Измененный виноград

Макс Архандеев

Измененный виноград

Проснувшись, долго смотрел в потолок: не мог понять, какой день.

Вставать нужно? Вчера, кажется, среда была. Значит, сегодня в столовой рыбные котлеты.

Закончив умываться, заварил кофе в термос. Туда же отправил дольку лимона: антиоксиданты и витамин С. Когда начал собирать портфель, понял, что сегодня без рыбных котлет: совсем в другое место. Сегодня тот самый день. Как это говорят: «забыл?».

Перед тем как отправиться, заглянул к маме. Как обычно, сидит у окна, провожая печальным взглядом школьников. Уже встала. Так рано. А может, и не ложилась?

Заметив человека в дверях, медленно ведет уставшим взглядом: от начинающей лысеть макушки к толстым линзам очков; от гладковыбритого второго подбородка к коричневому галстуку; от черной пуговицы серого пиджака, натянутого на животе, вдоль синих брюк к начинающимся расползаться в разные стороны запыленным черным туфлям.

– Сегодня презентация.

– А, в этом новом институте… там есть женщины?

– Мам, пожалуйста, не начинай.

– Сколько еще мне ждать?

– Ты же знаешь – не могу.

Долго сверлила взглядом, но так и не нашла, что ответить. А стоит ли? Ничего говорить не нужно. И так знал, чего хочет. Проблема есть, но повлиять никак не могу.

– Просто подумал… может, пожелаешь удачи?

Сначала показалось, размышляет – стоит ли выполнить просьбу – а потом понял, что смотрит прямо насквозь, смотрит на будущее, в котором умирает, не дождавшись внуков. Так и стоял в дверях, пока веселый возглас за окном не вернул ее к спинам удаляющихся детей.

Лестница. Улица. Люди. Станция. Люди. Эскалатор. Тошнота. Люди. Заставляю себя зайти в вагон.

Хорошо, что недавно была пандемия. Люди, конечно, умерли – это плохо, но зато стало меньше лишних ненужных тактильных контактов. На маску и перчатки перестали обращать внимание как на что-то ненормальное.

Через несколько станций весь вспотел. Пытаюсь дышать, когда открываются двери, но воздуха все равно недостаточно.

Считаю остановки. На каждой хочется выйти и бежать. Бежать на улицу. Еще один обман. Мы в городе: на улице еще больше людей.

Уговариваю себя. Заверяю, что могу проехать еще одну. Еще одну остановку. Говорю себе то же самое на следующей. На следующей снова хочу выскочить, но заставляю себя остаться. Так, сквозь свои же иллюзорные обещания, двигаюсь вперед.

Выехали за город. Людей меньше. Воздуха больше. Получается переместиться к дверям и дышать чаще.

Выйдя на своей, чувствую усталость, обезвоживание, изнеможение. Словно пробежал марафон. Хотя откуда знать? Никогда не бежал марафон.

Посидев на лавочке, отпустил вперед вышедших со мной на станции. Выпил кофе. Затем в комплекс. Не в первый раз здесь, но чтобы заниматься своим проектом… даже не мечтал.

По пути много – Taraxacum Officinale – одуванчиков. Как-то слышал, что из его корней делают подобие кофе. Было бы интересно попробовать. Хотя… не люблю пробовать новое.

В университете просторно. Люди держаться на приемлемом расстоянии. Хотя… никакой это не университет: целый научный городок. Мы с мамой просто привыкли так его называть. Ей так проще.

Сначала побывал на нескольких презентациях. Ничего интересного. Или проекты в рамках развития и укрепления оборонно-промышленного комплекса, или волшебные идеи без научной базы под ногами.

Гулял по комплексу – забрел столовую. Выбор больше. Цены выше. Как и ожидал: рыбных котлет нет. Есть смузи. Взял кофе.

Только присел в уголок: заметил Горовица. С ним подхалим Скуприн. Что они тут делают? Надо пересесть. Если спиной к ним – не заметят. Но если начну двигаться, могу издать громкий звук и…

Заметили! Горовиц улыбается, машет рукой. Что-то говорит своему симбионту. Тычет пальцем. Идет сюда!

Нужно что-то делать. Развернувшись уже, схватил поднос и начал вставать, но те поспевают раньше.

– Борис! Здравствуйте! Вот так встреча! Не ожидал, не ожидал!

Протягивает свою руку. Может, смогу? Может, теперь получиться?

Нет. Уже слишком поздно. Момент упущен. Неловкая пауза все больше.

