скачать книгу бесплатно
– Сдался тебе он, – Александр усмехнулся и бросил взгляд на Елизавету Дмитриевну, ища у нее поддержки.
– Поверьте, здесь нет ничего интересного, – с досадой проскрипела Елизавета Дмитриевна и нахмурилась.
– Да, скажите ей, ради бога. А то ведь она не успокоится, – Александр хохотнул.
– Он напился… – выдавила Елизавета Дмитриевна.
– Ну – и?.. – Александр театрально округлил глаза. – Не томите нас. Мы так хотим знать, просто умираем.
– Не паясничай, – не оборачиваясь, все так же глядя на фаянс, бросила девушка. Улыбка сползла с лица мужчины, нижнее левое веко задергалось; Александр сгорбился.
– Ну, котик, это ты уже через край, – мрачно заметил он и удалился на кухню.
Повисло молчание, которое штопала тихо журчащая вода.
– Он напился и разбил голову, – проворчала хозяйка. Вздохнула. – И вообще, он был странный.
– Да что вы знаете… Вы же ничего не знаете, – запальчиво отозвалась девушка и огорошила Елизавету Дмитриевну затуманенным взглядом.
– Пойдемте лучше кухню посмотрим, – растерянно предложила хозяйка.
Но девушка ничего не ответила. Прижавшись спиной к стене и скрестив на груди руки, она опять уставилась на Него.
– Да. Лучше пойду-ка я на кухню, – пробормотала хозяйка. Она осторожно прикрыла дверь уборной, оставив узкую щель (так, на всякий случай), и зашаркала на кухню.
Девушка задумчиво смотрела на Него, слушая приглушенный ропот. Так слушают знакомого, которого очень давно не видели. Он столько должен ей рассказать. Очень запутанная история. Странный переплет. А времени в обрез. Лишь на то, чтобы выслушать. И потому она успевает сказать лишь несколько слов:
– Я так и не нашла своего рыбака, – роняет она и вздрагивает от зычного, веселого голоса из кухни:
– Настя! Тут меня хозяйка пытает, будем мы здесь жить или нет? Хватит капризничать, иди сюда скорей!
Настя выскользнула из уборной. И Он негромко пророкотал ей вслед, словно о чем-то сожалея.
Паутина
1
Это было его тайным летним увлечением. Воображение услужливо придавало действиям девятилетнего Евгения Дерягина облик преступления. Дыхание перехватывало, и что-то изнутри щекотало низ живота.
Прихлопнуть, раздавить, – тоска, да и только. Надо длить, растягивать их боль. Лишь тогда войдешь в раж. Только тогда окатит теплая, сладкая волна, и в глазах потемнеет. На кухне, где трепыхались выцветшие занавески, и бормотало сбрендившее от новостей радио, Дерягин медленно, как можно медленней отрывал им конечности. Он аккуратно вешал жертвы на виселицы, сделанные из спичек и проволоки, а после подпаливал. Черные тельца подергивались, корчились в огне агонии, и, казалось, безмолвно молили о пощаде и звали на помощь. А их соплеменники, будто пытаясь спасти несчастных, кружились над юным палачом и жалили его в шею, в руку, в щеку. От внезапного приступа страха Дерягин передергивался, соскакивал с табуретки и махал руками.
Но больше всего Евгений боялся, что ночью, когда он заснет, из-под кровати, шурша лапами, выползет мохнатый король мух и, холодно поблескивая сетчатыми, размером с баскетбольные мячи глазами, сделает с Дерягиным все то, что Евгений проделывал на кухне с его назойливыми поданными.
2
Гостиничный номер был крохотный. Выбравшись из-под кровати, Дерягин уткнулся лицом в коричневый ботинок Светланы, которая сидела в драном с деревянными подлокотниками кресле, закинув ногу на ногу. Евгений потерся щекой о ботинок и, шутливо зарычав, впился в него зубами. Пташкина, поморщившись, отдернула ногу.
