Фабрика №22

– И это лучшее решение, Джордж. Я работаю один, сам соберу всю информацию и сам выйду на контакт. Только так. С этой минуты ни один коп без моего ведома не должен знать обо мне ничего. Только ты.

– Так не получится, Брайан. Мне все равно нужны люди. Речь идёт о контроле и взаимодействии.

– Тогда ни одна харя без моего одобрения не войдет в наш круг. Это моё условие.

– Брайан – это невозможно. Ты говоришь о том, чего не знаешь.

– Возможно, если речь идёт о моей жизни и успехе всей операции. Это вы не знаете, как нужно двигаться, что говорить, что делать и как себя вести. Я знаю. Я вырос там. Это мой камень и мне его толкать. Вы должны подстроится, а не я.

Холл нервно постучал карандашом об стол.

– Ты тоже должен понимать, что у нас по этому делу работают только опытные сотрудники, профессионалы, – сказал он.

– Твои профессионалы за шесть лет не смогли завербовать ни одного барабана! Ты думаешь, я доверюсь им? Нет! Я могу полагаться только на самого себя и точка.

– Тогда у меня не останется никаких гарантий, – произнес Холл заерзав на стуле.

– Я твоя гарантия, Джордж. Для себя и для всех. Весь штат по этому делу я должен знать лично. И если мне кто-то не понравится, он идёт на хрен.

– Всё это очень сложно, – закачал головой Холл.

– Ты хочешь поймать крысу или нет? – не выдержал я.

– Ты о чём? – удивился Холл.

– Крысу, что бегает по твоему участку и стучит в синдикат. Сколько спецопераций вы провели за шесть лет? Сколько имен и фамилий узнали? Кто кроме тебя прикрывает их? Я уверен, что они всегда были на шаг впереди. И своего стукача среди ваших они давно кормят. И пока я не буду уверен в твоих людях, никто не должен знать о моём существовании. Никто.

Холл тяжело вздохнул.

– Будь по-твоему, – согласился он. – Насчет крысы ты зря. Я сомневаюсь в этом.

– Четвертое, – произнес я.

– О, Господи, да сколько можно?! – возмутился Джордж.

– Столько, сколько нужно, – ответил я.

– Ну?

– По итогам, с меня снимают все обвинения. Я должен быть абсолютно чист.

– Брайан, я не знаю насколько ты будешь полезен. Я соглашусь на это, но только по факту твоей работы. Здесь не обсуждается. Уголовное преследование для конфидента исключено, но только в рамках успешной борьбы с организованной преступностью.

– Ладно. Следующий твой пакет с проездными документами, я повезу лично.

Холл настороженно произнес:

– Брайан, мне нужно объяснять тебе, что ты не должен серьезно нарушать закон?

– У тебя есть пара дней, чтобы найти хорошую пекарню для моей жены, – ответил я. – Думаю это дело можно поручить твоим копам. После завтра я буду в деле.

Я встал и подошёл к выходу.

– Да, чуть не забыл. Ещё раз протянешь к Сальме свои клешни, я превращусь в плохого парня, что любит тыкать пальцами в глаз.

Холл засмеялся.

– Замётано, – поднял он руки вверх. – Я лишь хотел позлить тебя.

– У тебя почти получилось, – ответил я.

– Ты готов? – спросил Холл, взяв со стола наручники.

– Да. Передай меня своим так, как вы обычно это делаете с парнями из двадцать второго, только не переиграй.

– Никаких проблем, – ответил Холл, щелкнув наручниками передо мной, после чего пихнул меня в открытую дверь с криком:

– Браун! Оформи этого говнососа под подписку и выкинь из нашего участка! И позовите сюда уборщицу, пусть помоет полы и проветрит мой кабинет – этот урод здесь всё пропердел! И я жду квартальный отчёт мать вашу! Шевелитесь!

