Резервация 2

–Ты ходишь в школу? – спросила она мальчишку.

–Школу? – удивился пацан. – Школы тут больше нет. Когда пришла Омега, они сожгли ее первым делом, вместе с директором, которого заперли в кабинете. Отец мне рассказывал. А сейчас старый еврей  учит писать и читать тех, кто может ему платить. Батя сказал, что мне это не надо. А ты училась в школе, когда она еще тут была?

Аня кивнула. Училась. И после того, как прирезала этого чертового сукиного сына, все равно не перестала туда ходить. А когда возвращалась домой, садилась на диван, где сдох этот ебаный педофил, и подолгу сидела там в тишине. Как-то мать сказала Ане, что в их доме поселилась тоска. Наверное, так оно и было. Ей никогда не хотелось возвращаться в этот, покосившейся без мужских рук, дом. Ни до, ни после убийства, и, как ей думалось тогда, освобождения. Но все познается в сравнении, и вскоре она узнала, что существуют места гораздо хуже, чем тоскливый и пустой дом.

–Кто тут теперь – Чистые или Омега?

–Здесь? – переспросил мальчишка. – Никого. Чистые там, дальше. А Омега где-то там, в пустыне.

–А миротворцы? – спросила Мирра.

–Видел последних месяца три назад, катались тут на броне в своих масках с черепами. Все говорят, они демоны, но я их не боюсь.

–Ты и не должен их бояться, это же миротворцы, они пришли вас защищать, – усмехнулась Мирра.

Парнишка мотнул головой:

–Они никого тут не защищают. Родители говорят, если увидишь демонов – беги со всех ног. Они забирают детей и съедают.

Мирра прыснула со смеху.

–Глупости.Скажи ему, – она посмотрела на Аню. Но та лишь пожала плечами. Ее мать говорила то же самое – увидела миротворца, иди другой дорогой.

–Вот, – сказал мальчуган, – она тоже знает про демонов.

Мирра хмыкнула и свернула налево, во дворы. Они протащились между угрюмыми, пожелтевшими домами, мимо куч какого-то строительного мусора, мимо босоногой детворы, бросавшей складной нож в деревянную мишень, и выехали, наконец, к рынку. Он находился за оградой – проржавевшим забором метра в полтора. Сквозь прутья решетки виднелись лотки торгашей, заваленные разным хламом. А дальше, можно было разглядеть аттракционы – похожие на причудливых насекомых, застывших в янтаре. Американские горки, дыбившиеся над землей, размытое пятно разноцветной карусели. Все это, словно египетские пирамиды, утопало в песке.

Мирра заглушила мотор напротив покосившихся ворот рынка.

–Вам надо поторопиться, – сказал с заднего сидения мальчуган. – Будет буря.

Он открыл дверцу и выпрыгнул из машины. Аня посмотрела на небо и увидела, как оно потемнело на востоке.

«Да, – подумалось ей. – К вечеру будет мести так, что не поздоровится. Нам надо найти проводника и место, где мы сможем переждать непогоду»

–Идем, – сказала она Мирре и открыла дверь.

Они вышли под палящее солнце – две мадам, с обгоревшими плечами и, оглядевшись, двинулись в сторону рынка. Аня сунула тяжелый револьвер за пояс пижамных штанов и теперь придерживала их, чтобы те не свалились с нее окончательно. Она надела темные очки, но подумала, что надо бы прикупить защитные респираторы, если им предстояло путешествие через пустыню. Мирра взяла с собой деньги – все, что у нее были в этой поездке. Она шла по песку, щурясь от яркого солнца и смотрела, как уменьшается ее тень.

«Я как будто таю, как будто истончаюсь в этом мире песка и пыли. Нам нужно торопиться, – подумалось ей. – Мне нужно торопиться. Я оставила детей. Боже, я оставила их там… а сама исчезаю здесь, в этой проклятой резервации»

Они прошли через распахнутые ворота – левая створка была сбита с одной петли, и поскрипывала на ветру. Над входом можно было разглядеть уцелевшую надпись ЛУНА-ПАРК. Что это значило – Мирра не знала. Ей стало любопытно, и она спросила у Ани, но та только повела плечами в ответ.

