Я люблю её

Мои соседи были не в духе. Оказалось, я пропустил что-то важное. Увидев Аделину, я решился поцеловать её, как друга, но она отринула от меня.

– Мы не целуемся при встрече и при прощание, – напомнила она, имея в виду скорее всего, россиян.

– Как вы выражаете дружелюбие?

– Хорошо, если не обзовем друг друга… Шучу. Мы располагаемся не ко всем подряд. Мы очень разборчивы, поэтому кажемся серьезными.

– Должно быть, у вас даже один ласковый взгляд значит очень много.

– Интересная мысль.

Я почему-то сразу подумал, что её муж, коренной итальянец, очень похож на русского.

Вдруг, не сразу, но, вдруг, она заплакала, закричала, что очень хочет вернуться домой хоть ненадолго, увидеть тех, кто не считает её выбор ей не парой, хочет услышать родную речь, прогуляться по родному городу… Но прошло всего пара минут, и она успокоилась. Когда она вытерла слезы, можно было решить, что она не плакала никогда в жизни.

– Извини, у нас тут была трудная неделя.

Я узнал, что нападки продолжались, что её мужу грозила потеря работы. Что Аделина, не выдержав, прибежала к нему в школу на собрание и заявила во всеуслышание, что все они могут придти вечером в тот клуб-кабаре и убедиться сами, какая из неё стриптизерша, чтобы в следующий раз несколько раз подумать, прежде чем обвинять человека.

Я полностью с ней согласился и решил, что я уж точно пойду туда и, в любом случае, ничего не потеряю. Меня вдруг посетила мысль: что если то, что она мне тогда рассказала про бокс, про тренировки – все вранье, и на самом деле, она работает в ночном клубе? Тогда и не удивительно, что она сблизилась с тем чудиком. А её муж! Что за несчастный человек в такой компании! И эту женщину я воспевал в своих мечтах! Стриптизерша и строгий препод с рогами. Мне тут же стало стыдно за последнюю мысль, потому что Аделина и её муж Витторио пригласили меня поужинать вместе с ними.

– Ты, ведь, не пойдешь в клуб? – спорил Витторио Аделину.

– Пойду. Я подумала и решила. Я очень хорошо подумала. Пускай видят то, что хотят видеть… Им плевать кто мы на самом деле, им лишь бы придраться исходя из стереотипных ошибок нашего общества. Нашего и вашего. Не смотри на меня так… Ну, хорошо! Не пойду.

В тот день они открыли бутылку очень крепкого благородного вина, давно подаренную кем-то из благодарных родителей учеников, теперь нападавших на семейную пару. Видимо, не хотели хранить, как неприятное воспоминание. Это винцо сильно ударило мне в голову, и когда Аделина отправилась спать, а её муж остался мыть посуду, я подошел к нему и выпалил:

– Вы любите свою жену?

Открыв рот, он смотрел на меня сквозь стекла своих очков, так словно был не близорук, а глух. Прозвучала затяжная пауза, за время которой я мучительно решал какую из двух мыслей мне ему открыть: что она любит не его, а переодетого в женское платье мужчину или что я отчаянно люблю её.

– Вы решили, что моя жена стриптизерша в ночном клубе? – заполнил тишину голос Витторио.

– Нет! – крикнул я, – Никогда!

Ппо окончанию ужина, я и, правда, перестал в это верить, – К тому же я все знаю. Кто она… и кого любит… И… я понимаю вашу ситуацию. Я знаю, кто навещает вашу жену… в смысле… ну, вы меня поняли. Она мне всё рассказала.

Вдруг, черты его лица разгладились… он стал мягче, что ли… Как почувствовал, что сочувствую ему. Витторио разговорился со мной с точно таким же искренним выражением на лице, какое было у Аделины в ту предрождественскую ночь.

– Я не верил в брак до того как встретился с моей женой. Да и сейчас я верю только в нашу семью. Такого чувства не было ни у одного мужчины, ни к одной женщине. Никогда и нигде.

Я не стал ему перечить. Но вспомнил, как говорит моя бабушка: «Прекрасное волшебство происходит, когда на левой мужской руке красуется обручальное кольцо». Она, видимо, знала что говорила, т. к. рук таких перевидала, как минимум, четыре: после развода с дедом, она успела побывать замужем ещё три раза.

– И сейчас сделаю всё, что только возможное, чтобы её не потерять, – закончил Витторио.

