Я, они и тьма

В критическое мышление в Дигоне не очень умели, и версия пришлась ко двору. А новые «оружейные» артефакты, переполненные магией, дрожащие от нетерпения, отлично работали как доказательство крутости императора. Да и арефакторы, мастера и подмастерья распространяли свои слухи, очень лесные для императора. Этому способствовало и то, что силу от источника не получал больше никто, кроме Пилия. Ей, этой силе, этой магии, надо было открыться, позволить ей войти в себя. Доверчивая магия Шестнадцати требовала того же и от того, кого благодетельствовала. А дигонцы и доверие к чуждому и новому – не самое лучшее сочетание. Только император интуитивно, каким-то чудом понял, что надо делать.

Конечно, сказать, что кроме императора никто не пробовал «отпить из источника», было бы неверно. Пытались, особенно охранники и шпионы, от которых, впрочем, Пилий быстро избавился.

Только ничего не вышло. Люди боялись прохлады магии и подсознательно закрывались от нее.

Вот и получилось, что император взял на себя колоссальную нагрузку в одиночку. Поэтому от усталости он не сразу правильно отреагировал, когда снаружи послышались взрывы. Даже поначалу и не понял, что случилось, наделяя магией очередную партию ядовитых мух – очень уж понравилось ему это оружие. Целенаправленная отравленная смерть.

– Горит! Горит! – закричал вдруг кто-то из мастеров в открытой части помещения. К нему уже бежали со всей мастерской.

– Дом!

– Жена!

– Мой дом горит!

– Магазин! Магазин! Моя лавка!

Крики становились громче, и Пилий, раздраженно оторвав красные, воспаленные глаза от звонко жужжащего горшка, быстрым нервным шагом подошел к окну.

С неба одна за одной сыпались железные птицы Тироя. Они кружились в небе тяжелыми стаями, и раз в секунду одна из них пикировала на землю сверкающей быстрой линией, чтобы взорваться с негромким хлопком. Дворец, дома знати, парки и сады, базарная площадь, магазинчики и мастерские… Развалины стен, проломленные крыши, выбитые стекла… Улицы начали заполоняться огнем, дымом и криками людей. Имперская мастерская тоже опустела – кричащие, плачущие люди плевать хотели и на императора, и на его приказы. Они спешили туда, где были их родные и близкие, спешили узнать, кто сегодня остался вдовцом или сиротой.

Один из взрывов послышался совсем близко, и мастера отхлынули от входа, который сразу же завалило. Крики, плач – кого-то завалило камнем, кому-то отдавило руку.

– Тирой… Быстро! В подвалы! Ты – неси все вниз! – скипнул зубами Пилий. Он злости его глаза стали косить еще сильнее, и никто не мог понять, к кому он обращается.

– Живее!

От него потянуло очень горячей яростной магией, в которой даже, если принюхаться, ощущался запах подожженных прелых листьев. Так пахнет в деревнях или в дачных поселках осенью, когда люди начинают сжигать листву и траву.

Сразу трое мастеров кинулись выполнять приказ своего императора. Остальные утихли. Смолкли причитания и крики. Действительно, в подвале безопасно, и наружу не выйти. Император прав. В подвал, чтобы сохранить жизнь, а потом, когда все утихнет, можно будет выбраться наружу.

Так наивно думали мастера, подмастерья и другие работники дигонской мануфактуры. Они полагали, что Пилию не плевать на свой народ, что он разберется со всеми бедами и с этими взрывами тоже. Только вот императору было все равно – он был в том особом состоянии гнева, который толкает людей в бездну, за черту. Если бы в этот миг он мог бы сгноить заживо весь Тирой, а за ним и весь мир, он бы так и сделал, не пощадив ни детей, ни стариков, ни даже себя.

Император выглянул наружу, пока люди набивались в подвал. Поднял руку, посылая магию вверх. Подцепил одну из птиц, увеличил ее изображение… Ага…Взрывчатка в груди, как и письма, взрыв происходит при падении. Надо отвести птиц в сторону, не позволить им упасть и все.

Раскаленная злобой, магия императора подняла птиц вверх и вбок, уводя их с неба над столицей, а из носа Пилия засочилась кровь. Капля, другая… Он недоуменно провел рукой по лицу. Да, кровь… Что за..?