Сам рынок был небольшим и почти безлюдным. Пара калек терлась у лотка с курительным табаком, а несколько мальчишек глазели на блестящие  охотничьи ножи, разложенные на прилавке. Продавцы, и вовсе, прятались где-то в тени, безмолвно наблюдая за тем, чтобы никто не утащил их товар.

–Где нам его искать? – спросила полушёпотом Мирра, оглядываясь по сторонам. Она чувствовала на себе липкие взгляды обитателей рынка, они, точно оружейные дула, смотрели ей вслед. На улице было душно и одежда липла к спине, но Мирре казалось, что эти взгляды лезут ей под майку. Видят ее насквозь.

– Мне как-то не по себе здесь, – шепнула она Ане. Но Аня сделала вид, что не слышит. Она шла уверенно, подняв подбородок – все эти гады, что прятались в тени своих захламленных лотков, не осмелились бы протянуть к ней даже руку. Она знала это – все эти похотливые взгляды принадлежали трусам, толстым вонючим мужикам, дрочащим в кабинках замызганных туалетов. Стоило лишь достать револьвер, чтобы все они разбежались по углам.

Они подошли к лотку с ножами. Аня увидела в тени под зонтиком развалившегося в шезлонге толстяка в распахнутой цветастой рубахе. Он смотрел на Аню из-под полей соломенной шляпы и жевал зубочистку.

Аня взяла с прилавка тяжелый охотничий нож с зазубренным лезвием, шириной с ладонь, и поглядела на толстяка сквозь темные линзы очков.

–Сколько такой стоит?

–Двести, – откликнулся толстяк, вынув зубочистку изо рта.

–Как насчет трехсот? – спросила Аня.

–Хорошая цена, – толстяк кряхтя приподнялся, опершись на подлокотники. – Но нож стоит двести.

–Сотня сверху за информацию о том, где нам найти проводника.

Толстяк помолчал, а потом встал из кресла – огромная туша со свисающим животом. Он вышел из тени и подошел к лотку – гора складок, воняющих потом. Посмотрел на Аню маленькими свиными глазками.

–И зачем двум дамам из-за стены понадобился проводник?

–Если бы нож стоил сотню, я бы рассказала тебе, – Аня покрутила нож в руках и вернула его на прилавок. – Но он стоит триста, и мне сейчас перехочется его покупать…

–Ладно, – ухмыльнулся толстяк, – не горячись. Вижу ты непростая девчонка, знаешь, чего хочешь. И мамка твоя, стоит, пялится на меня, как будто я ей должен…

Аня посмотрела на Мирру. Та буровила толстяка злобным взглядом.

–Старик живёт тут недалеко, – продолжил толстяк. – Но я бы хотел убедиться…

–Отдай ему деньги, – попросила Аня. Мирра вынула из заднего кармана смятые баксы. Отсчитала и бросила их на прилавок.

Толстяк довольно причмокнул и сгреб купюры пухлыми пальцами. Протянул Ане нож, держа за лезвие.

–Пойдете через парк. Он живет там, в бараках, не пропустите. Спросите Шпика. Там его каждая собака знает. Разумеется, если собаки там все еще остались.

–Он отведет нас? – спросила Аня.

–Шпик единственный, кто все еще занимается этим. А там уже – как попросите. Вот, – толстяк пошарил под прилавком и вытащил грубо сшитый кожаный чехол. – Подарок.

Аня взяла чехол и молча кивнула толстяку в знак благодарности. Сунула в него нож и передала Мирре.

–А теперь идем, – шепнула она. – Скорей.

Они поспешили  к выходу с рынка.

–Что случилось? – Мирра оглянулась – за ними увязались несколько худых парней. Сунув руки в карманы спортивных штанов, шли за ними торопливо и нервно.

