Резервация 2

«Может, так оно и будет, – сквозь боль подумал Маккензи. – Может и я подохну в этом сарае вместе с тобой»

–Было время, когда я думал, что что-то значу, – усмехнулся Гвоздь. – Что смогу своими татухами хоть что-то изменить. Но ближе к концу начинаешь понимать, что ты просто биомусор, который ляжет в землю и о нем забудут. Ты тоже это чувствуешь?

–Мне нужно поспать, – ответил Маккензи. Конечно, с такими болями, он вряд ли уснет, но хотя бы сделает вид, что дремлет, иначе этот херов мудак не заглохнет до самого утра. Будет дрочить на собственную наркоманскую философию, пока не кончит с первыми лучами солнца. Замажет тут все своими выделениями, которые будут стекать по стенам и смердеть. Нет уж, на такое старый коп не подписывался.

–Да, конечно, – Гвоздь уселся в кресло, а Маккензи закрыл глаза. Он снова потел, но на этот раз не от жары, а от боли в суставах, которые ломило так, что, казалось, их выворачивало из плоти вместе с сухожилиями и кусками мяса. Но он терпел, стиснув зубы и сжав кулаки. Здесь, посреди пустыни, нельзя было давать слабину, резервация чувствовала это, чуяла за милю. И разевала свою вонючую пасть.

Ночь перевалила за середину, когда Маккензи, наконец, провалился в липкую, больную дремоту. Ему снилось, как он гонится за Мясником по узким, желтым улочкам, протискиваясь между кирпичных стен, обдирая кожу и втягивая пивной живот. Он тяжело дышал, то и дело придерживаясь рукой за пыльные стены, а мокрое, потное пятно расползалось у него по спине до самой задницы. Мясник был где-то там, впереди, бежал легко, как опытный марафонец, и только его спина то и дело ускользала от взгляда Маккензи за очередным поворотом. Маккензи тянулся к ней рукой, но не мог ухватиться, не мог достать. И вдруг, его согнуло пополам от боли, бросило на песок и он сблевал кровавой жижей. Со стоном он утер кровавый рот и попытался отдышаться, а Мясник засмеялся где-то там, наверху, на крыше полуразвалившегося строения. И, когда Маккензи посмотрел на него, то увидел, что Мясник держал в объятиях его жену. С улыбкой, похожей на оскал, Мясник держал у тонкой шеи Норы лезвие ножа. Маккензи в ужасе попытался закричать, выпростав руку вперёд, и в этот момент Мясник толкнул его жену с крыши. Она полетела вниз, но падала совсем недолго – шлепнулась на землю с глухим ударом.

–Господи! – Маккензи дернулся во сне и открыл глаза, уставившись на храпящего в темноте Гвоздя. За стенами брезжил рассвет, а буря, кажется, начинала утихать.

«Мы все еще здесь», – вспомнилось ему и он поднялся на больных ногах. Оперся о стол и сделал несколько шагов, прежде, чем в дверь постучали.

–Гвоздь?! Рыжий?! Хватит дрыхнуть!

Это были они – бритоголовая шайка из песчаного квартала. Стояли сейчас по ту сторону картонной двери, готовые достать ножи и резать жирную легавую плоть. А они все проспали, как два придурочных мудака.

Гвоздь в испуге открыл глаза и уставился на Маккензи, а тот еле стоял на распухших ногах, опершись рукой о захламлённый стол, и пытался вытянуть револьвер из кобуры.

–Напились, что ли вчера? – предположил кто-то и в дверь с силой пнули ногой. – Гвоздь!? Алё, блядь!

Гвоздь хотел было встать с кресла, но Маккензи помотал головой и приставил дуло пистолета к губам. Он кивнул на размазанную кровь на полу. На что они рассчитывали, попавшись в этот капкан? Сейчас эти молодчики начнут выламывать двери и Маккензи придется стрелять. Палить из глока так, как сможет, держась за стол скользкой ладонью, почти наугад, сквозь заливающий глаза лихорадочный пот. Скольких он успеет убить, прежде чем его свалят на пол удары ножей? Он надеялся, что многих.

