Герцогиня и «конюх»

– Нет, князь Дмитрий Голицын, государь оставил завещание,  – среди глубокой тишины прозвучал громкий возглас князя Ивана Долгорукого.

Это было столь неожиданно, что все замерли, а затем послышались возгласы:

– Какое завещание? Откуда завещание? С чего он в голову взял это?

Собрание членов Верховного тайного совета заволновалось.

Один только князь Дмитрий Голицын оставался спокоен. Зная, что на его стороне значительное большинство голосов, он был готов к каким угодно «выпадам».

– Господа члены Верховного тайного совета! – начал он, окидывая насмешливым взглядом фигуру Ивана Долгорукого.  – Тотчас по кончине в Бозе почивающего императора я в частной беседе со многими вами говорил, что кажется мне подозрительным, почему князья Долгорукие, особливо Алексей, не желали никого впускать в покои умирающего Петра Алексеевича… Теперь я понял, почему это делалось.

– А почему? – рванулся князь Иван Долгорукий.

– А потому, что, видно, очень уж вы о здоровье нашем беспокоились, боялись, как бы мы не заразились, а кроме того, были заняты изготовлением большого чуда для нас всех,  – ответил князь Голицын, после чего низко поклонился собранию и спросил: – Дозволите ли вы, господа, чтобы допрос князьям Долгоруким чинил я?

– А ты кто же? Заплечных дел мастер, чтобы чинить допрос нам? – вспыхнул князь Алексей Долгорукий, вскакивая.

– Эй, попридержите язык, князь Алексей! – крикнул князь Голицын.  – За такие слова ответ тебе держать придется! – Он снова обратился к собранию: – Дозволите ли вы, господа, чтобы в нашем сегодняшнем полном собрании находился и доктор, лечивший покойного государя?

– А это зачем? К чему? – послышались голоса.

– А к тому, что он может многое сказать нам о том завещании, о котором только что упомянул князь Иван Долгорукий.

Собрание выразило согласие, и через несколько секунд в зал был введен немец-доктор.

С достоинством отвесив поклон «верховникам», он скромно сел на стул близ князя Дмитрия Голицына.

– Князь Иван Долгорукий, вы заявили, что после кончины его императорского величества осталось завещание? – спросил последний.

– Да! – твердо ответил Иван Долгорукий.

– Что же в оном завещании говорится? – продолжал допрос Голицын.

– Что императрицей должна быть сестра моя, Екатерина. Такова воля царя,  – вызывающе произнес Иван Долгорукий.

Голицын громко рассмеялся. Большинство верховников в недоумении переглянулись.

– Вот, господа, то чудо, которое князья Долгорукие изготовляли для нас в спальне Петра Алексеевича! – хохоча выкрикнул Голицын.  – Понимаете ли вы теперь, почему они столь важно выступают?

– Ха-ха-ха! Ох-хо-хо!..  – прокатилось по собранию родовитых вельмож.

– А где же это диковинное завещание? – продолжал «пытать» Голицын.

– Его видел и читал и владыка-митрополит, а для того, чтобы оно не пропало, я сберег его. Вот оно! – сказал Долгорукий, открыл деревянную коробку, после чего вынул из нее знаменитый тестамент работы Прокофия Лукича.  – Вот слушайте, что в нем написано! – важно произнес Долгорукий и стал читать содержание «завещания».

По мере того, как он читал «тестамент», веселое настроение членов Верховного тайного совета усиливалось все более и более, так что последнее слово «аминь» было покрыто уже громовым раскатом хохота.

– Ох, уморил! Ох, распотешил! – схватились за животики Голицын и его присные, да и другие не отставали.  – Аминь? Так и сказано в тестаменте: аминь?

Долгорукий стоял, словно бык, оглушенный ударом, и бессмысленно поводил по собранию глазами, налитыми кровью.

– Что это? Чему смеетесь? – хрипло спросил он.

– Ох, князь, ох! Ишь что выдумал! Сочинил да еще «аминь» ввернул! – продолжал издеваться Голицын.  – С сей оказии следовало бы тебя, князь, Аминь-Долгоруким величать! Да Бог уж с тобой, не будем ссориться!.. А только ты скорее эту пакость сожги вот в этой печи…

– И это будет очень умно, потому от этой бумажки заразиться могут многие,  – впервые открыл рот доктор, молчавший до тех пор.

