Полная версия:
Няня для дочки отшельника
Он…
Мужлан!
Медведь неотесанный!
Ишь, нашелся! Орать на меня! Да я…
– Давай порежем? – вдруг услышала тихий голосок сбоку.
Малышка достала откуда-то большой огурец и протягивает мне.
– А? Ой! Ну, конечно! А я умею розочками, хочешь научу?
Снимаю с магнитного держателя нож, Лизонька находит доску…
Ничего.
Вот приедет глава поселения… Я извинюсь, наверное, оплачу за постой…
Внутри что-то коробит. Я поднимаю взгляд, всматриваюсь в Лизоньку, которая так неуловимо похожа на отца…
Не заплачу.
Еще громче орать будет.
Эх! Буду ему по гроб жизни обязана. Куда ж деваться, если приехала без предупреждения?
А все Федька с этой крашенной козой.
Поджимаю губы, шмыгаю носом…
Воспоминания больно жгут изнутри.
Нет, любви к Федьке, кажется, и нет уже. Только обида за свою глупость и боль от предательства.
– Не плачь, – Лиза аккуратно касается моей руки, – он хороший.
– Конечно, – стараюсь улыбнуться как можно дружелюбнее, – разве может у такой хорошей девочки быть не хороший папа! Конечно, хороши… Ой…
Я вдруг замечаю, что он стоит в дверях и очень внимательно наблюдает за нами.
– Мы салат решили порезать, – встаю я. – Лиза у вас просто чудо. Она…
– У меня есть две новости, – бесцеремонно перебивает меня он, – хорошая и плохая. С какой начинать?
Ох! Кажется, плохих новостей с меня достаточно. Федька, уехавший автобус, отсутствующий председатель, разрушенная школа…
– Давайте с хорошей, – несмело прошу я.
Михаил коварно сверкает глазами и гордо объявляет:
– Я дозвонился до председателя!
Глава 5
Инга
– И? – я, чуть расправляя плечи, подаюсь вперед, окрыленная надеждой.
– Это была хорошая новость, – заканчивает Михаил и спокойно садится за стол.
Пододвигает к себе салатник, задумчиво перемешивает покрошенные огурцы…
– А плохая? – очень тихо спрашиваю я.
Михаил Юрьевич отрывает взгляд от наших с Лизой неровных розочек, смотрит на меня пару секунд, потом раздраженно поджимает губы и отворачивается к окну.
– Никто не будет ремонтировать школу… – догадываюсь я по его лицу.
– Ну не Петрович точно, – морщится Михаил. – Он решил подать в отставку! Твой приезд, – смотрит на меня с вызовом, – считает своим последним исполненным долгом перед жителями!
– Но… – начинаю я несмело. – Но кто-то же придет на его место? Там же должны быть бюджеты и запланированные работы… – поднимаю взгляд на Михаила. – Разве нет?
Он фыркает и рывком встает из-за стола.
Нет.
Если бы жесты и движения можно было записать словами, то это совершенно точно было бы “нет”.
Михаил открывает холодильник, достает сметану в стеклянной банке. Явно домашнюю. Щедро заливает ею огурцы, солит…
Все это делается с таким выражением лица, будто непосредственно огурцы виноваты в моем сюда приезде. Или в чем-то еще…
– Они школу хотят закрыть! – наконец рявкает он. – В деревне полный первый класс набрать можно! А они говорят, что проще детей в Костенки возить! Автобус готовы выделить! По нашим дорогам! Час туда, час обратно, а в распутицу все два, если вообще доедешь!
Михаил раздраженно бросает ложку, та громко звякает, и в кухне повисает тишина…
– Он считал, что к нам никто не поедет учителем, – вздыхает Михаил и вдруг поднимает взгляд на меня.
Совсем другой. Не такой, как раньше. Сейчас он смотрит не с претензией, а с любопытством и вроде как даже с одобрением.
– И откуда ты такая взялась?
