Лабиринт

Тимур на цыпочках подошёл ближе.

– Ты не понимаешь. Ему там будет лучше. Это не просто учебное заведение. Это – элитка. Конная подготовка, дополнительные предметы, трёхразовое питание, плюс вторые завтраки и полдники. Кормят на убой. А летом походы в горы.

– Но это интернат.

– Не интернат, а пансион.

– В договоре написано: школа-интернат.

– Да какая разница, что там написано! Ты сейчас не об этом должна думать.

Тимуру было девять. Он ещё не знал, что такое пансион. Но отлично помнил, что такое интернат.

– Какая разница? Он всю неделю будет проводить там.

– Он мужчина. И должен воспитываться соответственно, в мужском коллективе. А ты из него делаешь девчонку. Нет, если ты, конечно, хочешь, чтобы он рос тряпкой…

– Я не знаю… Я просто…

– Не делай из мухи слона. Поверь мне, ему так будет лучше. К тому же, скоро в нашей жизни прибавится забот.

Тимура привезли в школу-интернат за два дня до первого сентября и оставили там. Своя комната, диван и игрушки теперь были где-то далеко – за бетонным забором, деревьями и долгой дорогой. Теперь его домом стали большая спальня на двадцать пять коек, три очка в сортире с открытым нараспашку окном и восемь умывальников вряд.

Уже на подъезде к этому месту Тимур всё понял. Это было точно такое же холодное серое заведение, как интернаты, в которых он жил до Марьяны. Он слишком хорошо помнил это ощущение. Территория, огороженная забором. Как и от всех казённых учреждений от него веет каким-то мертвецким холодом, безысходностью и тоской. А сверху чудовищным грибом возвышается чёрная воронка.

Сначала из окна машины Тимур увидел забор, затем почувствовал холод. Он успел подумать: только не сюда! Но Валера притормозил, свернул с основной дороги и припарковался именно у этого здания. Тимур подумал, надолго ли это? Оказалось – на семь лет. Ворота закрылись за его спиной до самого выпуска. И после этих семи лет Тимур вышел уже абсолютно другим человеком.

*

Поначалу Марьяна брала Тимура домой каждые выходные. Потом раз в две-три недели. Со временем это стало происходить всё реже. Особенно после родов. Ещё через полтора года Татьяна перестала его навещать и забирать домой. А потом Тимуру сообщили, что Марьяна отказалась от него.

Это произошло после той ситуации с ребёнком. Ночью Марик сильно плакал, Тимур хотел его успокоить и взял на руки. Вдруг включился свет, влетел Валера и отобрал у Тимура ребёнка.

– Что ты с ним сделал? – вопил Валера – Почему он так плачет?! Ты уронил его?! Отвечай, ты уронил его?!

Тимур стоял на плацу в общем строю. Шёл дождь, но они продолжали стоять. Разъярённый офицер орал что-то про дисциплину, порядок, успеваемость. Старого идиота никто не слушал. Все промокли и хотели поскорее зайти в помещение.

А Тимуру нравился дождь. Зубы сжались от холода. Не то, чтобы он как-то особенно привязался к Марьяне. Но эта новость попахивала предательством. В квартире Марьяны у Тимура полка с книгами – её больше не будет. Клён за окном, он так и останется стоять там, но Тимур не сможет также любоваться им из окна. Он вообще не сможет пойти в тот район. Этот островок жизни – вырезан. Навсегда.

Куда он пойдёт на выходных? Он останется здесь. В квадрате этого забора. С этими людьми. Дома у Марьяны он почувствовал уют. Здесь он почти все время чувствует опасность. Игра в вышибалу. Ты один, а их – шесть. Вас трое, а их – весь класс.

Опасность закончится ночью? Вспомни об этом, когда они перевёрнут твою кровать – вместе с тобой. Когда украдут у тебя ножик или прибьют туфли гвоздями к полу. Когда белые кеды станут чёрными от гуталина. Когда сумка с вещами окажется изорванной и грязной от того, что ею играли в футбол. Их фантазия безгранична. Каждый день что-нибудь новенькое. Чем больнее тебе, тем приятнее им. Пойти жаловаться? Кому? Воспитатели все видят. Эти суки всё знают и отводят взгляд. Да и что толку? Что они могут изменить? Наступит ночь, старшие разойдутся по домам и всё начнётся по новой.

Металлический привкус на губах. Если Тимура сейчас кто-то тронет, он взорвётся.