– Открывай машину и заводи мотор, – сказала Аня и развернулась на пятках, вытянув из-за пояса тяжелый револьвер. Мирра обернулась – увидела, как преследовавшие их люди, остановились.

–Господи, – она трясущимися руками достала из кармана ключи от машины.

–Ты че, блядь, сука? Обалдела? Знаешь, на кого направляешь свою волыну, дура? – послышался сзади голос и Мирра уткнулась в дверцу машины, судорожно перебирая ключи.

–Еще шаг и я тебе яйца отстрелю, понял?

Мирра открыла машину и скользнула за руль. Воткнула ключ зажигания и завела мотор.

–Кишка тонка, сучка!

–Проверить хочешь?

Мирра посмотрела на Аню – она пятилась, направив револьвер на стоявших неподалеку парней. А те не хотели проверять твердость Аниных слов, топтались на месте, скрипя зубами.

“Может уедешь без нее?” – послышался сзади голос Гая. “Оставишь ее тут, отвечать за все вранье, за всю ту боль, которую она причинила нам”

Мирра посмотрела на заднее сидение. Ее проводники были здесь, сидели на заднем сидении, с горящими глазами.

–Заткнись, – процедила она сквозь зубы.

Аня обошла машину и открыла дверь со стороны пассажирского сидения.

–Валим отсюда, – сказала она и плюхнулась в кресло. Мирра вывернула руль и ударила по газам. Фиат развернуло и он сорвался с места, взвизгнув колесами.

–Господи, – выдохнула Мирра, глядя в зеркало заднего вида. – Кто это был?

–Грабители, – Аня положила револьвер на приборную доску, и откинулась на спинку кресла. Сняла темные очки.– Ты бы поменьше светила деньгами… забыла, где мы?

–Не говори со мной, как с девчонкой! – огрызнулась Мирра.

–Хорошо. Но и ты не забывай, где мы. Одно неверное движение и мы окажемся в полной жопе.

Мирра молча кивнула. Она не забывала ни на миг. Она помнила – где она. Помнила, насколько сильной казалась себе там, за стеной. И как все изменилось, когда они оказались в резервации.

Они обогнули парк развлечений по узкой, почти невидимой дороге, подпертой с одной стороны ржавым забором, а с другой – вереницей брошенных автомашин, превратившихся в занесенный песками хлам. Съехали вниз с холма и оказались зажатыми низкими шлакоблочными бараками, тянущимися по обе стороны за самый горизонт. Снаружи начинало понемногу мести и песчинки застучали по обшивке Фиата. Небо хмурилось, но вокруг все еще было солнечно и светло. Дома в этой части квартала казались брошенными и пустыми – выбитые окна полнились темнотой, как полыньи посреди ледяного озера. На улице не было ни души и Мирра сбавила ход, вглядываясь в окна первых этажей, в надежде увидеть свет. Но окна были безмолвны и темны. Над выбитой дверью одного из бараков виднелась табличка с трафаретной надписью “ОБЩЕЖИТИЕ №6”.

– Рабочий квартал, – пояснила Аня. – Когда Союзные республики существовали, они строили заводы. Много заводов, на которых люди за нищенскую плату стояли по двенадцать часов у станка. Они вытачивали детали, которые после шли на продажу в Европу. У самих жителей Республик не было нихуя, хотя по радио трубили об очередном превышении плана.

–Это странно, – пожала плечами Мирра.

–Да, странно, – кивнула Аня. – Зато понятно, почему люди свернули этой сраной системе башку.

–Ты не могла застать тех событий…

–Нет, – ответила Аня. – Но у таких мест, как резервация, общая память. И если ты родился здесь, ты знаешь. Помнишь это на каком-то сраном генетическом уровне…

«А может людям и не нужна свобода?» – подумалось Мирре. Сейчас, когда она смотрела на резервацию изнутри и видела всего лишь упадок и тлен, ей начинало казаться, что, возможно, тирания и диктат, придавали людской массе хоть какую-то форму, очертания чего-то узнаваемого и человеческого. А теперь, когда грани были стерты, и масса вырвалась на свободу, заливая все вокруг, эти места заполнили хаос и песок. Она хотела сказать об этом Ане, но заметила проблеск света в одном из темных окон. И ударила по тормозам.