– Из Москвы, – отвечаю коротко и опускаю взгляд.
Не буду же я каждому встречному-поперечному рассказывать, что меня жених бросил… Или не жених он мне был… Жених – это тот, кто жениться собрался, а он…
Вдруг снова в горле встает ком, и, наверное, что-то такое видно по моим глазам, что Михаил вздыхает и, немного растягивая слова, миролюбиво упрекает меня:
– Так! Договаривались же сырость не разводить! – откидывается на спинку стула.
О чем-то думает, потирая короткую бороду.
– Ты права, раз ставку учителя не закрыли, значит, и бюджет на ремонт школы должен был быть. Надо-ка узнать, – он сводит брови. – В обход Петровича. Ну, – награждает меня почти добродушным взглядом, опять вздыхает, – а пока поживешь тут. Думаю, за пару недель мы поймем расстановку. Считай, – он снова взял ложку, подхватил салатник и щедро насыпал мне на тарелку огурцов, – ты в отпуске!
– В смысле тут? – я распахиваю глаза. – А что, в деревне никто больше жилье не сдает?
Михаил аж замирает, с недонесенной до рта вилкой.
– А чем тебе мой дом не угодил? – спрашивает с явной угрозой в голосе.
– Я… – с опозданием понимаю, что сморозила. – Я… просто не хотела вас стеснять.
– Дом на четыре спальни, нас двое, – ответил, как отрезал, – не стесняешь!
Мне осталось только перестать спорить и благодарно кивнуть.
Макароны с мясом после дороги показались пищей богов, а потом Михаил вскипятил еще и сладкий чай, а к нему подал варенье. В общем, к концу ужина я уже не думала о трудностях трудоустройства и действительно чувствовала себя почти в отпуске.
– Позвольте, я помою, – попробовала я взяться за грязные тарелки после ужина. – Хоть как-то отблагодарю, – пожала плечами.
– Позволяю, – хмыкнул Михаил и… распахнул посудомойку. – Таблетки для нее под раковиной.
Ой-ёй… А я такой пользоваться и не умею! Федор это считал излишеством, про мою родную семью и говорить нечего.
На помощь, как ни странно, пришла Лизонька.
Она, хитро щурясь, подошла к машинке и просто нажала две кнопки на панели.
– А! Вижу! Температура и предварительное полоскание. Понятно! – улыбнулась я ей.
Вложила куда надо таблетку, захлопнула дверцу.
– Ну что! – подмигнула девчушке. – Пошли, я своими богатствами похвастаюсь?
Наверное, женские сокровища – это наряды да украшения, но…
Федор же сказал, что из приличного у меня только имя. Имя, которое он, кстати, жутко мерзко коверкал… Ингусь… Фу! Да что б его!
– Иди сюда, – тянусь к малышке и как-то машинально глажу ее по волосам. – Смотри, что у меня есть!
Я раскрываю чемодан с книгами!
Сверху лежат методички и учебники, но ниже…
Ах! То, что я люблю больше всего!
Классика с шикарными иллюстрациями. Я специально себе собирала по спискам школьной программы.
– Смотри, – разворачиваю старую, почти антикварную книгу со сказками. – Это иллюстрации Васнецова, – раскрываю я сказку об Иване Царевиче и молодильных яблоках и чувствую, как малышка задерживает дыхание. – Смотри, а это Царевна Лебедь! – на нас смотрит почти Врубелевская женщина в сверкающем белом одеянии. – А это…
Я сама не замечаю, как мы с ней заползаем на кровать и обкладываемся книгами…
Я рассказываю, рассказываю, рассказываю…
О Пушкине и о том, откуда он взял историю про рыбака и рыбку, о легенде про волшебного помощника, которая есть почти у каждого народа. Только у нас это волк, а у кого-то джин. О красавицах, которые были заточены в высоких теремах или в башнях с драконами…
В какой-то момент Лизонька заползает ко мне под бок, и мы принимаемся просто читать…
Выбор пал на “Сказку о Царевне Лягушке”… На том моменте, когда Иван сжигает лягушачью шкурку и Василиса Прекрасная попадает к Кощею, малышка прижимается ко мне, замирает. А я читаю… Поглаживаю ее по волосам и читаю… Чувствую, как она расслабляется, вдруг понимаю, что ее дыхание становится глубоким, опускаю взгляд. Ну, конечно! Уснула! Такая сладкая во сне! Губками шевелит…
Улыбаюсь, еще раз глажу ее по голове, поднимаю взгляд и… Замираю от страха!