– Ах, простите! Я и забыл, что у вас эта… как ее… – убирает руку в карман брюк, – А впрочем, неважно. Вы здесь по работе или так? Кофе-брэйк?

– Нет. Уже ухожу.

Осмотрев мой поднос, он снова улыбнулся всеми своими тридцатью тремя белоснежными зубами.

– Да ладно! Мы же с вами не враги! – машет между нами указательным пальцем так, что чуть не дотрагивается. – Таким великим умам нужно держаться вместе!

Скрюченный Скуприн подоспел с подносом. На нем черный кофе и неестественно желтый, словно из одуванчиков, чизкейк.

– Ох, Митя, спасибо. Я начал рассказывать Борису о плюсах взаимовыгодного сотрудничества и о том, какие перспективы перед всеми нами развернутся, когда мы объединим усилия.

– О, да! Эффект синергии! – поддакнул Скуприн и закивал своим кривым носом. – Сумма наших отдельных усилий намного-намного меньше…

– Я же вижу, что вам интересно. Это видно по вашим глазам. В них ведь еще не пропал огонек. А? Я же прав?

Тычет в меня локтем. Вовремя отступаю.

– Да, да! Это сразу видно!

– К тому же… растения? – он подошел ближе и, наклонившись ко мне, чуть не касаясь меня своим носом, шепнул: – Борис, кого вы обманываете? В нашем возрасте так резко сменить направление означает топтаться до конца дней на одном месте.

– Точно! Кому нужны все эти пестики и тычинки?

Понял, что все это время держал поднос с кофе. Поставил его. Максимально твердо и уверенно ответил.

– Уже говорил… не интересно.

Горовиц долго смотрел прямо в глаза. Отважился и смотрел в ответ. Конечно, отвел взгляд первым. Сел обратно на свое место и уставился на кофе.

Визитка упала на стол. Горовиц, улыбаясь, занес руку и так быстро, что не успел ничего предпринять: похлопал по плечу.

– Позвони, когда наиграешься с пестиками…

Все внутри сжалось. Мышцы окаменели. Они ушли, а ощущение от прикосновений нет. Грязная мерзкая рука несколько раз коснулась плеча. Практически ощущаю, как гнойная проказа своими многотысячными лапками расползается по телу от места прикосновения. Хотелось встать и бежать в туалет. Тереть мылом место, где коснулись. Мыть, разумеется, с мылом, которое принес в своем портфеле. А может, так и сделать? Что в этом такого?

Закрыл глаза: досчитал до десяти. Нужно дышать. Злость не проходит. Что за чертов огонек он увидел в глазах? Мне, может, тоже хочется закончить! Мне не просто так пришлось бросить! Это стоило больших усилий! Неимоверных! Даже сейчас…

За спиной раздался голос.

– Дурацкие математики!

От неожиданности вздрогнул и обернулся.

Девушка в белом халате стояла спиной ко мне. В руках бумажный стаканчик растворимого кофе из автомата. Смотрит в окно. Ее густые золотые волосы заплетены в толстую косу, лежащую на плече.

Оборачивается. Правильные черты лица украшены очками в тонкой оправе. Настоящая русская красавица. Как из сказки. И тоже носит очки.

– Смотрят на всех свысока, будто они рок-звезды! Думают, своими числами разгадали законы Вселенной! Ха! Да это они топчутся на месте! А с таким отношением к другим дисциплинам там они и останутся!

Внезапно очнувшись, засмущалась и поправила очки.

– Простите. Вы ведь тоже математик? Я не нарочно подслушала.

– Нет-нет. Бросил.

Не знаю зачем ответил. Слова сами вышли.

– Бросил?

– Да-да.

– Это как?

– Много работал – все потерял.

Она увлеченно смотрит. Зачем-то считаю должным пояснить:

– Не чувствовал ничего: ни голода, ни усталости. Казалось, реальность… дрожит… от мыслей, а голова вот-вот лопнет от идей. И вся жизнь превратилась в сплошной…

Задумался, пытаясь найти слово, а она, словно сняв его с моего языка, робко предположила:

– Азарт?

Начинаю нервно хихикать, но девушка серьезна. Это смущает еще больше, и рот не закрывается:

– Да-да. А в итоге заработал нервный срыв. Сломал социальные связи. До сих пор… лечусь. Был Борис-математик, стал Борис-ботаник.

– А я Василиса!