…а потом стало как-то легче. Стало наплевать. На всё. Абсолютно на всё. Он больше никогда не видел их. Ни Марьяну, ни Валеру, ни малыша Марика, ни своей комнаты, ни игрушек.

*

Сразу видно, что выходной день. Комплекс опустел. Первым делом Тимур направился к Полине. Несколько раз стучался в дверь – тишина. На звонки она не отвечала.

Пошёл к себе. Очень хотелось принять душ, запах костра въелся в волосы. Открыл дверь в номер, прошёл по коридору и замер. Да, ключ в руке… Но Тимур абсолютно не помнил, как воспользовался им. То ли задумался, то ли исчезновение Полины сбило его с толку, но он не заметил, как открыл свою дверь. Точно ли он вставлял ключ в замок или она уже была открыта?

Постучался к Химику. Ну, хоть этот на месте.

– Здоров! Полину не видел?

– Туда пошла. – Химик кивнул в направлении заброшенной части НИИ. Вид у него был помятый. – Чего вы там? Нашли что-нибудь?

– Вроде того. Она одна пошла? Или со своим отмороженным?

– Одна. Стаса я не видел.

– А давно?

– Утром. Часа три назад. Так что там у вас?

– Давай мы с ней вернёмся и все расскажем.

– Лады.

*

Тимур принял душ и оделся в свежее. Заскочил в столовую, набрал бутербродов и пошёл к Полине.

Он представлял, как расскажет о родителях, пусть и то немногое, что узнал от Михал Юрича, как покажет их фотографии. Наверняка у Юрича есть ещё фото или какие-нибудь материалы. Надо их познакомить, надо чтобы Полина тоже услышала всё это.

А главное – сообщить ей о том, что отец уже открыл формулу двадцать лет назад! Показать ей то самое место в тетради, где он зашифровал её.

Тимур заскочил в окно старого корпуса, прошёл по коридору и спустился на нижний этаж. Странно, но в лаборатории Полины не оказалось.

– Полина! – он почувствовал какой-то странный озноб – Поля!

Нет, никого нет. Тишина в пустых коридорах. Куда она могла деться? Может, уехала домой на выходные? Если так, то он пойдёт к Михал Юричу? Сбоку шорох. Что там? Тимур хотел повернуться, но не успел. Удар, звон в висках и серый фон, как помехи на экране телевизора.

*

Я выдохнул и больше не мог вдохнуть. Тонкие кружева чёрного платья. Ты шла вниз по ступенькам. Солнечный свет пробивался сквозь твои волосы, слепил глаза.

Возможно ли влюбиться в человека с первого взгляда? Когда-то я бы ответил, что не знаю. А теперь именно эта первая картинка возникает перед моими глазами.

Ты прошла мимо и улыбнулась мне. А я, наверное, выглядел очень глупо, потому что не мог выдавить из себя ни слова. Кажется, в тот момент я сделал первый вдох. Подари мне один день.

Мы очень быстро и легко подружились. Ты познакомила меня со своими друзьями.

– Приезжай, будет весело – сказала ты. Тогда я впервые почувствовал, что не могу сопротивляться.

По выходным мы собирались в старом парке у пруда, разводили костёр, жарили сосиски, играли на гитаре. Я смотрел в огонь и чувствовал себя счастливым. Иногда ты сидела рядом – и этого было достаточно. Я ни с кем столько не шутил, не смеялся. Настроение поднималось от одной мысли, что снова увижу тебя.

Подари мне один день. Он будет особенным. Белое платье в лучах вечернего солнца. Ты улыбаешься, стоишь рядом, и я чувствую себя абсолютно счастливым.

Я выдохнул и больше не смог вдохнуть. Все, что нам нужно было тогда – поговорить. Все вокруг окрасилось серым. Просто спокойно проговорить обо всем. И мы бы пошли дальше. Мы бы смогли…

*

– А-а-а, наш герой проснулся? Как самочувствие, молодой человек? – Тарасенко встал перед Тимуром и с усмешкой заглянул ему в глаза.

Голова раскалывалась. Острая пульсирующая боль в левом виске. Запястья тесно пережаты. Открыл глаза, резануло светом. Но смотреть надо, видеть – надо! Он сидит в каком-то кресле, наподобие стоматологического. Руки привязаны к подлокотникам верёвками.

– Что? Голова болит? Ну, прости, дорогой, иначе нельзя было. А мы ведь тебя уже заждались. – приговаривал Тарасенко.

