Утерянный дом

«Кончив, таким образом, одно славное дело, вам предстоит другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее – усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных»

Николай I, император Всероссийский, 1829 г.

Хасан смотрел вперед уставшим взглядом. Вот уже второй день колонну, состоящую из черкесов, вели в Туапсе, чтобы отправить на кораблях в Самсун, или Стамбул, или еще какой турецкий порт. Каждые несколько часов к колонне присоединялись новые люди со своими детьми, пригоняемые имперскими солдатами из аулов, недалеко от которых вели измученных людей. Иногда это были целые селения, а иногда – несколько семей или же только дети, что каждый раз приводило в безмолвный ужас и отчаяние всех плененных.

Хасан крепко держал Салима, своего десятилетнего сына, за руку, боясь, что тот пропадет или упадет от усталости. В этом случае его бы просто убили, чтобы не останавливать всю колонну. Мужчина постоянно пребывал в раздумьях. За все время он лишь несколько раз спросил сына, как он себя чувствует, и, получив удовлетворительный ответ, снова погружался в свои мысли.

Благо, солдаты позволяли ссыльным черкесам брать с собой еду, поэтому голодными дети не оставались. Но про усталость такого не скажешь. Несколько километров назад конвоиры убили семнадцатилетнего парня, который от измождения не смог идти дальше. Несколько мужчин хотели было понести юношу на руках, лишь бы он избежал незавидной участи, но им запретили, а парня застрелили прямо на глазах его матери. Та от горя сошла с ума и накинулась на одного из солдат. Ее тут же расстреляли и бросили тело рядом с мертвым сыном, и караван с пленными черкесами двинулся дальше.

Через некоторое время к плененным черкесам присоединилось две семьи с детьми и стариками. Взглянув на одну из вновь прибывших, высокую девушку лет двадцати пяти с длинными черными волосами, наполовину прикрытыми развязавшимся платком, молочного цвета кожей и нежными чертами лица, Хасан вспомнил свою прекрасную Зару, беременную их третьим ребенком, которого ему не посчастливится увидеть. Он вспомнил торжественную свадьбу, которую устроили их родственники, рождение Салима, их первенца, который теперь покорно шел за ним, крепко ухватившись за отцовскую руку. Сразу же ему на память пришло лицо жены, скованное ужасом, когда, ближе к вечеру, Бай, молодой соседский парень громко забарабанил в дверь, и весь запыхавшийся ввалился в дом чтобы сообщить новость, которая изменила всю их жизнь.

Вместе

Бай поведал, что военные во главе с офицером, то ли Смирновым, то ли Воронцовым, едут в аул, чтобы выселить жителей и погнать их к морю, чтобы затем сослать в чужую им страну.

В ту же минуту парень, извинившись, выбежал и, видимо, направился к следующему дому предупредить о надвигающейся беде. Хасан же, не теряя ни минуты, пошел в комнату дочери и, взяв один из ее платков, завернул в него хлеб, сыр и немного мяса, приготовленного на ужин. А беременная Зара стояла как вкопанная, на лице ее застыли страх и паника. Увидев ее состояние, Хасан подошел к жене, нежно коснулся ладонями ее лица и, произнеся заплетающимся языком что-то вроде «все будет хорошо», усадил ее на скамью у стола, рядом с которым они стояли.

Спустя минуту Зара начала приходить в себя. Хасан нехотя велел ей собрать несколько вещей в дорогу, а сам в спешке направился искать детей.

Через несколько недель Заре предстояло рожать, поэтому Хасан старался помочь ей, чем только мог, волнуясь, что от перенапряжения что-то может случиться с ребенком, но жена не позволяла ему ничего делать по дому, иначе, что сказали бы люди про него? Что Хасан, сын Нануха, один из самых уважаемых людей в округе, жену на голову посадил, а та и не против? Никогда! Для нее это было неприемлемо. Репутация мужа для Зары всегда стояла на первом месте.

Выйдя на улицу, Хасан увидел с детства знакомых ему людей, бегущих, торопящихся, кричащих. Некоторые, уже собрав пару вещей, оставляли свои дома и уходили в неизвестном направлении, ни с кем второпях не попрощавшись. Хасан тогда почувствовал, что вот-вот потеряет самообладание и предастся панике, но все-таки сумел вовремя взять себя в руки.

– Салим! – закричал он, идя по улице, на которой стоял их большой дом. – Мерем!

Дочка выглянула из-за соседского обоза.

