Ольга – княжна Плесковская

И только неугомонный Любим, упросивший одного из гридней показать ему ратные упражнения, носился по двору. И теперь, уже и не радостный, что дал мальчишке себя уговорить, утиравший пот с лица гридень не переставал отбивать удары малолетнего вояки – и было непонятно – кто кого гонял: то ли опытный гридень Любима, то ли наоборот. Любим, счастливо избежавший неприятного происшествия, и ныне всеми оберегаемый и жалеемый, вооружился Первушиным щитом и извлечённым из схрона деревянным мечом и готов был ратиться без устали и стеснения.

Сия сонная и благостная обстановка была нарушена неожиданным стуком в закрытую калитку. Гридни немедленно встрепенулись, те, которые сидели у калитки, вскочили, заворчал Дружок. Калитка отворилась, и на двор с мешком в руках зашёл отрок из дружины князя Игоря.

– Чего надобно, малец? – спросил его один из гридней у калитки.

– Послание передать и дары от великого князя Игоря Рюриковича благородной и всекрасной девице Ольге Яромировне, – напыщенно ответил отрок.

Он надменно оглядел двор, прервавших свои занятия и с любопытством взиравших на него Томилиных домочадцев и насмешливых гридней и, увидев благородную девицу, занятую неблагородным вовсе делом, вперил в неё взгляд, исполненный важности и ожидания, что девица тотчас немедленно взволнуется, вскочит, покраснеет-побледнеет или даже вскрикнет испуганно и радостно. А как же иначе можно воспринять великую милость внимания самого князя Киевского?

Однако ж Ольга вскакивать и волноваться не спешила, скользнула по отроку равнодушным взглядом и, не промолвив ни единого слова, продолжила своё неблагородное занятие. Да и выглядела она как-то уж совсем не всекрасной – в сорочице и запоне13, будто обычная поселянка – без венчика, ленты и прочих украшений – волосы едва собраны в небрежную полураспущенную косу – словно её обладательница заплела её тут же во дворе, не отрываясь от дела, на ногах странные узконосые с открытой пяткой черевички.

Не узрев ожидаемых действий, отрок, слегка смутившись, приблизился к Ольге, не зная, то ли повторить речь – вдруг девица не расслышала или не поняла – или же, помолчав, подождать ещё.

– Олён, к тебе пришли, – раздался спасительный для отрока голос Томилы.

– Ко мне? – протянула Ольга, изобразив удивление. – Вообще-то я Эймундовна по отеческому имени, – сказала она, наконец-таки удостоив отрока насмешливо-испытующим взглядом, отчего лицо и шея отрока немедля пошли красными пятнами. – Ну, говори, раз пришёл. – Она поднялась и откинула со лба тыльной стороной испачканной в песке ладони упавшие пряди.

– Прямо здесь? – Отрок попытался придать речи надменности, но ломкий мальчишеский голос сорвался и прозвучал жалко.

– Ну да. Или, может, князь мне тайну ратную поведать хочет? Тогда, конечно, в избу надобно идти – вдруг ворог какой притаился рядом, – продолжала глумиться вредная девка.

– Олёна! Прекрати! – строго одёрнул её Томила.

– А что такое? – удивилась Ольга, глянув на Томилу. Но, встретив его серьёзный взгляд, подумала и, обращаясь к отроку, снисходительно добавила: – Ладно, давай выкладывай своё послание и дары.

– Великий князь Киевский приглашает тебя прогуляться вдоль берега реки и жалует тебе дары. – Отрок раскрыл мешок, достал оттуда какие-то предметы и протянул их Ольге.

Она, даже не отряхнув испачканную в песке ладонь, взяла предметы и с любопытством их оглядела. Дарами оказались – серебряное блюдо и тяжёлый золотой витой браслет-обруч, исполненный довольно грубо, к тому же большой, явно на широкое мужское запястье.

– И ещё дар для мальца, именем Любим, – добавил отрок и достал из мешка шлем.