В дверях стоит Михаил. И выражение его лица не предвещает ничего хорошего!
Глава 6
Михаил
Очередная!
И откуда они только узнают, где я живу?
Прутся к черту на кулички, свято веря, что станут той самой моей единственной!
Да как же заколебали эти дуры!
Деньги, деньги, деньги… Всем им нужны только деньги!
Все как на подбор, хищницы.
То фотомодель в ультракоротких шортах приперлась мне грядки полоть! Причем с таким маникюром, что легко можно было обойтись без граблей!
Надо, кстати, подать кому-нибудь бизнес-идею! “Маникюр “Вилладж-стайл”! И вам больше не нужен садовый инструмент!”
Потом какая-то растяпа решила, что я тут помираю с голоду, и попробовала у меня тут печку деревенскую растопить.
Чуть не сожгла всех нафиг…
Про всех тех, кто свято верит, что я тут без приличной женщины изголодался, уже молчу.
Хоть в тайгу, блин, переезжай!
Я думал, что в этой деревушке смогу сохранять инкогнито. Как никак уже третий год тут живу. И пока никого не было.
Но вот вам! Пожалуйста!
Огурчики коряво нарезала и давай к дочке моей подкатывать!
Вот же ж зараза! Хитрая! Знает самое слабое место! Надо отдать ей должное, если бы не ее коллеги по цеху, то я бы, может, и дал слабину. Хорошенькая, не вульгарная, никаких тебе накачанных губ или метровых ногтей. Даже простой косметики нет. Уж это я вижу за версту. Приехала и с дороги умылась!
Вышла, румяная! То ли от стеснения, то ли от прохладной воды. Я даже залюбовался на секунду!
С Лизкой моей болтала… Да так болтала, будто и не видит, что Лиза – особенный ребенок.
И так искренне расстроилась, когда разговор за школу зашел.
Эх, я даже поверил! Обидно, черт!
Шумно вздыхаю, этого хватает, чтобы лохудра городская подняла глаза и меня заметила.
– Инга, – шиплю я, чтобы не дай бог не разбудить Лизу, – позвольте спросить, что вы тут делаете?
– В смысле?
Она не пугается, не возмущается, не теряется… Она абсолютно искренне удивляется.
– Мы читали, – тут же поспешно поясняет. – Лизонька уснула! Вы ее не переложите? Или, может, лучше я на другую кровать уйду… Вы говорили, что в доме есть еще…
– Нет уж, спасибо, – рыкаю шепотом. – Ничего, кроме этой кровати, я вам предложить не могу.
– Вы и так для меня очень много делаете, – улыбается учительница и…
Тихонько отодвигается от дочери.
– Берите.
А я в ступоре.
Не клеится.
Ну в смысле не сходится….
Ну в смысле…
Да черт!
Не так она себя ведет, как должна!
Раз уж она подкатила к моей дочке, то должна начать показывать, что она теперь тут во всем незаменима…
А она…
Спокойно благодарит и устраняется.
Я что, ошибся?
Она что, правда учить детей сюда приехала?
Я уже о ней справки навел.
Была похожа на очередную искательницу сокровищ. Ну то есть моего банковского счета.
Объявилась из ниоткуда, сразу согласилась на самую неинтересную вакансию.
Очень. Очень было похоже, что она сюда ехала за моим кошельком.
