганом, а он простым оружейником, хотя мастера кузнецы пользовались в степи большим уважением и были по социальной лестнице на уровне старейшин аулов или даже армейских сотников.

– У меня сын болен, я должен его отнести до заката к святому целителю. Если не успею, он закроется в своей пещере и уже не впустит меня.

– Что за пещера? – резко спросил я у него, услышав про пещеру святого, в голове сразу же начали складываться параллели.

Кусэк, удивленный моей реакцией, но подумав, что я рассержен, ответил:

– Каган, уже готовы почти две тысячи заказанных тобой доспехов и пять тысяч палашей новой формы…

– Ладно, показывай, – перебил я его.

Мы прошли почти в центр «промышленной части» города, где мастера продемонстрировали мне сабли и доспехи. Они получились не хуже, а может даже и лучше тех, которые они выковали в первый раз. Все-таки руку набили.

– Что думаешь об этом, – спросил я у Гая и у Угэ, показывая на несколько «моделей», продемонстрировавших нам «рыцарские доспехи», садясь и сходя с лошадей, которые также были защищены сталью. «Рыцари» помахали саблями, имитируя бой, разрушая мнение многих людей моего времени о том, что средневековый рыцарь, упав, не может подняться без посторонней помощи, не говоря уж о том, чтобы самостоятельно сесть на лошадь.

– Уверен, что даже парфянские катафрактарии не выдержат удара кавалерии, защищенной такими доспехами, – ответил Гай с восхищением.

– А ты что думаешь, Угэ?

Угэ, сняв с головы бронзовый шлем, посмотрев на солнце, которое несмотря на то, что был октябрьский день, сильно пекло, и демонстративно вытерев пот со лба, наконец, ответил:

– Я думаю, что летом воины сварятся, как мясо баранов, в этих казанах, – и, немного помолчав, добавил, – мы в таких доспехах потеряем свое преимущество в скорости и ханьцы, легко нас догнав, могут перебить всех.

Я взглянул на него. Угэ смотрел в сторону, как будто только что не выразил сомнение в идее своего кагана. Хотя его, как кочевника, можно было понять. Для любого степняка панцирь и шлем служили лишь дополнением к мастерству и умению воина. Легкие доспехи кочевников предназначались лишь для защиты от случайных ударов и не мешали быстро двигаться в бою. В бою одновременно необходимо было использовать и лук, и палаш, и копье, и при этом еще управлять лошадью. Поэтому его недоверие к этому странному для него тяжелому защитному снаряжению было вполне понятно. Но он не знал того, что знал я о рыцарях крестоносцах и их войнах в жарком климате Ближнего Востока и Египта с потомками гуннов сельджуками и мамлюками.

– Ты сомневаешься? Думаешь, что воины, защищенные этими доспехами, станут легкой добычей?

– Я не сомневаюсь ни в тебе, ни в твоих решениях, великий хан. Тем более все, что ты задумывал до сих пор заканчивалось победой. Но ты спросил мое мнение. И я ответил правдиво.

– Ладно, – сказал я ему, – скоро ты увидишь, что был не прав.

Угэ склонился в поклоне, приложив правый кулак к сердцу.

Я отвернулся от него и увидел Тегына, который в нерешительности стоял в трех шагах от меня. Я позвал его. Он бросился ко мне, крепко обняв, и проговорил:

– Коке, я сильно соскучился.

– А ты где бегал, я ведь тебя давно позвал, еще на том берегу.

– Он нас еще перед мостом догнал, – ответил вместо него Гай, – вился все время возле тебя, не решаясь отвлечь.

«Вот же блин, все время забываю о нем».

– Как твои успехи в изучении языка римлян? – спросил я у него.

– Узнай у моего учителя, – ответил мне Тегын.

Я посмотрел на Гая, который улыбнувшись, ответил:

– Он очень способный ученик, через два-три месяца будет говорить лучше тебя, и совсем скоро не хуже любого римлянина.

– Ты обучи его всему, что знаешь. Расскажи историю Рима, расскажи о демократии и управлении Римской Республикой. Знаешь, у меня есть еще одна мысль насчет тебя, но об этом потом, – сказав это Гаю, я снова повернулся к Кусэку:

– Кода будут готовы десять тысяч комплектов защитного вооружения?

– К зиме будет сделано, каган, и тридцать тысяч новых палашей, выкованных по твоему образцу.

– Хорошо, можешь идти.

Кусэк, коротко поклонившись, вскочил на рядом стоящего коня, приготовленного одним из его подмастерьев и, рванув с места в карьер, ускакал в сторону реки.

– Что это за пещера со святым целителем и где она находится? – спросил я у Угэ.

– В двух фарсангах27 выше по реке, прямо на ее берегу есть плоская на вершине скала. У подножия этой скалы в пещере живет шаман. Вот туда и поехал Кусэк. Сын у него очень болен, кашляет кровью. Говорят, что этот шаман может вылечить его. Но лечит он не всех, некоторых даже не впускает в пещеру. А кто и пытается зайти к нему самовольно, то начинает болеть и вскоре сам умирает без причины. Странно, что ты не слышал о нем. Даже вон, римляне лечатся у него.

Я посмотрел на Гая. Тот утвердительно покивав, сказал:

– Да, многие легионеры, узнав про целителя, лечили разные болезни и раны у него. Никому из римлян он не отказал. И все исцелились. Многие из них должны были умереть, но не только выжили, а готовы хоть сейчас идти в бой. Я видел у одного легионера руку, полностью пораженную гангреной после ранения в битве у Маргуша. Он не хотел, что бы ее отрезали, отказывался жить без руки. Еще бы день, два и он помер бы. Мы решили отнести его к этому целителю. И он не только вырвал его душу из подземного царства Плутона, но и излечил ему руку. Я такого никогда не видел за все три с половиной десятка лет службы в легионах.

– И давно он здесь живет?

– Говорят, что, когда канглы пришли в эти степи, отобрав их у саков, шаман уже жил в этой пещере, – ответил мне Угэ.

«Ого, это почти двести лет, – подумал я, – похоже на фантастику. Хотя мое путешествие в прошлое тоже ведь ординарным событием не назовёшь. Надо бы завтра после того, как проведу этот совет вождей, съездить к нему, может, что узнаю, и вдруг получится вернуться домой, в мое время…» – и меня от этой мысли аж начало трясти.