– Упс, – вытянув губы, произнес Евгений, поднялся и стал неторопливо отряхивать от пыли серый мятый костюм. – Еще скажи двадцать шесть (чихнул) лет, а веду себя, как маленький, – он напряженно усмехнулся и опять громко чихнул.
Когда они только вошли в номер, и Евгений, с глухим хлопком откупорив игристое полусладкое, наклонил бутылку над пластиковым стаканчиком, то Светлана, дергая себя за мочку уха, оглушила Дерягина тихими словами. И советское шампанское, переливаясь через край стаканчика, шипело и пенилось озерцом на столе, и струйками стекало на пол. Больше Светлана ничего не сказала. Она лишь буравила Дерягина глазами.
С их последней встречи прошло каких-то две недели, а Светлана так переменилась, – не узнать. Черная длинная, до щиколоток юбка и такой же траурный свитер с глухим воротником, пожухлые соломенные волосы, болезненно-бледное лицо с кумачовыми губами, – все это было незнакомым, чужим, странным.
Протягивая Светлане сережку – золотой листочек, сорвавшейся с мочки уха и залетевший под кровать – Дерягин сухо посоветовал:
– Сдай в ломбард. Деньги тебе понадобятся.
– Какой ты добрый, – она усмехнулась.
– Это только твоя проблема, – вспыхнув и опустив глаза, поспешно пробормотал он.
– Только моя… – глухо отозвалась она, съежившись в кресле.
– Да. Только твоя, – нахмурившись, раздраженно настаивал он.
Взвизгнув кошкой, Светлана схватила вазу с тремя розами… Голова Дерягина разлетелась на зеленые осколки. В одном из них сверкнуло: «Зачем я это брякнул?»
***
Реактивно завывая, кто-то на скорую руку склеил голову. Подташнивало, мутило. Поскрипывала полуоткрытая дверь. За ней, в коридоре, надрывался пылесос. На полу номера, у пустого кресла, в лужице крови лежала красная роза. Ее бутон очертаниями напоминал лоно Светланы. Дерягина повело. Он тихо простонал, и его вывернуло на розу. Прополоскав рот шампанским, Евгений приложил мокрое, отдающее хлоркой полотенце к ноющему, раскаленному виску.
За окном желтела, рыжела аллея, – то ли маскарад, то ли поминки. Дождь наискось, торопливо штриховал темные, сгорбленные силуэты прохожих. Ледяные, белые гранулы скакали по подоконнику.
Большая сонная муха безуспешно пыталась выбраться из ловушки окна. Застряв между оконными рамами, она упрямо ползла вверх по расплавленному, дождливому серебру. Дерягин раздвинул скрипучие рамы и зажал муху в руке. Муха стала щекотать ладонь. «Я ничем от нее не отличаюсь» – грустно прошумело, пробарабанило в голове и застряло комком в горле. Евгений выпустил муху в дождь, – и она черным камешком сорвалась вниз, исчезла в серой пелене. Дерягин вдруг вспомнил о давнем, летнем увлечении, о кухонных казнях, о мохнатом короле мух и подумал о Светлане. Возможно, его опять подвело слишком услужливое воображение. А на самом деле ничего такого не было, и быть не могло. Светлана расколошматила вазу и теперь станет тем, кем была долгое время раньше…
3
Семнадцатилетний призрак в белом халатике оживленно щебетал у окна и звенел скальпелями, зажимами, ножницами. Солнечные зайчики от инструментов, перекладываемые неприметной, но говорливой медсестрой, прыгали по бледно-зеленым стенам, по небритой физиономии хирурга, по коричневой, залитой йодом женской ноге, в которой, весело посвистывая, ковырялся Сап.
Призрак материализовался в розовом коридоре. Там солнце, полоснув по глазам, пряталось за темный полог, что висел над соседним корпусом больницы. Взбудораженный Дерягин, взмахивая руками, безуспешно пытался рассказать о прошедшей операции Пирогу, на голове которого белела шапочка, лихо сдвинутая на ухо, как берет десантника.