–Не нравится мне это, – сказал голос за дверью и Маккензи узнал того лысого амбала, который обещал ему тёпленькое место на фонарном столбе. – Посмотри, че там в окне.

Маккензи бросил взгляд на заколоченное фанерой окно. Одного хорошего удара хватило бы, чтобы выбить все, что было там наколочено. Утерев пот, Маккензи направил дуло в сторону окна. Мгновение стояла мёртвая тишина, а потом по фанере ударили так, что она с хрустом проломилась, впустив в дом солнечный свет. От второго удара треснувшая фанера сломалась надвое и один кусок отлетел прямиком к ногам Маккензи. В образовавшийся проем протиснулась лысая голова и Маккензи выстрелил в нее дважды – первая пуля просвистела мимо, а вторая угодила точно в скулу, с хрустом разворотив ее и превратив лицо в кровавое месиво. Кто-то закричал там ,за дверью, и Маккензи выстрелил на крик, надеясь зацепить еще кого-то .

–Сука! – закричал Амбал. Слышно было, как вся бритоголовая шайка бросилась прочь от дома, к своей машине.

Маккензи устало опустился на пол и перевел дух.

–Блядь, ну только не сейчас, – прошипел он сквозь зубы. Но подагра только улыбнулась в ответ. Именно сейчас, как бы говорила она. Самое время нам с тобой заняться сексом, старый ты мудила.

–Гвоздь?! – послышался визг Амбала. – Тебе пиздец, если ты еще живой, сукин ты сын! Лучше бы тебе там быть дохлым!

А Гвоздь все сидел в своем кресле – испуганный, парализованный – и смотрел то на Маккензи, то на входную дверь, то на кровавую  голову, свисавшую из окна. Маккензи на миг показалось, что хозяин этой халупы спятил. Но это было не так. Гвоздь Лоу  лихорадочно соображал, как спасти свою шкуру. Наверное, он даже представлял, как выбегает из дома с поднятыми руками и головорезы его прощают. Вот только смелости у этого Гвоздя хватило на то, чтобы поджав хвост сползти с кресла и забиться под стол, поближе к пустым бутылкам из-под пива.

–У них есть огнестрел? – тяжело дыша, спросил Маккензи.

–Н-н-е видел, – заикаясь, пролепетал из-под стола Гвоздь.

Со сторону улицы послышался свист и в следующий миг о стену дома разбилось что-то стеклянное, а потом затрещал, зашипел огонь, расползаясь по выплеснувшейся из бутылки жидкости.

–Черт! – Маккензи, шатаясь, поднялся с колен. Он увидел языки пламени, облизывающие дверные щели и подошел к выломанному окну. Вытолкнул мертвого бритоголового наружу и осторожно выглянул на улицу – увидел потрепанный Кадиллак, и прятавшихся за ним людей.

–Пиздец тебе! – закричал амбал из-за машины, – сгоришь нахуй вместе с этим ебаным лега…

Маккензи выстрелил по Кадиллаку – с хлопком выбил боковое стекло и в ответ, через минуту, в них полетел очередной коктейль Молотова. Маккензи успел отпрянуть от окна и через секунду в него, с хлопком, ворвалось гудящее пламя. Маккензи отскочил в сторону и свалился на пол, в лужу застывшей крови, а пистолет вылетел из его рук и потерялся где-то в дыму.

–Это пиздец, – послышались причитания Гвоздя. – Это конец, нам конец, мы просто сгорим тут, боже…

В дом, через щели, темными клубами повалил дым. А дверь начала прогорать до черноты…

–На пол, ложись на пол… кхе, блядь… – кашляя, просипел Маккензи и пополз к канистре с водой. Он попытался подняться, уцепившись за ее край и в итоге повалил канистру набок. На пол хлынула теплая вода и Маккензи смочил в ней какое-то тряпье, валявшееся на полу. Бросил Гвоздю.