С легкой ухмылкой я подошёл к Брауну и сел к нему за стол. Тот внимательно меня осмотрел и спросил:

– Откуда ты?

– Из двадцать второго, – ответил я.

– Двадцать второго? Его ещё не сожгли? – спросил он насмешливо.

Браун был низким и мешковатым. Лицо круглое, скулы широкие. Нос его крючком нависал над пухлой верхней губой, а подбородок был мелким и безвольным. Животом Браун упирался в стол образуя вместе ним что-то общее, бесформенное и единоцельное. На макушке у него зияла проплешина, которую он тщательно зачёсывал остатками волос с левого бока.

– Сожгут, как только вы приедете, – ответил я с серьезной миной.

Несколько копов вокруг недовольно покосились в мою сторону.

– А ты дерзкий парень да? – спросил меня Браун. – Все вы крутые, пока вам срок не влепят. Что натворил-то? У старушки кошелёк подрезал?

– Собаками торговал для твоего хот-дога, – сказал я покосившись на бумажный пакет с фаст-фудом у него на столе.

Одному из молодых копов понравилась моя шутка и он рассмеялся, вызвав у Брауна бурю негодования.

– Тебе смешно Джеки?! – обернулся плешивый, зыркнув в его сторону мелкими злыми глазками.

– Кончай Браун, чего ты докопался до него? – спросил его другой коп постарше вороша какие-то бумаги.

– Он сидел в кабинете у начальника на личном допросе, – ответил Браун.

– И что с того? – спросил кто-то позади меня.

– Слишком много чести, – подозрительно посмотрев на меня снизу-вверх, заключил Браун свою мысль.

Тот, что постарше подошёл к столу Брауна и спросил меня:

– В чём обвиняешься?

– В бедности, – ответил я.

– Видишь, он что-то скрывает, – произнес Браун.

– Я просто хочу домой, – ответил я. – Сколько можно трепаться?

– У него нет ни одной татуировки, – продолжал Браун. – А ведет себя как типичный уголовник. О чём ты с Холлом говорил?

– Есть у меня одна тату, специально для тебя, – ответил я Брауну и расстегнул ширинку. – Будешь смотреть?

Молодой коп засмеялся в голос. Брауна здесь явно недолюбливали.

– Заткнись Джеки! – крикнул Браун и запустил в него пепельницей.

Пепельница разлетелась на мелкие осколки сбив компьютерный монитор с его стола.

– Охренел?! – вскочил молодой коп.

В участке Холла творился бардак. Коп постарше жестом подозвал меня к себе, пока Браун препирался со своим коллегой. Я подписал несколько бумаг, и он шлепнул мне печать в пропуск.

– Всё, катись отсюда, – сказал он и я тут же ретировался.

По дороге к дому, я купил цветы. Мне хотелось хоть чем-то порадовать свою женщину. Возможно, когда цветы засохнут в вазе, вместе с ними в каком-нибудь овраге закончит свою жалкую и никчемную жизнь, поганец Брайан Ривз, с пулей в башке.

Я так и не смог поверить, что жизнь подарила мне истинную любовь без всякого подвоха. Так уж случилось, что в поиске проблем находишь решения, а в поиске решений лишь проблемы. Нельзя начинать новую жизнь, по старым лекалам.

Я сам всё просрал. Сам превратил любовь – в каприз, а элитный квартал – в гнилые трущобы. Безумию – покой не ведан. Как и грязным людям – чистая любовь.

Сердце, что долго горит, превращается в пепел.

Я сгорел…

Часть пятая. Лебединое танго.

Я робко постучал в дверь.

Пончик прибежал первым, громко залаял, принялся скрестись лапами с обратной стороны и скулить.

Через несколько секунд я услышал быстрые шаги и дверь открылась:

– Господи, Брайан! – Сальма тут же кинулась мне на шею, придавив собой цветы. – Почему не позвонил?! Я же переживала!

– Всё хорошо. Меня отпустили, пока будут идти разбирательства.

