Дети Балтии

– По-моему, Винценгероде ещё белобрысее тебя будет, – усмехнулся Пьер. – С чего это он чёрный?

Пришлось объяснять этому русскому князю то, что любой балт вытверживал если не с детства, то с первой заграничной поездки по немецким землям уж точно.

– Надо же, я и не знал, – сказал просветившийся ныне Долгоруков. – Так что он не твой друг?

– Нет, – проговорил Ливен, – Лучше я с русскими дружить буду. И вообще, я к твоему сведению, не вполне немец. Мой предок был ливом.

– Это как?

– Это то, что вы зовете «чухонцами», – кратко пояснил Кристоф.

– Так мои предки тоже были не русскими! – внезапно вспомнил Долгоруков.

– А кем?

– Рюриковичи мы, – скромно произнес он. – Как и Волконские, кстати.

– Рюрик… Это варяг, призванный на царство? – граф припомнил какие-то обрывочные сведения из читанного.

– Что-то вроде того, ага.

Кристоф ничего не ответил и снова загадочно улыбнулся. Он сам ощущал себя таким варягом. И кто знает, может быть, лет через 500 его династия будет считаться исконно русской?

– Так, возвращаясь к Уварову. Что с ним делать будем? – вспомнил Ливен.

– Достаточно того, что в случае чего, он за нас, – сказал Долгоруков. – Чем больше наших, тем лучше.

Кристоф пожал плечами, не вполне удовлетворившись таким пояснением. Впрочем, если Пьер делает как он – формирует свою отдельную партию – он не возражает. Пускай. Только далеко они не уедут с такими дураками. А проблем огребут столько, что до конца света не расхлебаешь.

Санкт-Петербург, Елагин остров, май 1806 г.

– Какие люди! Анеля, ты ли это? – красавица графиня Уварова, в первом браке – графиня Зубова, а в девичестве – княжна Любомирская, полулежала-полусидела на оттоманке и встала, чтобы обнять приехавшую к ней кузину. – Не видела тебя давненько. Думала, тебя не пустят твои родственники.

– А я теперь вольная птица. И я с Анжеем, – отвечала Анжелика.

Марьяна равнодушно взглянула на молодого человека. К счастью, рядом ещё сидела другая девушка, её младшая сестра Яна, которую все звали Жаннетой, и она начала занимать Анжея разговором.

– Ты за ним бдишь, или он за тобой? – усмехнулась эта Жаннета. – Я не очень поняла.

– Мы друг за друга отвечаем, – сдержанно проговорила Анжелика.

Обе её хозяйки выглядели прекрасно. Марианне совсем не дашь её тридцати двух лет, хоть она и пышна телом. Была в ней некая ленивая грация домашней кошки, которая постоянно лежит на солнышке и греет бока. Жаннета отличалась более живыми манерами и стройностью, переходившей в худобу. Таким образом, обе сестры привлекали к себе мужчин, предпочитающих разные виды женской красоты.

– Мой дом зовется Содомом и Гоморрой. Как же наш ангелок смог переступить его порог? – продолжала Марианна беззастенчиво. Анжелику она считала сопливой девчонкой – зазнавшейся наследницей, чья красота была переоценена, и воспринимала её как свою будущую соперницу, поэтому относилась к ней без всякой теплоты.

– Сестра, ты ошибаешься. Наш дом точно не Содом, потому что содомиты сюда не ходят. По понятным причинам, – Яна повела плечами так, что Анжей аж покраснел, а Марьяна взволнованно посмотрела на Анж – не смутилась ли она словами Жаннеты. Та даже глазом не повела. «Ну правильно, чья она внучка и дочка, в конце-то концов», – вспомнила графиня Уварова.

– И я не ангел, – проговорила девушка.

– А кто в монастырь всё хотел? – вспомнила хозяйка.

– Это пока не в моих планах. Скажи, Marie, могу ли я поговорить с тобой наедине? – спросила Анж без обиняков.

– Давай. Идите-ка в гостиную, проведайте, не пришел ли кто? – обратилась к сестре и её ухажеру графиня.

Оставшись с родственницей наедине, она смерила взглядом своих больших карих глаз кузину и проговорила:

– Тебя прислал Адамка. Что ж он сам не ходит? Или это ниже его достоинства?