– Папа! – прокричала она.

Хасан подбежал к ней и, схватив на руки, устремился обратно.

– Где твой брат, дочка? – спросил он ее в доме.

– Они с мальчишками пошли к речке, – тихо сказала девочка, ухватившись за подол материнского платья.

– Сколько раз ему говорил, чтоб без спросу не ходил к реке! – нахмурил брови Хасан. – Зара, послушай меня. Как только мы вернемся, вы должны быть готовы. Много вещей брать не будем. Только еду и пару овечьих шкур, чтобы вы были в тепле. Поняла меня?

Зара кивнула и принялась готовить дочку, а Хасан метнулся прочь из дома искать сына.

На полпути к реке его остановил Нартан, его троюродный брат и лучший друг. Он был весь на нервах и мотал головой в обе стороны, кого-то высматривая.

– Хасан! Слава Богу! Тебе на глаза не попадался Хэджал?

– Уверен, он у реки с остальными мальчишками, пойдем.

Нартан нахмурил брови, как и Хасан, когда маленькая Мерем сообщила, где ее старший брат. Но мужчина ничего не произнес.

Спускаясь к реке, Хасан и Нартан заметили какое-то странное движение вдалеке со стороны соседнего аула и остановились приглядеться. Солнце уже садилось, наступали сумерки, поэтому мужчины какое-то время не могли понять, что же там происходит. Но внезапно Нартан схватил Хасана за руку и потянул за собой.

– Ищи детей! Это солдаты идут, их полсотни, не меньше! – зрение Нартана с самого детства было такое же острое, как у ястреба, и с годами оно становилось все лучше.

В детстве он мог, стоя на горе, за несколько километров заметить человека и с точностью сказать, кто это, если они были знакомы. Все дивились этому дару, восхищаясь и иногда даже прося Нартана взобраться на гору посмотреть, не идет ли Ильяс, Намит, Емыз или кто еще.

Хасана охватил ужас. Он высвободил руку и побежал вперед.

– Салим! – прокричал он.

– Хэджал! – послышалось справа голос Нартана.

Никакого ответа не последовало.

– Джарым! – раздался позади голос Лалунэ, жены Орзэмэса, нынешнего главы и сына основателя аула Худа Кубата.

Видимо, Орзэмэс пытался успокоить народ, а жена в страхе за сына ринулась искать его, оставив остальных детей дома под присмотром старшей дочери, которой несколько дней назад исполнилось пятнадцать.

– Джарым! – голосила женщина в панике.

Хасан подошел к ней и, пообещав, что непременно найдет ее сына и приведет домой, отправил испуганную женщину обратно к детям.

Тем временем Нартан продолжал звать мальчиков по имени, каждый раз озираясь в сторону, откуда шли имперские солдаты. Времени оставалось не больше двадцати минут.

Солнце село за горизонт и постепенно становилось все темнее и темнее. Нартан с Хасаном потеряли было надежду, что смогут найти детей, как вдруг послышались детские звонкие голоса и гогот.

– А ну сюда идите, негодные мальчишки!

Глаза ребятишек при виде взрослых стали круглыми, и на лицах застыл страх. У каждого из них в голове вертелась мысль, что они вляпались по самые уши и дома получат от родителей нагоняй. Но к их удивлению ни Хасан, ни Нартан не стали их ругать. Нартан лишь приказал всем им живо отправляться прямо по домам. Мальчики, переглянувшись, быстрым темпом устремились в аул.

– Салим, давай быстрее, надо спешить! – сказал Хасан после того, как они отвели Джарыма к матери, как он и обещал Лалунэ.

– Что случилось?

– Сэлэтхэр1здесь.

– Мы будем защищаться?

– Поздно защищаться, их больше. Шевели ногами, мать с сестрой ждут!

– Пап, прости. Я не должен был уходить…

– Да, не должен был.

Зара и Мерем уже стояли во дворе. Девочка держала в руках платок с завернутой внутри едой, а сбоку у нее висела сумка со свернутой овечьей шкурой. У ног обеспокоенной Зары покоилась вторая шкура, свернутая и перевязанная так, чтобы можно было нести ее как сумку, перекинув веревку через плечо.

Салим моментально стащил с сестры сумку со шкурой, а Хасан взял ту, что лежала на земле.

Выстрел.

Крики.

Солдаты добрались до аула и, видимо, им оказали сопротивление. Хасан хотел было рвануть с места и побежать туда, где стреляли, но опомнился, взглянув на свою семью.