–Давай, дыши через это! – крикнул он и сам прижал мокрую тряпку к лицу. – Господи…

Внутри уже было мутно от дыма и становилось трудно дышать. Нужно было выбираться из горящей лачуги и Маккензи пополз к окну. Где-то рядом он слышал стоны Гвоздя, но уже ничего не мог поделать – дымная, тяжелая завеса заполнила дом своими ядовитыми клубами, и от нее у Маккензи заслезились глаза. Он пополз наугад, обдирая локти, дыша через мокрую, вонючую тряпку. Внизу все еще можно было дышать, но прослойка чистого воздуха истончалась с каждой секундой, а огонь уже прорывался внутрь – облизывал стены и ветхий потолок, который мог в любой момент обвалиться и похоронить их с Гвоздем в этой чертовой развалине.

–Гвоздь? – из последних сил просипел Маккензи, глотая горький воздух. – Гвоздь, где ты?!

И в это время снаружи раздались хлопки. Одиночные – один, второй, третий – а потом сразу несколько очередей. Горящая дверь вылетела от удара – сорвалась с петель, как огненный шар. И в дом ворвались люди в военной одежде с натянутыми на лица защитными респираторами. Они схватили теряющего сознание Маккензи под руки и потащили к выходу. А он все звал Гвоздя, из последних сил. Угасающим взором смотрел, как чернеет изнутри дом, превращаясь в дымную бездну. Его вытащили наружу и бросили на раскаленный песок, и через несколько минут лачуга Гвоздя сложилась, как карточный домик, взметнув вверх тучи огненных брызг.

–Господи, – прохрипел Маккензи. Он поднялся на четвереньки и его стошнило чем-то черным. – Господи, Боже…

Он свалился на песок и увидел людей в форме хаки, в тугих, высоких берцах, зашнурованных под самое колено. Один из людей посмотрел на него и протянул флягу с водой. Маккензи заметил нашивку на плече у военного – это были Чистые. Все таки они услышали их ночной эфир.

–Идти можешь? – спросил человек в респираторе.

–Да, – кивнул Маккензи. Он приподнялся и выпил воды из фляги. Налил в ладони и умыл лицо.

–Давай, нужно идти, – сказал человек и помог Маккензи подняться. Рядом стояло несколько военных джипов с открытым верхом. Маккензи никогда раньше не видел таких машин – вычурных, грубых – даже в пропагандистском кино советские солдаты всегда ездили на привычных мерседесах. Будь у красных такие автомобили в кино, они бы выглядели настоящими посланниками ада.

Маккензи перевел взгляд на Кадиллак бритоголовых и увидел их самих, лежавших рядом, в лужах крови и дерьма, с прострелянными, изуродованными лицами.

–Твою мать… – он отвернулся и посмотрел на полыхающий дом.

–Гвоздя больше нет, – будто бы услышав мысли Маккензи, ответил ведущий его под руку человек в военной форме. –  Не успели вытащить.

–Блять, он же был там, совсем рядом…

–Потерялся в дыму.

“Ты виноват в этом” – сказал, едущий рядом в инвалидном кресле, Мясник, появившийся из ниоткуда, как дерьмо на подошве башмака.

Но припираться с ним не было ни смысла, ни желания.

–Куда вы меня ведёте? – спросил Пол Маккензи у солдата, идущего рядом.

–Скоро вы все узнаете, лейтенант. Совсем скоро.

6 Эпизод.

У Шпика был грузовой джип с кузовом – стоял в загоне напротив, в здании бывшей станции техобслуживания. Зеленая краска на бортах машины выцвела, а кое-где и вовсе сползла, превратившись в ржавые разводы. В пыльном лобовике зияло несколько дырок от пуль – стреляли очередью, и, кажется, попали – на стекле остались кровавые разводы. Машина, повидавшая резервацию такой, какая она была – без романтики и прикрас.