–Там! – сказала она, указывая на снова потемневшее окно одного из общежитий. – Там кто-то есть.

–Правда? – Аня удивленно поглядела на Мирру и взяла с приборной доски тяжелый револьвер. – Проверим?

Она вышла из машины и Мирра последовала вслед за ней. Они подошли к облупившейся деревянной двери барака и Аня взялась за железную ручку. Но дверь оказалась запертой изнутри. Она дернула ее сильней и услышала, как с той стороны лязгнул навесной замок.

–Закрыто изнутри, – сказала она Мирре.

–Там точно кто-то есть, – ответила та. – Я видела свет.

–Шпик!? – крикнула Аня. – Нам нужен проводник! Мы хорошо заплатим, слышишь?!

Она снова потрясла железную ручку – бестолку. Но тот, кто прятался внутри, слышал их – смотрел из темноты. Она знала это, чувствовала на себе чей-то взгляд – липкий, как горячие руки похотливого индейца. Она научилась этому еще в детстве – чувствовать такие взгляды.

–Он там, – сказала она Мирре. – Знает, что никуда мы не денемся. Оценивает риски.

Ветер становился сильней – гнал по дороге пыль и песок. Выл в пустующих бараках, и грохотал ржавыми кусками водостоков. Буря набирала обороты и Аня подумала, что им придется переждать ее здесь, в одном из разваливающихся общежитий. Или сесть в машину и уехать прочь, обратно к постам КПП, где их, наверняка, уже ждали.

–Шпик?! – снова попыталась докричаться она. – Нам нужен проводник до кладбища поездов! Мы заплатим, слышишь?!

–Ладно, идем, – сказала Мирра. – Пора убираться отсюда…

И в этот момент замок по ту сторону двери щелкнул и им открыли. Из темноты на них смотрело дуло двуствольного ружья – пялилось пустыми глазницами. А  дальше, окутанный мраком, стоял худой бородатый старик в засаленной майке и вытертых джинсах – его костлявый палец натягивал сразу оба курка. Аня не успела нацелить на него револьвер – держала дулом к земле, и даже не надеялась выстрелить в ответ.

–Нам нужен Шпик, – спокойно произнесла Аня, не спуская со старика глаз. – Нам нужен проводник.

–Я слышал, – ответил сквозь зубы старик. – Как и вся округа, похоже.

Мирра огляделась – улица была пуста, а в бараках все так же темнели выбитые окна.

–Разве тут кто-нибудь есть? – спросила она.

Старик перевел на нее свой стеклянный взгляд.

–Не сомневайся.

–Так вы знаете, где нам найти Шпика? – спросила Аня и старческий взгляд снова вернулся к ней.

–Ну, допустим, Шпик это я. Разве стал бы проводник вязаться с такими дурехами, как вы?

–Мы заплатим…

–Жизнь тоже выкупишь? – оборвал Мирру старик. – А? Сможешь купить мне и себе еще одну жизнь, когда нас разделают, как свиней? Там, куда вы собрались – убивают людей. Режут, а потом едят. С такими, как вы, там нет ни единого шанса.

«Чертов старый хрыч, – подумала Аня, – набивает себе цену…»

Она хотела было ввязаться в его игру и развернуть Мирру обратно к авто, но Мирра  больше не играла в эти игры. Она устала и хотела вернуться домой. К детям. Вместе с Гаем.

–Прошу вас, – сказала Мирра, – я умоляю вас, мой муж пропал в тех местах. Нам нужно попасть туда, нужно помочь ему вернуться к детям и… ко мне… Проводите нас туда и мы заплатим, мы не станем обузой, я обещаю. Помогите нам добраться до этого чертового кладбища поездов…

–С чего ты взяла, что твой муж еще жив? – спросил старик

–Я знаю это. Я знаю, все это не зря…

–Ну, что скажешь, Шпик? – вмешалась Аня. – Есть у тебя сердце?