Но…
Но ведет она себя как-то не так.
Странно.
Пусть-ка ребята пробьют, что у нее было до этого знаменательного назначения в районо. Вдруг я ошибаюсь? Вдруг действительно идеалистка?
Надо дать ей шанс.
Такая забавная. Спать хочет. Лицо трет.
Она же только сегодня приехала!
Ну конечно, она с ног валиться должна.
А я тут еще на нее и рычу.
Блин.
Миха, тебе ребенка весь вечер развлекали по высшей программе, а ты…
– Инга, спасибо вам за внимание к Лизе, – подхватываю дочь на руки, тихо выхожу из комнаты.
– Михаил! – вдруг окликает меня моя гостья. – Я бы хотела с вами поговорить.
Ну вот!
Рано расслабился.
– О чем? – демонстративно оборачиваюсь, показывая, что у меня на руках дочь.
– Ой, – шепчет. – Простите. Завтра!
И ручкой так смешно машет.
Ну что ж, завтра, так завтра…
.
Инга
Что за дурацкий рингтон!
Ну выключите вы уже этот будильник!
Ну елки-палки, сколько можно на нервы действовать? Ну?
Эй! Але!
Кто записал на телефон крик петуха?!
Подрываюсь на кровати, оглядываюсь…
Вот же ж блин!
Со всего размаху падаю назад на подушку, натягиваю одеяло на голову…
Этот будильник можно выключить только сапогом… Ну или калошей… Чем еще можно в петуха кинуть? Что б не пострадал, но заткнулся?
О-ей…
Тянусь за телефоном…
Пять тридцать семь.
Сволочи!
Все!
Поголовно!
Сажусь на кровати с закрытыми глазами, пытаюсь нащупать ногами тапки.
Ай, блин. Я же их не распаковывала.
Очень мне хочется, чтобы председатель меня все же на служебную квартиру поселил. Потому и вещи у Михаила не раскладываю.
Вздыхаю, медленно плетусь в ванную. Открываю холодную воду…
Не, горячая тоже есть. У этого мужчины здесь все здорово устроено!
Но мне сейчас поможет только холодная.
Умываюсь, плещу немного на грудь, растираю лицо полотенцем.
Ну ладно, раз уж встала, пойду что-нибудь общественно полезное сделаю.
Натягиваю свой сарафан и выползаю на кухню.
Там пока тихо.
На низком столике у входа стоит корзина с яйцами, и я почему-то совершенно уверена, что их можно использовать.
Только вот омлет я не хочу…
А…
А вот еще скисшее молоко на окне. Михаил вчера о нем говорил Лизе. Чтобы уже не пила, что завтра принесут свежее.
Мняф… Простоквашка! Вкусная!
Отливаю в чашку, разбалтываю. Я, наверное, извращенка, но всегда такое любила! А уж из натурального деревенского молока!
Кстати! Простокваша, яйца… А мука тут есть?
О! Отлично!
На завтрак будут оладьи!
Быстро смешиваю пару яиц, остатки кислого молока, полстакана муки… Пока оно все набухает, ищу сковороду и масло.
Они находятся именно там, где и должны быть.
Не, все же хороший мужик этот Михаил. Странный, но хороший. Хозяйственный. На кухне у него все как надо! Все под рукой.
Говорят, что первый блин комом. Но я ж пеку не блины! У меня ола-адушки.
Снимаю с первой сковороды четыре крупных плюшки на тарелку и ставлю ее на подоконник. Остудиться.
Наливаю новое тесто, оборачиваюсь.
Ой. Было ж четыре!
– Лиза! – возмущаюсь не очень громко. – Лиза, не таскай всухомятку, иди чаю налью!
А тесто на сковороде шипит и шкворчит. Надо перевернуть.
Готово.
Я себя чувствую немного неловко от того, что хозяйничаю на чужой кухне. Но вчера мне вроде все показывали.
Сейчас поставлю чайник и…
Ой…
А почему две-то?