«У каждого выстрела своя история», – так говорил Гай, когда приходилось отчитываться за выстрелы на службе. И сейчас Мирре захотелось узнать, кто был за рулем и чья это кровь засохла на лобовике. Ей захотелось узнать историю этих выстрелов. Но она не осмелилась задать этих вопросов.

–Забирайтесь, – сказал Шпик и открыл скрипящую дверцу. Внутри было пыльно и пахло костром. Девушки уселись на скрипучее сидение, а Шпик прыгнул за руль, вытянув костлявые ноги. Рядом он поставил ружье – упер прикладом в пол, и сложил руки на рулевом колесе. Посмотрел на Аню, сидевшую рядом. На улице уже слепило солнце и она надела солнцезащитные очки. Шпик шикнул и потянулся к ключу зажигания.

Под зеркальцем, у лобового стекла, висел красный тканевый узелок. Мирра заметила его почти сразу – странная, чуждая вещь в салоне машины, на которой ездил чёрствый бездушный старик.

–Поехали, что ли? – Шпик завел двигатель и дернул ручку скоростей. Джип выкатил из гаража и покатил по хрустящему песку. От вчерашнего урагана не осталось и следа, и только песчаные дюны, может быть, стали чуточку выше.

Вечером, когда буря уже вовсю мела за стенами барака, Шпик приготовил мясной гуляш. Внутри его жилища стояла закопченная буржуйка, с выводом наружу – гудела от жаркого огня. Старик готовил на ней в почерневшем котелке – помешивал мясо длинной деревянной ложкой. Он сказал, что гуляш – это его национальная еда – и положил Мирре и Ане по полной тарелке. Гуляш был горячим и вкусным – таким, какой бывает запеченная картошка в школьном походе. Всего лишь раз – когда ты достаешь ее веткой из костра и надламываешь, а от нее идет пар. Таким был этот гуляш – откровением, лучшей едой за долгие годы – таким, каким больше никогда уже не станет.

–Дурацкая затея, – фыркнул Шпик. Общежития остались позади и за окнами потянулись бесконечные песчаные барханы. – Сделаем крюк, чтобы не столкнуться с Чистыми. Придется переться через пустыню.

–Согласился, значит денег хватит и на пустыню, – холодно ответила Аня. Револьвер она сунула за пояс штанов и сейчас чувствовала, как длинное дуло холодило ей промежность.

–Тут из-за стены всякие миссии катаются, почему не обратились к ним? – спросил Шпик. – Они разыскивают потеряшек и, бывает, находят таких, как твой муж.

Мирра посмотрела на Шпика, но ничего не сказала в ответ. Ей было не по себе с самого утра –  и она не могла понять, почему. Она оглянулась и увидела в кузове своих проводников. Они улыбались ей, широко разинув зубастые пасти. Сидели под палящим солнцем – монстры из подкроватного мира, они ничуть не боялись дневного света. Потому что день этот, как и все вокруг, было ненастоящим – пожелтевшей декорацией, за которой крылся реальный, темный мир, с пылью и крошками от печенья. И с горящими глазами чудовищ.

Машину раскачивало, а от Шпика воняло застарелым потом и грязной одеждой.  В его бороде болтались крошки от хлеба, а сама она напоминала комок рыболовной лески. Как будто Шпик выбрался из кучи грязного белья в душных подземных прачечных, в которых Аня провела долгие годы плена.

–Мы не нарвемся на сопротивление в пустыне? – спросила она у Шпика.

–Сопротивление? – он улыбнулся пожелтевшими зубами – наигранно, по-злому. – Говорят сопротивления давно уже нет.

–Вот как, – Аня кивнула, стиснув зубы. – И кто говорит?

–Да все, – ответил Шпик, неопределённо махнув рукой. – Чистые, например. Строят себе тоталитарный мирок в захваченных кварталах, и не гоняются больше за призраками из Омеги. А почему? Потому что не за кем больше гоняться.