Ответить сам себе он не успел – магия, которой он щедро делился различными металлическими средствами убийств, была истощена настолько, насколько был истощен сам император. Она и поддерживала его тело в состоянии активности, и наделяла смертоносными дарами кучу артефактов, и плавила металл… На очередной выплеск ее просто не хватило – она истаяла, ушла в спячку в вены, в сердце Пилия, и он, не ожидая, что магия резко перестанет поддерживать его организм, хлопнулся в глубокий обморок, пачкая кровью из носа подоконник и пол.

И уже не увидел, как птицы, прогретые магией Пилия, взрываются прямо над городом огненным валом.

***

Следующие дни скомкались, смешались. Тирой всколыхнулся. Пошли гулять по деревням, городам испуганные шепотки, которые очень быстро сменились на женский горестный вой. Женщины теряли мужей, отцов, сыновей. Чем ближе к границам с Дигоном, тем больше были потери. Страх вползал в сердца, заставлял людей бежать от войны, да от какой войны! Изобретения Пилия потрясали воображение любого мясника.

Они разрывали, травили, преследовали целенаправленно, без отдыха, как неутомимое зло. Они были в лесах, в земле, в водоемах, в воздухе. Убивали, не делая различий между взрослым и ребенком.

Ужас наводнил приграничные территории и пробирался все дальше и дальше, в самое сердце Тироя.

Император Пеор сидел в своем Высоком Шпиле и не моргая смотрел на заложенное камнем окно. Заложили три дня назад, раствор еще пахнет мокрым песком. Да и кабинет был наполнен охранной магией. Семь покушений! Семь!

Пилий совсем свихнулся, извращаясь в изготовлении смертоносных игрушек. Парочка даже ранила его и его людей, к счастью, несмертельно. И остановить его не представлялось возможным. Как? Через границы не пробраться, это вообще нереально. Что шпион, что блудный пес с сопредельной территории – магическая зубастая дрянь рвала всех. Птицы с взрывчаткой, по последнем сведениям, не наносят особого урона – у Тироя просто не было таких магических возможностей, как у Пилия. Был, конечно, большой взрыв в столице Дигона, но больше оттуда не поступало никаких сведений. Почему? Что там происходит? Что готовится? Неизвестно…

Пеор попросту не знал, что делать. Пока последствия торгового перекрытия Дигона принесут плоды, от Тироя ничего не останется. Его страна, погруженная в войну, может не выплыть. Так же, как не выплыл его сын, от которого нет вестей. Малек… Глупый мальчишка…

Император совсем не по-императорски всхлипнул, опустив голову на грудь. Тоска, как тугой ком где-то в груди, терзала его ежечасно. Если бы только знать, где он и что с ним! Только бы знать!

Если только…

Дерек Ват Йет. Он магически одарен настолько, что сам император не ведал всей глубины его силы. Да и темная, которая его, если что, может подстраховать… Он видел от первой до последней минуты, что произошло в саду рядом с беседкой. Да и после этого случая на Ват Йета нападала всякая пакость, и каждый раз темная была для него щитом. Подробный отчет об этих событиях навевал определенные мысли: может, у них что-то получится? Ват Йет со своими талантами, темная, которая может защищать его от любой опасности… Если они проберутся в Дигон, то хотя бы смогут получить информацию! О Малеке, о планах Пилия, хоть о чем-то! Предупрежден – вооружен. Только почему Ват Йет еще сам об этом не подумал? По всей логике, он должен был уже подходить к границам Дигона вместе с темной. Что-то тут не так. Есть тут черные пятна.

Император привычно посмотрел в окно. Натолкнулся взглядом на кирпичную кладку и поморщился.

– Камердинера ко мне! – крикнул он, коснувшись колокольчика вызова. И, подумав, недовольно приказал:

– И кладку спрячьте за занавесками. Смотреть на это уже сил нет.

Спустя четверть часа камердинер уже спешил на поиски Дерека Ват Йета и темной.

Глава 19

Сав выкладывал вишневые пирожные на блюдечко, а у меня текли слюнки. Сладкого хотелось до умопомрачения, и умница-Сав снова стал добрым волшебником.

Ват Йет такой заботливостью не отличался, таская меня всюду за собой и вынуждая его защищать от нападений железной пакости. Кормился сам он как попало, порой забывая есть по два-три дня – его магия такое позволяла. А мне приходилось самой добывать себе пропитание. Нет, он не морил меня голодом, даже пару раз приносил мясо и какие-то булки, но вкусненького хотелось очень сильно. Сейчас же Ват Йет вынужденно меня оставил на Сава, чтобы заняться какими-то своими сверхсекретными делами. Дерек, мне кажется, даже зубами скрипнул, когда Сав мне приветливо улыбнулся.