– Лиза!
Резко высовываюсь в окно, желая застать проказницу, и утыкаюсь носом в широкую мужскую грудь!
Глава 7
Инга
– Ой! – отшатываюсь назад от неожиданности ситуации и неприятных ощущений.
В нос бьет резкий запах пота и нестиранной одежды…
Отступаю еще на пару шагов, вглядываюсь в незнакомца.
Рыхлый, не сказать, что здоровый, а скорее, толстый мужик.
Одет неопрятно, волосы на голове напоминают стог сена… Поредевший такой стог сена. Лицо одутловатое, опухшее. Вроде черты правильные, но симпатии не вызывают. А глазки предательски бегают, выдавая его намерения.
– Я тут… Я это… – пытается что-то сказать он и косится на тарелку с двумя несчастными оладьями.
Понимает, что его застали на месте преступления, разочарованно причмокивает и вытирает жирные пальцы о давно не стиранную футболку.
– Позвольте, – подхватываю я остатки, думая, не отдать ли их собаке. – А то у меня новая порция сгорит.
Оборачиваюсь к плите и демонстративно спокойно снимаю свежеподжаренные плюшки. Только тарелку на окно уже не ставлю.
Понятия не имею, кто этот мужик!
– А я это… – снова начинает он. – Я к Юричу…
Ну, понятно, что не ко мне! А кто такой Юрич… А! Блин. Михаил. Он же представлялся по имени-отчеству. В деревне ж так принято… Фр…
– Я с утра его не видела, – отвечаю незваному гостю, поворачиваюсь к окну спиной, давая понять, что разговаривать мне некогда, а сама кошусь…
Не стащит ли этот индивид еще что-нибудь.
И тут в кухню входит Лиза.
Сонная, взъерошенная, волосики растрепались, глазки трет. Одета в простую рубаху ниже колена. Бант на косе развязался, и лента висит почти до пояса. Малышка зевает и потягивается, глядя на меня. Да какая ж милота!
– Привет, моя хорошая! – совершенно искренне радуюсь этой чудесной девочке. – Ты выспалась?
Присаживаюсь, распахиваю объятья, и, прежде чем я успеваю вспомнить, что мы с ней знакомы только сутки, Лиза шагает ко мне и обхватывает меня за шею.
Де-евочка! Такая теплая, хрупкая, пахнущая травой и медом! Прижимается ко мне всем тельцем, и я, кажется, даже слышу биение ее сердца.
– Как настроение? – спрашиваю я ее, совершенно забыв о незнакомце в окне, провожу ладонью по ее голове. – Что тебе снилось?
У девочки появляются озорные искорки в глазах, и на губах играет мимолетная улыбка. Кажется, она мне сейчас расскажет про целую жизнь! Или покажет свой собственный мир.
Но…
– Тю-ю-ю, – слышится пренебрежительное от окна. – И шо вы с ней валандаетесь? Она ж того!.. – и этот давно немытый экземпляр пренебрежительно морщится. – Неполноценная! – фыркает он, выражая изгибом губ самую крайнюю форму пренебрежения.
– Да как вы смеете! – вскакиваю я. – Лиза очень смышленый и одаренный ребенок! – прижимаю к себе крошку, которую мне хочется во что бы то ни стало защитить. – А вы!.. А вы!..
– Что я? – возмущается тело в окне. – Я – нормальный! – гордо гаркает подонок в окне. – А она немая!
– Что за чушь вы несете? Лиза разговаривает!
Я закрываю девочку собой и как-то на автомате хватаюсь за ручку сковороды… Руки, наверное, еще помнят, что я вообще-то, оладьи жарю.
– Да ты что, сдурела? – орет этот придурок, но тут же испуганно отступает, глядя куда-то мне за спину.
– Митяй, в чем дело? – слышу со стороны двери тихий, но очень страшный голос.