–И что, за все время не видел в пустыне ни одного джинна?

Шпик только пожал плечами. Он все еще улыбался – жёлтой улыбкой и щурился от яркого солнца. Аня посмотрела на него и поняла, что он врет. Оглянулась  – бараков уже не было видно, позади них топорщилось дюнами песчаное покрывало бесплодных земель. Как далеко они зайдут, когда поймут, что выхода нет? Или уже зашли? В любом случае, других вариантов у них не было – она не знала обходной дороги на кладбище поездов. Проводник что-то не договаривал, но возможно, просто не хотел их пугать – чтобы две дамочки из-за стены не запросились обратно.

Аня посмотрела на старика – он не знал, что она вооружена. Она не сказала. Знал лишь, что у  Мирры есть охотничий нож – но был уверен, что схватится за ружье быстрее, чем ему прилетит зазубренным лезвием в живот.

–Боишься сопротивления? – удивленный долгой паузой, спросил Шпик. – Их ведь поддерживал Альянс.

–Альянс, что, божество какое-то? – фыркнула Мирра, вмешавшись в разговор. – На войне все правы. Все зависит от того, на какой ты стороне.

–Мы просто не хотим проблем, – сказала Аня.

–Серьёзно? – усмехнулся старик. – Это резервация, если ты забыла. Проблемы тут на каждом, мать его, шагу. Когда я был ребенком, моего отца зарезали в песчаном квартале. А мать, к тому времени, нахрен скололась и однажды просто не вернулась домой. Ее так и не нашли, да и не искали, конечно. Я многое повидал в этой жизни, и многое изменилось во мне, но неизменным оставалось одно – гребанные проблемы. На протяжении всей жизни в резервации, куда бы ты ни сунулся, что бы ни захотел, перед тобой возникает стена этих ебаных проблем.

Аня знала это, но слушала молча, вбирая слова Шпика, как влагу. В резервации обитали разные люди, но все они были похожи в одном – они поклонялись этой высушенной земле, как богу, которого нельзя отвергнуть. И она была одной из таких – готовой на любые жертвоприношения, лишь бы чудовищный бог проявил к ней милость. Потому что иногда не существует другого бога, кроме рогатого чудовища, восседающего на залитом кровью троне.

–Это ужасно, – сказала Мирра, – ужасно, что люди вынуждены жить в таких условиях. И что мы ничего не можем с этим поделать. Не можем ничего изменить.

–Порой… – ответил Шпик, – две юные девушки из-за стены могут изменить многое для такого старого проводника, как я.

–И что же? – удивилась Мирра.

Но Аня уже знала ответ. Впереди, там, где дорога окончательно растворялась в песчаных барханах, а воздух плавился от жара разъярённого солнца, она увидела несколько грузовых машин и людей с автоматами, снующих возле разрытой ямы. Борты машин были открыты и Аня заметила свисавшие с них посиневшие руки – тонкие, как ветки деревьев. Вооружённые люди стаскивали тела из кузовов, как мешки с картошкой и волоком тащили к яме, оставляя на песке глубокий след.

–Сукин сын! – выдавила она и попыталась выдернуть из-за пояса револьвер, но Шпик ударил ее костлявым кулаком – так сильно, что в глазах потемнело и Аня завалилась на закричавшую Мирру.

–Заткнись! – прорычал старик и выдернул у Ани из-за пояса револьвер, наставив на Мирру. – Замолчи, сука! – Шпик улыбнулся, посмотрев на испуганную женщину. – Хотела что-нибудь изменить? Вот и изменишь, будь уверена, долбанная стерва. Сразу тремя своими дырками будешь менять этот несправедливый мир!

Аня пришла в себя и почувствовала на губах кровь – старик разбил ей нос. Машину трясло и болтало в стороны – старик пытался рулить одной рукой, но дорога исчезла и под колёсами джипа дыбились барханы и спёкшиеся куски песка. Вооруженные люди уже заметили приближение вихляющего автомобиля и нацелили на него автоматы.