– Живо в горы, пока они не окружили нас! – проревел он.

Хасан прекрасно понимал, что если имперские войска дошли до Кубатея2, то аулы севернее уже были покорены, а население угоняют к морю, а теперь настал черед их села, поэтому, как и многие, предпочел спасти семью, чем отдать своих жену и детей на растерзание захватчиков и долгой дороги.

Прошло около шести часов после того, как Хасан с семьей оставили родной аул. Вчетвером они шли и шли, боясь оглянуться назад. В памяти все еще были свежи воспоминания о том, как в них стреляли солдаты, заметив, что они лезут в гору. Чудом ни одна пуля не попала в цель, и семья Мамрэш смогла спастись. Однако Хасану, беременной Заре и двумя их детям предстоял еще долгий путь в станицу Баталпашинскую.

Теперь же, холодной сентябрьской ночью, забредя в лес и убедившись, что за ними не гонятся, они нашли удобное местечко и устроились на отдых. Мерем уже несколько часов спала, поэтому Хасан нес ее на руках, завернувшуюся в теплую овечью шкуру. В какой-то момент пришлось отдать ее Заре, потому что недалеко от них загорелись мерцающие огоньки, двигающиеся из стороны в сторону – волки. Опасаясь, что звери нападут на них, Хасан шел прикрыв собой семью, лишь твердя Заре и Салиму, что если вдруг животные побегут, они должны сломя голову добраться до леса, не оглядываясь и не возвращаясь за ним. Жена и сын хотели было что-то возразить, но он велел всем замолчать, и сам умолк тоже.

Так, пройдя около часа, будучи настороже, Хасан с семьей оказались в лесу, в относительной безопасности.

– Даже волки сжалились над нами, несчастными… – сказала тогда Зара дрожащим от холода голосом, когда они устроили привал. – Что же стало с нашими родными, Хасан? Мы все в страхе разбежались и уже не увидимся никогда. Если солдаты дошли до нашего села, значит, вся моя родня в Кэсей хэблэ3уже пленены или убиты. Теперь и я сирота, Хасан. Ни у одного из нас нет родителей. Как же так случилось? За что мы это заслужили?

Она изливалась горькими слезами, прижимая спящую теплую дочь к груди и дрожа от холодного ветра.

Хасан забрал у нее Мерем, а Салиму велел накинуть на мать вторую шкуру. Зара, опомнившись и немного успокоившись, попыталась настоять, чтобы в нее обернулся сын, но Хасан был непоколебим:

– Ты носишь в себе дитя. Тебе нельзя мерзнуть!

Зара, понимая, что муж прав, не стала дальше препираться.

– Куда мы идем, пап? – внезапно спросила проснувшаяся Мерем.

Этот вопрос вертелся у них в голове с самого начала. Салим не хотел озвучивать его, чтобы лишний раз не нервировать отца, а Зара боялась получить в ответ пустое «не знаю». Хасан же молчал об этом, чтобы не давать лишних надежд, потому что путь предстоял непростой. Теперь же вопрос был задан, и ответа на него ждали все.

Хасан вздохнул.

– Вы помните, к нам приезжал мужчина по имени Минас? Хотя откуда, вы тогда еще под стол ходили, – задумчиво произнес он и после недолгой паузы продолжил. – Когда-то мой отец, ваш дед, вел в Пашинке4кое-какие дела с армянским купцом Тарасовым5. Я был немногим старше тебя, Салим. У купца был сын, мы подружились, и со временем мы стали кунаками6. Как ты и Хэджал. Так вот, мы идем к нему, и я надеюсь, что он поможет нам добраться в Сунжу к вашей тете Сэтэнай. В Ингушетии, говорят, сейчас безопасно для черкесов, поэтому отправимся туда.

При упоминании золовки с Зары спала некая напряженность, сковывающая ее все это время. Теперь она знала, что они не идут без цели, и это ее успокаивало.

– Как ты? – спросил ее Хасан через полчаса. – Можешь идти?

– Да, но дети устали, дай им еще немного поспать.

– Хотел бы я, милая Зара, но рассвет наступит где-то через пять часов, нам непременно надо успеть проникнуть в Пашинку затемно, чтобы остаться незамеченными. Да и не мы одни, наверное, туда устремились. Уверен, и Нартан с семьей отправились в станицу окольными путями, и многие другие тоже. Первым делом нас будут искать именно там, поэтому нам как можно быстрее надо найти Минаса и уехать оттуда, понимаешь?