– Как?! – воскликнул Долгорукий.  – Царское завещание вы осмеливаетесь называть пакостью? Это – преступление! Я вас всех призываю в свидетели, что князь Дмитрий Голицын дерзновенно оскорбил священную память государя императора!..

Голицын выпрямился.

– А-а, так ты вот как заговорил, князь Алексей?! – крикнул он.  – Ты же мне грозить удумал? Хорошо же, я выведу вас на чистую воду!.. Когда составлено завещание почившим государем?

– Пять месяцев тому назад, если считать умеешь,  – сверкнул глазами Долгорукий.

– Пять месяцев, говоришь? Тут вот в твоем тестаменте сказано: «Понеже чувствуя себя хворым…» Когда же это пять месяцев тому назад государь хворать изволил? Или не ведомо всем нам, что до страшной болезни он был всегда – по милости Божией – здоровехонек? Что? Замолк? Э, да что тут говорить! Пусть вот лучше господин доктор поведает нам, как и откуда это завещание появилось.

Немец-доктор встал и только что собирался открыть рот, как Алексей Долгорукий, чувствуя, что все пропало, что показания доктора, который, быть может, подглядел, подслушал, могут погубить его в глазах всех верховных вельмож, воскликнул:

– А, вы думаете, что мне так желательно, чтобы царствовала Екатерина Долгорукая? Так вот, нате, смотрите! – И он на кусочки разорвал «завещание».

– Надо бросить в печку!.. Там зараза сгорит!..  – под оглушительный хохот «верховников» закричал немец-доктор.

Его сейчас же с миром и отпустили, «за ненадобностью».

Вскоре после «аминь-долгоруковского действа» высокое собрание перешло к выбору преемника умершему императору.

Голицын сильно волновался, открывая «прения» по этому вопросу. Хотя он и знал, что большинство «верховников» будет поддерживать его, однако он понимал, что и возражений будет немало. Так оно и случилось.

После горячей, продолжительной речи, в которой Голицын яркими красками расписывал прелесть «полегчания» способом ограничения царской власти, вскочил Татищев.

– Не быть сему! Самодержавие должно быть ничем не ограничено! – пылко воскликнул он.

– Стойте, стойте! Да вы наперед решите, кому корону вручить?…  – посыпались голоса.

И вот тут большинством голосов было решено «просить Анну Иоанновну на царство», после чего стали составлять текст ограничительной грамоты.

Волнение «верховников» все усиливалось.

– Князь Дмитрий Голицын, изготовил ли ты «кондиции»?

– Вот они, готовы.

– Читай!

Князь Дмитрий Голицын начал громко читать.

– Первое: «Без согласия Верховного тайного совета не должна выходить замуж».

– Так! Так! Правильно.

– Второе: «Без его же согласия не могу назначать себе преемника».

– Верно!

– «Без согласия и разрешения Совета не начинать войны, не заключать мира; войскам быть под ведением Совета».

– О, это чересчур! – побагровел Татищев.

Князь Дмитрий Голицын невозмутимо продолжал чтение «пунктов» ограничительной грамоты:

– «У шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать; государственные доходы не расходовать».  – Тут вдруг Голицын встал. Он гордо выпрямился и, оглядев всех пылким, горящим взором, закончил: – «А буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской». Согласны на это?

– Согласны! – загремели голоса.

– В таком случае мы пошлем немедля послов к нашей будущей императрице! – возбужденно воскликнул Голицын.

И послы были снаряжены.

XI

Джиолотти и наемный убийца

В Митаве царило полное недоумение. Весть о кончине императора Павла Алексеевича поразила достопочтенных бюргеров, но все они ломали голову над вопросом: кто же теперь царствует или будет царствовать в России. Анна Иоанновна, потрясенная смертью Клюгенау, совсем впала в хандру. Несмотря на ласки Бирона, она бродила как тень по угрюмым залам Кетлеровского замка.

– Что с тобой? – раздраженно спросил ее Бирон.  – Я привез тебе корону, а ты раскисла?

– Где она, где твоя корона? – саркастически воскликнула герцогиня.

– Ты уж и Остерману не веришь?

– А черт его знает!.. Может, он изменил нам!..

Как-то, завтракая с глазу на глаз со своим Бироном, Анна Иоанновна вдруг схватилась за сердце.

– Что с тобой? Тебе худо? – испуганно вскочил фаворит.

– Шаги… шаги… Это – его шаги? Да?… Он идет! идет!

Анна Иоанновна вскочила со стула.