Девушка протянула мне тонкую изящную ладонь. Потянулся к ней. Может, смогу? В этот раз мне даже хочется прикоснуться. Очень хочется ощутить, какая на ощупь эта белоснежная кожа. Наверняка мягкая, нежная и пахнет каким-нибудь приятным кремом для рук. Может, и не сильно дорогим, но он ей идеально подходит. Может быть, что-нибудь с… одуванчиками?

Тяну к ней руку, но в нескольких сантиметрах натыкаюсь на невидимую преграду.

– Извините. Не могу касаться.

– А-а, – понимающе кивнула она. – Мизофобия.

– Нет-нет. Не микробов боюсь, – испугался, что не так поймет и начал оправдываться. – Ваша рука очень даже милая… точнее чистая! Конечно чистая! Имел в виду, что она чистая!

«А милая это вы», – пронеслось в голове. Может, сказать ей об этом?

Что, прямо сейчас? А что тут такого?

– Тактилофобия?

– Не потому что… незнакомка.

Запнувшись, задумался: «Она же незнакомка. Зачем?» – но язык опять сам по себе.

– Боюсь касаться всех.

Она замолчала, раздумывая, но по итогу, кивая, выдала: «Это очень интересно!»

Опешил.

– Вы сегодня выступаете? По ботанике, да? В третьем часу, наверное? Я обязательно приду послушать.

И убежала.

– Лучше бы не надо, – выдохнул ей вслед.

Людей на презентации немного: инвесторы, которые интересовались ранее, но не получили подробностей; группа молодых и неопытных, явно направленная сюда каким-нибудь институтом для формальности; несколько знакомых и незнакомых ботаников, слушающих без интереса; и почему-то какие-то военные. Здесь всегда вокруг одни военные.

Листаю слайды. Читаю с телефона:

– Данное растение относится к роду цветковых паразитических семейства Rafflesiaceae, но в отличие от своих родственников удивительным образом паразитирует не на растениях семейства Vitaceae, а на пресмыкающихся животных – Reptilia. Бесследно скрываясь в теле хозяина-носителя, предположительно цветет раз в несколько лет, собственно, так и был обнаружен. Спороносные побеги в виде характерных для данного рода цветков, выделяя в ткани хозяина-носителя обезболивающее вещество, прорастают прямо сквозь чешую. Обнаруженные экземпляры имели массу в несколько граммов и достигали не более двадцати миллиметров в диаметре. До того как перейти в фазу активного распространения спор растение находится…

Остановился, осмотрел аудиторию. Василисы нет. Похоже, никто не слушает.

– А какой эффект данное растение оказывает на носителя? – спросил кто-то из темноты.

– Значимые эффекты… – нервно поправил очки, – не выявлены. Иногда сбивается температура тела, иногда – сыпь. В целом носитель сохраняет за собой привычный ход жизнедеятельности, существуют незначительные корреляции со сбоями сезонности брачного периода, но здесь требуются более обширные исследования.

Вопрос сбил с толку. Потерял, где читал. Никому не интересно – пора заканчивать.

– Позвольте продемонстрировать один из обнаруженных экземпляров.

Включил свет. Достал террариум. Сдернул простыню.

На маленькую прыткую ящерицу осыпался минутный свет славы. Люди подходили к стеклу изучали небольшой темно-бордовый цветок на ее зеленой спине и поспешно удалялись.

Да, в сравнении с другими эту презентацию нельзя назвать зрелищной, и она не представляет коммерческого интереса. Один молодой парень даже поинтересовался, не приклеен ли цветок: «Уж слишком похож на настоящий!».

Долго думал: открывать ли крышку? А что тут такого? Выпустить малышку на свободу и посмотреть, что будет. Достаточно уходя немного сдвинуть крышку. Но ведь где-то здесь, совсем недалеко, может, а скорее всего наверняка, находится Василиса.

Не знаю как, но грант выдали. Не в том виде, в каком хотелось, но все-таки. Хотел скорее сообщить маме и порадовать ее, но в числе прочих вынудили остаться на торжество. Сказали «без этого – никаких денег».

Много людей. Не так много, как в метро, но все равно слишком много.

Сначала было прилично. Трибуна. Красивая неинформативная речь. Поздравления. Обещания. Пожелания. Затем приказали веселиться как в последний раз, потому что теперь предстоят долгие годы упорной работы.

Сначала думал, что шутка, но охрана не выпустила из зала. Говорят: свои указания. Говорят: до десяти вечера двери закрыты.

Попробовал позвонить маме, но телефон не ловит.