Было очевидно, он жалел о том, что не стал отрицать странную влюбленность Аделины. Пусть я пьяный в стельку, пусть завтра не отличу правды сегодняшнего дня от того, что мне могло привидеться, но Витторио сейчас приходиться чувствовать себя при постороннем человеке, как использованная губка… Это сравнение мне пришло само собой, передо мной высилась гора немытой посуды, на которой лежала намыленная губка.

– Почему вы не хотите ничего предпринять? – спросил я, слегка пошатываясь, – Вы, наверное, не всё поймете и многое осудите в современном образе жизни молодежи, ведь так?

Он сомкнул руки, глядя на дальний угол ковра на полу.

– Я считаю, что никто не должен влезать в личную жизнь других людей.

– А если муж жену избивает?

– Насилие должно быть прекращено, а насильник наказан. А проблемы домашнего насилия в мире уделяется крайне мало внимания. Я не терплю насилия, и всего того, что причиняет вред здоровью. Даже весь этот бокс, – он махнул рукой, и мой уставший взгляд машинально последовал за ней: я увидел кубки на полках и постеры на стенах, – Думаете, мне это нравиться? Когда кто-то бьет мою жену, а я не могу помочь ей, потому что это ее любимая работа? Хорошо, что она теперь только тренер. Мне было очень не просто поддерживать её после боя, когда я сам чуть не терял сознания, чувствуя всю эту боль.

В тот момент мне стало по-человечески очень жалко этого мужчину, и я решил сменить тему. Вспомнив, что он учитель музыки я попросил сыграть что-нибудь на пианино. И он сыграл. Когда я почти задремал под его чудесную музыку, он разбудил меня, закрыв крышку инструмента и сказав, что не хочет разбудить Аделину.

Вдруг, хлопнула входная дверь, и я чуть не свалился на пол от неожиданности. Витторио, напротив, вскочил, кинул фартук на пол и побежал в прихожую. Через секунду я узнал, что Аделина ушла, и, скорее всего, в ночной клуб. Всё-таки решилась! Мы быстро оделись и помчались к моей машине. Нужно было догнать нашу любимую!

– Я… Я забыл кое-что. Езжай без меня, – сказал он, ни с того ни с сего, когда я уже потянулся к ключу зажигания, – Я приду совсем скоро…

Я потянулся за ключом во второй раз, но почему-то взял в руку модель феррари  в масштабе 1:43 с приборной панели. Тут Витторио буквально силой вытащил меня из моего автомобиля, посадил в совершенно чужой, желтого цвета, и сказал, что мне в моем состоянии лучше ехать на такси (ага, вот куда я попал!), а он сам подгонит автомобиль, но опять-таки, когда возьмет из дома то, что забыл.

К тому времени, как мы с шофером такси прибыли к месту назначения, из меня уже маленько успел выветрился алкоголь. Я был удивлен. В клуб, адрес которого мне дал Витторио, пришли, кажется, не только те родители, что обвиняли Аделину, но и те, что и знать не знали про случившееся. Заняться людям нечем!

Первое, что я заметил, так это большущая люстра с кучей бриллиантиков, нагло висящая под потолком в центре зала, словно в какой-нибудь опере, а не в ночном кабаре. На сцене освещенной сиренево-голубыми софитами со всех сторон, уже выступала она. Аделина танцевала так, как будто ничего не существовало вокруг. Как настоящий профессионал, пущенный на конвейер. Совершенно без эмоций. Ни удовольствия, не стыда. Даже мое сердце такой, строго говоря, танец, не мог заставить биться быстрей. Хотя выглядело это как настоящее спортивное искусство. И всё же, какая женственность и сила в ее фигуре. Изгибы данные ей от природы и возникшие после регулярных тренировок… О, эти уверенные движения скованных в черный капрон рук и ног… Я забыл, что я в клубе. Я подумал, что попал в цирк, а передо мной акробатка.