– Я нашла несколько хороших адвокатов, – сказала Сальма снимая с меня куртку. – Мы должны съездить и всё обсудить. Мы всё решим, всё решим! Проходи, проходи скорее!

Пончик прыгал ко мне на руки и безудержно махал хвостом. Я зашел в коридор и повесил куртку на вешалку. Сальма, тем временем, сняла с меня ботинки и убрала их в шкаф.

– Только не сегодня. Я хочу побыть с тобой, не хочу никуда ездить и ничего обсуждать, – ответил я.

– Уверен, что у нас ещё есть время? Я очень беспокоюсь, – сказала Сальма.

– Да, не суетись. Съездим позже.

– Ты голодный? Я поставлю чайник, – сказала Сальма и убежала на кухню.

Я остался в коридоре один и несколько раз глубоко вздохнул. Это был наш запах дома. Великолепный, пряный аромат. Как же я буду скучать по нему…

– Я вчера пролила столько слез, что вечером побежала за бутылкой вина, чтобы хоть как-то прийти в себя! Надеюсь, ты меня не осудишь. А к вину приготовила шарлотку. Правда половины уже нет, но мне активно помогал Пончик!

– Пончик любит сладкое, – сказал я, потрепав его за ухом.

Сальма щебетала и была полна энергии. Она быстро накрыла на стол и села ко мне на колени, запустив свои нежные руки в мои непокорные волосы.

– Я чуть с ума не сошла, Брайан, – произнесла она шепотом смотря мне в глаза. – Как же я привыкла, что ты всегда рядом. Я ночи не спала, только дышала твоей подушкой и ревела. Совсем без тебя расклеилась.

Я отвел глаза. Сердце бешено колотилось, а душа свистела от сквозных, язвенных ран.

– Но мы всех победим, слышишь?! – сказала она резко. – Не смей отчаиваться! Я так просто не сдамся!

Вместо ответа я взял кусок пирога и сунул его в рот медленно прожевывая.

– Ты устал? – вновь спросила она. – Выглядишь совсем неважно…

– Нет, я…Наверное, переживаю просто.

– Нам надо как-то отвлечься, развеяться и отдохнуть. Может посмотрим фильм? – предложила она. – Или поспишь?

– Не хочу спать.

– Холл тебе что-нибудь пообещал? Какую-то помощь?

– Не думаю, что он сможет помочь.

– Почему? Ты видел этого парня? Что он хочет от нас? Денег?

– Не видел. Холл сказал, что у него проблемы со зрением, – ответил я.

Сальма нахмурилась. Она тоже злилась. Со всем своим шёлковым трепетом и резонансной тревогой, моя женщина была готова драться за меня и идти до конца. Сальма всегда насыщалась непоколебимой верой и стойкостью в трудные моменты. Её вечным источником была гармония. Сама природа наградила мою музу непокоренной силой духа, что со всей своей женской слабостью превращалась в праведный гнев и толкала меня на подвиги. Я так и не смог обуздать столь мощные крылья и взлетел слишком высоко, откуда мне ещё не приходилось падать. Моя кровь кипела и испарялась от её неиссякаемой страсти.

– Дерьмо, – вдруг выругалась она. – Надо что-то делать Брайан. Кажется, тебе грозит серьезный срок.

Я улыбнулся.

– Что смешного? – спросила она.

– Ты моя львица, – сказал я поглаживая её щеку.

– Львица рискует потерять короля прайда. И ей это очень не нравится.

– Так себе король, если честно, – ответил я тихо.

– Не смей так говорить больше, – пригрозила она. – Дерьмо случается. Мы должны это пройти. И пройдем. Слышал?

– Да, – согласился я. – Пройдем.

Я встал и убрал грязную тарелку в раковину. Потом включил теплую воду, капнул моющее средство на губку и принялся тщательно её вымывать. Сальма стояла за спиной и недовольно меня разглядывала. Я чувствовал, как её проницательный взгляд скользил по моей спине и выискивал причину моей слабости. Она понимала, что я сдаюсь. Видела, что прячу глаза и ухожу от важного разговора.