Бирон побледнел:

– Кто он? О ком вы говорите?… Ваше высочество, это плохо, если вы еще до вступления на российский престол сойдете с ума. Тогда мне не миновать каторги…

– Эрнст, милый, я не знаю, что со мной, но чувствую, что меня обволакивает какая-то странная, непостижимая сила! Ах, смотри, он!

– Черт возьми! Кто «он»?! – вскакивая, бешено закричал Бирон.  – Вы решили и меня свести с ума?

– Вы ошибаетесь, дорогой Бирон! Ее величество не сошли с ума. Это – я, великий магистр Джиолотти! – послышалась французская речь знакомого, таинственно чудного голоса.

У Бирона поднялись волосы.

– Джиолотти? – вырвался у него испуганно-радостный крик.

Великолепная, мистически-страшная фигура великого магистра ордена «Фиолетового креста» предстала перед изумленными Анной Иоанновной и ее фаворитом.

– Да, это – я, ваше императорское величество! – склонился пред Анной Иоанновной великий чародей, бывший факир, после чего снял с мизинца кольцо и подал его ей, говоря по-французски.  – Это кольцо герцогини должно быть переменено на кольцо императрицы. О, ваше величество!.. Там, в Венеции, я не переставал думать о вас! Та таинственная сила, которой я обладаю, сделала величайшее чудо: вы стали императрицей всероссийской.

Анна Иоанновна, вся краснея от радости и удовольствия, беспомощно развела руками.

– Все кольца отдать готова я вам,  – воскликнула она,  – за исключением одного: кольца императрицы, потому что я сама не имею его еще! Бирон, налейте скорее вина нашему дорогому гостю.

Джиолотти выпил залпом стакан вина.

И вдруг, лишь только он допил его, смертельная бледность покрыла его лицо. Он вскочил, словно ужаленный, и крикнул:

– Долой, долой все это!

Анна Иоанновна и Бирон тоже вскочили, испуганные.

– Что с вами? – спросил Бирон.

– Скорее в зал! Скорее! – бросился первый в тронный зал Джиолотти.

Анна Иоанновна совсем растерялась.

– А что там, в зале? – спросила она.

– Вы увидите то, что произойдет сейчас,  – нервно воскликнул Джиолотти.

Анна Иоанновна робко, несмело, еле передвигая ноги, вошла в тронный зал старых Кетлеров, где царила тьма, так как темно-малиновые занавески на окнах были спущены и не пропускали ни одного луча света.

– Смотрите, ваше величество! – приказал Джиолотти.

– Куда? Я ничего не вижу.

И вдруг слабый, нежный свет озарил зал.

Бирон забылся до того, что при Джиолотти громко закричал:

– Смотрите, Анна, на трон! На трон смотрите!

Весь трон был ярко освещен. На том месте, где находилась курляндская герцогская корона, теперь сверкала, переливаясь радужными огнями, российская императорская корона.

Волшебное видение продолжалось несколько секунд, потом мало-помалу огни потухли, и зал снова погрузился в тьму.

– Это поразительно! – воскликнул Бирон.  – Но вот что скажите, дорогой синьор Джиолотти: скоро ли явится к ее величеству депутация от членов Верховного совета?

И он зажег восковой спичкой одну из свечей в канделябре.

– Да, да, мне так хотелось бы узнать это! – нервно вырвалось у Анны Иоанновны.

Джиолотти поклонился и промолвил:

– Это вы увидите сейчас, я покажу вам на стене приближение послов, а пока я должен заняться другим: я должен спасти вашу жизнь, Бирон!..

Бирон отшатнулся и воскликнул:

– Как – спасти мою жизнь? Что вы говорите?…

– Да, да, вам угрожает смертельная опасность,  – продолжал великий магистр.  – На вас готовится покушение. О, как дьявольски хитро задумано оно!

Бирон, отличавшийся нахальством, а еще больше – трусостью, схватил великого чародея за руку и крикнул:

– Джиолотти, во имя Бога, вы должны спасти меня! Помните, что моя жизнь нужна России и что императрица Анна Иоанновна щедро наградит вас!

– Да, да! – пылко воскликнула Анна Иоанновна.  – Десятки миллионов будут в вашем распоряжении, если вы спасете жизнь моего верного друга.

У «конюха» промелькнула мысль:

«А что, если он просто запугивает меня для того, чтобы побольше содрать?»

– Кто же собирается посягнуть на мою жизнь? – приободрившись, задал он вопрос Джиолотти.