– Я тебе не малец, – дерзко ответил Любим, но приблизился и подарок взял.

– Самый маленький, что нашёлся, – сказал отрок с нескрываемым превосходством. Затем он перевёл взгляд на Ольгу, подождал, пока девица сполна насладится видом княжеских даров, и спросил: – Какой ответ передать великому князю?

– Передай, отрок, что благодарность моя великому князю Киевскому за его щедрые и дивные дары не знает границ, – с придыханием промолвила Ольга, придав лицу выражение крайней взволнованности и вперив в отрока долгий и выразительный взор, – отчего отрок, почувствовав подвох, вновь впал в краску. – Блюдо, скажи, очень мне нужно, – уже совсем по-иному, деловито произнесла она, повертев блюдо в руках. – В него и яблоки можно сложить, и репу, – на этих словах захихикали притихшие девки. – А сей неземной красы обруч, – опять то же придыхание, и то же лицо, – принять никак не могу, потому как подобный дар жених вручает невесте. – Она завела горе глаза, задумалась и вновь деловито добавила: – Коей я для князя Киевского, увы, не являюсь. Посему, отрок, обруч забирай. – Взяв его за руку, она решительно вложила браслет ему в ладонь. – Не потеряй, смотри, – добавила она строгим голосом.

– И для меня дар тоже забери, – вдруг встрял Любим. Он бросил шлем на землю и наподдал его ногой в сторону отрока. – Премного благодарствую, скажи, но не моей мерки.

– А ну-ка, быстро в дом! – рассерженный Томила широко шагнул, схватил сына за плечо и подтолкнул в сторону избы. Затем повернулся к отроку и проворчал: – Благодари от нас князя, отрок, – но нагибаться и подбирать с земли шлем не стал.

Оторопевший от такого приёма и обхождения отрок то бледнел, то краснел, уже и не зная, как выполнить поручение князя, не нанеся урона собственной чести, и горячо желая скорее откланяться.

– А что насчёт прогулки передать? – дрожащим голосом всё же спросил отрок, нерешительно взглянув на Ольгу.

– Прогулки? – протянула Ольга, удивлённо округлив глаза. – Я без дозволения батюшки с мужами на прогулки не хожу. Да к тому же, ты и сам видишь, отрок, у меня посуды грязной полон двор, какие могут быть прогулки? Но, если князь Киевский мне подмогу отрядит или, да помилует меня Перун, вдруг сам рукава засучит, – Ольга многозначительно помолчала, – то, может, и успею с ним до ворот села прогуляться, – под смех гридней и хихиканье девиц серьёзно добавила она.

Тут уж отрок, более ничего не спрашивая, счёл за благо удалиться.

– Скоро за сестрицей своей со двора пойдёшь, – проскрипел вдруг доселе молчавший волхв и с улыбкой посмотрел на Ольгу.

– А ты почём знаешь, дедушка? – настороженно спросила его Ольга.

– Эх, девонька, насмотрелся я на своём веку всяких ретивых дел, глаз у меня намётанный, – усмехнулся волхв.

А оскорблённый и униженный отрок, направившийся в сторожевую избу, крепко думал, как ему перед князем отчёт держать – какие слова молвить: если те повторить, что рекла вредная девица, то можно и в опалу впасть. Вот уж не повезло, так не повезло.

В то же самое время князь Игорь со своим верным воеводой Асмудом выгоняли вчерашний хмель. И делали они это давно проверенными способами – хорошо истопленной баней, что имелась при сторожевой избе, и употреблением хмеля сегодняшнего. Выйдя из парной, они расположились в предбаннике за столом, уставленным всякой снедью: холодной кабанятиной, квашеной капустой, солёными грибами, мочёными яблоками, блюдом с душистым свежим хлебом, мисочкой со сметаной и высоким серебряным кувшином пива, опущенным в кадку с ледяной ключевой водицей. Прислуживали за столом девки в одних сорочицах с распущенными волосами – среди них и вчерашняя князева хоть14, ныне красовавшаяся надетой на шею серебряной гривной – даже в бане не сняла.

В дверь осторожно постучались, на пороге возник гридень из личной охраны князя и сообщил, что вернулся посланный с поручением отрок. Князь, увлечённо жевавший в то время кабанятину, сделал рукой порывистый распорядительный жест, означавший «зови».

Гридень исчез за дверью, и через мгновение в предбанник вошёл бледный и смущённый отрок.

– Ну, ответствуй, малец, всё исполнил, что велено тебе было? – прожевав, спросил князь.

– Да, княже, – робко произнёс отрок.

– Ну и? Что девица сказала? Дары приняла? А приглашение? Не молчи, шустрее молви, – нетерпеливо проговорил князь.

– Один дар взяла, премного благодарила, потому как в хозяйстве очень годен, а второй – вот, сказывала это токмо для невесты, – отрок нерешительно протянул руку с браслетом. – А на прогулку без дозволения батюшки отправиться не может, да и занята была шибко.

– Занята шибко? – князь грозно сдвинул брови, словно перед ним не дрожащий отрок стоял, а сама Ольга. – Любопытно, чем?

– Посуду мыла, – пробормотал отрок, склонив голову.

Асмуд не сдержался, хохотнул. Князь метнул на него недовольный взгляд.

– Почто веселишься, воевода?

– Ох, прости, княже. Мнится мне, малец наш не всё как было сказывает. Дозволь, княже, мне спросить?

– Дозволяю.

– Ты, отрок, нам всё слово в слово передай, что девица молвила. Не пужайся, не заругаем.

И по мере того, как отрок принялся передавать слово в слово давешний разговор с Ольгой, всё сильнее хмурился князь, и всё больше кривился весельчак Асмуд, сдерживая рвущийся хохот. Отрок, обладавший замечательной памятью, всё поведал в точности, пропустив лишь поступок Любима – сказал, что шлем отдал отцу мальчика. Закончив сказ, отрок замолчал и понурил голову. Князь сидел мрачнее тучи, глаза метали молнии, Асмуд, опершись локтем о стол, ладонью прикрывал рот, пряча улыбку и стараясь не прыснуть от смеха.

– Спасибо, малец, – наконец, с трудом выдавил Асмуд. – Обруч на стол клади и ступай себе.

И лишь только за отроком закрылась дверь, Асмуд дал себе волю и расхохотался.

– Ну, что ты ржёшь, как конь ретивый! – раздражённо сказал князь. – Девка с грязью меня смешала, а тебе смешно! – возмущённо воскликнул он.

– Да полно тебе злиться, княже, – миролюбиво проговорил Асмуд. – Девке-то всего четырнадцать годков, неужто тебе с ней тягаться? Ну, отказала – велика беда, плюнь да разотри, других – сговорчивых, что ли, не хватает? – Асмуд кивнул головой в сторону парной, откуда слышалось заливистое девичье хихиканье.

– Нет, ты не понимаешь, сначала она в меня стрелу метит, вчера при мне моего гридня поранить не постеснялась, будто никто не догадался, что попала – куда целилась, а нынче и вовсе меня скоморохом выставляет. – Князь вскочил и в гневе заметался по предбаннику.

– Да, серьёзно тебя девка зацепила-то, кто бы мог подумать, – протянул Асмуд. – Но не будешь же ты из-за неё с Яромиром воевать на его же землях.

– Что, поджилки затряслись? – злобно бросил князь.

– У меня? Ты хоть и князь, а так не шути, – спокойно молвил Асмуд, хлебнувши пива. – Сам знаешь, что неразумно из-за сопливой девчонки войну разводить, Яромир тебе дань сполна отдал, а мог бы и не отдавать вовсе.

– Знаю, – отрезал князь. – А что тогда разумно?

– А ты женись, – неожиданно заключил Асмуд.

– На этой сельской сироте из богами забытой глубинки? – усмехнулся князь, присаживаясь обратно на лавку. – Тебе только и дела, что меня оженить – а на ком не важно.

– Ну, жениться тебе давно пора. Уж пять лет, как вдовствуешь. Евдокия твоя болгарская – жена, конечно, видная была, да только любви-то сильной меж вами, положим, не было. А где прикажешь достойную невесту тебе сыскать? С одной болгарской женой пожил, а второй, сам знаешь не видать. Болеслав Чешский с твоим двоюродным братцем успел породниться. Червонные земли тоже одну невесту к нам отправляли. Нынче она оказалась брошенной женой. Опять же твой братец постарался. Хорошо было б, конечно с уграми, да вот беда – невест подходящих нет, – пустился в рассуждения Асмуд. – А Ольга чем тебе не невеста? По матери девка – княжна, почитай. Стемид – Ольгин дед, верный соратник Вещего, вместе с ним и на Царьград и на Хвалынь15 ходил, где голову и сложил. Он ведь из князей, как и твои пращуры. Так что родом девица тебе под стать. Дед же Яромира и Прибыславы вслед за твоим прадедом в эти земли пришёл, а их отец, стол Плесковский занявший, соратником был твоему отцу.

Князь слушал десницу, не возражая. Хотя и знал, что Асмуд слегка лукавит. Ольгин кровный отец, свей Эймунд, происходил из семьи именитых воинов, но не правителей. Однако со стороны матери Ольгин род был более знатным и через её деда, Стемида, вёл к славянским князьям с южных берегов Варяжского моря. И верно состоял даже в дальнем родстве с его, Игоря, пращурами, много лет сменявшими друг друга на престоле в Велиграде16.

В давнюю пору предки нынешнего князя Киевского в поисках лучшей жизни переселились из земель варнов и вагров17 на восточное побережье Варяжского моря. Здесь начинался речной путь в богатые серебром страны, лежащие на восход и полдень18, да и сама земля была изобильна и просторна.

Один из прадедов Игоря – Гостомысл19 – сумел стать князем у ильменских словен20 и правил в тех местах, где позже Рюрик, отец теперешнего князя Киевского, возвёл Новгород. Другой прадед Игоря утвердился на берегах реки Невы, где жили племена ижоры. В том краю, Ингрии21, варяги добывали железную руду и медь и брали мыто с ладей, приходящих с Варяжского моря.

Впоследствии две могущественные семьи породнились. Гостомысл выдал дочь Умилу замуж за сына правителя Ингрии. У молодой четы родился Рюрик, который вырос могучим воином и вождём. Он подчинил себе многие народы, живущие на землях, что лежат на восток от побережья Варяжского моря.

Однажды случилось Рюрику повоевать и с Войславом, отцом Яромира, и тогдашним князем Плескова. Прадедом Ольги со стороны бабки. Та брань не была жестокой и завершилась заключением мира на условиях Рюрика. Войслав стал его данником. Зато сохранил власть в Плескове, хотя уже и не как князь, а как наместник. «Желаешь зваться князем – езжай в земли своих предков, на Руян. А в здешнем краю князьями зовутся лишь мужи моего рода или те, кто жил на сей земле испокон веков», – изъявил свою волю Рюрик Войславу, и тот согласился принять раскняжение.

О тех событиях Игорю часто рассказывала его мать, урманская22 княжна Ефандра. В конце повести мать всегда добавляла на северном языке: «Скатился с сиденья конунга на сиденье ярла» и усмехалась. Мать с удовольствием говорила о подвигах покойного мужа. И эта повесть была одной из любимых. Верно, оттого, что её отцу, наместнику Ладоги, Рюрик в отличие от правителя Плескова позволял называться конунгом.

Однако, что с того, что предки Игоря оказались более удачливыми и родовитыми нежели Ольгины, если ему от их достижений мало что досталось? А вот наречённый отец Ольги, Яромир, и ныне являлся человеком ловким, деятельным и владетельным. Такого выгодно иметь в союзниках, а лучше – в данниках.

А ещё, находясь здесь, в Выбутах, Игорь постоянно вспоминал Вельду. Ольгина мать так и осталась для него той, о которой он пылко мечтал будучи юным княжичем, той, которую так и не получил…

Князь Киевский вздохнул и посмотрел на Асмуда. Его десница, заметив прежде, что Игорь погрузился в раздумья, молчал. Но едва внимание князя вернулось, Асмуд возобновил увещевания.

– И сиротой ты Ольгу, князь, наречь поспешил. Названый батюшка, что любит её без меры, всех родных стоит. Братец в Изборске сидит. А ещё один братец в Новгороде, как я понял, не последний купец. И в Ладоге у девицы нашей родня имеется. Так что почитай на всём севере связи. А север нам нужен, спрашиваю? Ох, как нужен. Распустились тут все, шибко вольными стали – ни даней тебе, ни людей для рати.

Тем временем из парной выскочили девки и, подсев к князю и Асмуду, принялись хихикать да ласкаться.

– Ну-ка, любушки, бегом за дверь, на крылечке посидите, опосля позовём, – прикрикнул Асмуд, и девок будто ветром сдуло. А десница продолжил: – Помимо прочего, дочь Яромира – молодая, красивая. А что дерзкая – так опять же прок, в ложнице не скучно будет. И ведь глянулась она тебе. Чего тут думать – женись.

– Как у тебя гладко всё получается, старый сводник, – проворчал князь. – Тебя послушать, вот прямо беги – сватайся, а то – оторвут девицу с руками.

– А может, и так. – Асмуд вновь отхлебнул пива. – Или ты полюбовницу свою хазарскую вкруг дерев повести до сих пор мыслишь? Вот это точно самое неразумное будет.

– Коли мог бы – давно уж повёл, – пробурчал князь.

– Ох, княже, приворожила она тебя, змеища подколодная, – печально промолвил Асмуд.

– Ты язык-то свой поганый попридержи, не твоего ума то дело, – отрезал князь. – Молода слишком Яромирова дочь, и вотще, уж коли невесту на севере брать – лучше новгородскую, чем из этакого захолустья.

– Чем же лучше-то? – удивился Асмуд. – Новгород – богат, и говорить тут не о чем, только народец ихний ненадежный, мутный. Ныне им одно подавай, назавтра – другое. У сестриц-то твоих сынки все на княжьем столе посидели, и в один десяток лет всё то княжение уложилось. А теперь где они, да потомство их где? Сынки – гриднями по дружинам разбрелись, дочки – отнюдь не за нарочитыми мужьями. Ты и сам-то не ведаешь, где они, сродственнички-то твои. Я так скажу – в Новгороде всегда лишь один князь будет – звонкое серебро. Правят там те, кто всех богаче, торгаши, они же и решают, кого на княжеский стол сажать. Так что с купчинами новгородскими – самое то – породниться. А вот об изборском братце, думаю, Свенельд нам поведает. Кстати, давно уж Свенельд в Плескове нас ожидает, мы-то когда выступим?

– Завтра и двинем. – Князь поднялся с лавки и направился в парную – Асмуд за ним.

– А насчёт молодости, ты, князь, уж вотще загнул. Тебе жена молодая нужна, нецелованная – детишек тебе ещё нарожает, наследничков, чтобы и твой сынок, и сестрицын не шибко расслаблялись. Твой-то батька, вон насколько твоей матушки старше был, и тебя родил, когда ему уж к шестому десятку шло, а тебе-то три с половиной десятка лет всего.

– Ага, родил, и через год в Ирий23 отправился.

– Только сынки-то его от первой жёнки – ещё раньше батьки туда попали.

– Эх, воевода-воевода. Коли б я тебя не знал, подумать мог бы, что тебе Яромир серебром заплатил за похвальбу и сводничество. Ладно, поглядим, подумаем, – лениво промолвил разомлевший от банного жара князь. – Хватит словоблудствовать, давай девок зови.

6. Невеста

И князь подумал. На следующий день, когда княжеская дружина готовилась покинуть гостеприимные Выбуты и Яромир, собиравшийся их сопроводить, явился со своими гриднями в сторожевую избу, князь Киевский изъявил желание поговорить с воеводой с глазу на глаз и просил Яромира пригласить на их разговор Ольгу. Беседовать князь с воеводой направились в Яромирову избу.

Тем временем Ольга и Любим, посчитав, что воевода вот-вот отбудет, удобно разместились в Яромировом покое, под самой крышей воеводиной избы, и затеяли играть в шахматы. Но едва они расставили резаные из рыбьего зуба24 фигурки на шахматной доске, прибежала переполошённая чернавка и сообщила, что воевода и князь ступили на двор и собираются пройти в избу и уединиться в Яромировой светёлке. А ещё воевода просил челядинку сыскать Ольгу и передать его повеление явиться в те же покои.

Любима тут же как ветром сдуло, да и взволнованная Ольга не смогла усидеть на месте. Она вскочила, быстро оглядела себя в ручное бронзовое зеркальце, провела гребнем по волосам – что, впрочем, не особо изменило её внешний облик – и вновь села за стол. Ольга и сама не знала, отчего неприятное предчувствие заставляло учащённо биться её сердце – может, оттого, что была она с князем чересчур дерзка – и вот неминуемое наказание не заставило себя ждать? И ещё отчего-то лезли на ум непрошеными гостями вчерашние слова волхва. Чтобы отвлечься, она рассеянно уставилась в распахнутое окно, на столь знакомый и любимый вид бескрайних лесов на другом берегу речки, в сию пору такой нарядный в осеннем пламенеющем уборе. Прислушавшись, за голосами домочадцев можно было различить плеск воды на перекатах и шелест листвы под дуновением ветра.

Воевода с князем не заставили себя ждать, дверь распахнулась, и они вошли в светёлку. Ольга поднялась, поздоровалась и по своему уже обыкновению, скромно устремила очи долу. Игорь жестом предложил присесть. Ольга опустилась на лавку, Яромир сел с ней рядом, сам князь расположился напротив.

– Не буду ходить вокруг да около, воевода, позвал я тебя вот для чего, – заговорил князь, вперив взгляд в шахматную доску. – Я решил вернуть тебе часть дани. Взамен прошу тебя отпустить твою названую дочь со мной. Своей хочу назвать твою Олёну, в Киев с собой увезти.

– Понятно, – негромко сказал воевода и прибавлять ничего более не спешил. Повернув голову, он внимательно оглядел названую дочь. На вмиг потерявшем краску лице расширившиеся глаза казались огромными бездонными колодцами, а обхватившие край лавки пальцы, обескровились, сжатые с отчаянной силой. – Понятно, – повторил воевода, всё ещё глядя на Ольгу, а затем незаметно накрыл своей широкой ладонью её впившиеся в лавку пальцы и спокойно посмотрел на князя, прямо-таки буравившего воеводу напряжённым взглядом.

– Не скажу, что сильно удивлён, – продолжал воевода без волнения. – Понял я, что дочь моя тебе, князь, глянулась, и то для меня тоже не диво. И я так тебе отвечу, хочешь Олёну своей назвать, сперва спроси её согласия, а получишь – сватов пришли, свадьбу сыграй, назови женой водимою по людскому закону перед богами и всем честным народом. Понимаю, что ответ мой может тебе не по нраву прийтись. И ты даже можешь, князь, попытаться порешить и меня, и моих людей, Олёну силою увезти. Возможно даже, всё это у тебя и получится. Но иного ответа дать тебе не могу, – Яромир замолчал. Ольгины пальцы, накрытые его ладонью, постепенно разжались, обмякли, и воевода убрал свою руку.

Князь вновь перевёл взгляд на шахматную доску, долго молчал, нахмурившись, словно думал, какой ему ход сделать, пойти ему всадником али вежей25. Затем резко вскинул тяжёлый взгляд на Ольгу и всего два слова произнёс-процедил:

– Ты согласна? – И так как Ольга молчала, первый раз с их встречи выглядя не уверенной хозяйской дочкой, а испуганной и растерянной девчонкой, князь с нажимом повторил: – Согласна?

– Как батюшка Яромир скажет, так и будет, – чуть слышно ответила Ольга, подняв глаза и встретив погрустневшими очами тяжёлый княжий взгляд – видно, не сомневалась в батюшкином решении. – Ты ведь, князь, и сам, верно, думаешь, что не девичьего ума это дело и не мне то решать. – Голос её хоть и был печален, но зазвучал уверенней, а Ольгины глаза, затуманенные какой-то мыслью, через миг решительно вспыхнули. – Только ежели ты батюшке Яромиру зло учинишь, жизни себя лишить не побоюсь – твоей точно не стану! – дерзко добавила она.

– Девчонка совсем ещё, не серчай, князь, – произнёс Яромир со вздохом. – Ты иди, дочка, в свою светлицу, обожди, покуда мы с князем договариваться станем.

Князь меж тем ни гнева, ни возмущения не выказывал. Если и был раздосадован неприкрытой Ольгиной грустью, то лишь слегка. А, может, напротив, ждал от неё большей дерзости и отказа, а теперь успокоился. Он поднялся с лавки, подошёл к окну и принялся рассматривать открывшийся вид, дожидаясь, пока Ольга выйдет.

– И ты, воевода, думаешь, что твоя Олёна ровня мне? – отстранённо спросил князь, когда Ольга послушно покинула Яромировы покои.

– Ну, если бы я так не думал, не тратил бы понапрасну слов, – всё так же спокойно отвечал воевода. – Не была б она тебе ровней, давно б уж твоей сделалась. Она – девица роду знатного, и ты не смотри, что с сельскими, как своя. Грамоте учёна славянской, всякой – и моравской старой, и новой болгарской, молви иноземной – и греческой, и северной, торговым делам и судебным. Такую деву – чтобы и собой пригожую, и всему наученную – вряд ли где в своих землях ещё сыщешь. Сделаешь княгиней – стыдиться не придётся.

– Какое приданое за дочерью дашь? – Князь вновь отвернулся к окну.

– Ты говори, князь, чего хочешь за киевский стол для моей дочери. Нынче не мне ставить условия…

– Гоже, – удовлетворённо хмыкнул Игорь. – Что ж… Перво-наперво, вернёшь под мою длань и Плесков, и Изборск. Дань мне будешь платить, а коли в поход соберусь, дашь в войско свои дружины.

– Людей могу дать числом шесть сотен с двух городов. А каков размер дани? Только пусть един будет, не важно – тучная година выдастся или, упаси Велес, безгодие.

– Имения на тысячу северных гривен кун с тебя и с Изборска. То есть две тысячи с твоих двух градов.

– Не потянем, князь, тысячу. Давай пять сотен, – ответил Яромир, подумав.

– Семь.

– Добре. Только не менее половины скорами26. А ещё пущай изборские дани твои будут, а плесковские – Ольгины. Раз княгиней сделается – значит, и дружину свою заведёт, содержать воёв надобно будет. Ежели жить станете с моей дочкою в мире и согласии – то не важно, чья подать – всё в одну семью.

Игорь кивнул.

– А что моя Олёна получит в дар к свадьбе? Какое вено дашь за невесту, князь?

– Твоя очередь, воевода. Говори, чего хочешь.

– Хорошо бы землицу какую в собственное владение.

– Есть у меня одно сельцо, именем Высокое, близ Киева. Будет княгининой волостью, – молвил князь и, подумав, с усмешкой добавил: – А коли станем с дочкой твоей жить в мире и согласии, не волнуйся, жена князя Киевского на тщету не пожалуется – будут ей и земли, и серебро.