– Я готова взять с тебя последнюю плату за свою битую витрину, – бойко сказала она.

– Неужели? – удивился я. – И что на этот раз?

– Сегодня у нас в программе танцы.

Я поставил тарелку в сушилку и выключил воду.

– У тебя есть пара лишних пальцев на ногах? – спросил я.

– В танцах нет ничего сложного, тем более что уроки даёт опытный преподаватель. Занятия проводятся в группе для всех возрастов.

– А медведей туда пускают?

– Брайан, ты справишься.

– Проще купить витрину.

– Это уже не пройдет. Только танцы.

– Жманцы-обниманцы, – острил я.

– Ну же, Брайан, не будь ханжой! Тебе даже понравится! Я уверена!

– Я тоже уверен в своей косолапости.

– Пожалуйста, – приблизилась она и прижалась ко мне всем своим телом. – Ты даже не представляешь, как я хочу забыться и пропасть во времени с тобой от всего этого… Танцы прекрасный способ. Только ты, я и музыка…

Я почувствовал, как она впилась ногтями в мою задницу и крепко сжала её. Потом сдавила мои бедра и стала плавно покачиваться из стороны в сторону. Я поддался ей и зажмурил глаза. Другой рукой она поглаживала мою щеку и водила губами по моей шее… Потом она прикусила мочку моего уха…

– Всё, я хочу на танцы! – взвыл я, задыхаясь от аритмии.

Сальма отстранилась от меня с масленым блеском в глазах.

– Танцы бывают грязными, мистер Ривз, – произнесла она, почесав пальчиком мой подбородок. – Только побрейся, прошу тебя! Зарос как питекантроп! Я собираюсь!

Я неохотно поплелся в ванную. Там я включил свет и увидел свою довольную физиономию в зеркале. Улыбка сразу исчезла с моего лица. Какой же ты мерзавец, Брайан. Уже завтра она потеряет тебя. Завтра, проснется одна, а ты… Ты убиваешь счастье. Ломаешь судьбу и разрушаешь душу. Быть может прав был мой отец? Я приношу только боль и беду…

Я побрился и принял душ. Надел рубашку кораллового цвета и темно-синие штаны. Начистил лакированные туфли и пару раз пшикнул на себя одеколоном.

– Я готова, – услышал я, увидел Сальму и чуть не сошёл с ума.

На ней было черное, обтягивающее платье с открытой спиной и высокими разрезами, пикантно оголяющие широкие бёдра. Красный, кружевной пояс вокруг талии и красные танцевальные босоножки на высоком каблуке. На рукавах и подоле платья так же были красные акценты, в виде бахромы. Волосы её были собраны в пучок и собраны сзади красной бабочкой-заколкой. Я был не в силах оторвать от неё свои бесстыжие глаза. Просто наливался похотью и звериной страстью. Мои ноги стали ватными я тяжело дыша оперся на стену, рассматривая переливающиеся красные бисеринки вокруг её декольте.

– Каблук! – вдруг сказала она и показала пальцем на мою обувь.

– Что? – спросил я.

– Там должен быть высокий каблук. Мы будем танцевать танго. У тебя есть каблук на туфлях?

– Да, кажется есть, – ответил я немного вспотев.

– Отлично, тогда поехали, я вся горю от нетерпения. Мне хочется страсти и безумного веселья!

– Я смотрю ты подготовилась, – произнес я выискивая ключи от машины.

– Ещё бы! Это платье я шила три месяца!

– Оно прекрасно, – улыбнулся я.

– Это я в нём прекрасна. Не забывай о главном: платью всё равно как оно выглядит, а мне нет.

– Поэтому мне хочется побыстрее сорвать его? – спросил я.