Великий магистр повернулся к Анне Иоанновне и тихо произнес:

– Человек, который собирался сделаться очень близким для вас существом.

– Что? Кто же он? Неужели?…  – И Анна Иоанновна запнулась, страшась произнести это имя.

– Вы угадали, ваше величество,  – сказал Джиолотти.  – Этот человек – Мориц Саксонский.

– Ах, он негодяй! – загремел Бирон, забывая все правила приличия.  – Но где доказательства? Этот «выскочка» осмеливается посягать на меня, на Бирона! Да знает ли он…

Джиолотти, насмешливо поглядев на фаворита, возразил:

– Ну, какой же он «выскочка», дорогой Бирон! Он – царской крови. Да вы не волнуйтесь: я спасу вас…

Единственная свечка, зажженная Бироном, потухла. Мрак снова окутал зал.

– Умоляю тебя, Создатель Мира, яви нам великое чудо видеть!..  – начал по-латыни сильнейшее заклинание жрецов Изиды Джиолотти.

На стене появились искры. Секунда – и стена осветилась фиолетовым светом. На этом фоне сначала слабо, а потом все сильнее и сильнее стала вырисовываться фигура.

– Мориц! – не выдержав, крикнула Анна.

Перед таинственным «видением» – Морицем Саксонским – стоял, подобострастно склонившись, небольшого роста, худощавый человек. Он держал в руке маленькую восковую фигурку лошади и что-то вкалывал ей в правую ногу.

– Господи, что делает с бедным животным этот негодяй? – воскликнул Бирон.

Видение исчезло.

– С разрешения вашего величества, я попросил бы вас в столовую. После такого напряжения я всегда имею привычку выпить стакан доброго вина,  – уклончиво ответил Джиолотти.

– А вот насчет посольства, дорогой синьор,  – начала было Анна Иоанновна.

Но чародей сухо перебил ее:

– Дайте же мне возможность отдохнуть!

В столовой Джиолотти действительно выпил стакан красного вина. Легкий румянец заиграл на его побледневших щеках. Как ни в чем не бывало, словно то, что он сделал, являлось простым фокусом, великий магистр принялся непринужденно болтать, рассказывая обо всем, что произошло в это время в России, с такими подробностями, словно он был непосредственным очевидцем.

– Откуда вы все это знаете, синьор Джиолотти? – дивилась Анна Иоанновна.

– Да ведь я же все время был здесь, у вас, в России.

– Как так?! – привскочил Бирон.  – Ведь я писал вам в Рим и в Венецию?

– Совершенно верно: вы писали, но не мне, а моему двойнику.

– Какому двойнику?! – прохрипел Бирон.  – Разве есть еще какой-нибудь второй Джиолотти?

– Нет, другого нет…

– Вы… вы издеваетесь надо мной? – крикнул Бирон.

– И не думаю.

– Так какого же черта вы говорите, что я писал вашему двойнику?

– Я и настаиваю на этом,  – спокойно ответил Джиолотти.

Герцогиня глупо хлопала своими маловыразительными глазами. Она ровно ничего не понимала, но только чувствовала, что ее Эрнст сердится.

– Я вас спрашиваю в последний раз: кому я писал письма?…  – встал Бирон.

– Мне!..

– Так как же вы говорите, что вы все время находились в России?

У Бирона на губах проступила пена того дикого, необузданного гнева, который впоследствии заставлял трепетать почти всю Россию.

– У вас очень короткая память, дорогой Бирон! – насмешливо произнес Джиолотти.  – Кажется, я вам уже пояснил, что такое раздвоение личности. Я во всякую минуту могу одновременно находиться в различных местах. Все это время Джиолотти-молекулы были там – и в Риме и в Венеции, но флюид-Джиолотти не покидал вашей необъятной империи.

В дверь столовой кто-то почтительно-робко постучался.

– Войдите! – по-немецки крикнул Бирон.

– Ах, ваше сиятельство, какое несчастье! – воскликнул любимый конюшенный «конюха».

– Что такое? – спросил Бирон.

– Эрнестина, ваша любимая лошадь, бьется, как исступленная…

– Почему? – вспыхнул фаворит.

– Ее подковал мастер… Не знаю, что произошло с ней, но только она хрипит, дрожит…

– Кто подковывал? Франц?

– Нет, ваше сиятельство… Может быть, кто-либо из его помощников.

– Ступай! Я сейчас приду.  – Бирон засуетился и обратился к Джиолотти: – Хотите посмотреть мою конюшню?