Заставили взять бокал с шампанским. Стою поодаль и иногда чокаюсь с другими уже поддатыми грантниками.

Шум. Суета. Удушье.

В одном углу парочка – оба в белых халатах – уже целуются. Отвратительно. Словно, здесь никого нет. Надеюсь, они женаты. Или хотя бы влюблены. Конечно же, лучше бы друг в друга.

Кошмар никак не заканчивается.

Вижу, как несколько веселых ребят вваливаются в общий зал снаружи. Выходили на перекур? Мы на пятом этаже. Видимо, есть балкон или терраса.

Огибаю зал по периметру. Некоторые совсем нажрались. Замечаю у мужчины, того что целуется у всех на виду, кольцо на пальце, а у женщины – нет. Какая грязная и возмутительная подлость!

Только сейчас заметил недалеко от трибуны нагромождение выставочных и опытных образцов. Кто-то стащил все, что можно было оторвать от пол,а и водрузил проекты один на другой. Вероятно, проявление подсознательного стремления добраться до небес, уподобившись Богу, соорудив из достижений науки подобие вавилонской башни. Очень символично. Сами проекты, по большому счету, различные инженерные решения: металл и пластик. В целом, держится. Хотя кажется один из папье-маше. А вон там стекло…

Мой террариум!

Позабыв обо всем, бросаюсь к нему. Прямо сквозь толпу. Несколько раз натыкаюсь на людей или они на меня. Ужасно, противно, тошнотворно, все чешется и зудит, но отступить не могу. Это же террариум! С живым образцом только что обнаруженной раффлезии! Ящерицы нет!

Облегченно выдохнул. Долго пробирался на террасу, уклоняясь от людей. Хорошо, что додумались переместить ящерицу в другое место. Мне все-таки неизвестно, какое воздействие она может оказать на человека.

Наверное, минут десять выбирался из толпы. На самом деле это очень утомительно. Иногда приходится быстро вращать корпусом и резко отскакивать, словно играешь в настольный теннис. Хотя откуда мне знать. Никогда не играл…

Нескольких прикосновений не удалось избежать. Посреди всего этого ужаса уже другая парочка, из которых только мужчина в белом халате, танцевала, прижавшись друг к другу телами. Раньше тоже так мог.

– Бори-ис!

Дурацкий Скуприн, как напьется, – еще хуже Горовица. Постоянно рассказывает, какой Горовиц добрый и заботливый. Поначалу знакомства долго размышлял: настоящие геи или нет. Слишком уж крепкая дружба. Никогда такой не видел.

Спешу на террасу. Скуприн – за мной, еле-еле переставляет ноги. Когда дверь совсем близко, одна из дам на пути, видимо, приняв меня за кого-то другого или же совсем перестав отдавать отчет своим действиям, бросилась, раскинув руки в стороны, рассчитывая повиснуть на моей шее. В последний момент увернулся. С большим трудом. Да так, что в пояснице хрустнуло. Дама налетела на Скуприна, и они, совсем недолго изучив друг друга пьяными взглядами, начали целоваться, а точнее, облизывать друг друга.

Придерживая спину рукой, вышел на террасу.

Довольно прохладно. Свежо. На воздухе зуд понемногу отступает, хотя не до конца.

Хорошо, что здесь никого…

Бормотание. Неразборчиво. Как бред сумасшедшего. Там за Ficus Maxima, на полу.

Немного испугался, но решил проверить. Вдруг нужна помощь. Осторожно заглядываю за растение.

– Василиса?

Девушка тут же выскочила из-за фикуса и уставилась на меня безумными глазами. В одной руке у нее был растопыренный во все стороны и исписанный крест-накрест блокнот, в другой – сточенный карандаш.

– Борис! У вас есть телефон?

– Э-э…

Она бросилась ко мне, чуть не положив мне на грудь свои чистые ладони. Успел сделать шаг назад.

– Хотя, кажется, их глушат! Чертовы военные всегда все глушат! Вы не знаете, как отсюда выбраться? Я уже несколько часов не работала! Я не успеваю за мыслями! Кажется, они вот-вот разорвут мою голову!

Растерянно пожал плечами. Блокнот и карандаш выпали из ее рук. Запрокинула голову. Заревела.

– И почему я не научилась летать на метле?! Сейчас бы вмиг выбралась! А теперь я застряла тут! Навсегда! Сколько идей потеряно! Навсегда! Мне нужно выбраться! Борис, вы же мужчина! Как думаете, мы вдвоем сможем одолеть тех охранников у дверей? Конечно, я кажусь хрупкой, но у меня есть навыки, которые вас удивят!