–Сердце? – переспросил старик, как будто впервые услышал это слово. – У Шпика давно нет сердца. Но я поиздержался и мне нужны деньги. Вы заплатите мне сразу и если помрете в пути, мне не придется жалеть, что связался с такими дурехами.

Он, наконец, опустил ружье и поглядел на чернеющее небо.

–Зайдите, нужно переждать бурю. Она утихнет к утру, тогда и выдвинемся. Поедем на моей машине, ваша… ни к черту не годится…

–Хорошо, – кивнула Аня. – Мы только заберем кое-какие вещи…

–Валяйте.

Они вернулись к машине и Мирра открыла дверь – вытащила из-под сидения упакованные в целлофановый пакет доллары.

–Сколько там? – спросила Аня.

–Около двух тысяч. Все, что было.

–Хорошо, – Аня открыла дверцу со стороны пассажирского кресла и вытащила из бардачка коробку с патронами для револьвера. Взяла купленный на рынке нож – Мирра бросила его к лобовому стеклу и напрочь о нем позабыла. А потом мельком глянула на заднее сидение – индеец был там, с раздутой шеей и выпученными глазами. Смотрел на нее не мигая. И она захлопнула дверь. – Идем.

Мирра вытащила ключи зажигания и заперла машину.

–От этого толку не будет, – подал голос Шпик. – К нашему возвращению от машины останутся рожки да ножки. Если мы, конечно, вернемся…

Все они собирались вернуться, но никто не проронил ни слова. Мирра, вслед за Аней, вошла в убежище Шпика и он, напоследок оглядев пустынную улочку подозрительным взглядом, запер дверь изнутри на тяжелый амбарный замок.

***

–Помоги мне! – сказал Маккензи Гвоздю. Он стоял над окровавленным телом, пытаясь ухватить его за худые ноги. Рыжий, так кажется его звали остальные из банды, оказался костлявым, как рыба. И таким же скользким.

“Хотя и любил пиво,” –  вспомнилось Маккензи, и он перехватился поудобней. Нужно было оттащить тело в мастерскую – на случай, если вдруг друзьям Рыжего вздумается заявиться сюда посреди ночи.

Гвоздь сидел в чертовом кресле-качалке и раскачивался взад-вперед, кусая грязные ногти. Он отрешённо посмотрел на Маккензи и устало поднялся на ноги. Бросил взгляд на размозжённую голову Рыжего.

–У него остались сестренка и безногая мать-инвалид, – сказал Гвоздь. – Рыжий им помогал, как мог.

 -Мне жаль, – ответил Маккензи. – А теперь возьми его за руки, и давай уже оттащим труп в мастерскую.

–Ладно, – вздохнул Гвоздь. Он наклонился и схватил Рыжего за бледные запястья. -Господи… Блядь… такой холодный…

–Давай, не раскисай, – подбодрил Маккензи и они поволокли Рыжего к двери, оставляя кровавую полосу на дощатом полу. В свете раскачивающейся керосинки кровь эта казалась черной. А за стенами бушевала стихия – выла и ломилась в двери, как обезумевшая тварь. И, казалось, не было ничего вокруг, кроме этого домика и этой тусклой керосинки под потолком.

Они затащили труп в темноту мастерской и бросили подальше от входа. Маккензи осмотрел кровавый след на полу:

–Нужно смыть кровь.

–Хочешь встретить этих отморозков прямо здесь? – спросил запыхавшийся Гвоздь.

– Не хочу, но они могут заявиться в любой момент. И если они не увидят всего этого говна на полу, ты сможешь им сказать, что Рыжий просто ушел.

–Думаешь, они поверят, что Рыжий поперся куда-то в такую бурю?

Маккензи пожал плечами:

–В любом случае, это даст нам несколько минут форы. Проживешь чуть дольше.