Во время своего сумбурного рассказа Евгений внезапно вспомнил кошмар, который привиделся ему накануне ночью… Паук длинными мохнатыми лапами перебирал нити блеклого узора на обоях. С придушенным криком проснувшись посредине ночи, Дерягин бросился к столу и на белом листе черной пастелью нарисовал мохнатого ткача… Это был лучший рисунок Дерягина. На уровне Леонардо и Буонарроти. Паук получился пугающе живым. Дерягин решил подарить рисунок Сереге Пирогову, который устроил себе и заодно Евгению трудовую практику в местной больнице. Уж лучше, чем весь день вытачивать болванки на заводе… Оставив рисунок на столе, Дерягин вернулся в кровать… А утром, проснувшись, он обнаружил на столе лишь белый лист бумаги. Выходит, это был сон во сне… Вспомнив в больничном коридоре ночной слоеный кошмар, Дерягину стало не по себе…
– Там было столько крови, столько крови! – захлебывался Дерягин, пытаясь не думать о пауке.
Пирог, глядя на свои модные кожаные сандалеты, покачивался, вставая то на носки, то на пятки, и давил зевки кулаком. Но вот он оживился, стал бросать странные взгляды через плечо Евгения и с хитрым прищуром ухмыляться.
– Столько кро… – Дерягин запнулся оттого, что кто-то легонько ткнул его под ребра. Евгений вздрогнул, представив мохнатые паучьи лапы, и вскрикнув, отскочил в сторону.
Пирог, хлопнув себя по ляжкам, захохотал, коридор ответил ему лающим эхом. Обернувшись, Дерягин увидел сияющего призрака в белом… Солнце спряталось, и стены потемнели до цвета крови, что капала в тазик на кафельном полу операционной.
– Это не смешно! – почти выкрикнул Евгений с перекошенным лицом.
– Извини… – тень побледнела и, опустив плечи, поплелась прочь.
– Что за чикса? – спросил Пирог, пристально глядя ей вслед.
– Да так… – Дерягин махнул рукой.
– А она ничего, – заметил Пирог.– Даже очень…
– Ты думаешь? – Евгений недоверчиво посмотрел на удалявшийся призрак в белом.
И вдруг из небытия проступили виолончельные изгибы, темно-рыжие локоны, вспыхнула золотая змейка на запястье…
Как же ее зовут? Что-то сияющее, солнечно-светлое… Имя ускользало…
А тут еще испуганно задребезжал голос.
– Давайте лучше завтра – под нож, а? Или – на следующей неделе, ну же…
Мимо, обдавая Дерягина холодком, проскрипела каталка. На ней лежал мускулистый парень лет восемнадцати. Белые халаты, облепив каталку, жалостливо жужжали над парнем, пытались успокоить его.
– Ненавижу! – парень отмахивался от белых пчел.– Ненавижу!
Небритый Сап зычным голосом вбивал в парня ободряющие слова:
– Мы еще на твоей свадьбе кутнем. Вот увидишь, – и гладил парня по косынке на голове. Косынка сливалась с мраморно-белым лицом. Дерягину казалось, что на каталке везут одного из богов-олимпийцев. Их изображения Евгений в последнее время частенько копировал себе в альбом, – набивал руку для рисования комиксов, которыми он заболел, насмотревшись японских мультфильмов.
Дома Дерягин по памяти углем набросал молодого бога. А ночью тот, мертвенно-бледный, явился к Дерягину во сне. Он сел на стул у окна и, как собачку, поглаживая на коленях паука, шевелившего мохнатыми лапами, парень тихо-тихо, так, что невозможно было расслышать, продребезжал имя медсестры…
Следующим вечером Дерягин вновь увидел ладно скроенного парня. Перетаскав медицинский хлам в подвал, уставший Евгений украдкой курил, рассеянно глядя в окно на пурпурные всполохи вечерней зари над черной коробкой больницы… Вдруг в операционной вскрикнули. Евгений метнулся к двери, толкнул ее и обмер. В углу на высокой кушетке, навсегда прикрыв длинные ресницы, вытянув руки вдоль мраморного голого тела, покоился тот самый парень. Бритую, похожую на бильярдный шар голову полировал полумрак. Теперь, сочась зеленовато-матовым светом, с отстраненным, заиндевелым лицом, обращенным вверх, парень еще сильнее напоминал древнюю статую.