Великий магистр, выпрямившись во весь рост, сказал:

– С одним условием, Бирон.

– С каким?…

– Если туда пойдет и ее высочество, а теперь уже ее императорское величество. Она так любит лошадей…

Анна Иоанновна согласилась, и они отправились втроем.

В великолепной конюшне, этом излюбленном детище Бирона, было сухо, чисто, светло. Превосходная лошадь билась в судорогах. Она особенно дрыгала правой ногой.

– Моя мила Эрнестина! Что с тобой, моя прелесть? – произнес Бирон и хотел было подойти к лошади.

Но дорогу ему загородил Джиолотти.

– Оставьте! Ни шагу далее, Бирон! – властно произнес он.

– Это почему же? – вспыхнул фаворит.

– Потому что здесь ваша смерть…

– Где? – вздрогнул и затрясся Бирон.

Джиолотти тихо шепнул ему:

– А видение на стене забыли?

В эту минуту в конюшню вошел старик Франц.

– Какого дьявола ты послал ковать Эрнестину, старый мошенник? – грубо, как настоящий конюх, заорал Бирон.

Старый Франц побледнел не столько от страха, сколько от обиды, и дрожащим голосом сказал:

– Это – мой новый помощник, ваше сиятельство… Он уже подковал не одну лошадь… Я оставался доволен его работой, и так как мне нездоровится, то я и поручил ему Эрнестину.

– Он давно поступил к вам помощником? – спросил Джиолотти.

– Нет, недавно, около двух недель тому назад,  – пробормотал Франц, с испугом глядя на бившуюся лошадь. Он подошел, нежно и ласково посвистывая, к лошади и наклонился над ее правой задней ногой.  – Ну, ну, не надо, моя хорошая Эрнестина!.. Постой… постой! Я посмотрю, что наделал с тобой этот глупый осел…

И тут, прежде чем кто либо успел вымолвить слово или вскрикнуть, произошло нечто страшное: Эрнестина изо всей силы лягнула старого Франца. Ужасный удар пришелся в голову, и последняя вмиг обратилась в бесформенную кровавую массу. Смерть кучера была моментальна.

Анне Иоанновне сделалось дурно, так что Джиолотти должен был поддержать ее, иначе она упала бы.

– Боже мой, что же это такое?…  – воскликнул Бирон.

– Вот что предстояло вам, дорогой Бирон,  – ответил чародей.  – Не правда ли, как хитро было придумано?

– Да объясните все толком!

– Тот человек, который поступил помощником к несчастному Францу,  – не кто иной, как подосланный убийца. Зная вашу безумную любовь к лошадям, ваши враги и решили сыграть на этом.

– Но что же они сделали с моей бедной Эрнестиной?

– Негодяй вспрыснул ей под кожу яд, обладающий свойством вызывать сильнейшие судороги. Часа через полтора лошадь падет, так что вы, Бирон, лучше пристрелите ее, прекратите ее страдания. Ну-с, так план был таков. Ваша любимая лошадь заболевает. Конечно, вы поинтересуетесь посмотреть, что с ней. Она страшно дрыгает правой ногой. Вы заинтересуетесь и, забыв осторожность, наклонитесь. Этого довольно. Бешеным ударом отравленное животное снесет ваш череп с головы, что и случилось с бедным стариком.

– Черт возьми, какие негодяи! – загремел Бирон.  – Эй, вы все, псы и негодяи, оцепить весь замок! Искать повсюду проклятого убийцу!

– Вы спасли жизнь моему верному другу, синьор Джиолотти. Как мне благодарить вас! – воскликнула Анна Иоанновна.

– Да, да, вы спасли мне жизнь! Я никогда не забуду этого,  – горячо произнес и Бирон.

XII

Прибытие послов

Когда вернулись в замок, Анна Иоанновна, несмотря на пережитое волнение, обратилась снова к Джиолотти с просьбой «погадать» о том, когда произойдет долгожданное событие – приезд послов.

– Сегодня – ответил тот.

– Матушки! Да неужели? Вот радость! – чисто по-русски, по-бабьи воскликнула герцогиня.  – А может, не приедут?

– Будьте уверены, ваше высочество, приедут сегодня и очень скоро.

По случаю праздника и прекрасной, мягкой погоды, почти все жители Митавы находились на улицах и площадях. Часть достопочтенных горожан и горожанок разъезжала в собственных «выездах», другие прогуливались пешком.