Полина сидела напротив Тимура в таком же кресле. Глаза заплаканные, под правой бровью ссадина, на руках верёвки. На столе рядом с ней развороченный рюкзак и тетрадь. Синяя тетрадь с формулой.

– Ты как? – прохрипел он Полине. Кровь на уголках его губ запеклась и липла.

– Нормально она! – рявкнул Тарасенко. Но тут же сменил крик на мурлыкающий голос – Не переживайте, молодой человек.

Он поставил перед Тимуром столик для медицинских инструментов. Сверху положил шахматную доску и начал раскладывать фигуры.

– Мы сейчас с Вами поиграем…

– Ни во что я с тобой играть не буду!

Тарасенко качнул головой, поднял глаза на Тимура.

– Хм… Боюсь, выбор у Вас не велик.

Он открыл металлический чемоданчик и достал шприц. Положил его на столик рядом с шахматной доской.

– Что это?

– Сыворотка. Та самая сыворотка, над которой работает вся наша махина. И ты будешь играть. Иначе – укол.

– Коли! Давай, я готов!

– Да не тебе, рыцарь. Ей! Она разрабатывала, на ней и опробуем.

– Не трогай её, мразь!

– Фу, как грубо – Тарасенко сморщился. – Ну, хорошо, меняем правила. Если ты выиграешь, уколем тебя. Если проиграешь – Полину.

– Ты! – Тимур задёргался.

– Так что… Либо ты соизволишь сыграть со мной, либо я сделаю твоей сестре больно. Решать тебе – Тарасенко говорил тоном абсолютно официальным. Как будто они сидели на утренней планёрке. В одной руке он держал шахматные фигуры, в другой шприц.

Тимур смотрел на него и не мог поверить, что всё это происходит в действительности. Значит, Михал Юрьевич не врал. Конечно, не врал!

– Не удобно играть со связанными руками, знаешь ли.

– Ах да! Твои руки… Что ж, они останутся связанными. Но же мы оба знаем, что в шахматах главное не руки, а – голова. Называй координаты, я буду переставлять фигуры. А для начала… – он взял с доски белую и чёрную пешку, сложил их за спину – в какой руке?

– Развяжи её.

– Сразу же после твоей победы. Выиграешь – развяжу. Уколю тебя и развяжу её. Даю слово. В какой?

Тимур понимал, что это блеф. Но нужно время, чтобы хоть что-то придумать. Он кивнул на левую руку Тарасенко.

– Чёрная. Ну, что ж, я первый.

Тарасенко поставил пешки на доску и сделал ход пешкой.

– А пока мы играем, позволь я расскажу тебе одну…

– Чего тебе надо? Что ты хочешь? – закричала Полина.

– Видишь ли, дорогая моя, все мы здесь сегодня собрались не просто так. Как, вероятно, уже знает этот молодой человек, вы не просто юноша и девушка. Вы – брат и сестра. Родные брат и сестра. Дети молодых учёных этого самого НИИ. Сергея и Виталии Громенковых. Вот этих, – Тарасенко показал на фотографию на столе. – которые погибли при пожаре двадцать лет назад, в этом самом здании. И, скажу больше, в этих самых креслах. А надо мне от вас вполне конкретного: провести ритуал. Ещё раз.

– Какой ещё ритуал?

– …и начнём мы с того, что так любил ваш папаша. С игры в шахматы. Если, конечно, наш гроссмейстер не выберет более скоростной исход событий. Ты ведь не против, умник?

Тимур молча смотрел на него.

– Да, кстати! Тебе будет приятно знать, что эти шахматишки когда-то принадлежали вашему папаньке. Я сохранил их, так сказать, для нашего случая. Можете не сомневаться, сегодня нас с вами ждёт очень интересный вечер. Так или иначе. Быстрее или дольше. Я никуда не спешу. Куда важнее почувствовать момент. «Красота спасёт мир» – говорил классик. А я бы дополнил «красота исполнения спасёт мир». Важна не конечная цель. А то, как ты себя чувствуешь на пути к ней, сам процесс движения. Время быстрых побед прошло. Эта дорожка исхожена вдоль и поперёк. В том, чтобы просто поставить мат, нет особого интереса. Другое дело – процесс. Я ищу хорошую игру. Дольше, опасней, красивее. Чем хуже, тем лучше. Чем сильнее противник, тем интересней. Чем меньше шансов на победу, тем эта победа слаще. Понимаешь? Понимаешь, по глазам вижу.