Покачав головой, Зара согласилась. Муж с женой разбудили детей и снова выдвинулись в дорогу.

Станица располагалась на реке Псыжь7. Попасть в нее можно было по двум дорогам: с севера и с юга. Правда, еще существовал и третий путь, но он проходил лишь рядом, и на нем не было развилки, которая вела бы в селение.

Хасан с Минасом, будучи подростками, изучили станицу вдоль и поперек. Не было такого закоулка, который бы они не знали. Со временем, конечно, поселение выросло в размерах, но старые улочки остались прежними, и незаметные выходы из Пашинки все еще были открыты.

Затаившись в лесу, Хасан и его семья, уставшие и изможденные, ждали возможности проскочить в станицу с южного входа. Однако трое полупьяных солдат с ружьями наперевес никуда не уходили, лишь время от времени отпуская грязные и язвительные комментарии в адрес местного населения, дикарей, по их словам, не понимающих, что к ним явились «освободители».

До рассвета оставался час. Больше нельзя было медлить. Хасан велел жене и детям следовать за ним и вести себя как можно тише.

Продираясь сквозь ветви деревьев на восток, мужчина то и дело оборачивался проверить, идут ли за ним беременная жена и дети. Каждый раз он чувствовал, что ведет их на убой, но тут же выкидывал эту мысль, вспоминая, что бы с ними случилось, останься они в Кубатее.

Несколько раз они чуть не нарвались на солдат, но удача была на их стороне, и им некоторое время удавалось оставаться незамеченными. Но на подступе к Пашинке маленькая Мерем, споткнувшись, упала в овраг и подвернула ногу. Позабыв о наказе отца не шуметь, девочка завопила от боли и страха так громко, что ее возглас, казалось, раскатился по всему лесу и еще спящей станице, нарушив утреннюю тишину. В панике Хасан бросился к дочке и закрыл ладонью ей рот, но уже было поздно. Несколько солдат бежали в их сторону с ружьями наготове.

– Зара, уводи Салима! – взвыл Хасан. – Десять минут на восток, и вы упретесь в стену, должен быть проход, найдите его. Нужно пересечь четыре улицы, шестой дом справа. Бегите!

– Хасан…

– БЕГИТЕ! ЖИВО!

Хасан и Мерем

Салим взял сумку со шкурой и потянул мать за руку. Зара, нехотя, последовала за ним, полная ужаса и страха за мужа и дочь. Хасан же первым делом подбросил Мерем, чтобы та уцепилась за корень дерева и выбралась, но ни с первого, ни со второго раза девочка не смогла удержаться. Голоса солдат слышались все ясней. Тогда мужчина сам подпрыгнул, взялся за выступающие корни и, велев девочке как можно крепче схватиться за правую ногу, подтянулся, вытащил себя по пояс, цепляясь руками за влажную почву, и одним рывком вытащил маленькую испуганную Мерем, чуть не свалившись обратно в овраг. В ту же минуту Хасан с трудом полностью выбрался, схватил дочь и веревку со связанной шкурой, чтобы та не выдала их, и побежал вглубь леса. Он переставлял ноги с небывалой скоростью. Последний раз он так бежал, когда много лет назад, еще будучи подростком, вместе с Нартаном во время охоты на оленя убегал от погнавшегося за ними здоровенного леопарда. Им лишь чудом удалось спастись, отделавшись лишь сломанным безымянным пальцем левой руки Хасана, когда они выбежали из леса и покатились по склону горы, а леопард не пожелал покидать свою территорию.

Приметив большой дуб, стоявший с обнаженными корнями над еще одним оврагом, Хасан спрятал под ним маленькую Мерем, строго-настрого наказав лежать тихо и не шевелиться, а сам бросился бежать дальше. Спустя некоторое время мужчина начал кричать, чтобы привлечь внимание вооруженных солдат на себя, и ему это удалось. Те, услышав человеческий рев и возгласы на непонятном языке, бросились в сторону Хасана, пробежав в двух метрах от дрожавшей под корнями Мерем, которая еле держалась, чтобы не заплакать.

Уже начинало рассветать, ночная тьма потихоньку отступала, уступая место дневному свету, но солнца не было видно из-за нависших грозовых облаков. Ожидался ливень.