–Ты мерзкий ублюдок, – сквозь зубы прошипела Аня, стараясь заслонить собой Мирру. – Продажная старая тварь!

–У тебя слишком поганый язык для европейки, – ответил Шпик.

–Пошел ты нахуй!

–Точно, слишком поганый. За тебя заплатят вдвойне, как за сраный эксклюзив.

Аня посмотрела на Шпика с омерзением – хотела вцепиться ему в бороду, но у него был пистолет нацеленный ей в грудь. Поэтому она выставила вперед подбородок и плюнула старику в лицо.

–Тварь! – он ударил ее ручкой пистолета  – вскользь, туда, куда смог дотянуться – ссадил ей кожу с плеча, и тут же вдарил по тормозам.

–Давайте, выходите, – он мотнул дулом револьвера. – Ну!

Мирра открыла дверцу и увидела вооруженных людей с перемотанными арафатками лицами.

–Крамер! – позвал кто-то старика по имени. – Старый пройдоха. Притащил еще шлюх? Дамы, выходите.

«Господи, – подумала Аня. – Это Омега»

И ее затрясло от страха и безысходности.

Они вышли из джипа и Мирра в ужасе увидела яму, в которую сбрасывались трупы убитых людей. Там внизу, их было много – руки, ноги, косматые головы – костлявый комок из мертвых, окровавленных тел. У Мирры от страха подкосились колени и она чуть было не упала, но кто-то из солдат поддержал ее за локоть – ухватил грубо, оставляя синяки.

 Аня оглянулась на Шпика – старик болтал с одним из солдат сопротивления. Улыбался, сощурившись – поглядывал по сторонам, как нашкодивший пацан. Переминался с ноги на ногу, в ожидании своей порции милости от чудовища, которое возомнило себя богом.

И, вдруг, над их головами что-то грохнуло, раскатилось во все стороны гудящими волнами, так, что заложило уши. Аня подняла глаза и увидела прочертившие небо истребители – они промчались  на сверхзвуковой скорости, оставляя позади себя белый дымный след.

–Альянс! – закричал кто-то из солдат и в следующий миг прогремел взрыв. Земля ушла у Ани из-под ног – девушку отшвырнуло в сторону, на жаркий песок, и в полной тишине она увидела, как вокруг, будто метеоры, падают горящие обломки грузовиков. Она поняла, что кричит, но не слышит собственного крика – ползет прочь по расплавленному песку, а по лицу ее текут горячие слезы вперемешку с кровью. Мир потемнел от дыма, его тяжелые, черные клубы заволокли округу и потянулись ввысь, похожие на воронки торнадо.

– Господи, господи… – запричитала Аня  и попыталась подняться, но поняла, что кто-то крепко держит ее за лодыжку. Сильные, горячие пальцы вцепились в нее мертвой хваткой. Она обернулась и увидела окровавленное лицо Шпика. Он улыбался ей замаранными кровью зубами и что-то говорил, но она не слышала его из-за звона в ушах. Он потянул ее к себе – по расплавленному от жара песку. Поднялся над ней, встав на колени, и показался ей великаном в этом чертовом дыму.  Аня увидела, что у Шпика оторвана левая рука  – по самый локоть – на ее месте болталась окровавленная культя со свисающими венами и сухожилиями. Аня брыкнулась, стараясь выпутаться из крепкого хвата, но Шпик только засмеялся в ответ. Подтащил ее к себе и уселся сверху, здоровой рукой вцепившись в шею.

–Вот и все, маленькая сука, – прошипел Шпик, склонившись над Аней, заливая ее кровавой слюной изо рта.