– Юрич, да я это, – мой вор как-то странно пятится и даже вроде как начинает заикаться. – Я это… Я хотел… – тут он испуганно икает. – Я лучше потом зайду! – и растворяется где-то во дворе.
.
Михаил
Инга оборачивается ко мне, и я не знаю, чего больше в ее глазах: испуга или возмущения.
Грудь вздымается, щеки алые, глаза горят, Лизу мою к себе прижимает.
Самое интересное, дочка тоже к ней жмется, будто к родной…
И мне в самом деле очень хочется знать, что же здесь происходит. Нет, то, что Митяй – придурок, я и так знаю. Что происходит между этой женщиной и моей дочерью?
– Я тут… – Инга беспомощно взмахивает рукой, у нее дрожат губы.
Отчего она так сильно расстроилась? Что ее вывело из себя?
– Я оладьи жарила! – делает вторую попытку объясниться она.
И тут на ее глазах выступают слезы. Самые настоящие слезы.
– Лиза, – она присаживается перед моей дочерью, берет ее за руки, заглядывает ей в лицо. – Лиза, давай вместе плюшки печь? Ты умеешь? Хочешь, я тебя научу?
И…
И моя дочь кивает.
Часто-часто, будто боится, что Инга передумает.
Но эта московская фифа вдруг всхлипывает…
Черт!
Она прижимает к себе Лизку и…
– Инга! – рявкаю, попросту от того, что не знаю, что еще сделать. – Инга, что вы делаете?
– Лиза очень умненькая, и замечательная, и… – произносит та, всхлипывая и растирая детскую спину.
Твою ж мать…
– Инга, я прошу вас….
Подхожу к ним, беру дочь за руку…
И оказываюсь очень близко к Инге. Слишком близко. Она пахнет свежим тестом и молоком. Ее губы дрожат, ее глаза блестят, и я не пойму, кого мне больше хочется обнять, ее или дочку.
А моя девочка стоит около нее, прижавшись, и так на меня смотрит…
Так! Стоп! Это все сюр какой-то! Московская штучка приехала в твой дом только вчера, Миха! Какого черта моя дочь к ней относится, как к родной? И самое главное, с какого перепуга мне вдруг ее успокаивать хочется?
– Послушайте, – набираю полные легкие воздуха, аккуратно беру Ингу за запястье, – Митяй, он местный дурачок! – пытаюсь хоть как-то повлиять на ситуацию. – Он просто идиот! Нес какую-то чушь!
– Точно! Чушь, – в сердцах выкрикивает Инга. – Представляете, он сказал, что Лиза немая! Но она же разговаривает!
– Что? – настал мой черед вздрогнуть. – Что вы сказали?
Инга теряется и смотрит на меня, распахнув свои огромные глазищи…
– Вы сказали, – повторяю чуть ли не по слогам, – что Лиза с вами разговаривает?
Глава 8
Инга
Я стою и попросту хлопаю глазами. У меня совершенно нет слов…
Как?
Что я пропустила?
Что я не понимаю?
Почему тот факт, что его дочь разговаривает, так удивляет Михаила?
Открываю рот, но тут же закрываю. Понимаю, что за сутки девочка сказала мне две фразы и… И какой же я педагог, если я этого не поняла?
Но тут…
– Ты обещала печь оладьи, – тихо просит Лиза, аккуратно взяв меня за руку. – Я хочу…
Снова присаживаюсь перед ней, поправляю растрепанные волосики…
– Давай сначала умоемся и причешемся, а то волосы в тесте – это очень невкусно, – морщусь и фыркаю.
Лиза улыбается, как самый обычный ребенок, кивает мне и убегает вглубь дома, к ванной.
Я встаю и медленно перевожу взгляд на Михаила…
Бледный… Кадык ходит по шее, глаза блестят… Вижу, что зубы сжал так, что желваки на скулах выступили и… Дышит он прерывисто, неровно…
– Я… – пожимаю плечами. – Я не знала… – говорю тихо.