Звучал хит конца 70х «Splendido, splendente» (что в переводе с итальянского означает «красивая, блестящая») об ироничной любви к пластической корректуре лица и тела. Я отвлекся от Аделины: публики становилось всё больше. Одну женщину я узнал сразу, она посещала Витторио в тот злосчастный вечер. Судя по её внешности, она не пренебрегает «bisturi perfetto» (что в перевод с итальянского означает «совершенный скальпель», и это цитата из той же песни), если бы мышцы на её лице могли бы двигаться, она бы выразила презрение по отношению к играющей песни и к прекрасной Аделине. Я снова посмотрел на сцену, у меня закружилась голова. Наглая люстра слепила мне глаза. Я подумал, что сейчас уйду, что пойду домой пешком. Я надеялся, что выпадет снег и полностью протрезвит меня. Развернувшись, я увидел, как от двери в сторону сцены медленно, пробираясь через толпу зевак, идет Витторио, не отводя взгляда от своей супруги. Если бы не очки на нём, я бы, быть может, по выражению глаз, понял, что он тогда чувствовал: гнев, шок и опустошение после увиденных доказательств своих опасений. Кажется, внешне он оставался таким же невозмутимым, как и всегда. Я подумал, что Витторио изо всех сил скрывает свою злость. Он дошел до середины зала (встал прямо под люстрой) и замер. Только тогда, я заметил, что на нём было легкое весеннее пальто, оно было длиннее его зимней куртки, но совершенно не подходило по погоде.

Взгляды мужа и жены встретились, и, мое любопытство обрадовалось тому, что хоть у одного из них появились эмоции. Как же она заволновалась! Аделина прекратила танец, а музыка продолжала играть.

Я думал, он подойдет и даст ей пощечину, но он остался на месте и произнес:

– Моя жена здесь никогда не выступала… Этим занимался я. И признаться честно, всё еще занимаюсь.

Не дожидаясь пока до публики, дойдет смысл всего сказанного, Витторио скинул плащ и… остался в одном платье. Красном платье.

Её подруга – это её муж! Её муж – надевает платье! Кто бы мог подумать!? Точно не я! Безумие… Он снял очки, продемонстрировав ближестоящим яркий макияж. Все мы ахнули. А местные работники и завсегдатаи заулюлюкали и зааплодировали – он был их звездой.

В ту минуту я, признаться, забыл свое собственное имя и не мог вспомнить до самого утра.

Аделина за считанные секунды оказалась рядом с Витторио.

– Зачем ты делаешь это? Они не поймут… Зачем же? – она взволнованно шептала, держа его за плечи, а он оставался спокойным, – Если бы ты не… Для них бы всё оставалось по-прежнему.

Он аккуратно убрал ее руки со своих плеч и поднялся на сцену. Нет, танцевать он не стал, чем расстроил всех ожидающих этого; он толкнул речь.

– Вы добиваетесь правды, а правда для вас – это оглашать всё, что происходит в вашей личной жизни, – он говорил и его взгляд, блуждающий по толпе, как по однородной массе, внезапно, остановился на одном из близстоящих мужчин,– Я же не ставлю вам в вину то, чем вы занимаетесь у себя за закрытыми дверьми, например… в ванной?

Мужчина, решив, что обращаются к нему лично, запротестовал:

– За незаконные запаковывающиеся устройства в моей личной квартире я подам на вас в суд! Если же вы…

– Простите, я лишь предположил… Я не мог этого никак знать.

– Да не оглашать они хотят, – крикнула Аделина стоя на сцене, скрестив руки на груди, – Они боятся потерять стабильность своего шаблонного существования, вот чего они бояться.

–Аделина права, – сказал Витторио, выслушав.

Синьор покраснел и стал трясти руками, а Витторио решил, раз уж на то пошло, показать на примере, что значит ощущать чужой нос в своем деле. Деликатно не коснувшись ни взглядом, ни словом присутствующих женщин, он обратился к ещё одному синьору, стоявшему в углу, словно бы не причем.

– Вы, синьор инженер… вы уже рассказали своей жене, что ходите сюда каждую среду? Мне сказали это мои друзья… не понимаю, зачем они сплетничают. Не беспокойтесь, мы не раскроем ваш секрет синьоре, с кем именно вы здесь проводите время… Ой, простите синьора, я не заметил, что вы тоже здесь. Простите… Я честно не хотел!

Речь Витторио была искренней импровизацией и, в это трудно поверить, без малейшего желания кого-либо обидеть. Но те, к кому были обращены его слова, этого, конечно, не заметили. Он ещё долго говорил, а я переключил свое внимание на неё… Как она была красива… И растеряна и нежна, и влюблена и любима. Ангел в притоне. Это всё ради него. Ради него она себя подставила. Я влюбился в то, как блистали её глаза, но блистали-то они только потому, что он был в её жизни. Тут мне поплохело и я бы, наверное, упал, если бы какая-то незнакомая девушка-сотрудница этого кабаре, не отвела меня к столику. То есть, мне остается только надеется, что это была девушка… Хотя какая уже разница, честно слово, человек мне помог, разве важно было, что на нем было надето, и как он себя ощущал. Ощущал, как ему было удобно и хорошо, и никому этим не мешал. Спустя час все обвинители покинули здание. По-моему, в судьбе Витторио и Аделины не грядет никаких перемен. Каждый остался при своем мнении.

5

Аделина переоделась, а Витторио не дали переодеться его бывшие коллеги по кабаре. Его уговорили выступить, а он предложил подняться на сцену своей супруге.

Не, ну я догадывался, что он умеет петь, я в принципе, этого и ожидал, после того как узнал, что он певец… пусть и необычный. А вот у моей грёзы голос был далеко не оперный, правда, её тембр меня вдохновлял, да и сам Витторио в тот момент, когда настала очередь Аделине петь куплет, выпрямил спину, расправил плечи и застыл на ней взглядом, забывая даже улыбаться. В тот момент, они выглядели, как настоящие мужчина и женщина, я имею в виду среднестатистических. Они на самом деле ими и были, но я думаю, что… что для всех остальных они могли быть ими только без посторонних глаз.

Я плакал и смеялся. Смеялся, потому что они забавно подавали друг другу знаки о том, чья очередь петь, и в тот момент, когда Аделина вступила в ненужный момент, Витторио аккуратно дотронулся до её руки. Да, он, действительно, был спокойней её во всем, ее же движения были резкими и быстрыми. А плакал я, потому что понимал, что моею она уже никогда не станет. А ещё, потому что у меня началось похмелье…

После выступления супруги сели за мой столик. Села Аделина, а Витторио сразу пошел к бару за напитками. В тот момент я решил все-таки спросить её: почему когда она мне рассказывала о их знакомстве, она закончила на том, что будущего у них нет и не может быть?

– У меня была непростая задача, – ответила Аделина, – поделиться тем, что было на душе, не рассказав лишнего. Я сама чуть не запуталась… Еще семь лет назад, когда я сообщила своим близким о том, что влюбилась в своего будущего мужа, они обрушили на меня массу «отрезвляющих» по их мнению слов. «Он наиграется, и ты останешься одна. А что если у вас к тому времени появятся дети? Он же еще и иностранец, отнимет их у тебя, а тебе запретят даже видеться с ними. Ты обрекаешь себя на несчастье». Меня напугала эта мысль, потому что в тот момент я так ясно увидела того мужчину за которого они приняли моего Витторио. Но больше всего меня разозлил вопрос, с которого начинался совет: в своем ли я уме? Они даже не желали узнать его поближе. Тогда я почти поддалась давлению близких мне людей, сказавших, что так любить меня, так желать мне добра, кроме них никто не станет: я должна остаться и жить, как другие, как мои друзья детства, как наши соседи. Их все устраивало, а я существовала безрадостно… потому что без него. Решившие, что я «вылечилась», сразу же попытались познакомить меня с настоящими мужчинами, но ничего кроме отвращения к своей грубости, они у меня ничего не вызвали. Я ещё сильней захотела вернуться сюда. Я не могла найти отдушину. Мне до сих пор тяжело вспоминать, то ощущение, словно накатывает на меня… Там и тогда я поняла, что вот это долгожданное чувство… вот оно и пришло ко мне. Только я боялась, что он не полюбит меня, так сильно, как люблю его я… Витторио отправлял мне каждый день письма, полные его горечи от разлуки со мной. Он чувствовал тоже самое, что и я. Ты не представляешь, что значит взаимные чувства, когда даже само по себе радость от того, что ты влюблен в замечательного человека заставляет тебя летать. Я даже думаю, это есть научное объяснение: сердце как двигатель, заставляющий взлетать самолеты.

Мне понравилась техническое сравнение, но я отвлекся, заметив, что Витторио стоял позади неё все это время, держа в руках стаканы. Дослушав до конца, он сел за стол.

– Аделина, я даже не представлял… Почему ты никогда не говорила? – спросил он.

– Не хотела расстраивать. Милый, ты все-все слышал?

– Мне жалко, что твоя семья так категорична, но и в тоже время, мне всё равно… Может быть, спустя года, они поймут, что у нас все серьезно?

Я чуть не расхохотался. Они и так столько лет вместе, сколько им ещё доказывать?

– Знаешь, а ведь здесь была наша свадьба, – сказала мне Аделина, вернувшись из своего неприятного прошлого.

На самом деле, я не был удивлен, но сделал вид, что немного удивился: перестарался и чуть не подавился коктейлем. После этого они, видимо, решили, что я был в шоке от этой новости.

– Утром у нас была настоящее венчание. Приехали мои родители, бабушка и дедушка, – стал рассказывать Витторио, после того, как заботливо постучал меня по спине.

– Хлопать нужно по грудной клетке, – поправила его Аделина, – А после, вечером, когда все ушли спать, мы пришли сюда, к друзьям.

Оглядевшись, я, так понял, что это были в основном его друзья.

– Мы поменялись нарядами, – продолжила она, – Помнишь, я тебе рассказывала про нашу прогулку на улице, когда я была одета в мужской костюм? Так вот это было как раз в ту ночь. Познакомились мы тоже здесь…

Аделина говорила, а её супруг не убирал с неё мерцающих глаз. Словно кто-то запретил ему двигаться, а его расширенные зрачки ходили то вверх – то вниз, будто он видит её в первый раз и не может налюбоваться, потому что потом ему, наверняка, запретят на неё смотреть.

– Сначала мне было интересно: я пришла, для того, чтобы посмеяться, а потом мне стало интересно, почему я испытываю к нему такие трепетные чувства…

– А я все смотрел на неё и думал, почему она смотрит на меня? Мне было не в первой, ощущать на себе взгляды девушек, но не всегда такие, точнее никогда.

– И как я на тебя смотрела?

– С нежностью… Я имею ввиду без распутства и презрения, ничего такого, напротив… Я долго гадал, а между тем, эта девушка мне сразу приглянулась. Но я и не смел мечтать о таком чувстве от такой девушки.

Именно об этом сейчас думал и я. Нет, ну серьезно… Ну… Хм… Ну, а почему бы и нет собственно?

– Надеюсь, что все же ты понял, какая я после общения со мной, а не только потому, что я так выгляжу.

– Верно. Ты – это ты.

– Я глазела, да. Застенчивость и страсть в одно мгновенье в одном существе. Я таких мужчин ещё не встречала.

Тут Виттторио, как мои мысли прочитал, и прокомментировал с улыбкой:

– Но одежда ничего не меняет.

– А вы… пр-пр… простите, конечно, – протараторил я, обращаясь к Витторио, – вы себя женщиной ощущаете или мужчиной?

Витторио улыбнулся.

–Человеком. Так же как и Аделина ощущает себя человеком. И два человека любят друг друга… Разве же можно делать такую проблему из-за одежды? Тому, кто какую роль исполняет, если вреда нет от этого никому?

– Но главное, что слушая упреки многие годы, мы с Витторио не обозлились на оскорбителей… Изнутри мы не изменились. Странные мы люди, – заворожено произнесла Аделина, – Влюбляемся в кого-то. Долго думаем о ком-то, и не мечтаем о взаимности, а этот человек в это же время думает о тебе с такой же точкой зрения.

– Не всегда правда, что тот человек, о котором мы думаем, думает о нас. Нам просто хочется об этом думать, – выпалил я.

– Значит, нам повезло, – сказал Витторио, – Мне точно повезло.

– И что потом? – спросил я потому, что должен был что-то спросить из-за затянувшей паузы, во время которой они смотрели друг на друга, а я был забыт.

– А потом всё произошло очень быстро. Он признался, что никогда не любил, а я что никогда не любила.

– Я сказал: тогда нам нужно обвенчаться.

Понятно, вообщем, свадьба, хеппи энд.

– А я сказала, что подумаю.

Да ладно?

– Я думал: мне конец, – произнес он и улыбнулся тому, что все его опасения были не оправданы.

– Я решила, что я должна сказать, что подумаю, но на самом деле… еще пару недель до этого, когда я узнала, что он готовит, да так вкусно, что пальчики оближешь, я сама чуть не попросила его жениться на мне. Шучу, конечно…

Она имеет в виду, что все те чудные ужины, что были между нами, были приготовлены её мужем?

– Когда он работал в кабаре, – продолжила Аделина, – он готовил мне завтрак, приходя домой сразу после работы.

– Я их до сих пор готовлю, только уже перед работой, – добавил Витторио.

– Мои родители, как ты понимаешь, не очень-то любили друг друга, кажется даже, что их заставила какая-то нужда жениться, поэтому свою взаимную любовь, я представляла как волшебство.

– Мы были знакомы всего три месяца. Мы смогли узнать друг друга.

Витторио долго не хотели отпускать кабаре, и он решил задержаться, а Аделине нужно было на работу. Я подвез её домой. Пока мы ехали, она заснула, сидя рядом на первом сидении. Я тихо припарковался, она даже не проснулась, и мне не хотелось её будить. Всё было замечательно: ранние утро, я за рулем, она рядом. Она сама проснулась зачем-то и всё испортила. Поблагодарила меня по-русски, по-моему, так и не догадавшись спросонья, на каком языке говорит. Потом Аделина почти вышла, а я почти тронулся, чтобы отправиться на парковку.

– Я виновата перед ним… – застыла она, – Я старалась его переделать. Отучила носить линзы и выщипывать брови. Просто подарила очки и выбросила рейсфедер. Так просто. Сперва он казался таким беззащитным и застенчивым в мужской одежде и в очках. А главное, даже не собирался в чем-то изменять меня. Помню, как спустя месяц нашего супружества и совместной жизни, после очередного небольшого бытового разногласия, он, оглядевшись вокруг, сказал, мягко и без раздражения: «Ты растоптала все, что мне было дорого, у меня ничего же скоро не останется». Тогда я стала собирать вещи: «Потому что, – сказала я сама себе, – Я настолько безвозмездно любила его таким, каким он был, что готова покинуть его, лишь бы он стал прежним. Ведь, я влюбилась в того, кого придумала сама, а полюбила его таким, каким он являлся». Но он не дал мне уйти. Он бежал за мной до тех пор, пока не догнал, пока я сама не сказала ему: идем домой.

Спустя два часа я нехотя встал, чтобы нехотя идти на занятия в университет. Погода была пасмурная, но чтобы хоть как-то проснуться, я вышел на балкон и стал там пить кофе, понаблюдать за просыпающимися соседями. В пол восьмого я увидел, как возвращается из ночного клуба Витторио, одетый в женскую одежду. Виду у него был весьма поникший, даже не смотря на мою к нему неприязнь (она так любила его!) мне опять стало его жалко: видимо, по привычке. Внезапно, на пустую дорогу выбежала маленькая девочка. Витторио тут же подскочил к ней и, аккуратно взяв за руку, увел на тротуар. Тут же прибежала мама девочки. Она несла в руках ещё одного ребенка, почти младенца. Судя по лицу Витторио, прекрасно понимающего, во что он сейчас надет, ждал любой реакции незнакомки, но не этой:

– Ах, спасибо вам большое! Вырвалась из рук! Подержите, прошу вас…

Она вручила ему в руки младшего ребенка так внезапно, что тот и рта не успел открыть. Не знаю, чего он боялся больше в тот момент: что женщина приняла его за барышню и поэтому со спокойной душой доверила ребенка или, что малыш сейчас вырвется из рук, а то и дело еще и укусит его. Витторио с большей заботой держал малыша. Женщина в это время отчитывала дочку. Потом они ушли, а мой сосед неспешным шагом, став ещё печальней, вернулся домой.

Аделина собиралась на работу: чистила зубы, не успев переодеть длинную ночную рубашку. Я вошел с балкона в гостиную, но остался незамеченным.

– Я стану замечательной мамой. Я понял это только сейчас, но знал всегда.

– Ага, а я превосходным папой, – ответила Аделина мужу, прополоскав рот.

– Ты с любой ролью отлично справишься!

В ответ Аделина махнула на него рукой, смыла оставшуюся зубную пасту, а потом, улыбнувшись, потянула его за полы плаща (к тому времени он успел снять только парик) и произнесла:

–Я подумаю. Я хорошенько подумаю.

Тут она стала целовать его как никогда до этого при мне. Я вышел на середину гостиной, словно собираясь пройти в свою комнату, но они не прервались, чтобы посмотреть на мое неловкое присутствие. Мне ничего не оставалось, кроме, как и, в самом деле, скрыться в своих апартаментах.

Через неделю я переехал, снял другую квартиру. Витторио стал частным учителем у взрослых. Аделину ждали тренерские успехи. Это всё, что я успел узнать о них до того, как мы совсем потеряли связь. Осознание того, какое влияние оказало на меня знакомство с этой парой пришло только спустя годы, когда я наделал немало ошибок, раскаялся, начал избавляться от стереотипного мышления и понял, что по настоящему не встречал ни одной более искренней любви между мужчиной и женщиной.