Анжелике кровь бросилась в голову. «И в самом деле, курва, курвища», – подумала она. – «Москальская подстилка». Но она была вынуждена признать – кузина старше её на четырнадцать лет, на столько же лет опытнее, и если княжна и думала использовать Марьяну для своих целей, то ничего у неё не выйдет. Придется соглашаться с правилами игры, установленными ей. Самое большее, что Анж может сделать – сторговаться в чём-то одном.

– Адам красивый, – продолжала Уварова. – В моём вкусе. Наверное, ему одиноко сейчас, после расставания с государыней. Скажи мне по секрету, Анеля – у него кто-то есть сейчас?

Анжелика цветом лица уже напоминала варёную свёклу. Щеки у неё горели, а кулаки чесались врезать этой ехидной даме промеж наглых глаз. Она лишь помотала головой, чуть не сказав: «У него есть я! И тебе не поздоровится!»

– А жениться он не собирается? Нет? – продолжала невинным голосом Марьяна. – Интересно… Так вот, кузина, объясни мне, что ты хочешь? Я всё сделаю.

– К тебе ходит Александр фон Бенкендорф, – сказала Анж. – Так вот…

– Ты влюблена в него и думаешь, что я его у тебя отбиваю. Но уверяю тебя, милая, я даже не помню такого. Как он выглядит? Если был бы красивый, я бы обратила внимание.

Анжелика ещё больше разозлилась. Но потом подумала: а почему бы не подыграть?

– Да, я к нему в некотором образе неравнодушна. Потому и у тебя. Его здесь можно чаще всего застать, говорят. Он влюблён в тебя, Марьяна, – она посмотрела на неё искренним, немного жалким взглядом. – Так я слышала.

– Обожаю романтику и готова пойти навстречу истинной любви, – великодушно произнесла графиня. – Я догадываюсь, почему ты ищешь моей помощи. «Фамилия» немца наверняка бы не одобрила.

Анжелика только головой покачала, опустив глаза и прикрыв рот рукой, так как боялась, что улыбка выдаст её полностью.

– Ну, если меня не прибегут убивать ваши шляхтичи, я готова тебе помочь, девочка, – торжественно объявила графиня, подходя к трюмо и поправляя на своих пышных, покатых плечах белую шаль с красивым красно-синим узором. – Могу даже предоставить собственную супружескую спальню для увенчания вашей любви… Theodore как раз в отъезде, так что всё складывается очень благоприятно, – она захихикала.

– А вот это лишнее, – твердо произнесла Анжелика. Потом она направилась в гостиную, как следует запахнув на плечах шаль.

Сегодня она надела как можно более скромное, почти монашеское чёрное платье с тонкой белой отделкой, волосы зачесала гладко и даже думала использовать вуаль, но решила, что не нужно. Выбрала место в самом углу, так, чтобы её заметили не сразу. И начала наблюдать за прибывающими гостями.

Тот, кого она и ждала, явился с исключительно немецкой пунктуальностью, лишь только прозвонило семь вечера. Анж взглянула на него ещё раз, довольно внимательно. Что ж, не слишком красив, но высок ростом, ловок, улыбается с той очаровательной непринуждённостью, которая может пленить сердце любой дурочки – да и отдельно взятых умниц тоже, глаза зелёные, чуть конопат, как и сестра его. Звякнув шпорами, Алекс поклонился Жаннете и Марьяне, поцеловал обоим ручку и туманно взглянул на старшую из сестёр, начав какой-то не слишком важный светский разговор о том, что дают в театре – «я пренебрёг этим дурным представлением ради визита к вам, мадам», о погоде и о всём прочем, о чём принято говорить в гостиной… Марьяна тайно улыбалась, а анжеликин брат, занявший место за фортепиано, пару раз сбился с нот.

И, что было совершенно на руку Анж, – Бенкендорф не обратил на её присутствие никакого внимания, разглядывая исключительно Марьяну.

– А вот, барон, и наша… – начала Жаннета, но Анжелика сделала ей страшные глаза – не время и не место. Алекс, к счастью, не расслышал её слов, так как приехал Лев Нарышкин, потом – Арсеньев, за ним – цесаревич Константин, который кинулся обниматься с сестрой хозяйки.

Незамеченной Анжелика оставалась, однако же, не так долго.

– Ого, все три… хм… грации сразу, – объявил громогласно Константин. – Как это мило! И польская принцесса здесь же? Неожиданный оборот!

Взоры всех одиннадцати человек обратились к ней. Александр Бенкендорф застыл на месте. Он не ожидал увидеть свою королевну, свою Звезду в таком месте, тем более, в присутствии женщины столь вольных нравов, как Марианна Уварова, которую он надеялся сегодня затащить-таки в постель.