Аня почувствовала, как сильные пальцы проводника сдавили ей до хруста гортань – казалось, Шпик сломает ей шею. Она схватилась за его руку – но он навалился  всем телом, так, что она не могла даже пошевелиться. И, вдруг, его хватка ослабла – Шпик засипел сквозь зубы и завалился в сторону, выдавливая из пасти бордовые пузыри. Аня увидела Мирру, некрепко стоявшую на ногах. Сумасшедшую madame, изменившуюся с тех пор, как началось их путешествие. Мирра протянула ей руку и Аня ухватилась за нее, поднявшись. Посмотрела на Шпика – он лежал на животе, а из спины у него торчала рукоятка охотничьего ножа.

–Давай, – сказала Мирра, – идем.

Ее лицо было перемазано грязью, но оставалось таким красивым посреди всего этого пиздеца. Как огонь, рядом с которым никогда не бывает темно.

–Да, – кивнула Аня. – Пора убираться отсюда к чертовой матери.

***

Маккензи согнулся на заднем сидении военного джипа, растирая уставшие колени. Ему нужна была мазь, но ее не было, и поэтому он пытался унять ноющую боль массажем. Так делала жена, когда приступы подагры становились невыносимыми – растирала ему суставы, пока он сидел перед ней со спущенными брюками и в расстёгнутой рубашке. Страдающий ожирением коп, не просыхающий неделями, доживший до того, что не мог без бутылки раздеться перед женой – стыдливо прятал брюхо под одеялом. Все это наводило тоску сейчас, когда он находился так далеко от дома. Почему вся глупость и ничтожность человеческих поступков видится только на расстоянии? Почему человек осознает каким был мудаком, только когда ничего уже нельзя изменить?

Маккензи посмотрел в окно – но увидел лишь желтые дома и редких прохожих, слонявшихся по выгоревшим от солнца улицам. А еще вывески магазинов, намалёванные на кусках фанеры, грубо приколоченной к фасадам обветшалых зданий. И больше ничего. Это был мир, который принадлежал Чистым – руины, на которых пытались выживать остатки былой цивилизации. Больше всего на улицах было солдат – как будто здесь, в сердцевине резервации, назревало что-то, по-особенному, ужасное. А водитель военного джипа – усатый дядька в черных очках – со знанием дела рассказывал сидевшему рядом солдату правду жизни.

–Жизнь – дермо, хитрая ловушка, которую расставляют  детям  родители. У будущего папаши стояк, а мамаше хочется палку потверже. Какие уж там гондоны?.. И ребенок, рано или поздно, заебанный этим миром, скажет тебе, скорее всего в порыве злости – я не просил вас меня рожать. У каждого родителя был такой момент, поверь мне, как отцу четверых детей. Каждый из сопляков, в период пубертата, заявит тебе о своих правах и суицидальных мыслях. Как меня все заебало – скажет он тебе. Все это, все вокруг – паутина, и мы барахтаемся в ней с самого рождения, в ожидании чертового паука. До самого конца…

Будто проповедник, чей голос звучал из старого приемника на бортовой панели, он вещал и вещал о подлых законах этого мира, так, что у Маккензи затрещала башка. Все, что существовало вокруг – было чьей-то изощрённой пыткой, и Маккензи готовился к худшему. Гвоздь говорил, что у Чистых были пыточные подвалы, где из людей выбивали признание, а потом стреляли в затылок. За стеной, в Голдтауне, такие истории могли бы сойти за страшилку, но здесь, в резервации – все становилось более, чем реальным. И боль от распухших суставов показалась бы Маккензи ничтожной, в сравнении с тем, что он мог испытать, оказавшись в одном из таких подвалов.

–А ты что скажешь? Как думаешь? – повернулся водитель к Маккензи. Пол увидел в отражении его очков своё опухшее лицо. Как будто посмотрел на свой замученный труп.

–У меня нет детей, – пожав плечами, ответил он. И подумал о том, что не оставит после себя ничего, кроме снимков в пыльном альбоме.

–Вот как, – кивнул сам себе водитель и вернулся к дороге. – Резервация вымирает. Скоро ее не станет совсем, только голые пустоши. Песок заметет здесь все. Можешь завести себе тут бабенку и она родит тебе выводок щенят.