– Ты себя ещё сдерживаешь? – кокетливо произнесла Сальма.

Я сделал шаг навстречу желанию.

– Но-но-но! – погрозила Сальма пальчиком. – Побереги свою страсть для танго!

Через несколько минут, я оказался в большом просторном зале, под гирляндой мощного освещения, среди лучей прожектора и разноцветных танцевальных огней. Играла громкая, ритмичная музыка, полная страсти и перемен, что звучала по синусоиде. Я быстро понял, что в танго нет покоя и равновесия. Танцевальный ритм был рваный, дерганый, резкий и всё больше напоминал диктатора. С каждым шагом приходилось подстраиваться под бурную фантазию композитора, в голове которого скрипка возлюбила бандонеон.

Все это дико напоминало мою жизнь. Я неуклюже двигался и наблюдал характерную грацию своей сеньориты, что просто растворилась в томных движениях и пребывала в гармонии.

Сегодня она вновь была моим центром вселенной. В неоновых огнях и музыкальных нотах зарождалась стихия моего прожжённого сердца, что неминуемо превратится в пепел, когда наступит тишина и всё поглотит тьма разлуки.

Я танцевал и боялся остановится. Это было похоже на сказку про красавицу и чудовище, заклятье которого снято до утра. Моя принцесса приближалась ко мне аппетитно вытягивая ногу на каждом шаге. Я таял под её властным взглядом и ждал неизбежной расправы. Под нарастающий музыкальный катарсис, она обвилась рукой вокруг моей шеи и прижалась грудью к моему торсу. Я растворялся по крупицам, боясь пошевелиться. Внезапно и эффектно, она стукнула каблуком об паркет и лихо закинула своё бедро на мою талию. Сальма игриво смотрела на меня и тянула бархатный подол платья средним пальчиком, оголяя рельефную ножку и поднимая мой уровень тестостерона. Когда её бесстыжий пальчик осмелился дойти до самых булочек, я остановил его и прижал, ощутив под своей рукой горячую, упругую и влажную кожу моей богини.

– Это называется ганчо, мистер Ривз, – шепнула она и отдалилась, ловко меня оттолкнув.

Темп нашей игры затих, она всё дальше отдалялась, поигрывая изгибами фигуры и я сладострастно её преследовал. Сальма замедлилась и я в несколько шагов настиг её. Партия вновь ускорялась и росла. В пиковый момент нашей страсти, мы вновь сблизились и она, очертив полукруг прямой ногой вокруг своей оси, повернулась ко мне спиной. Покачивая бёдрами, Сальма занесла свою руку вверх и поглаживала мою голову. В финале нашего танго, она прогнула спину и доверительно упала на мои руки, а я поймал её под талию у самого паркета.

Боже, как же я был счастлив оказаться в эпицентре танцевальной страсти, где приходилось чувствовать свою суженую, вести её твердой рукой, ловить моменты её экспрессии и главное, всегда быть рядом, ведь она в любой момент может упасть мимо твоих рук и навсегда потерять равновесие.

Как жаль, что наше танго было прощальным, а не вечным. В музыке моей жизни тихий, семейный штиль сменился вероломной бурей. Ясное небо и теплое солнце, вновь снесло мятежным порывом ветра и разорвало небеса кавалькадой грома и молний. Я был готов любить вечно свою единственную и неповторимую женщину, но…

Я и есть буря, что затемнила солнце. И мне некого винить, кроме себя. Мою душу словно пожирала лихорадка забвения. Я с головой окунулся в счастье, которого не достоин и теперь растворялся в нём, словно в кислоте.

Танцевальная сказка закончилась, а жизнь продолжалась. Мы съездили домой, переоделись в повседневность, перекусили и решили прогуляться по набережной вдоль озера. Пончик тоже присоединился к нам.

– Я наконец-то разрядилась, – сказала она. – Правда было здорово?

– Мне понравилось, как ни странно. Хотя я тот ещё бегемот.