– Я всего лишь приехала навестить свою кузину и не думала застать у неё такое общество, – уверенным тоном, подкрепляя свои слова пленительной, любезной улыбкой, произнесла княжна Войцеховская. – Я здесь ненадолго.

– Зачем же ненадолго? – произнес другой её знакомец, тот, чье появление здесь она и не предугадала – Жан де-Витт, её несостоявшийся жених. «Ах, да, он же Потоцким родня какая-то…» – с досадой вспомнила Анжелика.

– Да-да! – подхватил цесаревич. – Вы нам нужны, прекрасная княжна! Вы просто лучик света в тёмном царстве!

– Почему же в тёмном? У нас очень светло, – пошутила Жаннета.

– И жарко, – сказал Анжей. – Просто Африка.

– Так и быть, я останусь, – сказала княжна, по-прежнему улыбаясь.

И вечер начался. Гости продолжали съезжаться на дачу. Подавалась шампанское, место у фортепиано никогда не пустовало, занимаемое новыми гостями. Анж сыграла несколько полонезов и мазурок, уступив потом Алексу, исполнившего романс «Жаннета», приведший в восторг сестру хозяйки так, что она, к вящему неудовольствию цесаревича Константина, кинулась на шею Бенкендорфу.

Константин, по своему обыкновению, быстро напился. Анж, уже решившую куда-то уехать, взял тихонько под руку Жан де-Витт и прошептал: «Ну я же говорил, что в монастырь вы не пойдёте». «А вы уже не хромаете. Чудесное исцеление?» – усмехнулась она ему в лицо. «Животный магнетизм», – ничуть не смутился де-Витт. Анжелика дернула плечом, стряхивая его руку. А потом прошла на веранду – ей действительно было жарко и душно. Белая ночь стояла над столицей; противно жужжали комары.

– А, вот ты где, – сказала Марьяна, присоединяясь к ней и обмахиваясь веером. – Разумно, а то Костенька-урод, кажется, слишком уж неравнодушно отнёсся к твоему присутствию здесь. Лучше тебе уехать, пока он ещё не насытился Янкой и не пошел искать новизны…

– Слушай. Я тебе уступаю Бенкендорфа, – ответила Анжелика.

– Что ж так великодушно? – усмехнулась графиня. – И зачем мне он? Он немец и зануда, хоть и желает казаться весёлым.

– Что ж в нём такого занудливого? – спросила княжна.

– Не знаю… Взгляд, – легкомысленно сказала Марьяна. – Какой-то он юный Вертер, возьмёт ещё, будет стреляться. Подожди, ты ещё не слышала, как он рассказывает о каких-то крестовых походах и прекрасных дамах. Он может говорить часами, если его не прервать. Наверное, ещё и стишки сочиняет, навроде Клопштока, – тут дама хихикнула. – Ты почувствовала это, поэтому и уступила его мне. Небось, сама не любишь зануд.

Анжелика только промолчала.

– Скажи мне, Анж, кого ты вообще любишь? Только не надо твердить, что Господа. Тебя вообще мужчины интересуют? – последние вопросы графиня Уварова задала с необычайной прямотой.

– Да. Только не в том смысле, в каком они интересуют тебя, – взгляд синих глаз кузины заставил Марианну поёжиться. Нет, правы те, кто называл княгиню Изабеллу «ведьмой». А Анж на неё похожа как две капли воды, только повыше ростом, личико гладкое и глаза не карие, а светлые.

– И в каком же смысле тебя интересует, например, Бенкендорф? – парировала Марианна.

– В том смысле, что он зять графа Ливена.

– Ты влюблена в Ливена? – со смесью гадливости и любопытства переспросила анжеликина родственница. – В Кристофа Ливена?

«Ага», – внутренне обрадовалась Анж, услышав, с каким отвращением говорит о её враге Марьяна. – «Значит, он ей тоже чем-то насолил».

– Боже упаси, – сказала Анж. – Он муж моей пансионской подруги, кстати, младшей сестры этого несчастного «Вертера», как ты выразилась. Не думаю, что графа вообще может полюбить какая-то женщина.

– Правильно. Потому что его любят мужчины, – ухмыльнулась её кузина.