Гвоздь зло посмотрел на Маккензи и фыркнул, так ничего и не сказав. Вытащил из-под стола пластиковое ведро с тряпкой и пошел к канистре с водой. А потом молча опустился на колени и принялся оттирать кровавый след. Вода пенилась и становилась розовой, как будто на пол пролили шипучее вино. А Гвоздь все тёр и тёр эту кровь, зло раздувая ноздри, и дреды с его головы болтались во все стороны. Вся его беззаботная жизнь катилась к чертям, и он это прекрасно понимал. Не будет больше халявного пива и электричества по часам. Не будет, вообще, ничего и может быть его вовсе пристрелят и свалят к трупам в собственной мастерской, вместе с Рыжим и тушей этого борова-полицейского. Он думал об этом, остервенело оттирая кровь, жалея о том, что пустил этого легавого к себе на порог.

Гвоздю не удалось связаться с Чистыми и это не сулило ничего хорошего. Час назад, в самый разгар бури, Гвоздь достал свой древний радиоприёмник, перемотанный синей изолентой, настроил его на нужную частоту и около часа пытался связаться хоть с кем-то. Но буря за окном рвала все каналы связи и вместо слов в рации гудел белый шум. Гвоздь, как будто молился, стоя на коленях – говорил и говорил что-то в безмолвную пустоту. А бог молчал – быть может просто не хотел отвечать, а может его никогда и не существовало за этой шумящей пеленой. Был просто шум, ширма, за которой не скрывалось даже жалкого фокусника с его шарлатанскими трюками.  И все надежды, все слова и просьбы, просто растворялись в этой пустоте, становясь ничем, частью этой шумящей пустоты.

–Нам нужно уходить, – отлипнув от вымокшей от крови тряпки, признал Гвоздь. – Это ничего не даст.

Маккензи сидел на раскладушке и растирал больные колени, а за окнами бушевал песчаный ураган. Даже если им удастся уйти – в такой буре они собьются с пути и заплутают среди развалин, истратив силы на бессмысленный побег. А если останутся – то сдохнут на фонарном столбе. Это была ловушка, капкан, из которого невозможно было выбраться, не оторвав себе лапу.

–То, что тебе не ответили, не значит, что тебя не услышали, – наконец, ответил Маккензи.

–Ты прям херов философ, – фыркнул Гвоздь. – Даже если и так, не уверен, что Чистым нужна вся эта заваруха. Кто я? Сраный кольщик, которого вдруг понадобилось срочно спасать? Брось, это хуевая затея.

–Почему-то же они возили тебе пиво за твой вклад по уборке мусора. Может, считают тебя не таким уж и бесполезным, а? К тому же ты сказал им про меня,  думаю, их это заинтересует.

–Коп из-за стены? – удивленно спросил Гвоздь. – С чего бы?

– На въезде в песчаный квартал на нашу группу напали, перестреляли всех, кроме меня. Я думаю, Чистые об этом знают и захотят разобраться… если, конечно, сами не к этому не причастны. Что-то происходит в мире, какие-то невидимые для наших глаз процессы. Все это сулит обернуться какой-то грандиозной херней, поэтому – да, коп из-за стены их заинтересует.

–Ты знаешь не больше меня, – подытожил Гвоздь.

–Да, – кивнул Маккензи, растирая колени. – Но Чистые об этом не догадываются.

–Знаешь, я понимаю, чем занимаются Чистые в этих своих  допросных подвалах, – чуть помолчав, сказал Гвоздь. Он поднялся с колен и открыл холодильник. Вытащил пиво и поглядел на Маккензи. – Будешь?

–Хрен с тобой, давай.

Гвоздь достал пару бутылок и проковылял к раскладушке, на которой, завалившись, будто раненый медведь, сидел Маккензи. Они открыли пиво и выпили по глотку.