Хасан из последних сил забрался на дерево с широкими ветвями и затаился там. Прошло несколько минут, и трое солдат с ружьями в руках уже стояли прямо под ним, озираясь во все стороны. Они были готовы поразить любую цель, которая по глупости попала бы им на глаза. Хасан лежал на не очень толстой, но крепкой, ветви и молился, чтобы никто из солдат не посмотрел наверх, иначе беды было бы не миновать. Конечно, он мог спрыгнуть и попытаться расправиться с ними, даже будучи выбитым из сил, и, возможно, у него бы это получилось, однако кто-то из той троицы точно успел бы выстрелить, и тогда примчались бы уже десять, а то и двадцать имперских головорезов. Да и убей Хасан хоть всех троих без единого выстрела, их вскоре начнут искать, а выехать из Пашинки его семье придется лишь после захода солнца, не раньше. Рисковать было нельзя.

Дождавшись, когда солдаты пойдут вперед, Хасан с большой осторожностью спустился из своего укрытия, оставив овечью шкуру на дереве, чтобы она не мешала, и помчался обратно туда, где спрятал дочь. Сердце его бешено колотилось, разум рисовал страшные картины, но он их отгонял, стараясь думать о хорошем.

Наконец, достигнув спасительного дуба, Хасан раздвинул корни и обнаружил лежащую дочь, спрятавшую лицо в землю.

– Мерем, это папа, вставай, – прошептал он.

Девочка, уловив родной голос, резво выбралась из корней дерева и кинулась отцу на шею, позабыв о боли в ноге. Оба, отец и дочь, были измазаны грязью, потные и ловили воздух ртом, будто им не хватало кислорода. Расцеловав Мерем, Хасан схватил ее на руки и побежал со всех ног в сторону Пашинки. Ему надо было во что бы то ни стало добраться до кунака прежде, чем утренний свет дошел бы до станицы. Хасан бежал наперегонки с солнцем.

Зара и Салим

– Мама, подожди тут, я сбегаю вперед посмотреть, что там.

– Будь осторожней, Салим, возвращайся скорее, за нами могут гнаться.

Не успела Зара договорить последние слова, как мальчик уже пропал среди деревьев. Он побежал вперед, узнать далеко ли до станицы. Если верить словам Хасана, они уже должны были добраться до Пашинки, но этого не случилось.

Внезапно Зара ухватилась одной рукой за живот, а второй облокотилась о стоявший рядом молодой дуб. Ребенок решил, что ему самое время появиться на свет. Всю дорогу женщина молилась, чтобы этого не случилось в дороге, но судьба распорядилась иначе. Бедная Зара держалась, как могла, чтобы не издать ни единого звука. Каждый толчок малыша откликался в ней оглушительной болью.

– Мама, мы немного ушли в сторону, – раздался голос вернувшегося Салима, – надо пойти вон туда, еще десять минут и мы на месте.

Мальчик наконец взглянул на мать, и на лице его появилась беспокойство.

– Мам, что случилось? Тебе больно?

– Нет, дорогой, просто голова закружилась. Давай спешить, веди нас.

Салим повернулся и пошел туда, где по его словам находилось селение. Зара медленно последовала за ним, стараясь не отставать. Пару раз они натыкались на овраги, которые приходилось обходить, из-за чего десять минут растянулись на двадцать. В одном из них Салим оставил сумку со шкурой, которая только мешала идти. Беременная Зара уже была на грани, а солнечный свет вот-вот должен был прогнать ночную тьму. В воздухе уже некоторое время висел земляной запах, а небо грохотало, предупреждая о надвигающимся ливне.

Женщина то и дело оглядывалась, боясь что за ними мог кто-то идти, но погони не было. Когда они с сыном, наконец, добрались до стены, ее сердце успокоилось. Зара про себя воздала благодарность Богу и тут же почувствовала боль: ребенок рвался наружу.

Так называемая стена оказалась высоким и длинным забором из каменного основания и деревянных толстых досок. Это массивное заграждение окружало всю станицу. Салим, помня слова отца о проходе, искал его, проводя руками по всем доскам перед собой, Зара принялась ощупывать забор как и сын. Они двигались на восток вдоль «стены», но никаких тайных проходов не было. А ночная тьма уже почти рассеялась, в станице начались слышаться редкие голоса и движение. Зару охватили отчаяние и паника, от чего она на минуту позабыла о боли.

– Мама, сюда! – к ней подбежал Салим и, схватив за руку, потянул за собой.