«Нет, то, как он всегда пялится на мою грудь, вряд ли означает, что он из содомитов», – усомнилась в словах Марьяны княжна. Кроме того, в графе не было ничего томного, пресыщенного, утончённо-порочного, того, что обычно отличает мужчин, предпочитающих спать с представителями своего собственного пола.

– Он женат, и его жена беременеет ежегодно, – возразила Анж.

– Господи, Анеля, ну не будь же такой наивной! – воскликнула графиня. – Все содомиты женаты и у всех есть дети. Особенно если говорить о тех, кто в свете хоть что-нибудь значит.

«Нет дыма без огня», – подумала девушка про себя. – «Если слухи пошли, значит, кто-то или что-то стало поводом к ним. Интересно, что? Ну или кто?»

– Так зачем же он тебе нужен? – продолжала Марианна.

– Я его ненавижу и очень хочу убить, – сказала совершенно искренне Анжелика. Почему-то ей показалось, что «курве» можно доверять. Она была честна, несмотря ни на свой образ жизни, ни на предпочтения в постели.

– Откровенность за откровенность. Я тоже хочу убить одного Ливена. Но не того, – Марианна прямо и честно взглянула в глаза княжны, без трепета встретившись с ней взглядом. – Братика его старшего.

– Вот как?

Анжелика посмотрела в её глаза и увидела всё, что было в прошлом её кузины.

Дождливый вечер над разорённой Варшавой. Марьяну – тогда тонкую девушку, молодую вдову, приводят к высокому худому человеку с тусклыми серыми глазами, сидящему в расстегнутом русском пехотном мундире на драгоценном ковре княжеского особняка и курящему гашиш. Тот оглядывает её как неодушевленный объект. «Покажи сиськи», – говорит он по-немецки. Руки его слуги тянутся к груди юной княгини Потоцкой – да, тогда она была ещё Потоцкая – срывают косынку, рвут платье и корсаж, грубо лапают тонкую белую кожу груди и плеч. «О, Янис, это то, что нам надо», – усмехается полковник русской армии, и глаза его затуманиваются. – «А теперь вон!» Все уходят. Марьяна остаётся наедине с этим человеком, этим «северным варваром», одним из тех, кто разорил её город и её страну. Тот встаёт, подходит к ней, вынимает из-под полы стилет. Девушка дрожит: неужели он собирается убить её? «Пан офицер…» – начинает она. «Молчать!» – удар в лицо тяжелой рукой неожиданно следует за её мольбой. Кровь течёт у неё из разбитой губы. Он подносит стилет к разорванному корсажу девушки. «Не надо, пане…» – говорит Марьяна, ощущая страх. – «Я всё, что вам угодно, сделаю, только не убивайте!» «Всё, что угодно?» – ухмыляется полковник. – «Откуда ты знаешь, что мне угодно?» Её мучитель заламывает ей руки и опрокидывает на пол, валясь на неё всем своим длинным, тяжелым телом. Инстинктивно княгиня сжимает ноги в коленях, упираясь в его поджарый живот. «Сучка», – шепчет он. – «Ещё так сделаешь, убью», и потом рывком раздвигает ей ноги… Он насиловал её долго, никак не мог кончить, и она уже устала плакать и кричать. Потом офицеру и самому, видно, надоело, он оторвался от неё, натянул штаны и крикнул: «Янис! Убери эту мразь от меня!», подкрепляя свои слова чувствительным пинком ей в живот. Она сжимается в калачик, стонет от боли, шепчет молитвы и проклятья. «Будешь бормотать по латыни, отдам тебя своим гренадёрам, порадую ребят», – говорит сквозь зубы её насильник, вновь ударяя её по спине ногой в тяжёлом сапоге…

– У нас с ним свои счёты. С октября Девяносто четвёртого, – проговорила тихо Марианна. – Я знаю, что этот волк затаился в своем логове. Но когда-нибудь он за всё мне ответит.

«Её первый муж, этот русский, лишился ноги как раз во время взятия Варшавы… Странная она всё же», – подумала Анж.

– Если ты такая патриотка, – продолжала княжна. – То почему ты пошла под венец с Зубовым? Он же брал Варшаву. Почему ты спала с Долгоруковым?

– Анжелика. Вы, Чарторыйские, полагаете, что в москалях – всё зло. Нет. Вот в немцах, этих поганых еретиках и безбожниках, всё зло и есть, – сказала твердым голосом графиня Уварова. – Они толкают русских на то, чтобы ненавидеть нас, потому что эти чухонцы и пруссаки даже не считают нас за людей. Екатерина Кровавая была немкой. А Суворов просто исполнял приказ. Равно как и мой первый муж.