Тарасенко говорил медленно. Процеживал каждое слово. Он действительно никуда не спешил. Делал именно это – наслаждался процессом. Питался их страхом. Для него время шло в противоположном направлении. Чем хуже Тимуру и Полине, тем лучше ему. Чем больнее им – тем слаще ему.

– Что за бред… – Сказала Полина – Зачем тогда всё это? Зачем это НИИ, зачем «DL-4»?

– Мне плевать на «DL-4», – Ответил Тарасенко. – Я знаю, что эта формула ведёт в тупик. Так же, как и «DL-2». Мы никогда ничего не сделаем. Только не здесь. Не с вами.

– Тогда к чему всё это?

– Сладкая моя. Целью всего этого праздника были вы двое. Потому, что вы – дети своих родителей. А ваши родители были, скажем так, людьми неординарными. Впрочем, Тимур всё это, наверняка уже знает, так? Что тебе рассказал Юрич?

– Вы работали вместе. А потом ты их убил.

– Фу! Убил! Как некрасиво! Это была случайность! Я предложил им лучший вариант развития событий – сотрудничество с теми людьми, которые по достоинству оценят их талант, их возможности. Западные партнёры. Там и Германия была, и Австрия… Но! Они не захотели, предпочли остаться здесь. Глупые патриоты страны, которой они не нужны.

– Ты убил их! И сбежал!

Тарасенко снисходительно улыбнулся отрепетированной улыбкой.

– Ничего не доказано, друг мой. Это была случайность. Трагическая случайность. Эксперимент прошёл неудачно, а дальше, сам понимаешь… жертвы.

– Ты привязал их точно так же, как и нас? Такой был эксперимент? Это ты называешь случайностью?

Тарасенко престал корчить гримасы и подошёл ближе к Полине.

– Ты права. Я привязал их к креслам точно так же, как и вас. Они стояли у самых истоков. Кто, если не они, должны были пройти испытания сыворотки первыми? И ведь сначала всё шло так, как мы ожидали. Их сознание расширилось. Я видел в их зрачках. Я всё это время был рядом, и всё хорошо видел. Но, судя по всему, они были не готовы… То ли несовместимость, то ли доза слишком велика. В любом случае, произошло то, что произошло. Они погибли. Но не все. И я с нетерпением жду в гости одного из своих старых друзей. Он ведь придёт? – с этими слова он наклонился к Тимуру.

– Дверь открой, а то долго придётся ждать.

– Двери то? Двери открою, конечно. В своё время. А пока… начнём, пожалуй. Итак, перед отправлением в мир будущего хочу сказать вам пару слов. Во-первых, передавайте привет предкам. И во-вторых…

– Не боишься, что в этот раз не проканает и тебя раскроют?

– Кто? Боже мой, скажи, кто меня раскроет? Менты? Я тебя умоляю! Более того, открою небольшой секрет: вас убил не я.

– Кто же? – спросила Маша

– А твой любимый. Горячий молодой ревнивец Стас. Не смог пережить повышение своей избранницы, да и к тому же эти слухи про завязавшийся роман с новым сотрудником… Ваша ночная драка. Бедняга… Все видели, как он переживал! Вот и не справился со своими эмоциями.

– Что ты с ним сделал, тварь?!

– Я?! Ничего. А вот что с ним сделала ты, раз ему так крепко снесло башню? Застав двоих любовников врасплох, к тому же, под наркотой, он не удержался и убил их обоих. А потом и себя. Потому, что любил тебя, суку!

– Какая наркота?! Это сыворотка!

– А это второй нюанс, о котором я хотел сказать. Дорогие друзья, никакой сыворотки на самом деле нет. И никогда не было. Ещё тогда, двадцать лет назад, мы пришли к выводу, что ищем то, чего нет. Всё, с чем мы работали – это лишь более и более мощные наркотики, и психотропные средства. Вся эта история про «DL-2», а потом и «DL-4» – фикция. Ваш отец решил прикрыть проект. Но не успел… увы.

– Ты так ни хера и не понял, осёл. – сказал Тимур и сплюнул кровью себе под ноги –Ослом был, ослом и подохнешь.

– Что ты сказал?

– Отец тебя и здесь сделал. А ты, осёл, за двадцать лет так ни хера и не понял.

– А ну, повтори! Повтори ещё раз! – Тарасенко схватил Тимура за волосы, резко развернул к себе и поднёс к его глазу скальпель – Повтори это ещё раз, мразь!

Их глаза оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Тимур улыбнулся. Он не боялся.