А на соседней кушетке между брыкающихся женских ног раскорячился полуголый, растрепанный Сап с висящим на плече чулком в мелкую клетку. Сдернутой с мертвеца простыней Сап накрывал какую-то особу, метавшуюся то ли в истерике, то ли от наслаждения.
Заметив Дерягина, Сап смешался, побагровел и вдруг жестко рявкнул:
– Курить в операционной?! Вон!
Евгений вздрогнув, тут же выплюнул сигарету и кинулся прочь. Он несся по сумрачному коридору, слыша за спиной чьи-то гулкие, стылые шаги…
Утром Сап поспешно отвел Евгения к окну. На подоконнике лежал коробок спичек… Владимир Романович, оглядываясь и подергивая верхнюю пуговицу на халате растерянного Дерягина, заговорил глухим баском:
– Дело-то житейское… Ты ничего вчера не видел. Ведь так?.. Поздравляю с успешным окончанием трудовой практики, – и оторвал пуговицу.
Дерягину показалось, что хамоватый Сап вбил его в пол по самую макушку.
– Ртутный ты какой-то, без стержня, – напоследок вынес диагноз Сап, отдавая Дерягину пуговицу…
***
– Колись, давай… Как от практики отделался? – чуть позже насел Пирог.
– Бывает… – пробормотал Дерягин, напряженно улыбаясь и поглаживая влажной ладонью макушку.
– Ну и тихоня, – усмехнулся Пирог, покачивая головой.– Ох, тихушник…
4
Невнятно прошелестели шесть лет.
– Светлана! – выкрикнул Пирог июльским вечером; на темно-синий бархат был наклеен оранжевый фонарь в ореоле белых мотыльков, роившихся снежинками. Опаленные мотыльки блеклыми искрами осыпались на небо, размытое светом витрин, окон, автомобильных фар и цепких, как репейник, женских глаз.
Пирог проходил мимо остановки с бутылкой пива и Евгением, у которого от переулочных кружений гудели ноги. А Светлана и ее бледная, восторженная, с большими лихорадочными глазами подруга, похожая на глянцевую диву тридцатых, одетая в белое винтажное платьице гимназистки с отложным кружевным воротничком, после танцпола ждали автобус. В двух шагах от остановки, на крыльце кафе «Карамболь» пьяные парни каркали и налетали друг на друга.
– Бросили нас на произвол судьбы… Вот торчим тут… – обиженно нарезая вечерний бархат звонким голосом, пожаловалась блондинка подкатившему Пирогу. Он хмыкнул и отпил из бутылки. – А ведь мог бы, и подвезти твой старинный знакомый…
– Цейтнот у него, – процедила Светлана, отмахиваясь от комаров чайной розой.
– Какой там еще цейтнот! – Марлен Дитрих скривилась.
Светлана, отвернувшись от нее, спросила ухмылявшегося Пирога, тусил ли он в «Бардаке» на прошлой неделе:
– Кажется, я тебя видела там с лысой незнакомкой.
Они оттаивали и притирались друг к другу после холода размолвки. Пирог поглаживал Светлану широкой, душевной улыбкой, от которой она щурилась и торопливо говорила, как будто мурлыкала.
– Кстати, это Женя. Добрейший человек, – гнусавым, распевным голосом проговорил Пирог и опять отхлебнул.
– Кстати, мы уже знакомы, – Светлана тепло улыбнулась Дерягину.