– Ты не ответила на мой вопрос, – жестко спросила девушка. – Почему ты спала с князем Петром Долгоруковым?

– Потому же, почему и пошла под венец с Уваровым, – сказала Марьяна. – Theodore, конечно, дурак, но он добрый дурак.

– Ты знаешь, что он друг этого Ливена? Равно как и муж твой?

– И что? Кстати, что ты имеешь против Долгорукова?

– Он домогался до меня. Я прокусила ему руку, – усмехнулась Анж.

– Прекрасно. Так с ними и надо, – одобрительно произнесла Марианна. – А что ты, собственно, хочешь от меня?

– Теперь уже ничего. Достаточно того, что ты ненавидишь Ливена. А так как этот его родственник бегает ныне за тобой, как хвостик, почему бы тебе не притвориться к нему благосклонной и не пригласить его на тайное свидание? – предложила, не моргнув и глазом, княжна Войцеховская.

– С чего бы? – посмотрела на неё Марьяна. – Почему бы тебе самой так не поступить?

– Ты знаешь, кто мои родственники, – прошептала Анж. – Меня же живьем закопают за такое.

– Ну да, он же не император и даже не великий князь, – графиня Уварова была в курсе всех слухов и сплетен и знала, что, по слухам, Анжелика вполне вероятно сможет заменить в постели государя другую свою соотечественницу, Марию Нарышкину.

Княжна посмотрела на неё как-то нехорошо.

– Ma chère cousine, поменьше слушай, что болтают вокруг всякие придурки, и почаще слушай меня, – улыбнулась она надменно. – Я знаю больше, и мои сведения всегда точны.

– Как посмотрю, ты умна не по годам. Сколько тебе, девятнадцать? – проговорила Марианна. – Что же с тобой будет, когда достигнешь моего возраста?

– Есть все основания полагать, что к этому возрасту я буду уже в могиле, в монастыре или замужем за дураком, – не моргнув глазом, произнесла Анжелика. – Ну так что? Ты соглашаешься дать свидание Бенкендорфу?

– Пожалуйста, – равнодушно произнесла графиня Уварова.

– Великолепно, – Анжелика в порыве чувств поцеловала её в щеку. – Можешь дать ему одно свидание, ничего не делать, если не хочешь, так, задурить ему голову, а на второе рандеву вместо тебя приду я. И у нас с ним будет свой разговор.

– Договорились.

Они пожали друг другу руки, и Анжелика сошла вниз, к своему экипажу. Она нынче поселилась во дворце, возобновив свою фрейлинскую службу, так что ей можно было не волноваться за то, что дома её встретят неласково из-за долгой отлучки. Адам вряд ли сейчас будет допытываться, где она бывает, пока не живёт с ним. У него дел слишком много, чтобы ещё и следить за племянницей. Как только она села в карету, к ней подбежал разгневанный брат и прокричал:

– Ты обманула меня, Анелька! Она передала только что записку Бенкендорфу! Ты…

– Трогай, – спокойно приказала она кучеру, оставив брата ругаться и махать кулаками ей вослед.

…Несмотря на репутацию, многочисленные связи и умение влюблять в себя мужчин «на раз-два-три», Марианна в глубине души презирала противоположный пол и не получала особого удовольствия в постели, хотя могла свести любого кавалера с ума легко и просто, мастерски разыгрывая страсть. Поэтому ей было всё равно, окажется ли она завтра в постели с Альхеном Бенкендорфом или хоть с тем же Анжеем Войцеховским. Впрочем, последнего она бы предпочла – с ним хоть по-польски можно поговорить. Но если Анж действительно ополчилась против Ливена – похоже, по наказу «Фамилии» – то графиня будет действовать в её пользу.

Алекс, узнав, что назавтра ему было назначено свидание от самой Марианны, забыл о странном появлении княжны Войцеховской там, где меньше всего ожидал её встретить. И зря. Потому что связь присутствия Анж в салоне его новой любовницы со всеми последующими событиями в его жизни он разглядит слишком поздно для себя.