Мимолетом подумал о сексе. Интересно, как это с ней.

Ха! Было бы нелепо. Ей, наверное, такое и в страшном сне не приснится. Такая милая женщина и такой, как…

Оглянулся через плечо посмотреть на охранников.

Троих охранников теснило несколько грантников, подкрепленных сотрудниками института в белых халатах. Неужели этот ужас происходит по-настоящему? Неужели здравомыслящие, хотя теперь их так не назвать, решили прорваться на свободу силой? Но… что это? Что-то не так.

За стеклом начиналось нечто. Словно Босх решил перенести на холст тайную вечеринку свингеров. Люди срывали одежду – с себя, друг с друга – и переплетались телами. Десятки, а может даже сотни тел касались друг друга обнаженной плотью. Влажная кожа: напрягалась, тянулась, вытягивалась, становилась мягкой и дрожала от сладострастных судорог. Выглядело настолько отвратительно, что хотелось отвести взгляд. Но все внимание было приковано к телам, которые украшали небольшие темно-бордовые цветки раффлезии.

Несколько людей все ближе к растерянным охранникам. Теснят числом. Движения плавные и… нежные. Испуганных людей касаются, обнимают, ласкают, целуют. В конечном счете дрожащие от страха глаза не понимающих, что происходит, успокаиваются, закатываются и присоединяются к торжеству содомии.

Пытаясь понять, не сошел ли с ума, обращаюсь к Василисе: удивлена не меньше моего, но изучает происходящее с улыбкой.

– А вот это уже интересно!

Немного поодаль распахивается соседняя дверь на террасу. Горовиц забегает, захлопывая ее за собой. Трясущимися руками подпирает дверь кадками с растениями, но люди за ней не пытаются проломиться. Поняв, что им не удастся заключить очередного в объятия, он выпадает из поля интересов, и они возвращаются друг к другу.

Горовиц суматошно озирается по сторонам в поисках путей отступления, но находит лишь меня.

– Ты! Это ты!

Бросается ко мне. Хватает за грудки. Трясет.

– Это твои цветы! Посмотри, что ты наделал!

– Оставьте его в покое! – вмешивается Василиса, отталкивая Горовица. – Даже если это его вина, сейчас нам нужно разобраться: что происходит и как действовать дальше?!

– Что происходит?!

Чувствую, как места, где он касался меня, начинают жечь кожу. Омерзительный Горовиц! Второй раз за день!

Пытаюсь стряхнуть прикосновения ладонями, но становится только хуже! Словно растираю по телу раскаленное масло. От бессилия падаю на пол.

– Этот идиот притащил сюда какую-то ересь! А теперь все заражены!

– Борис?

Василиса удивленно оборачивается. Говорю себе, что с кожей все в порядке: не может гореть от чужих прикосновений. К тому же еще одежда. Стараюсь успокоиться, чтобы не выглядеть совсем сумасшедшим. От отвращения всего передергивает.

– Этот мужчина говорит правду? Это последствия вашего проекта?

Встаю отряхиваясь. Еще трясет. Все очевидно – нервно киваю.

– Вы предполагали, что подобное может произойти?

– Нет-нет. Конечно нет!

Василиса разводит руками перед Горовицем.

– Вот видите, Борис здесь абсолютно ни при чем. Я рекомендую вам успокоиться и вернуть себе здравость мысли, так как в данной ситуации нам, похоже, потребуются все имеющиеся ресурсы. А вам, Борис, раз уж вы теперь счастливый обладатель гранта, предстоит в крайне сжатые сроки подытожить теоретическую часть вашего проекта и приступить к полевым испытаниям, по окончании которых все сотрудники и гости института вернутся в нормальное состояние! Пока у нас не случился демографический бум!

– ПА-МА-ГИ-ТЕ!

Горовиц, свесившись с перил, вопит во всю глотку в сторону темного леса. Вокруг ни огней, ни признаков жизни.

– ПА-МА-ГИ-И-И-И-ТЕ-Е!

– До Лешего, к сожалению, так не докричаться. Я как-то пробовала – безрезультатно.

– Может, спрыгнем?

Никогда не думал, что Горовиц паникер. Может, все-таки гей?

– Вы, кажется, математик? Тут пятый этаж. Первый – десять метров, остальные – четыре. Вот и рассчитайте вероятность остаться в живых. Итак, Борис, у вас уже готов промежуточный отчет? Я вся во внимании.