У нас с Ват Йетом вообще были странные отношения. Я не могла понять ни себя, ни его.

Мои эмоции и чувства по отношению к Дереку сложно было хоть как-то разложить по полочкам, потому что в них было намешано всего и от тела Йолы, и от богини, которая испытывала к Ват Йету необъяснимую нежность и что-то вроде материнской любви. Почему и отчего такая любовь, я не понимала, а тьма молчала, не собираясь выходить со мной на контакт. Ну, не очень-то и хотелось.

На фоне всего этого я не могла воспринимать Ват Йета независимо. Тело тянуло к нему, в сердце, там, где холодило тьмой, копилась и зрела нежность, а разум холодно отсекал все лишние чувства. Но сказать, что он меня совсем не привлекал, было бы ошибкой. Я даже восхищалась его решительностью, холодностью и безэмоциональностью, тем, как он принимает решения, не сомневаясь в их правильности. Еще тем, что он был, несомненно, сильным человеком, пусть и равнодушным и холодным. До тех пор, пока совершенно случайно после последней атаки на Ват Йета (это были какие-то стремные птицы, которые сочились черной масляной гадостью) я не поймала его взгляд. Равнодушное чудовище? Стеклянные пуговицы? О нет. Он смотрел на меня с жаром, с жаждой, и я даже отступила на полшага назад, не ожидая такого. И на миг мне показалось, что его глаза потемнели. Не фигурально, нет. Они стали черными вместе с белком. Как у меня, когда тьма рвалась из меня. Но миг – и все исчезло.

Странно. Но я так уставала в последние дни, что мне было не анализа. После того случая, как тьма защитила Ват Йета от ядовитых железных мух, он далеко меня от себя не отпускал и правильно делал. Ну, для себя правильно. Император Дигона не оставлял попыток навредить ват Йету, отправляя новых чудовищ. И тьма каждый раз реагировала на прямую опасность. Всего таких атак было три, помимо самой первой, и всегда мое тело занимала богиня, чтобы черным защитным коконом опутать Дерека. Для этого она использовала все ресурсы моего организма, и я едва переставляла ноги. Уставала так, что едва могла соображать. А тьма защищала Ват Йета даже тогда, когда я спала – одно из нападений было ночью. Мало приятного…

Но Дерек, кажется, был доволен. Еще бы – ведь я была его щитом. Кстати, не только его.

Это было опять же при последнем нападении. Я, Сав и Ват Йет нашей тесной компанией сидели все в том же кабинете в императорском дворце. Было уже поздно, и я сидела в кресле, потихоньку засыпая, а мужчины что-то обсуждали вполголоса. В окно то и дело тихо стучали почтовые птицы, и этот звук напоминал мне редкие крупные капли дождя, которые срываются с карниза и падают на звонкий металл. Я уже улетала в сон, падая вслед за этим звуком, когда тьма внутри меня встревоженно собралась у сердца. Я открыла глаза. Все в порядке. Сав как раз открывал окно, чтобы впустить медную пташку.

– Закрой! – закричала я, вскакивая с кресла. Даже, скорее, кричала не я – тьма, которая снова завладела моим телом. Активизировалась.

Сав недоуменно обернулся ко мне, закрывая, однако, оконную створку. Но слишком поздно. В окно одна за одной влетели маленькие птицы. Острые перья из стали сверкнули при свете ламп, а со спин тварей стекала маслянистая черная гадость. Она капала с птичьих лапок, сея капли яда, которые прожигали бумаги на столе насквозь.

Тьма уже развернулась во всю меня, накидывая на Ват Йета черный кокон и вылавливая птиц одну за другой жгутами, но слишком медленно. Одна из птиц пролетела мимо Сава, черкнув его по лицу стальным, остро заточенным пером. Он вскрикнул, прижимая руку к щеке – видимо, перья были хорошенько смазаны ядом, потому что Сав застонал и покачнулся. А птица, развернувшись, растопорщилась, распушилась металлом.

– Падай! Берегись! – закричала я, неожиданно получив контроль над голосом, но поздно. От птицы отделились тонкие перья, которые напоминали острые миниатюрные дроты, и полетели в Сава.

– Спаси его! Ну! – закричала я, срывая голос.

И тьма послушалась. Черный жгут отбил все перья, свернул голову птице, которая и без того рассыпалась на глазах.

А Сав захрипел, держась за горло. Секунды текли медленно, размазано. В глазах троилось от напряжения – тьма хотела взять меня под контроль и полностью сосредоточиться на Ват Йете.

Твою-то мать!

– Быстро! Спаси его! Слышишь? Что хочешь сделаю! – прохрипела я, сдаваясь и отдавая тьме свое тело.

И она снова подчинилась, неохотно, но послушалась меня. Черный жгут, отделившись от кокона Ват Йета, перетек в тело Сава. Тот мгновенно перестал хрипеть, вытянулся стрункой. Порез на коже затянулся еще через пару секунд…

Когда с последней птицей было покончено, тьма ушла. И я потеряла сознание от усталости.

Так я и стала «щитом».

Против я не была. А что я сделаю? Убегу? Ага, как же. Взбунтуюсь? Спасибо, мне хватило прошлого раза, когда Ват Йет хотел залезть в мою голову, да и сил на бунт не было. Оставалось смириться и подчиниться, ну, хотя бы до тех пор, пока идет война. Да и сберечь пару жизней, особенно жизнь Сава, тоже приятно.

Война… Было страшно. Я и не думала, что, живя в своем благополучном и относительно спокойном мире, окажусь в самом эпицентре. При мне старались не обсуждать потери, не показывать мне вести с полей и жуткие ментальные слепки, но что-то все равно просачивалось, и тогда тьма нервно возилась у сердца. Ей, наверное, тоже было страшно.

– Может, ты уже поешь? – спросил Сав, и я вздрогнула. Задумалась и уплыла куда-то, а Сав тем временем смотрел на меня, чуть наклонив голову набок. С интересом смотрел.

Пирожные пахли восхитительно. Белый крем, сироп, ягодки… Здорово! Я уже и забыла, что это такое – наслаждаться едой. Я погрузила ложечку в нежный десерт, а потом отправила ее в рот. Крем растаял сладостью и легкой кислинкой на языке, и я зажмурилась от удовольствия.

– Вкусно?

Я что-то довольно промычала в ответ, а Сав рассмеялся.

– Ты знаешь, вот эти я сам для тебя готовил.

– Правда?! Боже, Сав, женись на мне, – простонала я, не открывая от удовольствия глаз. А потом, поняв, что в комнате повисла напряженная тишина, чуть не стукнула себя по лбу кремовой ложкой. Блии-и-н! Нашла, где такое ляпнуть! Вот дура-то!

Я медленно открыла один глаз, чтобы напороться взглядом на внимательного, очень сосредоточенного Сава.

– Так, Йола, нам, кажется, нужно серьезно поговорить. Ты согласна?

Я покаянно кивнула.

– Я нравлюсь тебе, так? Ты не первый раз намекаешь на то… На это… Ну, ты поняла. И ты мне тоже нравишься. И я бы… ну…

Не договорив, он мягко приблизился ко мне, отвел растрепавшуюся прядь волос с моего лица. И поцеловал – очень нежно. Даже заботливо как-то.

– Ты права. Очень вкусные пирожные получились, – шепнул он, отрываясь от моих губ и глядя мне в глаза.

– Вкусные… – шепнула я в ответ. Лицо помимо моей воли залило краской, стало жарко и немного неловко. М-да, вот не думала, что на своем четвертом десятке буду краснеть от поцелуя, как трепетная барышня. Но это все тело Йолы. Подозреваю, что в ее жизни не было таких поцелуев. Да и с такой заботой девочка раньше не сталкивалась.

От Сава пахло пряным можжевельником. Его губы – красивые, мягкие – улыбались. И я, наплевав на все, сама потянулась к нему. За теплом, за лаской, за сильными руками, которых мне так не хватало. За нежностью, за мужской силой, за заботливыми жестами. За прикосновениями – трепетными, но такими уверенно-мужскими… Я даже мурлыкнула от удовольствия, ощутив его руку на своих волосах. Он целовал и гладил меня, но не страстно, нет. Очень мягко, деликатно, словно бы боялся спугнуть.

Полетел на пол его свитер, за ним – мой теплый платок, который я набрасывала на плечи. Перед моими закрытыми глазами красными пятнами расцветали и расплывались круги, сладко пульсировало в голове, в низу живота, в груди… Приятно…

В окно застучал надоедливый клюв почтовой птицы.

Сав отстранился, напоследок коснувшись моего лица.

– Сейчас не место, – с сожалением сказал он, – вернемся к этому после свадьбы?

– А, что? Ага… – хрипло пробормотала я, все еще покачиваясь на волнах своих приятных ощущений. И только потом сообразила, что он мне сказал.

Вот …! Какой на фиг свадьбы?!

***

– Э-э-э… Свадьбы? – переспросила я, надеясь, что он неудачно пошутил. Но Сав был невозмутимо серьезен и спокоен.

– Подожди… А тьма? А Ват Йет? А Пилий? И вообще…

– Только после того, как все закончится… Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, но обручиться можно и сейчас. Дадим обещание в Последнем храме Шестнадцати. Я буду хорошим мужем, – спокойненько сказал он, довольно улыбаясь.

Мужем?

Мне очень, очень сильно захотелось выматериться. Ну что за попадалово!

Я глядела на него во все глаза. Муж… Надо быстро-быстро отмотать все обратно, вернуть как было! Надо подобрать слова, сказать что-то, убедить… Я уже открыла было рот, но, как всегда, в дверь забарабанили.

Да как же невовремя!

***

Сав был доволен. Он в принципе собирался прибрать девчонку к рукам, но после того, как он поймал пару взглядов Ват Йета, которые тот кидал на Йолу, понял, что нужно действовать быстрее. Как бы Дерек его не обошел…

А последние события окончательно убедили его в правильности решения. Она защитила его от атаки ядовитых птиц и спасла ему жизнь. Уже позже, когда алхимики провели анализ того черного яда с птичек, он вышел из их лаборатории на ватных ногах. Без вмешательства Йолы он был бы уже трупом. Девчонка спасла ему жизнь, более того, совершила невозможное – вытянула яд, который уже начал его убивать.

Она будет его женой, его личным телохранителем и интересной спутницей жизни. Сав дураком не был и прекрасно, как и Ват Йет, видел ее странности. Разгадать их он не мог, а изучать ее было очень увлекательно. Ее тьма его уже не смущала, более того, без тьмы она не была для него желанной невестой.

О любви речи вообще не шло, но много ли браков по расчету? Симпатия есть – уже полдела.

Сав не без оснований считал, что он будет хорошим мужем и даст бывшей рабыне то, о чем она и мечтать не могла. Он считал, что все честно. Взаимный обмен. Он – ей, она – ему. Да и ее внешность, тело… О, больших усилий стоило сдержаться и не спугнуть, не довести начатый поцелуй до логического завершения. Но нельзя. Девчонку насиловали много лет, а Сав, как толковый безопасник и очень, очень неплохой психолог, хорошо знал последствия подобного. Может, этим отчасти и объясняются ее странности? Хотя нет, тут что-то другое. Ну ничего, для того, чтобы ее разгадать, у него будет достаточно времени. Главное, всегда держаться поблизости и быть таким, каким она хочет его видеть. Заботливым, нежным, сильным.

Сейчас, после поцелуя, он смотрел на порозовевшие щеки своей уже без пяти минут невесты и понимал, что все сделал правильно.

А потом, огорошив ее предложением, пошел открывать двери, за которыми стоял уже знакомый всем камердинер. Бледный, с дрожащими руками и каплями крови на лице, одежде и руках.

– Покушение на императора. Ват Йет тебя зовет. Быстрее, – почти простонал он, хватая Йолу за руку и таща ее за собой.

Романтическая дымка выветрилась. Сав бросился за ними.

***

Дерек Ват Йет примерно знал, зачем его вызвал император Пеор на личную аудиенцию. Официально, с бумажкой и печатью. Видимо, Пеор намеревался отдать тот приказ, который Ват Йету меньше всего хотелось исполнять. Он не хотел идти с темной в Дигон, к источнику, подозревая, что ничем хорошим дни, проведенные с темной тет-а-тет, не закончатся. Он и так еле сдерживал свою тьму, будучи одновременно не в силах не видеть темную.

Он угрюмо шагал наверх, в императорский Шпиль, который стал неприступной крепостью, и раздумывал о том, как избежать приказа. Может, удастся…

Император сидел в кресле – осунувшийся, постаревший. Дерека Ват Йета на мгновение кольнуло чувство вины. Ну вот, опять. Стоило раз дать слабину, как ментальная стена, которую Ват Йет строил долгие годы, начала крошиться.

– Вы с темной отправляетесь в Дигон, к источнику, – сразу же начал он. В его уставшем потухшем голосе не было ни намека на то, что он может передумать. А освещать все причины своего отказа Ват Йету очень не хотелось.

– Нужно что-то делать… – растерянно сказал император в повисшей паузе. – Если у вас ничего не получится, то я сложу полномочия раньше срока и отдам Тирой Дигону. Так хоть люди перестанут умирать.

– Может, Малек еще не мертв…– начал Ват Йет, но император перебил его.

– Мой сын всего лишь первый. Я хочу, чтобы подданые Тироя не теряли своих детей в этой… В этом…

Он сгорбился, отвернулся к занавешенной каменной кладке на месте окна. А что он мог еще предпринять? В считаные дни почти вся армия Тироя оказалась погублена. Ресурсы еще есть, но все они ухают в бездонную пропасть растрат. Союзники сидят тихо – толку от них никакого. Небольшая поддержка на первых порах не принесла вообще никакой ощутимой помощи, а потом начались вежливые отписки от властителей сопредельных земель – одна за другой. Дигойский договор был разорван.

Был бы у них месяц, всего месяц – и Дигон бы ослаб, обескровился. Но – увы. Времени не было.

Император смотрел на кладку отсутствующим взглядом. Маленький паучок, повисший на гобелене рядом, не привлек его внимания. Да и кто будет обращать внимания на каких-то там паучков, когда рушится государство?

Паучок тем временем переполз ближе – он был очень быстрым, намного быстрее другого членистоногого. Повис над головой императора, покачиваясь на серебристой паутинке.

– Я считаю, что… – начал было Ват Йет, но император вдруг вскочил, взлохматил волосы. Закричал, падая с кресла и держась двумя руками за голову.

Ват Йет подбежал к нему, не очень понимая, что происходит.

Маленький паучок стремительно выполз из-за шиворота императора. Обычный, не металлический – живой паучок с ворсистыми длинными ножками, с восемью глазками, с круглым брюшком. Только вот от него волнами распространялся жар магии. Ват Йет кинул на него книгу, для верности потоптался на ней, услышал хруст и кинулся к императору, щупая пульс.

Горло императора распухло, почернело. Он никак не мог вздохнуть, только хватал Ват Йета за руки, мешая ему.

– Сюда! Быстро! – заорал он, подкрепляя голос магией. Он знал, что камердинер императора или его замена всегда пасется где-то неподалеку.

– Император умрет через минуту. Руку ему держи! – приказал Ват Йет, не глядя на прибежавшего камердинера. А сам быстро полоснул чем-то острым по горлу императора где-то сбоку. Брызнула в разные стороны кровь, и император обмяк.

– Я выпущу отравленную кровь, а ты найди темную. Йолу. Если будешь медлить, император умрет.

Камердинер, размазывая по лицу брызнувшую на него императорскую кровь, подскочил, как бородатый мячик, и метнулся к двери.

***

– Что?!

– Вылечи! – крикнул Ват Йет. Его руки были в крови, одежда и лицо – тоже.

А я, увидев залитого кровью императора Тироя, сосредоточилась, взывая к тьме. Бесполезно. Она сидела холодком у сердца и молчала. Спала.

«Дрянь ты такая! А ну вставай! Вставай!» – мысленно кричала я, раз за разом обращаясь к ней. Тщетно.

– Сердце не бьется, – прошептал камердинер, сидя у руки императора и убирая с нее пальцев.

– Умер?!

– …!

«Да вставай ты! Ты же за справедливость! Тут человека убили! Кровь! Видишь – кровь!» – будила я свою тьму, параллельно запуская в голове кадры из фильмов ужасов, документалки про маньяков и прочей жуткой кровавой дряни, которую мне доводилось смотреть. Бензопилы, лица клоунов, оскалы убийц смешались в паническое месиво, и тьма, наконец, зашевелилась. «Спаси! Выручи!» – взмолилась я.

И тьма, обернув мое сердце в лед, послушно потекла из моих пальцев, коснулась тела императора и влилась в него, врачуя и вытягивая его из смерти.

А я охнула, ощутив колкую острую боль с сердце. Почему?.. Ведь раньше сердце не болело, ну или болело не так сильно. Ничего не понимаю…

Тьма мучительно долго не покидала тело императора, а мое сердце болело все сильнее и сильнее с каждым вдохом. Наконец жгуты тьмы втянулись в меня, и я упала на колени, а потом осторожно легла на бок. Дыши, дыши…

– Дыши! Ну же! – повторял за мной Ват Йет, глядя на императора.