ГЛАВА 4

Санкт-Петербург, июнь 1806 года

Последний день мая граф Кристоф провел довольно нервно. Он присутствовал на совещании у государя, где держал слово. Чарторыйский тоже был там самолично, долго говорил о необходимости радикальных реформ во всех ведомствах и ещё пару раз обмолвился: «Нынешняя военная доктрина очень мало соответствует надобностям текущего момента», при этом выразительно взглянув на графа, которого просто-таки трясло от самого вида Адама и от звука его голоса. У Ливена руки чесались устроить мордобой, но его пыл усмиряло присутствие государя, вступившего со своим другом и бывшим соратником в спор как раз по поводу военной доктрины и расстановки сил в Европе: «любезный Адам» утверждал, что ныне, когда положение Пруссии под угрозой, нужно проявить благоразумие и не вмешиваться в конфликт, а держать нейтралитет; государь парировал тем, что он поклялся на могиле Фридриха Великого, пообещав вечную помощь этому королевству в затруднениях.

– А как считаешь ты, граф, – посмотрел потом государь на Кристофа своими прозрачными, зеркальными глазами. – Надо ли нам вновь вступать в войну с Бонапартом?

– Ваше Величество, ежели желаете моего мнения, – произнес он медленно, снова поняв, что в его прежде очень хорошем французском появился неистребимый балтийский выговор, – Я считаю, что война неизбежна. Если посмотреть статистику прусской армии на начало этого года, мы увидим, что она малочисленна и единиц артиллерии в ней в три раза меньше, чем у Бонапарта. В итоге, при возможности вооруженного столкновения её поражение будет неизбежным. А если враг займёт территорию Пруссии, то окажется, что наши границы совпадут с границами Франции.

– Так всё и будет, по-видимому, – Александр прервал его и с выражением посмотрел в тёмные глаза Чарторыйского. – Что же, и тогда сохранять нейтралитет предложишь?

– Я предлагаю ждать, Ваше Величество. Любое проявление агрессии со стороны России будет опасно для России же, – ровно, как по-писанному, произнёс князь. – Боюсь, война ослабленной после поражения в Австрии армией окажется для нас фатальной.

– Вот как? – с иронией в голосе переспросил император. – Кристоф, у тебя есть данные о войсках на западной границе?

– Ваше Величество, там уже стоят три дивизии, и в случае боевых действий можно подтянуть всех остальных. Там, правда, не так много кавалерии, – Кристоф мельком взглянул в лежащие перед ним бумаги, исписанные ровными рядами цифр. «Лёвенштерна отправить к Платову на Дон… Да хоть послезавтра», – подумал он, когда увидел статистику по Войску Казачьему.

– Но зато там есть пушки, – проговорил Александр. – Артиллерия решает всё.

– Бонапарт считает себя специалистом по артиллерии, Ваше Величество. И его высокое мнение о собственных знаниях в данной области военного искусства вполне оправдано его победами, – возразил Чарторыйский.

– Но наши войска тоже славятся артиллерийской подготовкой. Из того, что мне сообщает Алексей Андреевич, я делаю такие выводы, – парировал государь, встретившись взглядом со своим давним другом, к которому ныне испытывал явное недоверие, – Да и в деле они вполне хорошо показали себя. Граф, не подскажешь ли мне, какое сражение проявило преимущества нашей осадной артиллерии перед неприятельской? А то я что-то запамятовал. Помню, что оно произошло не так давно… Наверное, при бабке моей.

Ливен ответил немедленно:

– Ваше Величество, таких сражений было немало. Но мне сходу вспоминается взятие Праги в октябре Девяносто четвёртого.

Государь понимающе улыбнулся ему. А Чарторыйский побагровел так, словно его вот-вот хватит удар. «Пся крев!», – возмутился князь про себя. – «Это измена!»

Потом заговорили о другом. После того, как они вышли из покоев государя, Чарторыйский и фон Ливен обменялись язвительными взглядами. «Ты за это ещё ответишь, чухонец. И тебе будет очень больно», – говорил змеиный, с поволокой взор тёмно-карих глаз князя. «С каким удовольствием я бы поставил тебя к стенке вместе со всеми прочими поляками, поганый папист!» – читалось в светлых глазах Кристофа. Но они не высказали ничего этого вслух, а лишь учтиво поклонились друг другу и разошлись.

Кристоф был вне себя от холодной ярости. Всю дорогу до дома он воображал, как всаживает пули в тело Чарторыйского, прикованное гвоздями к стене. Дерзить государю – не много ли он смеет, этот поляк? Да и мешаться в военные дела – кто он таков для этого? Нет, если он покончит с князем, это будет благом не только для него и его друзей, но и для государства. Но как это сделать? Как нанести роковой удар? Об этом предстоит ещё поразмыслить хорошенько.