– Ну не лукавь, ты очень координирован. Тебе осталось только все движения запомнить и можно зажигать танцпол, – смеялась она.

Когда-то вместо озера был песочный карьер. Потом поблизости построили элитный квартал и карьер затопили, превратив его в озеро, что обнесли забором и запустили в него водоплавающих птиц. Среди уток особняком держались лебеди. Часть из них плавали парами. Часть были совсем одиноки. Мне нравилось наблюдать за черным лебедем. Я даже подкармливал его иногда. Вот и сейчас, как-только мы вышли на тропинку, он подплыл ко мне, но был не один. Рядом с ним была белая, хрупкая лебёдушка, что пристроилась под его крыло и нежилась его вниманием.

Мы остановились.

– Какие красивые, – шепнула Сальма.

– Да, – согласился я.

– Как тихо здесь сегодня. Даже людей вокруг нет, – сказала Сальма.

– Прохладно, все по домам сидят, греются, – ответил я.

В этот момент, Пончик дернулся в сторону лебедей и пуская слюну побежал к берегу. Черный лебедь широко расправил крылья, прикрыв ими свою особу и враждебно зашипел. Пончик принялся лаять и скакать вокруг. Я подбежал к своей собаке и нацепил ему поводок. Понч сразу погрустнел, но быстро смирился и поплелся рядом с обиженной мордой.

– Невоспитанный, – произнесла Сальма. – Твоя порода.

– А я-то дурак думал, что он лабрадор.

– Ага, Ривзшнауцер, – сказала Сальма.

– Брайан-терьер, – добавил я.

Мы посмеялись и снова пошли по вытоптанной тропинке.

– Сегодня какой-то особенный день, – вдруг сказала она.

– Почему? – смутился я.

– Не знаю, просто чувствую. Женское сердце не обманешь.

– Это ты сейчас про интуицию или что?

– Нет, я про наши чувства. Посмотри, как хорошо. Всё словно замерло вокруг. Тишина, спокойствие, гармония. Вокруг ни души. Такие моменты запоминаются надолго и становятся коллекцией воспоминаний. Я точно запомню этот день.

– Он ещё не закончился, – буркнул я.

– Да, но как бы там ни было, сегодня свершилось что-то великое. Или свершится.

– Серьезно? – удивился я.

– Конечно. Брайан, я хочу спросить тебя кое о чём важном.

Я напрягся.

– Спрашивай, не медли, – ответил я.

Она остановилась.

– Я не уверена, что ты готов, – произнесла она.

– Тогда я просто промолчу.

– Попробуй только, – ответила она, заискрив глазами.

– Хорошо, спрашивай уже.

Сальма набрала воздуху в грудь и выдохнула:

– Брайан, я хочу детей.

Тогда я и закончился. Что-то щелкнуло во мне и рассеялось. Как будто сердце треснуло пополам. Я смотрел на неё, преисполненную желанием любить, создавать семью, воспитывать детей и быть счастливой рядом со мной и не понимал, за что её испытывает судьба, выставляя перед ней меня.

Меня, человека, что завтра уйдет на войну и вряд ли вернется. Меня, человека, что принес только хаос и раздор в ложе верности и любви. Меня, человека, что вчера бил витрину камнем в надежде не сдохнуть, а сегодня танцует лебединое танго.

Я стал её проклятием. Ложью в абсолютной любви. Темным ангелом в раю. И был вынужден лукавить, проклиная собственную звериную суть:

– И я хочу, – тяжело сглотнув поднявшийся ком в горле, произнес я.

Сальма прижалась ко мне, мы обнялись. Я увидел, как в траве зажегся светлячок. Он перелез через камень и прыгнул на мой ботинок. Я закрыл глаза и прижал Сальму изо всех сил…

– Тише…– услышал я сдавленный шёпот, – Раздавишь.