Спустя минуту, мальчик остановился, схватился за большую доску и начал ее тянуть. Зара, видя, что сыну не хватает сил, взялась за край доски и принялась тоже тащить. Доска поддалась и рухнула, оставив вместо себя зияющую дыру, за которой виднелся узкий проход между двух крестьянских домов.

– Это тот самый проход? – озадаченно спросила Зара скорее себя, чем Салима.

– Другого у нас нет, – раздался голос мальчика.

– Хасан сказал пересечь четыре улицы и постучаться в шестой дом по правую сторону.

– Давай я побегу и приведу папиного друга?

– Нет, сынок, ты должен быть со мной, я не могу тебя потерять. Пойдем вместе.

Зара тихо заплакала, думая то о муже с дочерью, то о невыносимой боли.

Пересекая одну улицу за другой, мать с сыном замечали, что размеры домов увеличиваются и сами жилища становятся все красивее. Одно из двухэтажных строений на четвертой улице в темноте напомнило Заре об их очаге в Кубатее, хотя их дом и не был настолько большим. Тоска вновь наполнила ее сердце.

Наконец, они достигли пятой улицы, и повернули направо. Зара уже еле передвигала ноги. По ее щекам катились слезы, но уже от невыносимой боли, но застывшему в горле крику она не давала воли, боясь за сына.

– Беги, постучи, – еле выдавила она, и Салим тут же бросился со всех ног к шестому дому.

Двухэтажный, но небольшой, он казался игрушечным, Салим даже подумал, что вряд ли кто-то жил бы в таком месте. Подбежав к двери, он забарабанил в нее.

Вдалеке уже виднелся еле различимый рассвет, который через несколько минут должен был достичь Пашинки. Зару снова захлестнула тревога за мужа и дочь. Держа одной рукой живот с еще нерожденным ребенком, а другой прислонившись к невысокому забору чьего-то жилища, она через боль передвигала ногами в направлении шестого дома.

Спустя минуту дверь открылась, и перед Салимом предстал высокий мужчина с небольшим животом и короткой бородой, совсем как у отца.

– Ты кто? – обратился он к раннему гостю сонным и рассерженным тоном.

Судя по рубахе, неопрятно заправленной в шальвары8, мальчик понял, что разбудил всех.

– Там мама, – он указал рукой, – ей плохо.

Мужчина посмотрел в ту сторону, куда указал мальчик.

– Господи! Анна, иди сюда! – мужчина поспешил Заре навстречу, и на полпути, не останавливаясь, повернул голову к дому, теперь точно зная, чей сын стоит перед его дверями. – Салим, зайди внутрь!

Резко по грунту и крышам домов забарабанил дождь. Салим, стоя под навесом, не отрываясь смотрел, как только что выбежавший мужчина схватил его мать под руку и осторожно вел к дому, не обращая внимания на ливень. Мальчик снова повернул голову к дому и перед ним возникла худая женщина приятной наружности с черными как смоль волосами. Это была Анна Даниелян, жена Минаса Тарасова, с которой он познакомился еще юношей будучи в гостях у своего дяди в Нахичевани-на-Дону. Анна давно была знакома с Хасаном, так как тот присутствовал на их с Минасом свадьбе, а вот его жену никогда не видела, но со слов мужа, изредка навещавшего давнего друга, знала, какая добротная девушка.

– Заходи, быстро, – произнесла она и по-матерински потянула Салима в дом.

К двери уже приближался Минас, придерживающий еле стоящую Зару. Оба они промокли до нитки. Ее лицо искривлялось от боли, но она так и не издала ни единого звука.

– Анна, она рожает, открой двери спальни.

Женщина поспешила выполнить распоряжение мужа. Несмотря на ситуацию, она оставалась спокойна, чтобы не нагнетать обстановку. Открыв настежь двери, Анна подхватила Зару за вторую руку и помогла уложить ее в кровать.

– Мне нужен таз с водой и несколько полотенец, – сказала она, посмотрев на мужа. – И накорми мальчика, пожалуйста, он, наверное, голодный.

Минас поспешил за водой. У двери он увидел жмущегося к стене Салима.

– Эй, дружок, не переживай, с мамой все будет хорошо! – заверил он его. – Сядь вон туда, я сейчас вернусь.

Салим медленно поплелся в указанное мужчиной место. Сев на мягкое кресло, мальчик сразу почувствовал усталость, измождение и голод. Последний раз он ел лишь небольшой кусок хлеба с сыром четыре или пять часов назад, так что живот у него урчал не на шутку.