Мне не хочется, чтобы Лиза меня услышала, да и вся обстановка…
– Мне показалось, это обычно. Я не думала… – обхватываю себя за предплечья.
– Она нормальная! – выпаливает Михаил, еле сдерживая дрожь в голосе.
– Я вижу, – киваю поспешно. – Это не РАС.
Он просто крутит головой, стиснув зубы. Набирает воздуха, наверное, чтобы что-то сказать, но тут из ванной прибегает Лизонька.
Она уже натянула свое домашнее платьишко. Держит в руках расческу и смешной бант в горошек.
– О! – восклицаю я. – Какая ты молодец! Сама оделась! А можно я тебя заплету? Я так люблю… У меня есть младшая сестра, я всегда ей косички заплетала…
Болтая, сажусь на стул, Лиза послушно поворачивается ко мне спиной…
– Я… – слышу сдавленный голос Михаила. – Я за молоком к теть Шуре схожу.
И не дожидаясь нашей реакции, попросту выбегает с кухни.
Смотрю ему вслед.
Что сейчас творится в душе у этого мужчины, который так хотел казаться толстокожим и непробиваемым?
Надо будет обязательно с ним поговорить о том, что случилось с Лизой. Мне нужно это знать, чтобы, не дай бог, не затронуть тяжелые воспоминания у девочки.
Ну а пока…
– Так! У нас сковорода остыла! – восклицаю, всплескивая руками.
– Ты хотела Митяя ею огреть! – фыркает Лиза, улыбаясь.
– Нет, а что он на такую хорошую девочку глупости наговаривает? – произношу я подчеркнуто громко, уперев руки в бока, а Лиза вдруг заливисто хохочет.
И я вместе с ней.
Оборачиваю весь утренний разговор в шутку, и мы с ней веселимся, почти взаправду.
– У тебя есть сестра? – на удивление чисто спрашивает Лиза.
– Даже две! – округляю глаза. – И брат! Самый младший! Родители хотели мальчика! – и малышка снова смеется, будто понимая эту шутку.
Мы с ней возимся у плиты, я без умолку тараторю, рассказывая какую-то ерунду из своего детства, а гора плюшек на тарелке растет…
– А потом она сказала, что мне одна судьба – в медучилище! – рассказываю ей байку из своего детства. – Ну после этого я просто обязана была уехать!
Лиза слушает меня, буквально открыв рот, я увлекаюсь и не замечаю, как вдруг на столе рядом со мной появляется трехлитровая банка молока.
– Ой! – подпрыгиваю и чуть не врезаюсь в хозяина дома. – А мы как раз закончили.
– Ну и отлично, – Михаил уже успокоился, но почему-то не смотрит мне в глаза. – Давайте завтракать.
Лиза подхватывает тарелку с оладьями.
– Пап, ты будешь? – протягивает ему. – Я сама жарила.
И тут он все-таки не выдерживает!
.
Михаил
Девочка моя!
Какое же счастье!
И что сделала эта провинциальная вертихвостка?
Как ей удалось всего за сутки исправить то, что натворили ей подобные?
Моя маленькая, моя доченька.
Падаю на колени, прижимаю к себе мою крошку, утыкаюсь носом в ее макушку.
Она разговаривала. Со мной она разговаривала.
Отдельные слова, изредка короткие фразы, но я так давно не слышал, как она смеется!
Я больше трех лет не слышал, как она смеется…
Горло перехватило, и глаза щиплет, но я не стесняюсь. Не знаю почему, я совершенно не стесняюсь этой странной женщины, которая, кажется, на самом деле интересуется моим ребенком больше, чем мной.
Да плевать на все! Она же учительница!
Ну кто в наше время идет в учителя? Да, в Москве им хорошо платят, но тут-то…
Нет, похоже, в ее случае это призвание!
Вот и сейчас, она не выпячивает себя, а напротив, будто желает остаться на вторых ролях. Спокойно расставляет чашки, достает заварку.