Я открыл глаза и светлячок исчез. Рядом с моей ногой стоял Пончик и преданно заглядывая мне в глаза, махал хвостом.

– Идём домой, – тихо сказала Сальма, потянув меня за руку. – Я замерзла.

Мы зашли в дом и погасили свет. Пончик остался запертым в коридоре, а в спальне…

Я подошёл к ней и уткнулся носом в её волосы, глубоко и часто дыша. Мне хотелось запомнить их запах навсегда. Я массировал кончиками пальцев её голову и целовал тонкую, нежную шею. Губы Сальмы расслабились и приоткрылись, она стала дышать медленнее и глубже. Я слегка прикоснулся к её губам своими и мягко водил ими из стороны в сторону. Мне хотелось запомнить их форму, их теплоту, их грацию и желанность.

Я слегка поцеловал сначала верхнюю, а потом нижнюю губу. Переместившись чуть ниже чмокнул её подбородок и вновь впился в шею. Сальма закрыла глаза. Я слегка толкнул её на кровать, она мягко приземлилась и улыбнулась. Мы разделись, помогая друг другу. Я лёг на неё сверху и прижал её руки к кровати над головой.

Поводив своим бесстыжим носом около её губ, шеи, плеч, я опустился ниже и целовал её грудь. Руки мои скользили вдоль её тела, поглаживая бедра и талию. Вдоволь нацеловавшись сверху, я перешел вниз, отдав власть ладошкам, что принялись ласкать грудь, пока губы были заняты прекрасным животиком, что судорожно подрагивал от неистового желания.

– Иди ко мне, – прошептала Сальма, плотно сжав мою талию своими бедрами. – Давай, ну же.

И вновь наступило танго. Сначала нежное и плавное. Медленное и все больше проникновенное. В наших головах всё ещё играла музыка страсти. Мои толчки усиливались, как и совместный стон. Давление нарастало вместе с желанием и нарастающим удовольствием. Стон переходил в крик, толчки сливались один в другой, мои движения с каждым разом набирали всё большую амплитуду и порождали огненную бурю между двух любящих тел.

Сальма запрокинула голову и прижалась ко мне изо всех сил, крича от сладкой истомы последнего аккорда. Она держала меня в себе до конца, раздирая мою спину и ягодицы. Мы лежали друг на друге слушая ритмичные сердечные стуки, что так же вошли в резонанс и звучали маршем победы.

Я целовал её.

Долго, протяжно и безотрывно.

Прощай, моя любовь.

Прощай…

Я вышел на улицу и закурил. Стало совсем тихо, холодно и одиноко. Пончик скулил и тёрся мордой об мою ногу. Он тоже чувствовал, что хозяин уходит навсегда.

Я взял карандаш и написал последнее откровение:

«Иногда у мужчины нет выбора. Его нет, когда на кону честь и достоинство. Всё это свято и неприступно, в сердце настоящего мужчины. Я не мог сдаться. Не мог попуститься и предать твою истинную чистоту, что греет и питает меня с первого дня нашей встречи. И теперь я должен уйти…

Я знаю, что ты меня не поймешь и не простишь. Знаю. Но мужчина, что выбирает путь чести – обречен на вечную войну. Пойми, именно это делает меня – мной. Сильный человек, воин, не имеет право на шаг назад. Таков путь и такова суть. Я умру в пучине отчаяния, если поступлюсь. Я осознаю, что стал заложником принципа. Жалкого, человеческого принципа, что руководит мной и делает меня зависимым, одержимым.

Но именно за счет него, в мире живо понятие чести. И если я стану последним человеком на земле, кто готов отдать собственную жизнь ради принципа, значит я и буду последним хранителем чести и достоинства своей семьи, своей женщины, своего выбора.

Ты лучшее что было в моей жизни. Я никогда никого так не любил и не полюблю во веки. Ты моя истина, моя муза, моя гармония.

Меня ждет война. Моя война. Война за право нашей любви, нашего счастья, нашего будущего.