– Отец тебя сделал! – медленно проговорил Тимур. Вот сейчас – хорошо. Сейчас он чувствует. Он видит в глазах Тарасенко маленького мальчика. Маленького, обиженного на весь мир ублюдка, который никогда не любил и не будет любить никого, кроме себя. Таких надо лечить в самом начале. Ещё в песочнице, пока они держат в руках пластмассовую лопатку, а не автомат с боевыми патронами или власть над жизнями других людей.

– Формула там, в тетради, – тихо проговорил Тимур. – Готовая формула. Отец разработал её. А потом увёл расчёт в сторону. Знал, что ты, крыса, стоишь за спиной. Он выиграл и эту партию. А ты так ничего и не понял.

Глаза Тарасенко наполнились желтизной. Тимур чувствовал волны ненависти, исходящие от него.

– Сколько лет тетрадь пролежала у тебя? Сколько раз ты перечитывал его расчёты? Сколько раз пытался понять? И кто ты после этого? Иди, посмотри. Шесть страниц до конца. Написана одними чернилами, зачёркнута – другими. Ну!

Тарасенко колебался. Но Тимур был абсолютно спокоен. Знал, что говорит правду. И Тарасенко почувствовал это. Отпустил его, пошёл к тетради.

В этот момент дверь открылась, послышались шаги. Тарасенко замер, положил шприц на стол, потянулся к пистолету. В проходе показался Химик.

– А чё это вы тут?

– Максим! Помоги! Скорее, давай сюда, – затараторил Тарасенко не своим голосом.

– Что случилось?

– Скорее, помоги мне их развязать! Давай, ты Тимура, а я Полину. Пока они не пришли!

– Кто? – Химик никак не мог понять, что происходит.

– Потом объясню! Давай, помоги мне!

– Макс, это он! – закричала Полина. – Это он нас сюда! Не верь ему!

– Не слушай её, – перебил Тарасенко. – Видишь, истерика. Давай, развязывай! Потом объясню.

– Что тут произошло? – продолжал растерянно бормотать Химик и взялся за верёвку на руке Тимура.

– Осторожно! Это он! – прошипел Тимур. – Это он, Макс!

Глухой удар, Химик тряхнул головой и повалился на пол. За его спиной стоял Тарасенко с пистолетом в руке. Выстрела не было, он ударил рукоятью.

– Нет человека, нет проблемы, так? – сказал Тарасенко. – Ну что ж, значит, будет четыре трупа.

Химик лежал на полу без сознания, по его волосам текла кровь.

– Да что ж ты за тварь такая! – закричала Полина.

Тимур молчал, выкручивая руку. Химик не успел развязать верёвку. Но натяжение стало слабее.

Справа мелькнула тень. Из-за стены выскочил Михал Юрич и бросился на Тарасенко. Они сцепились, повалились на стол. На пол посыпались реактивы. Разбилась какая-то колба. Вспышка! Огонь! Рыжеватое пламя быстро охватило лежащий вокруг хлам. Старые ватманы и пачки бумаг вспыхнули, как хворост.

Тимур рывками вытащил левую руку из-под верёвки. Затем освободил правую и грудь. Подбежал к Полине.

– Тимур!

– Дыши спокойно. – Пока он отвязывал её, дым заполнил комнату. – Пригнись и к выходу!

– А ты?

– Вперёд! – он подтолкнул Полину.

Тимур повернулся. Михал Юрич прижал Тарасенко к полу и осыпал его тяжёлыми ударами кулаков. Кажется, он уже и не сопротивлялся.

– Михал Юрич, помочь?

– Выводи их!

Химик лежал рядом, в двух шагах от Тимура. На полу под его головой лужица крови. Дым всё сильнее. Думать некогда. Тимур схватил Химика и потащил к выходу.

Вместе с Полиной они перенесли его метров на десять от здания. Тимур убедился, что Максим дышит и побежал обратно.

За эти секунды дыма значительно прибавилось. Он стелился под потолком и быстро заполнял коридор. Тимур пригнулся, натянул майку на нос и подбежал к лестнице. Здесь дела обстояли хуже. Ступеньки уходили вниз, прямо в густое чёрное облако.

Почему Михал Юрич до сих пор не вышел?! Тимур набрал побольше воздуха и махнул вперёд.

Хлопок, яркая вспышка. Его сбило с ног, толкнуло назад. Рука неудобно подвернулась в плече и с хрустом выгнулась в обратную сторону. Так больно, что он не мог кричать. Не мог даже вдохнуть! Сердце сжалось, а потом резануло дикой болью.

И тут раздался второй взрыв – ещё громче.