И вдруг в разгар этого уличного движения появились быстро мчащиеся две повозки, запряженные по шести лошадей каждая. В повозках виднелись важные, надменные фигуры, очевидно, «бояр» (в Митаве всех русских вельмож-сановников все время называли боярами). Обе повозки были окружены верховыми солдатами в блестящей форме.

Митавцы рты разинули и стали гадать, что бы должно означать столь неожиданное появление русских «бояр», солдат – словом, этого диковинного поезда.

– В замок едут! К герцогине! – слышались возгласы в толпе.  – С какими такими вестями?

А кортеж все ближе и ближе подъезжал к старому замку Кетлеров.

С сильно бьющимся сердцем, почти дрожа от волнения, стояла Анна Иоанновна у окна зала. Одета она была в парадное платье и в мантию, подбитую горностаем; на голове сверкала герцогская корона.

Бирон, в парадном мундире обер-камергера, стоял позади Анны Иоанновны. Его лицо подергивалось судорогами волнения и было бледно.

– Они уже въехали, Эрнст! Смотри, смотри! – волновалась герцогиня.

– Я вижу, ваше высочество… Вот первым вылезает из повозки князь Дмитрий Голицын, а вот и его брат… Господи боже!.. и сам Алексей Долгорукий?! Когда же они спелись?…

– Их надо встретить, Эрнст?

– Разумеется. Я встречу их на первых ступенях лестницы. Не волнуйтесь, Анна, вы должны быть невозмутимо покойны и величественны.

Джиолотти, который находился тут же, подошел к Анне Иоанновне и, подав ей маленькую золотую рюмку, сказал:

– Вы очень взволнованы, ваше высочество. Выпейте это – и вы почувствуете себя великолепно.

Анна Иоанновна благодарно взглянула на него и выпила содержимое рюмки.

С низким придворным поклоном встретил «конюх» послов.

– Ее высочество, увидев приближение столь высоких и почетных гостей, поручила мне скорее встретить вас, ваши сиятельства,  – вкрадчиво произнес Бирон.

– А-а, господин обер-камергер Бирон! – громко произнес Дмитрий Голицын.  – Весьма рады видеть вас, а ее высочество благодарим за почетный прием.

Все трое обменялись с тайным другом герцогини рукопожатиями.

– В добром ли здравии изволит пребывать ее высочество? – осведомился князь Алексей Долгорукий.

– По милости всемогущего Бога ее высочество вполне здорова,  – ответил Бирон.

– Прежде чем нам предстать перед ее высочеством, любезный господин Бирон, нам оправиться бы надо,  – произнесли князья Голицыны.

– Прошу вас, ваши сиятельства, следовать за мной! – вновь низко поклонился Бирон.

Он великолепно играл роль робкого, покорливого слуги своей повелительницы. Дерзкий, надменный фаворит сразу стушевался в нем.

Это, по-видимому, произвело отличное впечатление на спесивых вельмож-«верховников», которые в эти смутные дни являлись фактическими хозяевами – правителями России.

«Послам» было отведено помещение старого курляндского герцога, и здесь они могли оправиться после дороги, облачиться в парадные туалеты. Заботливость и предупредительность Бирона простерлись до того, что в охотничьем кабинете был заранее приготовлен стол, уставленный лучшими винами и прихотливыми яствами.

– Не угодно ли, ваши сиятельства, подкрепиться после длинной, утомительной дороги? – предложил Бирон.

Он знал слабость младшего Голицына и Алексея Долгорукого к вину.

– Что ж, можно,  – ответили они.  – Вы – очень обязательный человек, господин Бирон. Мы постараемся отплатить вам за ваше митавское гостеприимство. Ах, если бы вы только знали, с каким делом пожаловали мы сюда!

«О ослы, ослы! Вы мне отплатите! Нет, вы вот поглядите, как я вам отплачу!» – пронеслась в голове Бирона злобно-торжествующая мысль.

Прошло несколько времени.

– Ваше высочество и ваша светлость! – звучно произнес Бирон, распахивая дверь в тронный кеттлеровский зал.  – Имею высокое счастье оповестить вас о прибытии высоких и славных членов Верховного тайного совета: князя Долгорукого и князей Голицыных.

Первым за Бироном стоял Алексей Долгорукий, чуть-чуть позади – оба брата Голицыны. Анна Иоанновна сидела на своем скромном герцогском троне.

– Я более чем рада видеть вас, господа князья!..  – важно произнесла она.

Все трое подошли к «захудалому» трону и, приветствуя герцогиню, поцеловали ее пухлую руку.