Олег

скачать книгу бесплатно


– Оставайся здесь, – повелел Олег, взял подпояску с мечом, спрыгнул с борта, взбежал на высокий берег и скрылся за кустами. Василиса проводила его взглядом и вздохнула: «Константинополь! Расскажи! Нет! – подумала она. – Никому я ничего не расскажу!»

Она глянула на присевшего рядом Родьку и, шутя, подтолкнула. Родька охнул, нелепо взмахнул руками, будто хотел за что-то ухватиться и упал за борт.

– Ах! – ахнула Василиса.

Она не заметила, что Родька, только присев, сразу и уснул, с открытыми, как показалось Василисе, глазами. Она точно видела, что его глаза были открыты, поэтому и подтолкнула.

Она вскочила, быстрое течение относило Родьку и Василиса по тому, как он махал руками и выпрыгивал из воды, поняла, что он не умеет плавать. Она видела его широко раскрытые глаза и разинутый рот.

Она прыгнула в воду, поймала его за руку и потащила. До берега было недалеко, но течение несло быстро, затягивая под днища кораблей, уже стоявших на приколе. Родька, глотнув воздуха, барахтался, мешал, тогда Василиса ударила его по лбу, ухватила за ворот и увлекла между кораблями, стоявшими носами к берегу на расстоянии пяти локтей друг от друга. Родька хватался за мокрые борта, потом под ногами почувствовал твердое и встал. Василиса поддала ему, он поднял руки и тут его сверху ухватили ратники с кораблей и чуть не разорвали, но вытащили и через мгновение Родька оказался на берегу. Ратники тянули руки и к Василисе, но она, не оглядываясь, выбрела из воды. От изнеможения Родька рухнул на землю, Василиса села рядом. А на кораблях ратники стаскивали с себя одежду и ныряли в воду, гоготали на неловкого Родьку, выходили и обходили корабли, пробовали, крепко ли привязаны ужи, брали поклажу и располагались с едой.

Василисе было неловко находиться среди голых мужчин, она кивнула Родьке и пошла на свой корабль, где могла спрятаться под навесом. Родька увидел это и, опираясь на онемевшие руки, с трудом поднялся.

Василиса пока шла, рубаха на ней высохла и под навесом она спросила:

– Ты совсем не умеешь плавать?

Родька сел рядом, водил мутными глазами и что-то мычал в ответ.

– Спи, что ли! – сказала ему Василиса.

Она не спала ни прошедшим днём, ни подряд две ночи, и не хотелось, и она сидела, понимая, что пока Родька лупает на неё своими глазами, то будет отвлекать от мыслей, оживших в её сознании с того момента, как Олег взял её в поход, и ещё сильнее, когда стал задавать вопросы про Константинополь.

Её константинопольский хозяин Спиридон был вхож к царям. Она его помнила так же ясно, как сейчас видит Родьку и никогда не забудет.

Спиридон был очень богатый, и цари покупали у него меха и не только. Свой главный товар Спиридон привозил из северной стороны, откуда в Константинополь попала Василиса. У Спиридона была самая бойкая торговля мехами, и его люди непрестанно уезжали на запад, восток, на север. Иногда он отправлял Василису на рынок к купцам с севера, и с ней ходили его люди и слушали, как и о чём она разговаривала с соплеменниками. Там её заприметил Радомысл и попросил Спиридона продать, то есть выкупить из неволи, но Спиридон ничего не хотел слышать, он дорожил своими рабами особенно из северной земли.

Рабы рассказывали историю, как несколько лет назад один из придворных прежнего императора Василия Феодор Сантаварин обвинил Льва, нелюбимого сына Василия, в злом умысле против императора. Василий заточил сына и хотел его пытать и казнить, но один человек уговорил его против такого деяния, и это был Спиридон…

Родька вздрогнул, Василиса глянула, теперь его было не разбудить, даже если пощекотать под микитками, или пёрышком поводить под носом, разве только чихнёт раз другой. Он был странный, этот Родька, ей казалось, что она его давно знает – он был какой-то не новый. Он всё делал так, что ей было наперёд известно, что он сделает, вот сейчас он начнёт ворочаться… или чесаться… Она ждала и смотрела, но Родька спал так глубоко и крепко, что даже утих прибрежный ветерок, высушивший его рубаху, и только слегка шевелил длинные волосы, самые кончики. Вдруг Родька ка-ак чихнёт, и ещё раз, и сел, и уставился на Василису мутными глазами и чихнул в третий раз, да так оглушительно, что аж замотал головой, будто в ушах что-то лопнуло, и тут же повалился на лавку.

«Дай тебе Господи Иисусе Христе здоровья!» – подумала Василиса, перекрестилась, перекрестила Родьку и улыбнулась – всё-таки она всё про него знала именно что наперёд.

«Интересно, – вдруг подумала она, – а чем кончилась вражда между хозяином и Сантаварином?»

Радомысл и выкупил Василису и похитил, как раз в тот момент, когда слуги принесли весть о том, что Сантаварин из провинции, куда его сослал ставший императором Лев, послал к Спиридону убийц.

«Наверное, ничем, – она смотрела на Родьку, но мыслями перенеслась в дом, в котором прожила одиннадцать лет, это был дом Спиридона, – ведь об этом знала вся округа!» Причина была простая – торговый человек Спиридон спас будущего императора Льва. Лев, взошедши на престол, услал Сантаварина в ссылку, а Спиридон перед этим подкупил ближних слуг Сантаварина, и только Сантаварин об этом ничего не знал. Рабы были не против, как любые рабы, чтобы Спиридона убили, но и боялись этого, потому что понимали, что им лучше не будет – дом достанется вдове, а вдова, глупая и жадная женщина, всё продаст и в первую очередь слуг. Продавать будет дорого, поэтому никто из богатых соседей не купит, а купят греки из провинции, а в провинции греки такие жадные, что вдове такие и не снились и будут они, слуги, работать вдвое больше, а есть вдвое меньше.

Василиса ухмыльнулась – вот уж действительно глупая, жена Спиридона – насколько он был умён и прозорлив, настолько его жена Елена была глупа. Спиридон некрасивый, а Елена красавица на весь город, но это поддерживало чувство Спиридона к ней недолго – Елена старилась и красота уходила, а Спиридон старился и становился умнее и мудрее. Василиса видела это и чувствовала, по малости лет не понимала, но чувствовала, как любая женщина. Слуги ей шептали, мол, берегись, у хозяина острый глаз на девичью свежесть и молодость, но Василиса почему-то не боялась, она видела, что Спиридон неравнодушен к комнатной девушке Елены Дидоне, гречанке. А вот Дидона тревожилась и от неё тревога расходилась кругами – у Дидоны был сын, о котором ничего не знал Спиридон, или все только думали, что не знал.

«Господи, Иисусе Христе, помоги им всем!» – помолилась за своих бывших хозяев Василиса, но тревога, возникшая в ней с началом похода не прошла.

***

Олег шёл к дубу.

Остров Хортица был ровный, безлесный, только поросший кустами и дуб возвышался и был виден из любого места. Издалека Олег увидел, что под огромным дубом, который могли обхватить руками вкруговую не меньше человек пяти взрослых мужчин, в тени сидят люди и, подходя, он признал, что это чудские светлые князя, их тысяцкие и сотники.

«Нарушают обычай! – заметил про себя Олег. – Раньше ночи и волхвов никто не должен тут сидеть».

В Киеве

Ганна чувствовала себя больной и разбитой, она знала, почему – дело было не в том, что ей нездоровилось, а в том, что она увидела, когда была в мороке.

Она всё помнила и не могла смириться. Теперь она была уверена, что в походе все погибли.

Или не все?

Все её не интересовали, но те, кто интересовал – погибли, утонули.

И она тонула, но не погибла.

Вот тут начинались сомнения – она тонула вместе со всеми, но не утонула, а все?.. А почему тогда она?..

А Олег?

Ганна гоняла Свирьку, вспоминала и переживала, и мучилась, и натыкалась в мыслях на девку Василису. А как натыкалась, так понимала, что хотя и видела её тонущей, но точно знала – Василиса жива. В последний момент Василиса проплыла мимо, открыла глаза и глядела на Ганну, но только одно мгновение, потому что в баню зашла Свирька.

А Олег?

И она гоняла Свирьку.

Прошлый год, когда Радомысл вернулся из Царьграда, она даже не заметила девку, что он привёл. Её больше интересовали ткани, которые он привёз, и несколько дорогих каменьев, эти каменья она отнесла к кузнецу вставить в золотые височные колты. Златокузнец взял, покрутил в чёрных обожжённых пальцах, почмокал губами и велел зайти через несколько дней. Ганна терпела-терпела да не утерпела, но когда пришла, её встретил не златокузнец, а владелец кузни грек Тарасий. Он пригласил Ганну, усадил на мягкий греческий стул, сам сел напротив и положил на инкрустированный столик колты, в которых Ганна с трудом узнала свои. Колты сияли, как новенькие, и были усыпаны маленькими, как роса золотыми капельками, а по краям украшены некрупными, но яркими, светившимися изнутри жемчужинами-перлами. Ганна ахнула, но руки не протянула – то, что сейчас лежало перед ней, было гораздо дороже того, что она принесла.

– Правильно, – не совсем верно понял её Тарасий, – ещё не готовы!

Он взял колты и положил каждый в отдельный мешочек из мягкой ткани такого цвета, которого Ганна ещё не видела – темнее, чем самая тёмная сирень в пору цветения – очень красивая и она мигом представила себя в наряде из этой ткани и мелькнула мысль: «Вот бы такую Радомысл из похода привёз, а не холопей, этих можно и здесь найти!»

Она глянула на грека.

Ганна видела его в Киеве, он приехал, – люди говорили – позапрошлым летом из Царьграда прямо перед началом полюдья и ушёл в самом хвосте княжеского обоза. Вернулся со всеми и возом рухляди и сразу пристроился к греческому купеческому каравану в Царьград, но быстро обернулся – в половине лета, и купил кузницу и несколько скорен, а шкурки на полюдье, – так люди говорили, – покупал одни только соболиные.

Грек был примечательный: высокий, черноволосый, чернобородый, волосы вились кольцами, шелковистые; карие глаза вдумчивого взгляда; одевался по-киевски, как все: в длинную рубаху и штаны, только материя была хорошая, добротная с блеском; носил сапоги на каблуке и соболью шапочку и всего лишь один на мизинце перстенёк с синим камнем. Этим сильно отличался от других греков, одевавшихся несказанно богаче, и пальцев из-за перстней не увидать. И не старый ещё, сказывали лет не боле тридцати. Все греки ходили молиться своему богу к Илье на склоне Щекавицы у перевоза. Тарасия там видели редко.

Он быстро богател, но и приехал с деньгами, и об этом говорили. Только скоро перестали, потому что не о чем было – Тарасий жил скромно.

– Как не готовы? Почему? – спросила Ганна, ей было непонятно, она видела колты, в которых, хотя и с трудом, но узнала свои – на ушках, со сказочными птицами и цветами, ни в каком поле и лесу таких не сыскать. Доставшиеся от матери украшения златокузнец оттёр, почистил, и сейчас колты блестели не только на выпуклостях, но и там, где были складки и углубления, а зернь совсем новая, и перлы не её.

– А где мои каменья? – спросила она.

– А твои каменья я возьму в оплату за свои и работу мастера…

– Кого? – переспросила Ганна.

– Вон, его, – ответил грек и кивнул в сторону кузни.

– А-а! – Протянула Ганна, что-то в её душе начало свербеть, не прогадала ли она, может её камни дороже, чем эти перлы и золотая зернь вместе взятые.

– А откуда они у тебя? – будто услышал её грек.

– Муж привёз из вашего Царьграда… – ответила Ганна.

– Эти? – спросил Тарасий и положил на стол шёлковый мешочек розовый. Он развязал и выкатил четыре камня, синие и красные, которые Ганна сразу узнала.

Она кивнула.

– Твоего мужа обманули персы, у которых он их купил, здесь только один камень имеет цену, вот этот, – сказал грек и взял красный камень размером с горошину. – Он имеет цену, а остальные не имеют, хотя красивые. – Грек говорил спокойно и смотрел Ганне прямо в глаза. – И они сюда не очень подойдут, поэтому я решил, что надо сделать иначе, посмотри… – сказал он, снова вынул из мешочков колты и положил перед Ганной. – Вот!

Ганна заворожено смотрела.

– А теперь я рядом с твоими украшениями положу твои камни, и ты всё увидишь сама. – Грек разложил камни. – Ну как? – спросил он.

Ганна уже видела, что все вещи хороши сами по себе, а вместе они никак не дополняют и не украшают друг друга, но что-то в ней ещё сопротивлялось.

– А теперь… смотри! – сказал грек, положил на стол кусок ткани и развернул, это была та самая ткань цвета самой тёмной сирени, из которой были сшиты мешочки. – Вот так! – и он положил сверху колты.

Ганна ахнула.

– Но твой камень, – грек взял красный, – вот этот, его называют акунт, он и в правду дорогой, поэтому я отдаю тебе и твои украшения и к ним ещё двадцать локтей аксамита… – сказал он, глядя Ганне прямо в глаза, так что та засмущалась.

– А?.. – Ганна хотела спросить, но грек не дал.

– А твои колты я ещё подержу, а аксамита, тут даже больше, тут почти двадцать пять локтей, ты заберёшь прямо сейчас… Колты получишь через несколько дней.

Дней оказалось не несколько, а много и Ганна уже не один раз посылала Свирьку, но златокузнец говорил только, что грека нет дома и что, «как он сказал, значит, так и будет».

Олег мучил и не выходил из её головы.

С начала похода уже прошло несколько седмин, а она то видела его тонущим в Днепре, а то сидящем на вороном коне, на краю своего свежераспаханного огорода. Тогда перед самым походом, она тайком наблюдала за князем и любовалась, но уже не мечтала – Олег оборвал её мечту на глазах, мечта разбилась о девку, о рабыню Василису.

Этого Олегу она не хотела простить.

Утонул ли Олег?..

Она кликнула Свирьку, чтобы та сбегала к златокузнецу, но неожиданно Свирька отодвинула полог, шагнула в сторону и пропустила в светёлку Тарасия.

– Насилу отыскал тебя, Ганна, какие тут узкие и кривые улочки у вас, разреши присесть?

Ганна почувствовала досаду и неловкость, мужа нету дома, и она не ждала мужчину, если это не родственник, и грека не ждала, ещё молва пойдёт! Грек не должен был заходить, а подождать у порога, Ганна сама могла к нему зайти или прислать ту же Свирьку.

– Прости, хозяйка, что нарушил ваш обычай, но я могу уйти…

– Уйди, нежданный человек… Мы сейчас придём вслед за тобой, – в сердцах ответила Ганна, и кивнула на Свирьку.

Тарасий поклонился и положил на лавку свёрток.

Ганна стояла и ждала, и как только грек ушёл, выставила наперсницу.

Она развернула свёрток, внутри лежали колты. Она смотрела, опасаясь обнаружить что-то новое, в руки не брала, чтобы чего не нарушить, но ничего не нашла и тут же кинулась за полог, Свирька стояла и подслушивала. Почувствовав, что делает что-то не то, Ганна распрямила спину и приняла важный вид.

– Иди за греком, только не обгони, смотри! Когда он зайдет в дом, подожди немного и тогда зайди сама, скажи, что я сейчас приду, поняла?

Свирька кивнула, но не стронулась с места.

– Чего ждёшь? – нетерпеливо спросила Ганна.

Свирька вопросительно зыркнула на свёрток, лежащий на столе за спиной хозяйки.

– Чего тебе?.. Ты разве не поняла, что я тебе сказала? – закричала на неё Ганна, Свирька надула губы, повернулась и пошла из дома.

Ганна вернулась, немного подождала и тоже пошла.

Улица от пролившихся дождей раскисла так, что настильные деревянные мостовые плавали. Ганна подобрала подол и встала в растерянности – пройти даже немного, и не загваздать платья, нечего было и думать. Но можно было и не думать и никуда не ходить, а подождать, когда за несколько дней улица высохнет и станет возможно пройти, но Ганне не терпелось.

Она вернулась, кликнула дворового мальчишку и велела запрягать. Как только кобыла была запряжена, Ганна отправилась в кузню к греку.

В повозке Ганна с трудом пробиралась по хлябям. Под копытами и колёсами расползалась мостовая и Ганна рисковала – кобыла могла опрокинуть повозку, и тогда было не миновать свалиться в грязь.

Киева гора стояла в цвету, и дожди и ливни, лившие несколько дней, и ветер не побили яблоневого и вишнёвого цвета, только покрыли лужи и землю белыми лепестками.

Сегодня в первый ясный день улица пустовала, никто не решился ломать ни ноги, ни колёса в этих хлябях, и даже не играли мальчишки, которым было всё равно, что бегать, что плавать. Из жидкой грязи торчали только уши и пятачки свиней.

«Эти рады», – подумала про хрюшек Ганна и вдруг поняла, что на улице только она да свиньи, это её огорчило, но не больше, чем на одно мгновенье, потому что она вспомнила, что только что здесь прошла Свирька, а чуть раньше Тарасий – значит не одни свиньи.

Свирька в кузне завороженно глядела на раскалённые, сияющие тигли и кузнеца в чистой белой рубахе и с маленькими щипцами в руках и ещё чем-то мудрёным. Кузнец был старый, а Свирька тут лишняя: что кузнец, что колдун, его дело не терпит чужих глаз. Но Ганна, войдя, увидела, что кузнец нет чтобы выгнать, так ещё и поглядывает на Свирьку, и покряхтывает, и развёртывает плечи, только не вышагивает как петух и не подмахивает под себя крыльями. Ганна понимала, что это значит, она посмотрела на Свирьку, та не замечала кузнеца. Ганна шикнула, и девка выскочила на улицу.

Появился Тарасий и молча, жестом, пригласил Ганну в дом.

– Ты приходил, грек… что-то хотел сказать?..

– Да не успел…

– Так не ко времени пришёл…

– Прости, Ганна, но ведь и был не долго…

Ганну стало жечь нетерпенье, и она спросила:

– А приходил зачем, зачем столько держал?..

– Колты? – спросил грек.

Разговор получался чудной, Ганна это чувствовала, будто воду толкли.

– А принесла… с собой?..

Ух! Если бы не грек, и наорала бы она сейчас, но стоял именно грек и она только кивнула.