У нее удивительно красивые глаза. Она так быстро вернулась в нормальное состояние. Наверняка она такая… нежная, как… одуванчики. Хотя спокойствие и… азарт в такой ситуации сложно назвать нормальным состоянием. У нее явно не все дома. Да у кого из нас все? Хотя, если она в состоянии справиться со своими заморочками, то, может, и я смогу?

– Борис?

– Раффлезия – паразит! Питается за счет хозяина. Размножается спорами. Раз в несколько лет. Когда цветет – выделяет обезболивающее вещество, которое, видимо, и оказывает на человека данный эффект. Вероятно, в теплокровных более благоприятная среда и развитие происходит значительно быстрее.

– Спорами? – уточнил Горовиц.

Он упал в одно из плетеных кресел. Рядом с ним на полу – ящик с шампанским. Горовиц достал бутылку и с грустной улыбкой начал крутить мюзле.

– А это значит, – продолжил он, надавив на пробку, – мы все заражены.

Внезапный ожидаемый щелчок. Пробка вылетает. Белая струя вырывается на свободу. Горовиц хватает белую пену вытянутыми губами. Часть разливается ему на грудь прямо по рубашке.

– Споры? – Василиса поднесла скрюченный палец к подбородку.

Такому правильному. Такому нежному. Интересно, какой он на ощупь? Может, потрогать? А что тут такого?

– Но почему цветение проявляется неравномерно?

– Может, катализатор? – предположил Горовиц.

– Так! Я находилась на террасе почти с самого начала, маловероятно, что я могла заразиться.

– Я был внутри с самого начала. Находился в контакте. Не то что этот. – Горовиц прильнул к бутылке, покосившись на меня. Выпив залпом, наверное, половину бутылки, он совсем поник, закончив мысль. – Я стопроцентно заражен.

Тут приходит озарение.

– Нет-нет! Я тоже был внутри. К тому же охранники и некоторые…

Василиса в считанные секунды догнала мою мысль.

– Вы абсолютно правы! Катализатор! Если охранники тоже были заражены, то никак это не проявляли. – Она подошла к запотевшему окну террасы и, прищурившись, рассматривала плавные ритмичные движения внутри. – Пока не вступили в контакт с зараженными. Возможно, что споры и распространяют растение, но реакцию активирует что-то другое. Это явно может быть тактильное прикосновение зараженного, но мне кажется, есть что-то еще…

– Да-да. Раффлезия может находиться в анабиозе несколько лет в теле носителя и никак себя не выдавать.

– И на кой черт ты притащил сюда эту ящерицу!

Горовиц резко встал. Пьяно шатаясь, он двинулся ко мне.

– Это все из-за твоего дурацкого цветка! И твоих дурацких амбиций!

Василиса встала между нами.

– Так! А ну-ка немедленно успокойтесь!

– Если бы ты остался с нами, ничего бы этого не произошло!

– Я сказала вам успокоиться!

– Ты же далеко не дурак, Борис. Скажи, может, ты специально вывел эту заразу?

Он уже вплотную к Василисе. Делает выпады рукой с вытянутым указательным пальцем в моем направлении – хочет дотронуться до меня. Знает, как боюсь этого. Василиса отражает его атаки и отталкивает, уперевшись ладонями в его грудь.

– Отойдите немедленно!

Он отступает на несколько шагов. После секунды раздумий переходит в наступление.

– Хотел вылечиться? Или наоборот? Может, ты, как суперзлодей, хотел показать свое превосходство над другими?

Василиса пытается вразумить его.

– Ваше поведение выходит за рамки приличия!

– Выходит за рамки? – На секунду он задумывается. – А что в этом такого?

Горовиц отбрасывает в сторону бутылку. Она разбивается, и белая пена, словно смеющаяся гадюка, шипит. Горовиц сбрасывает свой пиджак. Пьяно улыбаясь, расстегивает рубашку.

Глядя на испаряющийся из пены углекислый газ, ко мне приходит озарение.

– Это оно! Алкоголь!

Не успел даже сформировать мысль до конца, а Василиса уже выдала верный ответ:

– В обычных условиях раффлезия паразитирует на семействах виноградовых, а шампанское, по сути, видоизмененный виноград. Знакомая среда плюс благоприятные условия, а результат мы наблюдаем прямо сейчас.

В глазах Горовица погас огонек, присущий разумным существам. Когда рубашка упала на пол, мы увидели небольшой бордовый цветок прямо на его груди. Там, где он нечаянно облился шампанским.