– Серьезно? – пробормотал Евгений и стал растерянно вглядываться в живое, озаренное мягкой улыбкой лицо с мелкими морщинками-лучиками в уголках темно-карих пушистых глаз.
– Какая досада, – буркнул Пирог, облив пивом Светланину блузку, которая черной паутиной расползлась по телу девушки.
Пирога ненароком толкнул бугай с вытянутой, словно наспех вырубленной топором, физиономией-трапецией, которого вышвырнуло из штормящей, бурливой толпы…
Драка девятым валом накрыла остановку. Пирог молча, с пол-оборота разбил бутылку о голову бугая и рванул за ворот ветровки. Тот ударился лбом о фонарный столб, обхватил его руками и, булькая, сполз на тротуар. Со столба на драку таращился долговязый городской дурачок в военном мундире, в галошах на босу ногу; он бойко что-то напевал, потряхивая головой и помахивая авоськой, словно дирижируя.
Поскрипывая, остановился «Икарус» и распахнул створки. Светлана и ее подруга заскочили в автобус. «Икарус» тяжело вздохнул, выпустив черный клуб дыма, и тронулся с места. Дерягин замер на краю панели, провожая взглядом желтый автобус под цифрой восемь. В этот момент Дерягина сшибли с ног, и он, погружаясь в зыбучий асфальт, наконец-то вспомнил, где он видел Светлану и улыбнулся.
5
Секретаршу Сапа тоже звали Светой. Она была высокой, поджарой, с мелкими чертами хорошенького веснушчатого лица. Короткие темно-рыжие пряди топорщились перьями взъерошенного воробья. Светик скучала у окна за овальным столом, подперев голову рукой, рассеянно постукивала пальцем с узорчатым длинным коготком по клавиатуре. Когда в зеленоватых очерченных черным контуром глазах-миндалинах отразился осторожно вошедший Дерягин, Светик встрепенулась, наморщила лоб и, цокая шпильками, впорхнула в кабинет начальника, оправляя на лету короткую серую юбку.
– Проходи, – тихо чирикнула она, выпорхнув из кабинета, села за стол и, вздохнув, нажала на всю ту же клавишу enter.
Узкий с голыми, белыми стенами кабинет смахивал на операционную. За черным столом, заваленным бумагами, сидел Сап в светлой рубашке в тонкую полоску и, закатав рукава по локоть, торопливо писал шариковой ручкой. За сгорбленной спиной Сапа у стены притулился стеллаж, где стояли только телефонный справочник и уголовный кодекс… Дерягин негромко кашлянул. Сап поднял голову с вросшей в темя матовой шапочкой плеши, сверкнул на Евгения острыми черными глазами навыкате, отрывисто и резко пророкотал:
– Принес?
Дерягин поспешно протянул пухлую желтую папку. Жилистая, волосатая рука схватила папку, разъяла ее. Указательный палец с черными волосками на фаланге червем заелозил по строкам договора. Зашевелилась жидкая рыжеватая щетка усов, нависавшая над поджатыми губами, стало подергиваться нижнее левое веко…
Однажды в середине мая Дерягин задумчиво брел по тротуару вдоль дороги, шелестевшей за пропыленными липами. Вяло колыхалась матовая листва. Сотканная из тонких теней ажурная кисея опутывала прохожих. Дерягин гадал, может ли всемогущий и бессмертный бог наложить на себя руки… Заметив Сапа, который твердым, размашистым шагом проходил мимо, Евгений робко окликнул его. Владимир Романович остановился… Прищурив левый глаз, прихлебывая лимонную газировку из жестяной баночки, Сап выслушал Дерягина. Евгений с горькой усмешкой рассказал, что взял очередной академический отпуск в институте, где кое-как домучивался на архитектора, и теперь безуспешно пытается пристроиться хоть куда-нибудь.
– Мне нужен координатор проекта, – густым обволакивающим голосом произнес Сап.– Кажется, ты умеешь держать язык за зубами…
– Вроде того… – смущенно пробормотал Дерягин.– А что за проект?