«Боже, – подумал Маккензи, почувствовав на языке хмельную горечь, – то, что надо сейчас. То, чего так не хватало все эти годы»

–Я знаю, кто такие Чистые, – продолжил Гвоздь. – Они же все выросли на этой крови, они семена, которые заложила партия Советов. Чем эти люди отличаются от тех, из ГБ? Они их наследники, во всем. Какая у них может быть альтернатива, если они выкормыши кровавого режима? Многие называют эти подвалы расстрельными, и я охотно в это верю. Туда уводят группами – по наводке, по доносу, или еще как – пытают, а потом ставят к стенке и пускают пулю в затылок.

–К чему ты клонишь?

–Ты говоришь, что Чистые не догадываются. Не знают, что ты случайный легавый, приехавший в резервацию за двумя беглянками. А это хуже всего, когда Чистые не знают. Потому что они начнут спрашивать. А потом поведут тебя в тот подвал.

–Они не посмеют, – неуверенно возразил Маккензи. – Те, кто отправил меня сюда, сказали, что была договорённость.

Гвоздь допил пиво и швырнул бутылку в угол, к остальным.

–Ты сам-то в это веришь?

–Верить во что-то сейчас, было бы огромной глупостью. Но выбора у меня нет.

–У тебя есть дети? – вдруг спросил Гвоздь.

–Нет. Только жена.

–Угу-угу. И ты весь такой упертый, не так ли?

Маккензи пожал плечами:

–Наверное. Так говорят…

–Наверное, – усмехнулся Гвоздь. – Вот тебе совет, коп. Возвращайся-ка ты домой, к жене. Резервация тебя пережуёт и выплюнет. Куда тебе одному тягаться с ней? Как только буря утихнет, вали нахрен из этого ада, благо, тебе есть куда. Что ты такого натворил в своей легавой жизни, что  возишься теперь в этом дерьме?

У Маккензи чертовски ныли колени и все, что ему сейчас хотелось, это выть. Но вместо этого он осушил бутылку пива и поглядел на Гвоздя раскрасневшимися глазами.

–Поймал Хопвельского Мясника. В своей сраной легавой жизни я сделал только это. Гнал его до самого песчаного квартала… а потом, когда поймал, сломал ему хребет.

–Хопвельский мясник, ну, конечно, – кивнул Гвоздь. – Какой-то больной хрен родом из Резервации, которого пропустила ваша хвалёная система безопасности. Мигрант, услышавший эти заветные слова “Мы впускаем тебя в свой дом и хотим бла-бла…”. Многие головы полетели тогда?

–Да, систему хорошо проредили, – кивнул Маккензи. – Но система не бывает идеальной, в ней всегда найдутся лазейки.

–И ты решил, что сделал для общества все, что мог…

–Я так думал, да. До сегодняшних событий.

–Вот как. Думаешь, тут тоже твоя война? Твой долг?

Маккензи на секунду закрыл глаза и перед ним полыхнуло лицо его жены. Она смотрела на него сурово и осуждающе. И он открыл глаза. Что он думал на самом деле? Была ли это его война, в этих раскаленных песках, так далеко от дома? Или делом всей его жизни была та женщина, которую он так часто оставлял одну, в спешке собираясь на работу и пропадая там сутками?

–Я думаю, мой долг сейчас – вернуть тех двух девушек домой. Что бы они ни натворили, я должен постараться вернуть их домой в целости и сохранности.

–Хорошо, что жена тебя не слышит сейчас, – сказал Гвоздь.

–Да, это точно. Хорошо, что она не слышит.

–Что с ногами?

Маккензи поморщился, но махнул рукой, как будто это ничего не значило:

–Подагра. К утру полегчает.

–Надеюсь, – сказал Гвоздь и достал еще пива из холодильника. Открыл и задумчиво поднес горлышко к губам. – Мне будет этого не хватать, – он глотнул из бутылки и улыбнулся. – Я прожил тут большую часть своей жизни, можешь себе представить? Бил татуировки и был счастлив. Люди уходили и приходили, но Гвоздь Лоу всегда оставался здесь – у моста, в своей мастерской. А теперь мне нужно уходить отсюда. Я думал, что умру в этом доме, если честно.