*

Воробей скачет по белой полоске подоконника. Недоверчиво озирается по сторонам, но уже не пугается, как раньше и не улетает, едва схватив зёрнышко.

Тимур ещё вчера заметил его. Утром снова рассыпал семечки на углу подоконника и открыл книгу. Не прошло и часа, как крохотные лапки засеменили с той стороны стекла. Тимур проследил за птицей одними глазами, довольно хмыкнул.

В больничной палате пахло спиртом и лекарствами. Он наловчился делать всё одной рукой и уже не обращал внимание на гипс. Повезло ещё, что не положили на растяжки, как соседа с ногой.

К концу недели опухоль на руке начала спадать, но кожа под гипсом теперь невыносимо чесалась. Находчивый Химик достал где-то спицу, обмотал конец синим шерстяным шнурком. Назвал своё изобретение «чесалка универсальная» и торжественно вручил её Тимуру. После этого жить стало легче.

Полина навещала его каждый день. Приносила фрукты, свежую одежду. Один раз приехала со своими родителями. Они оказались очень открытыми людьми, звали Тимура в гости после выписки. И даже привезли ему небольшой телевизор. Теперь Тимур знал весь скорбный список дневных телепередач для домохозяек.

После того, как пожар потушили, в лаборатории были найдены останки одного человека. Не двух, а именно одного. Тело обгорело так сильно, что пришлось проводить экспертизу. Все эти дни они ждали заключения специалистов.

– Это Михаил Юрьевич. – сказала Полина, войдя в палату.

– Да ты что… – Тимур прикусил губу.

Конечно, они предполагали и такой вариант. Если в лаборатории нашли только одно тело, значит… Бесконечное множество вариантов развития событий сводилось к трём основным предположениям. Либо Михал Юрич спасся, но куда-то пропал. Либо второе тело просто не обнаружили. Либо спасся не Михал Юрич и это уже совсем другое дело. И, всё же, они до последнего ждали какого-то чуда…

– Он уже добивал Тарасенко. Я сам видел.

– Видимо, что-то произошло, пока мы выбирались.

– Если бы я сперва помог ему, всё могло быть иначе.

– Не кори себя. Откуда тебе знать, как могло быть.

– Да, я понимаю, после драки кулаками… Но не могу остановить свои мысли.

– Тимур, ты спас нас с Химиком. Если бы не ты, неизвестно, сколько трупов обнаружила бы полиция.

– Михал Юрич говорил, что там, рядом с лабораторией есть дверь в бомбоубежище. Подземный тоннель ведёт к озеру. Наверняка Тарасенко тоже знал об этом тоннеле.

– Думаешь, он сбежал через него?

– Да, вероятно. Или, по крайней мере, отсиделся там, пока всё не утихло. Я хочу сходить туда и всё осмотреть, когда выпишут.

Тимур замолчал. Мысли о том, что он мог поступить иначе, не оставляли его. Ненависть подкатывала к горлу. Ему хотелось снова оказаться там, в подвале и, освободившись, взяться за Тарасенко. Эта крыса перечеркнула жизни родителей, лишила его детства. А теперь ещё и Михал Юрича не стало. Впрочем, если его тело действительно не нашли, значит тут ещё есть над чем поработать…

– Знаешь, в понедельник я хотел только одного – поскорее уехать отсюда.

– А теперь?

– Теперь всё поменялось. Это НИИ, наши родители, Михал Юрич… Я встретил тебя и… Я пытаюсь всё это осознать, но пока не могу. Ещё неделю назад у меня не было абсолютно никого на земле. А теперь…

– Думаю, у нас ещё будет время прочувствовать, что такое брат и сестра.

– Угу…

– Что будем делать с формулой?

– Не знаю… Я в своей то жизни разобраться не могу. А тут средство, которое может повлиять на судьбы других людей… Отец не хотел, чтобы формулу использовали. Наверняка у него были на это причины. Тетрадь сгорела, может оно и к лучшему. И, кстати… – Тимур осёкся и посмотрел на Полину. В её глазах он увидел отражение своих мыслей. – Погоди, тетрадь же сгорела?

Воробей цапнул очередную семечку, коротко пискнул и слетел с окна.

1 – Борис Гребенщиков «Растаманы из глубинки»;

2 – Сергей Калугин «Селёдка»;

3 – УК РФ Статья 228. Незаконные приобретение, хранение, перевозка, изготовление, переработка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, а также незаконные приобретение, хранение, перевозка растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества;