Гномики на мотороллерах и другие рассказы

Мама кивает: мысль ей понятна, но бровь поднимается вверх.

– Теория – вещь удобная. В поступках – соль, в словах – сахар, а сладкое вредно.

Она машинально отодвигает сахарницу в сторону, помешивая чай. Пауза – тёплая, как пар над чайником.

– А он делает? Или только говорит?

– Делает, – отвечаю, – насколько вижу.

– Тогда неплохо, – мама улыбается краем губ.

– И ещё… хочешь не хочешь, мы все меняемся. В лучшую или в худшую сторону – заранее не угадаешь. Знаешь, мои одноклассники… – она на миг глядит в окно, – были такие, на которых и не подумаешь, а они сдались. Как это предскажешь?

– Сдались как?

– По-разному. Кто-то спился, кто-то просто опустил руки. – Она чуть вздыхает. – Стержень – вот что держит. На него потом надевается остальное: опыт, работа, люди.

– А у меня он есть?

– Есть, – мама улыбается шире, почти как в детстве. – Это начало пути. И учить ты можешь выдержке. Не озлобляться. Шутить вовремя – это тоже ремесло. И не шутить – когда не надо.

– А вдруг не повезёт?

– Это важно, – признаёт. – Но на одной удаче далеко не уедешь. Делай, что считаешь правильным. Соль – это действия.

Я задумываюсь, она продолжает рассуждать – тема явно пришлась по душе. Её жест возвращает меня:

– А он… – она кладёт ложку на стол и делает паузу: – Кто?

Мы едим тосты, пальцы блестят от масла, и я рассказываю ей про «поколение и время», «папиков», «чертенка в футболке». Судя по маминым глазам ей многое понятно.

За окном в небе перистые стружки, летний день не отпускает солнце, как старого знакомого, которому хочется многое рассказать. Мамин «сахар» звенит у меня в голове.

Вечером мы с Сашей идём вдоль воды. Ветер треплет волосы; у прибрежных кафе толпятся люди с колясками и самокатами.

Навстречу – Стас. Узнаёт мгновенно, взгляд цепляется. «Блин…».

– Привет, – говорит мне, будто рядом никого. – А это кто?

Саша не моргает. Ждет. Я вижу, что скула дрогнула. Молчу. Спокойно протягивает руку:

– Александр. Давай познакомимся, – говорит он и сдавливает кисть чуть сильнее.

Не грубо, но я чувствую, как между ними натягивается нить. Стас выпускает ладонь, смотрит поверх моего плеча, переводит взгляд на Сашу и, развернувшись, бросает:

– Ещё увидимся.

Мы молчим пару шагов, слушаем, как его походка тонет в шуме толпы. Саша только тогда спрашивает:

– Это кто тебе?

– История, – говорю честно. – Стас из двадцать первой, тоже учится в Питере. Сначала всё шло… ну, шло. Потом он пропал, долго не отвечал. А потом пришёл разбираться. «У меня похолодели пальцы». Представляешь, с мамой. Я подумала и сказала «нет».

– Серьёзно?

– Ага, на фудкорте назначил встречу и пришёл с мамой.

– Не верится как-то.

– Верится, не верится, но я заставила себя выслушать. Там такая мама…

– Странно. Сколько ему лет?! Но ты – молодец, уважаю.

Мы идем по набережной, пропуская самокаты. Иногда, пугаясь, я вздрагиваю от их внезапных пролетов. В голове крутится на повторе тихая мелодия: «молодец, уважаю».

Поздно вечером Саша листает телефон в полутьме. Имя, фамилия, город – Стас находится за минуту. На аватарке – лицо крупным планом, фоном знакомая набережная. Саша смотрит спокойно, как техник на схему: отмечает контакты, без эмоций.

Отправив скрин фото, пишет Артуру:

– Ты знаешь Стаса Н.?

Ответ прилетает быстро:

– Не, не знаком.

Усмехаясь краем губ, Саша кладёт телефон на стол.

– Ладно. Закрыто, – говорит он в пустую комнату и гасит экран.

Глава 10. Банка и банки

Банка понял, что Саша изменился, ещё в Москве. В метро он сидел спокойно, ладонь на телефоне, и белая футболка подчёркивала округлость бицепса так, будто ткань к нему приклеили. Саша – тот самый жилистый пацан со школьной лёгкой атлетики – вдруг стал другим. Не «накачанным», не «раздутым», а как будто цельным. Смотрел в окно, не ловил отражение, не поигрывал мышцей. Футболка, джинсы – ничего особенного, но глаз ложится.

У Банки что-то щёлкнуло. Он всегда ненавидел собственную рыхлость. Уже в метро решил: «Вишлист на каникулы – похудеть». Решил – это громко сказано. Вечером твёрдость была каменная, с утренним чаем подтаивала, к обеду превращалась в лужицу. Начало всё откладывалось «потому что экипировки нет». Саша, сидя рядом на лавке у подъезда, сказал без нажима: «Экипировка должна мотивировать».

Эта фраза зацепилась. Банка открыл маркетплейс, минут пятнадцать рыскал и выбрал самое простое – кроссовки и футболку одного цвета. «Чтобы не думать, что с чем сочетается. И просто круто», – написал себе в заметках. Когда оплатил, почувствовал прилив решимости, как будто бежать начал уже сейчас.

С питанием он решил не торопиться. «Нельзя же сразу потушить вулкан, – рассуждал он. – Начнём с предгорий». Сладкое оставим, хлеб тоже, а вот со спиртным – хватит. В памяти всплыли мамины слова, сказанные однажды на кухне, когда он пришёл поздно и громко поставил пустую бутылку на стол: «Алкоголь ошкурит все твои удовольствия – доведёт до стука пустых костей и всё у тебя отнимет». Тогда он отшутился, а теперь услышал. Сжал пустые банки из-под пива – тонкий алюминий треснул между пальцев – собрал бутылки в мешок и понёс к мусорке. Выкинул, поднял взгляд и произнёс почти торжественно:

– Прощайте банки. Здравствуй, новый Банка!

Посылка пришла в пятницу. Футболка, кроссовки, носки – выложил на кровать, подержал в руках, встал перед зеркалом, сделал пару приседаний. «Лёгкая атлетика звучит легче тяжёлой», – усмехнулся. Посмотрев ролик «Как начать бегать с нуля», на паузе он сделал растяжку, завязал шнурки «как советуют», встряхнулся. На телефоне – 19:03; летний вечер, матовая крошка облаков над домами, штиль.

Во дворе привычная летняя смесь: самокаты, велосипеды, коляски, собаки, дети в сланцах и шортах. Акация тянет ветви сквозь железную решётку, во дворах шуршит лебеда. Банка пару раз подпрыгнул на месте, почувствовал, как пружинят новые кроссовки, и рванул.

Первый минутный отрезок дался легко – тело ещё не успело понять, что с ним происходит. Дыхание ровное, движения свободные. На второй минуте в лёгких стало тесно. На третьей – во рту стало сухо, и в горле запершило. Он замедлился, перешёл на шаг, стыдливо глянул по сторонам – никто не смотрит. Через двадцать метров снова трусца. «Так и надо, это интервалы», – подбодрил себя.

Навстречу, шлепая подошвами, бежал парень в майке и шортах. Банка вспомнил Артура – как тот рассказывал про мотоциклистов: на дороге все приветствуют друг друга, кроме дедов на мопедах. Он приподнял ладонь к «козырьку как в армии», парень пробежал, даже не моргнув. Следующая – женщина лет тридцати, серьёзная, с телефоном на предплечье. Банка снова козырнул. Женщина смотрела в никуда, мимо него. Третьей попалась бабушка в панаме со скандинавскими палками, в кроссовках старого образца. На её «кряк» он ответил улыбкой и снова поднял ладонь. Бабуля, не сбавляя шага, буркнула:

– Дароба, балбес.

Банка не расстроился – «буду считать, что показалось», но козырять перестал.

Впереди показалась велосипедистка – встала у обочины, говорила по телефону, колесо чертило на асфальте узкую тень. Банка, поравнявшись, бросил взгляд на лицо – чистый лоб, тонкие губы, чуть щурится от солнца. «Класс», – подумал он. Когда она тронулась и догнала его, в голове мелькнула дурацкая идея – ухватиться за багажник, подтолкнуть, пошутить, завести разговор. Рука дрогнула, но он одёрнул себя. «Не клоуничай. Бежим».

Следующая велосипедистка не понравилась: слишком большие очки, выражение «не подходи». Третья промчалась так быстро, что он едва успел шагнуть в сторону. «Пуля», – сказал он вслух и улыбнулся своей несмешной шутке.

Дыхание дробилось. В груди стало теснее. Колено справа кольнуло – сначала как иголкой, потом тупо и упрямо. Он снова перешёл на шаг и пытался не хромать. Отдышался, посмотрел на часы. «Хорошего помаленьку», – глянул по сторонам – велосипедисток не наблюдалось, зато навстречу двигалась пара старушек со скандинавскими палками. «А другого – помногу. Пора домой».

Доковылял до подъезда. В комнате он медленно и со вздохами снял кроссовки, забросил их глубже в шкаф, туда, где лежали зимние вещи и коробка с инструментами. Сел на край кровати, подождал, пока перестанет звенеть в голове. Нажал кнопку на системном блоке. Вентиляторы зашумели, моргнул экран.

– Бег – не моё, – сказал он вслух.

Пока грузилась игра, он открыл банку с энергетиком, кинул на стол пачку чипсов. В «Заметках», набрал: «Аскеза – без пива три дня. План на завтра». Поставил точку. Сохранил и успокоился. «Завтра и посмотрим, какой план».

Игра, загрузившись, открыла заставку.

– Здесь я хорошо бегаю!

В «шутере» он действительно бегал ловко – карта знакомая, движения отработанные. Пальцы сели на клавиши, и тело, наконец, сделало то, что умеет.

Через час телефон высветил. Саша: «Банка, завтра в пять у меня на даче. Шашлыки подтверждаю, с бабулей договорился».

Глава 11. Пыль

Суббота стоит сухая. От поворота с шоссе идет грунтовая дорога – дождей нет, и пыль взбита до пудры; когда проходит машина, поднимается белая мгла и съедает свет фар.

Во дворе на даче пахнет соснами и мангалом. Саша готовит щепу, Банка копает червей.

У ворот притормаживает японская иномарка. Щёлкает дверь.

– Эй, огород-тах, поговорим?! – кричит Стас, увидев Сашу через штакетник.

Банка поднимает голову – Саша вышел через калитку и встал у капота.

– Здорово. В чём вопрос? – спокойно. Запах травы и тепло мотора.

– Мне сказали, что ты с Вероникой…

– Кто сказал?

– Неважно. Дело такое, мы вместе давно, сейчас чуть поссорились. А тут ты. Твоё присутствие… Понимаешь, оно как бы неуместно, – Стас кладёт руку на капот, как на кафедру.

– Точно?

– Да.

– У меня другие сведения.

– Если она тебе что-то сказала, то не обращай внимания, это пройдёт.

– И в чем вопрос?

– Я тебе повторяю, твое присутствие неуместно. Давай так – если сам не можешь… я помогу.

– О-о! Я смотрю, ты круто берешь? – Саша улыбается одними глазами и хлопает ладонью себе по щеке – комару по голове.

– Ты сомневаешься?

– Нет, что ты. Я хочу посмотреть, кто с тобой приехал? – подсев, Саша ведет головой, заглядывая сквозь лобовое стекло.

– А что так?

– Есть сведения, что на «поговорить» ты родственников берешь.

– Откуда? – подняв подбородок, Стас скрещивает руки на груди, его голос становится глубже и громче.

– Слухи. Город маленький, слухи короткие.

– И ты веришь? – усмехаясь, Стас потягивает плечами вкруговую, как бы разминаясь.

Калитка цокает – Банка:

– Тут что? – встает рядом, опираясь на лопату.

С водительского места молча выходит парень постарше, коротко стриженный, плечистый. Воздух густеет, взгляды говорят сами за себя. Мгновение все молчат.

– Подумай. – Стас разворачивается, смахивая с капота сухой лист. – Я тебе честно говорю – ты не к месту. Поехали, Айсен.

– Удачи, братишка, – голос Саши летит легко, когда они хлопают дверьми.

Машина трогается, едет вглубь для разворота. Неожиданно тормозит и, включив заднюю, возвращается. Окно опускается:

– Я тебе не родственник. И не «братишка», – сухо говорит Стас.

Мотор ревет, из-под колес летит пыль, камни и клочья травы. Уходя, Саша прикрывает калитку, и через секунду они с Банкой уже во дворе.

– Наглый, – кряхтя, ворчит Банка.

– Не бери в голову.

Артур никак не мог вырваться с доставки – в субботу «работа прет»: заказ за заказом, а потому на тусовку к Саше опаздывал, успокаивая себя: «в дороге нагоню». Он прошёл по пыльной, с камнями, грунтовке и свернул на Хвойную. Здесь, на Вилюйке, улочки – не разъедешься даже на байке. Вплотную нескончаемый забор – дерево или профлист, ветви берез виснут аркой. Под одной из арок он уткнулся в бампер белого «кроунца». До Сашиной дачи – рукой подать, но не объедешь. Артур остановился, поднял визор. Из водительской двери – возглас:

– Артур! – водитель вышел, оставив дверь открытой.

– Ха, Айсен, ты че, мотак на этого крокодила променял? Привет.

Откинув подножку, Артур слез с мотоцикла, и, насадив шлем на зеркало, протянул руку.

– Да, нет. Это батин аппарат. Товарищу надо было помочь – поговорить с одним типом, – он махнул рукой назад.

– Чё за тема? – Артур заглянул в салон, лицо пассажира показалось знакомым.

– Да, так. Ничего особенного. Девчонки… А ты куда?

– Я на шашлыки. Погоду надо ловить, – из ворот с лопатой вышел Банка, и Артур вдруг вспомнил, где он видел пассажирское лицо. На мгновение задумавшись, он будто сунул палец в кипяток – мысль обожгла:

– Подожди, вы к Сане что ли ездили? Из-за Вероники?

– К Сане? Ты его знаешь?

Откликнувшись на «Вероника», Стас с сосредоточенным лицом вышел из машины.

– Айсен, смотри… – Артур прервал речь, которая стала нести серьезные ноты. – Я – Артур, – он машинально подал руку Стасу. – Я тебя не знаю. Здорово. – И продолжил: – Номер Вероники взял у Даши я. Они учатся вместе. Даша сказала, у нее – никого нет, и Даше я верю, как себе.

Артур скользнул пальцем по боковому стеклу, оставив на нем полоску:

– Саня, мой друг с детства – одноклассник. Я его знаю, он шляпу заворачивать не будет, и, думаю, что за Веронику решать не надо.

– Хм… – Айсен посмотрел на Стаса, тот втянул воздух.

– В общем, хотят говорить, пусть говорят… один на один. Драться? Пусть подерутся, но один на один. – Драться будешь? – он перевел взгляд на Стаса.

– Подожди, Артур, я понял, – Айсен обнял его за плечи, – давай отойдем. Хмыкнув, Стас взялся за ручку пассажирской двери и, перед тем, как опуститься на кресло, застыл, пытаясь уловить детали, но далекий гул трассы поглотил негромкие голоса. Подав друг другу руки, разошлись. Артур оттолкал мотоцикл назад и, прижав его к забору, пропустил автомобиль, который, выехав, поднял стену пыли.

Встретил Банка:

– Уехали рэкетиры? Привет.

– Привет, я все разрулил. Та-ак, что у нас? С мясом кто? Саня?

– Ага.

– Тогда давай овощами займёмся. Где соль?

– Соль на веранде, – послышался Сашин голос. – Артурио, привет!

Пахнет дымом, щебечут пичуги, появилась редкая мошка – подступает август, усмиряя ход белых ночей.

Глава 12. Молчание

Телефон лежит экраном вниз, но я всё равно слышу его: короткое «дзынь» и пауза. Ещё одно. Потом тягучая тишина, в которой слышно, как во дворе кричат дети.

Переворачиваю, смотрю украдкой, как будто телефон включает свет в чужом окне, чтобы я могла заглянуть.

Стас: «Я осознал»

Стас: «Был неправ»

Стас: «Знаю, почему ты не отвечаешь – хочешь, чтобы я понял, что это такое – молчание»

Курсор внизу мигает, как сердце на тонометре. Пишу «…», стираю. Пишу «угу», стираю. Пишу ничего. Экран гаснет, остаётся моё отражение – темное, будто второе «Я».

Не блокирую.

Говорю себе: слабость.

И тут же – другая честность, приглушенная: приятно. Как будто мне заваривают чай, который я не просила. Обещаю себе – скоро заблокирую. Не сейчас. Завтра. Когда будет удобно. Удобно завтра говорить завтра. Это не я – отражение.

Ещё «дзынь».

Стас: «Не думал, что ты расскажешь о маме на фудкорте.»

Я читаю два раза. Третий. В горле сухо, как после чипсов без колы. Про маму на фудкорте я говорила… с кем? С Сашей. Значит, они виделись. Значит, было что-то. Значит, «молчание» не только моё.

Звоню Лене. Лена берет со второго гудка, фон звенит музыкой.

– Как узнать, что произошло? – спрашиваю. – Саша отмахнётся и не расскажет.

– Узнай у Даши, – говорит Лена просто, будто танцует. – Если было, то без Артура точно не обошлось.

– Точно?

– Это же Артур. Он появляется там, где гремит. И грохоча уходит.

Мы смеёмся, но смех короткий. Открываю контакты. Даша. Иконка с волной.

– Даша, привет. Можешь спросить у Артура, что за разборки были со Стасом? – проговариваю ровно, будто это нужно в анкету. Сама себе говорю: «хорошо, что не оттолкнула. По мелочам нужно давать второй шанс».

– Хорошо, узнаю, – говорит она и сразу отходит: в трубке слышно, как в другой комнате кто-то включает воду.

* * *

Даша ждёт, когда Артур вымоет кружку. Он вращает ею под напором воды.

– Расскажи, что было со Стасом у Саши? – бросает Даша между всплесками.

Артур поднимает глаза:

– Ты откуда знаешь?

– Вероника сказала.

– Значит, она интересуется.

– Ну да.

Он вытирает кружку кухонным полотенцем и смотрит так, будто перед ним – Вероника.

– Вот пусть сама и спросит.

– Значит, когда ты меня просил дать её номер, это было норм? – Даша ставит руки в боки. – Я, кстати, из-за этого с ней повздорила.

– Сравнила, – усмехается Артур. – То я, а то девчонки.

– Я к тебе всегда по-доброму… по-братски. Я же не шантажирую, что скажу родителям, как ты завалил сессию.

Артур ставит кружку на стол и накрывает ее ладонью.

– Скажешь, – кивает он, – сразу брата потеряешь. Это первое.

– А второе?

– На добрых словах мошенники квартиры отнимают. Нет. И больше не спрашивай… по-братски. Скажешь еще…

Даша закатывает глаза. Выдыхает.

Возвращается к телефону:

– Никак, – говорит. – Встал, как пьяный на дороге, и талдычит свое.

– Понятно, – говорю я. Боюсь пьяных и самокаты.

Вечером – набережная. Лодочная станция полна моторов и яхт.

Мы идем медленно, позволяя всем обгонять.

– Что у вас было со Стасом? – спрашиваю, когда видно, как птица стремительно хватает из воды мелкую рыбешку.

Саша смеётся мягко, будто я спросила, какую рыбешку.

– Пара человек, – говорит. – Пара минут. Пара слов.

– И ничего обо мне? – уточняю.

– Ничего о тебе, – подтверждает. – Потому что ты одна.

Он произносит это не как комплимент – как факт. Я смотрю на воду: она борется с ветром, и, побеждая, становится ровной, как чистый лист. Мы садимся на скамейку. Рядом танцуют две девочки, записывая себя на камеру.

– Я бы хотел до Питера доехать, – говорит Саша вдруг в сторону воды. – Сам. На машине. Отец ездил зимой, в лютые морозы. Говорит: незабываемо, масштабно и круто.

– А меня ты бы взял? – спрашиваю я, как бы между делом.

Он смотрит.

– Не, не взял бы, – честно отвечает. – Тебе ещё ЕГЭ сдавать. А я с концами.

Он улыбается.

– Ты на самолёте, – добавляет. – А я там встречу. На самом деле, не очень хочу уезжать, – говорит он тише. – Люблю город. Зиму – когда тебя хватает «полтинник», морозные туманы. Лето – когда всё перегорает.

– В Питере с этим проблемы, – подыгрываю.

– Угу. С солнцем там по договорённости, ветер, небо давит на плечи. Но тут с работой не то. Она есть, но работать нужно руками. А хочется быть в прогрессе. Хотя бы пока молодой.

«Пока молодой» звучит так буднично, и уверенно, что я киваю.

Телефон в кармане жмёт, как камень. Я знаю, там новые «я осознал». Достаю, смотрю: и правда.

Стас: «Если что – я рядом.»

Стас: «Могу подъехать.»

Саша молчит. Он не заглядывает, не спрашивает «кто».

– Пойдем, – предлагает он. – Там дальше киоск и кофе.

Мы идём. В спину дует тонкий вечерний ветер, пахнет бензином от катера.

– А если серьёзно, – говорю я, когда киоск уже виден, и в сером прямоугольнике мелькает лицо продавца:

– Что там было?

– Был я, – говорит. – Был он. Были правила.

– И?

– Надеюсь, он понял, что их не нужно нарушать.

У причала коротко чихает мотор катера, на воде дрожит радужная бензиновая пленка. Саша смотрит мне в глаза:

– Веришь мне?

– Как я тебе.

Мы идем, тянем кофе. Я думаю о «молчании», о своем отражении. Я знаю, где кнопка «заблокировать». До нее одна ступенька.

Глава 13. Халява

Во дворе – теплый август; ветер доносит тонкий, горьковатый дух горящей тайги. На площадке мальчишка пыхтит, толкая велосипед:

– Сардана, у меня халява!

Цепь свисает с оси, как дешёвая цепочка с шеи. Девочка в светлом платье смотрит на колесо с тем самым: «ну почему опять?».

– Слетела? – спрашивает Саша.

– Ага.

– Дай.

– Вот – здесь халява, – мальчишка приседает рядом.

Поймав цепь пальцами, накидывает на ведущую звезду, проворачивает педаль. Звенья встают на место, цепь мягко шуршит.

– Готово.

– Спасибо! – говорит мальчишка радостно, будто получил конфету.

За домом ровным рядком – прокатные самокаты. Саша сканирует, убирает телефон, и город катится назад. В лицо летит ветер, на перекрёстке пахнет скошенной травой. Люди спешат.

Проспект. Колёса постукивают по швам асфальта, тело чувствует привычную скорость. Напротив кинотеатра «Центральный» тротуар идет тонкой волной – складка на полотне. Переднее колесо подыгрывает, руль вырывается из рук, и всё случается сразу и медленно: небо, столбы, чужие кроссовки, шершавая кромка бордюра – и понимание, что уже ничего не изменить. Удар, темнота. Всё…

* * *

Мы бродим по торговому центру: Лена методично высматривает ярлыки «-50%», а я выныриваю из зеркальной кабинки в жёлтом летнем платье. Оно сидит на мне так легко, что на секунду верю в собственный бал и своё приглашение. Лена охает – «фурор!» – и смеётся, а мне хочется явиться в нём к Саше и поймать его удивленную улыбку. Но сегодня мы не увидимся: он написал, что срочно уезжает с отцом, вернётся через неделю. Мы доедаем мороженое на лавке у входа, Лена показывает новые брюки – радуется цене, ткани и тому, как они подчёркивают фигуру, – а я думаю о Питере, про который у него «потом», и о годе, который вдруг оказался впереди. Он обещает зимой вырваться, если подхватит субсидированный билет. Хорошо бы.

Дома пусто – родители на работе.

Сообщение от Стаса: «Я видел тебя с Леной в ТЦ. Помнишь, как мы там гуляли вдвоем?» Экран гаснет, снова вижу свое отражение. Заблокировать? «Не сегодня», – говорит оно мне.

Звоню Саше: «абонент вне зоны». Слишком быстро уехал… почему так срочно? Наверное, бывает. Включаю онлайн-кино – выключаю на середине: «как такое вообще снимают?» Может, это я привередничаю. Снова набираю – «вне зоны». Пишу: «Вы сейчас где?» – сначала «не доставлено», через час – «доставлено», но так и «не прочитано».

* * *

Наконец можно подняться. Саша садится, пытаясь понять, что будет, если он встанет. Ноет рука, о том, что с лицом не хочется и думать. На соседней каталке лежит одноногий дед с вывернутой кистью, будто только что махал кому-то вслед. Женщина держит его за локоть и глядит сквозь людей. Медсестры в бордовых туниках зовут:

– Егорова, Егорова!

– Здесь Егорова. – Все время кто-то «здесь».

У таксиста на торпедо покоятся два засохших комара в залежах пыли, кондиционер не работает, радио бубнит: «я тоже знаю твои тайны». Стоматология встречает удивленными взглядами, белыми стульями и стенами. Очередь из чужой боли. Саша садится, ждет. Телефон оживает в здоровой ладони. Артуру и Банке:

– Я типа на рыбалку. Если что – тишина.

Артур:

– Понял. «Палец вверх».

Банка: «Доставлено», «Не прочитано».

Статус изменен на: «В поездке». Телефон выключен.

Мать рядом, вытирает влажной салфеткой засохшие пятна крови с лица, успокаивает, никаких шуток. Медсестра в возрасте, увидев, качает головой. Говорит: «возьмем в окно». Рентген челюсти – «клац» и готово. Хирург – бойкий молодой человек, похожий на боксера – ловко движется вокруг, переминаясь с ноги на ногу. Движения отточенные, диагноз понятный:

– Подвывих трех передних зубов. Я вправлю, зафиксирую, шанс прижиться есть, но минимальный.

Мать спрашивает:

– Чем это грозит?

– Если потемнеют, значит не прижились.

Мать смахивает слезу салфеткой, за ней тянется бурый след.

Хирург знает дело – шьет уверенно, ставит шины:

– Через неделю на осмотр. Поправляйтесь, – спешит к двери, как на пружинах, – новый пациент – новый соперник, и ему не терпится с ним встретиться.

Металлические шины во рту становятся частью тела.

Дом. В зеркале – человек с двумя перекрёстными ссадинами на лбу, синяками на правой скуле, разбитыми губами – лицо изменилось до неузнаваемости. Человек, с железом во рту и рукой в перевязи, которому нужно позвонить, но он не хочет, чтобы слышали его искаженную речь, потому что станет понятно. «Еще утром я летел, а сейчас не могу внятно произнести «Привет». Напрасно сказал, что уехал – за неделю это не пройдет. Признаться тоже не вариант. Или вариант? Блин, глупо…» Телефон включен. Звук накопившихся сообщений идет непрерывно, потом затихает. Прочитав, Саша набирает текст: