Я люблю её

1

Меня зовут Франко. В начале октября 1997 года мне исполнился двадцать один год, и я переехал в Турин. Облагоразумившись, я стал студентом. Отец перестал спонсировать мои гонки, и это не смотря на то, что я за этот сезон занимал места на подиуме целых восемь раз: мне сулили светлое будущее в автоспорте… при наличии надежных спонсоров. Их не оказалось. Да тут ещё неприятный случай с папиной машиной, которую я взял на время… В общем, родители решили: ближайшие три года я должен посвятить высшему образованию. Причем, пройти, как говориться, школу жизни: жить одному, рассчитывать бюджет, в одиночку следить за бытом. Мне выделили сумму на приличную однокомнатную квартиру в центре города, но я предпочел распорядиться суммой иначе. Я снял комнату на окраине, тем самым, сэкономив, я обезопасил себя на первое время небольшим капиталом. Комната эта находилась в новом доме, так что мои соседи-хозяева только полгода как въехали и знают, каково это на новом месте.

"Кто же хозяева квартиры?" – спросите вы. Она эффектная и красивая. В ней, кажется, отсутствуют изъяны. С первой минуты, как я её увидел, она стала для меня самой необыкновенной и несравненной ни с кем на свете. Она отличалась ото всех окружающих меня с детства женщин. И не удивительно, она же ведь иностранка. Она приехала из России и была родом откуда-то из Татарстана… Её звали Аделина. Я почти не чувствовал акцента, она жила в Италии уже больше пяти лет. Она красавица, но дело далеко не во внешности… Что я говорю? Конечно же, дело и во внешности тоже! Красиво описывать я не умею, но скажу про волосы… Они у неё черные. Ничего особенного, они ниспадают ласковой волной, отливающей бронзой на плечи. Сколько вечеров я любовался этим отливом, наблюдая за тем, как она идет по дорожке к дому, возвращаясь с работы. Я не знал ни кем она работает, ни кто по профессии её муж; не спрашивал и, по началу, даже не интересовался. Аделина могла быть певицей (у них в комнате стояло пианино) или актрисой (у неё очень пластичная мимика, спортивная фигура). Я завидовал ему: её муж мог обнимать её не отпуская, правда, этого ни разу не происходило при мне.

Квартира была уютная: сразу видно, здесь приложила руку женщина со вкусом. Общую картину портили лишь плакаты с боксерами, развешенные на стенах. На полках стояли автографы знаменитых спортсменов в рамочках, несколько кубков… Боксер? Он? Не слишком высокий, ненакаченный. Я бы даже сказал, что он мягкотелый. Не уверен, что муж Аделины когда-либо посещал спортзал. Я намного выше и крупнее его. Я даже своих родителей выше на две головы. А он вообще не спортсмен. С виду обычный офисный работник. Ещё и очки носит. Я не знал более молчаливого и серьезного человека. Не грубого, но чересчур неулыбчивого. Я бы не стал пересказывать ему и самую смешную шутку; даже если бы шутка ему понравилась, он не дал бы этого понять, что обидело бы меня. А если бы шутка ему, вдруг, не понравилась или он её не понял… вообщем, не стал я проверять боксер он или нет. Возможно, этот мужчина только и умел что хмуриться. Ещё он не вылезал из костюма с галстуком. При этом был всегда так хорошо выбрит, что я задавался вопросом: растет ли борода на этой гладкой, как у подростка коже? На безымянном пальце он носил обручальное кольцо. Оно ему, наверное, не очень нравилось: такой тип должен был презирать всякого рода украшения. Пообщавшись с ним два месяца (точнее не перемолвившись ни словом), я понял, что из-за таких вот личностей и происходят конфликты. Одни вступают в открытый спор с желанием переубедить таких непереубеждаемых, как он. Другие действуют против их воли, втихую, и создают ещё большие проблемы.

Супругов не посещали гости, из этого я сделал вывод, что у него нет друзей. Только один раз, вернувшись из магазина в выходной, я застал Аделину с подругой. Они сидели на диване и шептались. На Аделине была надета кожаная куртка, как обычно, а подруга была облачена в элегантное красное платье. Насколько я понял, её подруга была женщина хоть и немолодая (впрочем, я не разглядывал), но страшно стеснительная. Заметив, что я вошел, бедняжка не знала, куда деть руки и предприняла неловкую попытку подняться с дивана. Поэтому, чтобы не мешать им, я, быстро положив продукты в холодильник, занял свою комнату. Женщина приходила ещё несколько раз, но об этом я узнавал только со слов Аделины, когда она убирала с гостевого дивана забытые подругой вещи: то косметику; то какое-нибудь белье, покупками которого они хвастались перед друг другом; то украшения… всякую ерунду.

– Сплетни, да и только. Вон лучше бы луну исследовали. Что там на другой стороне луны? Кажется, у Pink Floyd есть такая песня, – произнесла Аделина, махнув рукой на газету, а потом в сторону окна.

За окном действительно светила яркая луна. Она говорила громко потому, что сушила голову феном. На ней был легкий халатик. А её муж сидел в кресле и будто бы читал ту самую газету. Как в это время там оказался я? Я был вхож в общие покои без разрешения. Он этим был, конечно, не доволен, всё поглядывал на меня искоса, будто кроме глаз ничем больше не может двигать.

– А, Франко, ты, наверное, телевизор хочешь включить, сейчас как раз новый мульт начинается, а я феном розетку заняла, – засмеялась, вдруг, Аделина, кивнув в мою сторону.

Кажется, её предположение его успокоило. Чего обо мне точно не скажешь.

2

– А где Аделина? – и это было первое, что спросил меня её муж, спустя почти два месяца после нашего знакомства.

В тот день он пришел домой с работы сильно взволнованный и обеспокоился ещё больше, после того, как не нашел супруги ни в одной из комнат. Я ответил ему, что Аделина ушла по каким-то делам. Тут в дверь позвонили. Он дернулся. Я думал, он тут же пойдет открывать (вдруг, это Аделина), но он кинулся к дивану, на котором валялись шмотки её забывчивой подруги. Взяв в руки первое, что ему попалось (что-то очень кружавчитое) он бросил на меня смущенный взгляд, а потом брезгливо кинул вещь в общую кучу и помчался открывать дверь. Я и не догадывался, что он может так быстро двигаться.

Это пришли к нему. Две женщины средних лет. Он представил меня, как соседа. Из их разговора я понял, что он работает в школе учителем музыки и пения. Никогда бы не подумал! Не хотел бы я себе такого учителя, от него и четверку страшно получить. Слушать я не стал, ушел к себе. Но услышал, как женщины, начали, вдруг, громко ругаться. Удалились они через десять минут, громко хлопнув дверью.

На следующее утро я узнал, что те дамы обвиняли мужа Аделины в том, что он женат на нечистой женщине, а поэтому не может обучать их детей искусству. Аделина, по их мнению, танцует непорядочные танцы в ночном клубе. Они якобы даже нашли этому подтверждение: кто-то не раз видел, как она выходит из подобных заведений. Сначала я возмутился: мы, что в глухой средневековой деревне живем? А потом подумал, что Аделина вполне могла бы оказаться талантливой танцовщицей. Вернувшись домой, Аделина не отходила от мужа на на минуту: жалела его. Или он её, я этого не понял. Теперь из-за скандала в семье учителя, его, возможно, не допустят до занятий с детьми, несмотря на отличные отзывы, работу без пререканий, большие успехи и любовь самих детей.

3

Настали рождественские каникулы, домой я не спешил. Нужно было показать родителям, что я тут так привык к самостоятельности, что без неё уже никак не могу.

Тем временем, муж Аделины уехал по делам в Сан-Ремо. Он не хотел уезжать, и, если я правильно понял, даже уже отказался. Но тут она его убедила:

– Ты должен ехать. Тебе нужно развеется. К тому же, я знаю, что тебе этого очень хочется.

– Ладно, я подумаю. Я очень хорошо подумаю, – ответил её муж.

Короче, мы с ней остались одни. Я купил себе одеколон с феромонами, а она… вела себя со мной так же, как раньше. Но однажды вечером, когда увидела мой чемодан и поняла, что я и впрямь собираюсь уезжать заговорила со мной по-особому, на особую тему. Не знаю, может, праздничное вино ей так ударило в голову, и это самое вино я должен благодарить за такую откровенность со мной. Я не постеснялся воспользоваться её разговорчивым настроением и узнал, кем она работает.

– Я борец. Выигрывала бои десятки раз подряд в женской категории.

Она! Боец? Боксер!.. Ну, да… сейчас я вижу, что у нее крепкие руки, и ноги… Но все-таки! Все-таки если бы она сказала, что танцует в ночном кабаре, я бы принял это куда радушнее. Эта новость стала первым откровением за вечер, и как позже оказалось не самым сильным.

– Нет, сейчас… Сейчас я тренер. А вот, видел бы ты меня десять лет назад…

– Ты тогда училась в школе, наверное?

– Это ты тогда учился в школе, а я выиграла титул, мне было двадцать пять лет.

Она старше, чем я предполагал! Ни за что в жизни не дал бы ей больше тридцати, двадцати пяти… А, какая разница! Что это меняет?

– Ты напомнил мне о годах, и я вспомнила, что сегодня годовщина…

– Свадьбы?

–Нет, – она ели сдерживала улыбку, – Это было ещё до встречи с тем, человеком, которого ты знаешь, как моего мужа.

– А он что, не ваш муж?

Я подумал, что сейчас мне расскажут, что они шпионы под прикрытием и, на самом деле, она совершенно свободна, но…

– Нет-нет. Самый что настоящий. Это случилось ровно шесть лет назад. Мы приехали сюда группой на чемпионат. Мои подружки повели меня в одно место, как они сказали, посмеяться. У меня на родине такого не бывает.

– Чего такого?

Мне было уже интересно.

– Таких заведений.

– Каких заведений?

– Место, где поют мужчины, переодетые в женские платьях.

Ответила она так, словно я мог бы, потом произнести: «Подумаешь! Нам действительно привычно ходить в такие места по выходным».

– Когда я впервые его увидела, он исполнял песню на сцене, а я сидела за столиком в четвертом ряду и чувствовала себя так, словно я опьянела. Я почти не пью, но совершенно ясно, я испытывала волшебный дурман. Я улыбалась и не могла успокоиться. Но он не смешил, он дарил радость… А когда его взгляд случайно попал на меня, совершенно случайно и на несколько секунд, я поползла под стол. Такая безудержная энергия и целиком направлена на меня!

– Чем же всё кончилось? – не терпелось мне узнать. Признаться, я ели сдерживался, чтобы не рассмеяться: чем ещё кроме, как концом эта смешная история могла закончиться?

– А кончилось всё тем, что я стала приходить туда каждую пятницу. Это было главным событием моей недели, самым счастливым. Место, где я была сама собой, а для всех остальных – зрителем наблюдающем за происходящим со стороны. К тому времени, уже было решено, что я эмигрирую в Италию. Мне предложили здесь контракт, я нашла жилье… Однажды, тот самый артист заставил меня почувствовать сопричастной к происходящему: он стал смотреть мне в глаза с каждым разом всё дольше. Представляешь, в мои глаза! На меня! И это несмотря на грандиозные успехи у всей остальной публики. Зрители аплодировали, кричали, подпевали, а я почти не двигалась и молча наслаждалась. Я садилась всегда в одно и тоже место, публика менялась, и никто не мог распознать, куда именно смотрит исполнитель. Если кто и оглядывался, все смотрели на какого-нибудь мужика, но не на меня.

Я был уверен, что на неё смотрели. Если там среди зрителей были, конечно, настоящие, мужчины.

– А потом я перестала ходить туда.

И правильно сделала!

– Пропустила где-то два три пятницы, – продолжила она, – Это была целая вечность. В те дни я чувствовала себя, мягко говоря, паршиво. То, что должно было пройди за пару дней, не отпускало меня ни на минуту. Я твердила себе глупость, заученный с детства стереотип: помни, счастье женщины заключается в том, что её защищают и заботятся о ней, а не в том, что от неё бегают. Я была уверена, что если я приду туда ещё раз, он решит, что я его добиваюсь, бегаю за ним. Тогда я решила задушить все эти чувства. Пускай, сказала я себе, у меня останутся приятные, ничем не испорченные воспоминания: внимательный, уверенный… и нежный взгляд в мою сторону…

Зачеем? С женщиной должен быть рядом мужественный мужик, сильный, мощный, грубый… вон как на постерах на стене! А не это… Ну, на худой конец, и муж её сойдет… Я подумал, что на этом все закончилось. Хотя неприятный осадок после этого разговора у меня остался, я был рад, что он сошел на нет… И тут она снова газанула!

– В один из четвергов я заскочила в кабаре, просто узнать всё ли на месте, не более. На охране, при входе у меня спросили мое имя. Я представилась как Елена. Соврала, мало ли, что. Меня впустили, я видела, как репетируют другие артисты, посмотрела самое начало концерта, а потом ушла. Меня это не интересовало, ведь, его не было и не должно было быть в тот день. Но сцена, на которой я привыкла видеть его, не выходила из моей головы. И тогда я подумала… Я хорошенько подумала и решила, что готова провести с ним ещё один день. Живем один раз! И пускай он просто улыбнется и посмотрит на меня. Пускай только день, но он останется в моей памяти, не как случайность. Счастье будет даже в том, что он будет существовать где-то в это же время, в этом же городе, а я буду просто счастлива только одному этому. Уже в следующую пятницу я вернулась… Но каково было мое удивление: именно в тот день он не выступал. Поборов свое волнение я спросила бармена: почему? И ответ его растопил мое сердце: теперь он выступает по четвергам. Понимаешь, я подумала, что это из-за меня… Что ему передали, что видели меня в четверг, ну и вот… он все перенес.

Какая же ты наивная, милая моя Аделина. Ну, зачем этому чудику такое делать?

– Как бы то ни было, я дождалась следующей среды…

– Почему среды?

Я в конец запутался, но спросил не столько из любопытства, а просто чтобы проявить хоть какой-то интерес.

– Решила, что он мог репетировать накануне. И не ошиблась. Представляешь? Они были закрыты, то есть войти было можно, но на сцене к представлению шла подготовка. В тот день я впервые увидела его без сценического костюма. Каждое выступление он менял образы, я всегда его узнавала, а тут… я даже смутилась. Передо мной стоял молодой мужчина, не такой высокий, как я представляла, и кажется, застенчивый. Я не поняла, где он настоящий. Такая бешеная страсть на сцене, и почти невинная скованность в движениях вне неё. Забегая вперед, скажу, он был всегда разный и всегда – в этой разности и была его подлинность. Для такой ветреной в выборе интересов девушки, как я, он подходил идеально, я бы с ним никогда не скучала… Охранник сказал ему обо мне, и он сразу пошел ко мне навстречу. «Привет, Елена!», – произнес он, и тут я пожалела, что неделю назад представилась не своим именем: так сладко оно прозвучало бы. Мы вышли на улицу и разговорились о музыке. Он сделал мне комплимент, затем ещё один и ещё… Это ещё ничего не значило… Но я не смогла отказаться от его предложения встретиться на площади в выходной, сходить выпить чашечку бичерина. И вот, в пятницу, когда я приблизилась к нему на достаточно близкое расстояние, и поняла, что настал момент поприветствовать друг друга, мне, вдруг, стало не по себе. Он, скорее всего, чмокнул бы меня в щечки, как он делает это всем знакомым, но я не позволила поставить себя в один ряд с другими. Я обняла его. Он, как мне показалось, смутился от неожиданности. Я понадеялась, что от неожиданности, а не от отвращения. И тут он тихо прошептал: можно? Я кивнула, и он нежно поцеловал меня в губы, развеяв все мои сомнения.

Как? Как могла такая женщина дотронуться до…

– И вам… вам понравился он… его занятие? Вы совершенно никак не были против?

– Нет. Я в нём не ошиблась. О, это такая редкость! Ещё не узнав его поближе, я поняла, что мы с ним очень похожи в наших мироощущениях. Он говорил и делал, реагировал и мыслил так, как я бы могла на его месте. Порой мне казалось, что он изучил меня досконально и теперь повторяет за мной… Тогда ты и любишь, когда видишь в человеке не только объект влюбленности, но и личность, которую приемлешь в любом обличии.

Ну, не знаю, готов ли я отказаться оттого, что я вижу…

– Ещё, раньше я и не догадывалась, что настоящей любви нужно время. Как нужно время для того, чтобы узнать человека. Эх… Да. Меня немножко… Меня раздражало его некоторые замашки, например, когда он целовал в щечки женщин-коллег, так словно они его подружки. Там, откуда я приехала, целуют только родственников и любимых. Мне раздражало, когда он смотрелся в зеркало, поправлял прическу. А еще, когда у меня возникало ощущение, что он считает, что я должна больше следить за собой – все это потому, что он ухаживает за своим внешним видом больше, чем любая другая… я хотела сказать любая девушка. Но прошло время, и я поняла, что я ему нравлюсь такая, какая есть. И знаешь, что я тебе скажу… Он куда более привлекателен для меня, в женских платьях. Первое что я заметила: его крепкие плечи под тонкими полупрозрачными рукавами блузки. Второе тембр голоса. У него потрясающий талант… Но талант – это не главное. Главное, искренность во всем, что он делает. А этого сложно добиться, так как мы постоянно оглядываемся в надежде получить одобрение.

Я, вдруг, вспомнил про её мужа. Должен ли был я спросить: а как же он? Но, подумав хорошенько, я решил, что, возможно, её суровый муж достоин такой жизни; что Аделине, в конце концов, просто хотелось чего-то пресного… нормального… противоположного этому чудику в платье, вот она за своего супруга и выскочила.

– А однажды, – продолжила Аделина, – У нас был… карнавал и я тоже позволила себе нарядиться. Я оделась, как джентльмен XIX века. Знаешь, такой с закрученными усами? А я была очень симпатичным. Где-то у меня были… А вот, минуточку.

Она показала мне фотографию. Я думал, что увижу на фото и её артиста, но вероятнее всего в момент, когда был сделан этот снимок, он был за фотографа. Сжав зубы, соглашусь, что за неплохого фотографа: Аделина, не смотря на прикид, не потеряла своего шарма, более того, на снимке запечатлелось именно то, что мне в ней больше всего привлекало: блеск в роскошных глазах. Значит, и он заметил. Может, этот ненормальный тип в неё действительно втрескался? В этом, я с ним солидарен.

– Не скажу, что улица была пустая, праздник, все-таки. Но все были заняты своими делами и не обращали на нас никого внимания: подумаешь, пара целуется. Никто не заметил подмены.

Я был взбешен, а её охватила радость, словно, она всецело вернулась в те счастливейшие (тьфу!) для неё дни. Ладно, в конце концов, подумал я, успокоившись её улыбкой, какая разница где, когда и с кем она была, главное, что сейчас она рядом со мной и тоже счастлива.

– Сейчас скажу кое-что, только ты не смейся. Когда он накладывал грим, делал себе маникюр, надевал парик и надушиться моими любимыми духами… он напомнил мне мою маму, которая ушла от отца, когда я была совсем маленькой, точнее она не захотела выходить за отца, когда он начал диктовать ей условия. И я воспитывалась у бабушки, папиной мамы…

В кого я влюбился? Она, наверное, ненавидит мужчин, поэтому опьянена этим существом!

– А потом… Потом мы… Это было после моей недолгой поездки на родину… Одним пасмурным осенним днем. Был ли рассвет или солнце уже село? В такие дни и мечтается-то с трудом. Я отправилась на работу за два часа до начала, решила прогуляться. Мне не спалось, ты знаешь, я ранняя пташка. Но не успела я дойти до тренажерного зала, как увидела его. Он стоял с букетом цветов и, узнав меня, улыбнулся… У меня сердце сжалось. «Не знаю, что ты себе там нарисовал про меня, – подумала я, – но отдавшись этому громадному счастью, я очень сильно буду страдать после». Я хотела сказать этому чудесному началу: «всё!», – против воли своего поющего сердца. Ты не представляешь, как было тяжело смотреть на пустынное будущее из этого цветущего и благоухающего настоящего, в его теплых объятиях того холодного дня.

Я снова ничего не понял. К чему эти слащавые обороты речи? Может, от него сильно пахло духами, это она имеет в виду? Но самое главное, я не знал причины резкой смены отношения к этому… к этому человеку. Только что она пела дифирамбы о том, как ей было хорошо с ним, а теперь: «страдать»… Ну, порвала она с ним, короче.

Произошла недолгая пауза. Закончив свои размышления, я посмотрел на Аделину. Она снова сияла! Снова вспомнила что-то приятное.

– Я спортсмен. Я привыкла быть честной, действующей. А он заключает в себе небесное спокойствие. Когда ждешь от него реакции выражающейся в эмоциональном прорыве, он реагирует так безмятежно, что это вводит в большее замешательство, чем внезапный крик. Он всегда знает, что делает. И заражает своей безмятежностью меня. Но когда приходит время, я понимаю, что в нем храниться безумная энергия.

– Может, она накапливается постепенно, потому и кажется что её много? – спросил я.

Да, я своими вопросами убью художественный настрой любого рассказчика.

Аделина прекратила свой рассказ тем, что ласкового рассмеялась. Затем перевела взгляд на окно. Небо становилось сиренево-синим. Она глубоко вздохнула и посмотрела мне в глаза.

Я готов был поспорить, что она собирается поделиться со мной чем-то очень тайным в этот момент.

– Что толку понимать, что человек, которого ты встретила, возможно, единственный с кем бы ты могла вместе прожить жизнь счастливо… если этот человек для тебя недосягаем, если ты для него проходной этап. Не знаю, что хуже, услышать: “Я никого не люблю», – и не получить взаимности, или получить взаимность и услышать потом: «Я люблю всех».

– Лучше услышать первое и получить взаимность.

– Время приучает жить без надежд, но многие из нас, все же, питают надежду, – тихо произнесла она, согрев меня сердечным взглядом, – что когда-нибудь один человек придет и скажет тебе, брошенному и растерянному в этом враждебном мире существу: «Я позабочусь, о нашем счастливом будущем». И вот такой человек, поняв…

…Тут прозвенел звонок в дверь. Аделина пошла открывать.

Я слышал голоса. Сначала её: радостный и звонкий, почти сразу же ставший острожным: «А я и не ждала». Ответ был очень тихим и совпал со звуком закрывающихся замков. Я расслышал только одно слово: сюрприз. А потом Аделина произнесла достаточно громко:

– Франко уже собирается. Он уезжает сегодня вечером.

Она произнесла «уже», но я был уверен, интонация её голоса предназначалась для слова «ещё».

– Оставь это здесь, – тихо сказала хозяйка, а затем погромче добавила, – Проходи в гостиную, чувствуй себя как дома.

И засмеялась.

– Мерси, – прозвучал в ответ бархатный голос.

В гостиную вошла женщина в красном вечернем платье, на высоченных каблуках. Я сразу же понял, что передо мной та самая её подруга, что порой заходит посидеть на диване в гостиной. Женщина неуверенно потопталась в дверях, потом взглянула на меня и приветливо улыбнулась. Да, конечно, она не была красавицей, но обаяния в ней было хоть отбавляй.

Мы долго беседовали, и я понял, что к тому же она очень чуткий, понимающий собеседник. Мы заговорили обо мне. Я без неловкостей рассказал о своей любви к гонкам и о проблемах со спонсорами. Наверное, впервые мои проблемы стали казаться мне мелочами, когда меня слушали такие чуткие собеседницы. И почему она не приходила чаще? Наверное, муж Аделины не слишком любит гостей. Правда, такое, по-матерински, понимающее создание могла бы растопить сердце любого мужлана. У неё были тонкие брови дугой над добрыми карими, почти черными глазами, веки, намазанные голубой краской под цвет маникюра – я заметил это, когда она погладила расстроенную Аделину по плечу, в то время как та, вспоминала свою мать, оставшуюся в далекой России. Это я был виноват: заговорил о своей. Вдруг, на ум мне пришла мысль, которая перечеркнула всю прелесть того вечера. Я наблюдал за тем, как скользят по Аделининому плечу крупная кисть руки её подруги, и вспоминал рассказ о влюбленном в неё артисте кабаре… Это был он. Она! Он!.. Оно сидело передо мной, полностью расположив к себе, завоевав мое доверие, позволив считать своим другом! Как же жалко мне стало её мужа… Он значит в командировке, а она в дом это пригласила! Пускай, я сейчас поступаю некрасиво осуждая человека, который сам по себе… что в принципе сужу человека, ведь, судить нельзя, но… но мужа её мне, действительно, стало жалко. А что если… а что если он знал про эту… этого. Теперь ясно, что его хмурит день ото дня! Она вроде с тобой, вроде твоя, а из сердца этого чудика ненормального выпускать не хочет. Стойте! Она ведь даже не скрывает, что встречается с ней, с ним… При мне её муж убирал её… его! забытые вещички с дивана. Несчастный, он терпит. Терпит любя… Я бы, наверное, не смог.

4

Вернулся я за несколько дней до начала занятий в университете. Во время рождественских каникул отец предложил мне остаться дома, видимо, мама на него подействовала. Я ответил, что подумаю. Что очень хорошо над этим подумаю.