Ольга – княжна Плесковская

– Ну, Олёнка, ну, пожалуйста, – проныл Любим.

– Иди с дружками пораться. А мне некогда. – Ольга решительно направилась в избу.

– Да я уж всех дружков побил! Мне дядька Ёрш такие премудрости показал, что, я и тебя побью! – запальчиво крикнул Любим, следуя за Ольгой. Ершом звали пестуна младших дружинных отроков.

– А что же тебя дядька Ёрш в дружину не возьмёт? – спросила Ольга, открывая сундуки и поставцы и доставая из них разных видов чаши и блюда.

– Он-то хоть сейчас готов, да батька не пускает, – вздохнул мальчик, расстроенный одновременно и батькиной строгостью и Ольгиной нынешней неуступчивостью.

– Ладно, так и быть, давай побалуемся, – вдруг согласилась Ольга. – Только уговор, если побью, стрелой летишь в гридницу и набираешь всякой разной посуды, какой найдёшь, и несёшь её на свадебный стол. Согласен?

– Ага. – Глаза Любима радостно вспыхнули. – А если я тебя побью, будем ратиться ещё… – тут Любим задумался, – три раза.

– Ну, давай сюда твою игрушку, да пойдем на двор, – с нарочитым равнодушием бросила Ольга. По чести сказать, до подобных забав она и сама была большая охотница.

Едва Ольга сняла кожаные черевички и завязала узлом подол платья, неугомонный Любим налетел на неё соколом. Она ловко увернулась, но нападать в ответ не спешила. Размахивая мечом, Любим опять ринулся на Ольгу. Она, отбив удары, снова отступила. Воодушевлённый Ольгиной якобы робостью Любим продолжал яростно наседать. Ольга развернулась и бросилась бежать, Любим – вдогонку. Они обежали почти весь двор, как вдруг Ольга резко остановилась и отпрыгнула в сторону. Любим, не ожидавший подвоха, так же быстро остановиться не сумел и пробежал ещё немного вперёд, оказавшись к Ольге спиной, чем коварная девица не преминула воспользоваться – тут же плашмя нанесла удар по тому мягкому месту, что пониже спины. Удар оказался сильным, и Любим, потеряв равновесие, шлёпнулся на колени и выронил меч, который Ольга вмиг отшвырнула ногой. Деревянное лезвие её меча оказалось прижато к шее Любима.

– Не честно, – прогнусил мальчишка, поднимаясь и потирая ушибленное место.

– А ты, значит, будешь только с честными вражинами ратиться, – насмешливо сказала Ольга, – а коварных да подлых стороной обходить? Наука тебе, братишка, когда бьёшься, не позволяй ворогу ум себе мутить.

– Молодец, поучила парня, – произнёс вдруг кто-то.

Ольга с Любимом дружно обернулись на голос и увидели у калитки князя Игоря. Пёс Дружок, сидевший на цепи у забора, давно уж заходился заливистым лаем, сообщая хозяевам о незнакомце, но заигравшиеся состязальщики значения тому не придали.

– Здрав будь, княже, – промолвила Ольга.

– И тебе не хворать, девица. – Князь вошёл во двор и направился к ним. – Ты, значит, ещё и на мечах горазда. Может, мне такую искусницу к себе в дружину взять? Может, и меня чему научишь?

Ольга покраснела и одёрнула подол. Впрочем, Игорь, будучи свидетелем всего боя, уже успел налюбоваться стройными девичьими лодыжками, а потому пристально смотрел Ольге в глаза.

– А ну-ка, малец, подай сюда свою игрушку, а сам покуда мою поблюсти можешь. Да гляди не обрежься. – Князь отстегнул ножны, положил их на поленницу и взял из рук Любима деревянный меч.

– Ну же, девица, покажи своё уменье. – Похлопывая голоменем6 меча по ладони шуйцы7, Игорь медленно и даже лениво начал приближаться к Ольге. Когда между ними осталось два шага, Ольга взмахнула мечом. Она не сумела толком понять, как князь отбил удар, лишь почувствовала, что её рука беспомощно взлетела, едва не вывернувшись из сустава. Игорь же оставался в прежнем положении, словно бы его меч сам собой ответил на удар. Был князь расслаблен, чуть ли не зевал. Как старый сытый кот, забавлявшийся с пойманной мышкой: и занимательности никакой, и отпустить жалко. Побледневшая Ольга отступила назад и решительно отбросила меч в сторону.

– Для чего тебе эта забава, князь? – не смущаясь, спросила она. – И слепец увидит – я не ровня тебе.

– А ты, значит, лишь с ровней в бой вступаешь? – усмехнулся Игорь. – Или с противником, что заведомо тебя слабей?

– То не бой, а чистый глум. Если угодно, считай, что побита, – спокойно ответила Ольга.

– Значит, сразу в полон сдаёшься и попытаться не хочешь? – вкрадчиво улыбнулся князь. – А ведь не каждый ворог тебя в полон возьмёт, хорошо, если сразу лезвиём по шейке, а то ведь и иначе поступить может… – Игорь приставил остриё клинка к Ольгиной шее, а затем скользнул им чуть ниже, к вырезу сорочицы.

– В светлом Ирии хорошо, но оттуда нет возврата. Зачем на меч бросаться, если можно жить? – Ольга вскинула глаза и смело посмотрела на князя. – Коли кровной мести нет, разумный ворог лучше выкуп возьмёт или дань стребует.

– Так-то разумный ворог, а если вдруг ворог разум потеряет от такой-то красы, – князь рассмеялся. – А насчёт жизни – не суди, де́вица. Иная жизнь хуже смерти, – добавил он серьёзно и отвёл меч. – Ладно, де́вица, будем считать, что на сей раз тебе разумный ворог попался. Чем дань отдавать будешь? – Глаза Игоря сверкнули.

– Княже! – вдруг встрял Любим. Непонятная тревога заставила мальчика оторваться от созерцания княжеского меча. Любим подбежал к Ольге и князю и некоторое время напряжённо следил за их разговором, и вот, наконец, выпала возможность вставить словцо. – Бери пирогами! Сестрица дюже вкусные пироги печёт, объеденье.

Князь вновь расхохотался.

– Ясное дело, такому доброму молодцу видней, чем дань с красны девицы брать! Веди в избу, отрок, пирогами угощаться. – Игорь взял ножны и последовал за юркнувшим в избу Любимом. Ольга, обувшись, поспешила за ними.

– Как звать-то тебя, отрок? – спросил князь, присаживаясь в горнице на лавку.

– Любимом наречен.

Ольга принесла кувшин с морсом, кружку, откинула со стоявшего на столе блюда льняной рушник, пододвинула к князю.

– Начинка из черники в меду. Милости просим, князь, откушай, – предложила она, чуть склонив голову и приглашающе указав ладонью на блюдо.

Князь взял пирожок. Ольга опустилась на лавку, притихший Любим сел рядом.

– Да ты ещё и пироги печь умелица, – одобрил князь, прожевав один пирожок и принявшись за второй. – Неужто сама?

– Сама, князь.

– А что, Любим, другая твоя сестрица, та, что невеста, тоже вкусные пироги печёт?

– Малинка-то? Малинка тоже печет, да у Олёнки вкуснее, у неё всё вкуснее получается, – знающе сообщил Любим.

– А собою какова Малинка? Столь же пригожа, как Олёнка? – отхлебнув морса, полюбопытствовал Игорь.

– Малина гораздо краше меня, князь, – быстро ответила Ольга, опередив раскрывшего было рот Любима. – Малина и белолица, и румяна, и телом пышна, и косами богата.

– Да ты что! – с притворным удивлением воскликнул Игорь. – А братец-то твой иначе думает, зрю.

– Братец мой спит и видит баловство наше ратное продолжить, вот и подхалимствует. – Ольга метнула строгий, остерегающий взгляд в задохнувшегося от возмущения Любима. «Не встревай», – говорил тот взгляд.

– Вот вечером и погляжу на пиру на красу ту неземную. Спасибо за угощение, девица. Вечером, чаю, свидимся. – Игорь поднялся с лавки. – А ты молоде́ц, удар держишь, иной отрок из дружины меч бы выпустил, а ты сдюжила – не уронила, – сказал князь на прощанье и удалился из избы…

3. Сельская свадьба

Солнце закатилось за полдень, когда все хлопотные приготовления были наконец завершены. Столы ломились от яств, в воздухе витало приятное предчувствие праздника, а женская половина Томилиного семейства, взволнованная и нарядная, в верхних клетях избы доводила красу Малины до неземного совершенства. Были там младшие сёстры Малины – Леля и Услада, Ольга и две Малинины закадычные подружки – худая и острая на язык Берёза и приземистая добродушная толстушка Ива. В Выбутах, лесном краю, девочкам любили давать имена по названию деревьев.

Когда Ольга описала князю Малину пышной телом, белолицей, румяной, с косой, что толще руки иного гридня, она не покривила душой. Всего этого у Малины имелось в избытке. Ещё и росту девица была такого, что и иной гридень очи в очи бы не сумел поглядеть, и крепостью телесной боги не обделили. Удалась Малина в погибшего отца, что собою был богатырь, хотя и статную Голубу никто бы не назвал хрупкой тростинкой. Ступала Малина величаво и плавно, молвила веско и неспешно, но умела и острым словцом припечь, а уж как глянет, бровью поведёт – ровно серебром одарит.

Вот и сейчас, казалось, волновались все, кроме Малины, которая, неспешно осматривала себя в булатное зеркальце, с гордостью и удовольствием любуясь собственным отражением. И не верилось, что лишь несколько дней тому назад почитала себя Малина бессчастной, орошала подушку горькими слезами.

Долго горевала Малина, что никто её такую рослую да крупную замуж не позовёт. Женихи смотрели с восторженным трепетом, но бегали за резвыми хохотушками. Зато Первуша, не смущаясь ни своего невеликого роста, ни худощавого телосложения, как только Малину увидел – обомлел: «Вот это девица, каких богатырей нарожать ему сможет!», – и ничтоже сумняшися повёл осаду по всем правилам ратной науки.

Малина невзрачного, по её разумению, ухажёра сначала всерьёз не принимала: ни косой тебе сажени в плечах, ни золотых кудрей, ни взора соколиного. Но Первушу с толку девкина холодность не сбивала, и ухаживания он свои продолжал упорно и настойчиво. То место лучшее для Малины на посиделках займёт, то самый лакомый кусочек со стола принесёт, да и подарками Малину баловал – то бусы, то зеркальце, то отрез заморской ткани. Бывало раньше, Малину дразнили и за высокий рост, и за стать, но как Первуша появился, никто рта открыть не смел. И в службе ратной Первуша отличался, Яромир всегда с ним лично словом молвился, и неспроста: Первуша своих подопечных гридней гонял без устали, его десяток был самым лучшим из трёх. А уж когда обнимал Первуша Малину за плечи, то никто бы не посмел назвать его тщедушным или слабым, руки под рубашкой были крепче камня. Постепенно Малина настолько привыкла к Первуше, что и дня без него не мыслила. А когда Яромир отправил Первушу в Плесков с поручением, и отсутствовал удалой гридень аж целую седмицу, тут уж Малина и вовсе извелась. Вот такая любовная повесть-кручина, что ныне продолжилась свадьбой. Как столетний дуб вырастает из молодой поросли, что из малого желудя взошла. Так и из привычки порой рождается привязанность, а из привязанности крепкая любовь.

Для свадебного обряда облачили девицы Малину в баскую черемчатую тончайшего льна сорочицу, украшенную по вырезу затейливой вышивкой, в которой мерцали и золотые нити, и стеклянный бисер, и жемчуг. В более скромном исполнении узор повторялся и на подоле, что выглядывал из-под нарядной пестряди понёвы8. Поблёскивали золотые нити и в красном пояске, с которого на цепочках свисали подвески-обереги, должные притянуть в семейную жизнь молодых достаток и счастье. Длинные рукава Малининой сорочицы скрепили на запястьях бронзовыми наручами с затейливыми рисунками. Бронзовым же венцом обхватили голову. На челе венец украшал чеканный узор, кружево колец спускалось по вискам к гладкой белой шее, увитой ожерельем из разноцветных стеклянных бусин. Попадались в нём бусины зелёного стекла, а три были из дутого золота. Последний раз щеголяет девка в венце и радует взоры окружающих светлой гривой роскошных распущенных волос. Нынче вечером уплетут волосы в косы, уложат кольцами и укроют от посторонних глаз девичью красу тонкой тканью убруса9 – теперь не девка, а мужняя жена. Завершили наряд сапожками из красной кожи – подарком Яромира. Имелась ещё в праздничном наряде подбитая беличьим мехом душегрея, сшитая из заморского сукна, купленного Первушей.

Наряжая Малину, девицы пели, продолжая оплакивать, как и было положено, уходящее невестино девичество:

Ой, судьба моя, ты судьбинушка,

Доля трудная, доля тяжкая.

Словно белую берёзоньку,

Поломали меня, с корнем вырвали.

Увели меня от родной избы,

От родимых отца-матушки,

Повели меня да на свадебку…

– Малинка! – влетел в ложницу запыхавшийся Любим. – Первуша приехал и дружки его, Борщ и Млад, и ещё целая ватага.

Малина охнула и прижала ладони к губам. Невозмутимость слетела с неё, как желтый лист с древа по осени. Так она простояла неподвижно несколько мгновений, пока рассудительная Берёза не взяла её за руку и не увлекла за собой вниз по лестнице в горницу. Малину отвели в красный угол, под деревянные резные свята10 Рода и Рожаниц, посадили на лавку и укрыли шубой. Берёза, Ива и Ольга загородили Малину, повернувшись к лавке спиной. В горницу вышли Томила с Голубой. Мать невесты несла в руках каравай на рушнике. Услада и Леля встали у двери, готовясь встречать жениха.

А жених с дружками тем временем вовсю колотили в дверь избы. Открывать отправили Любима. Как только он отворил, весёлая, уже отведавшая хмельного мёду ватага с грохотом и хохотом вломилась в сени.

– Здравы будьте, добрые люди, – ещё из сеней зычно провозгласил Борщ, Ольгин давний приятель по детским играм. – Пошли мы с товарищами на ловы, зайцев пострелять, – продолжил он, когда вся ватага вошла в горницу. – А один заяц, серебряна шкурка, – тут Борщ нашёл глазами Томилу и повернулся к нему, – за ворота к тебе, хозяин, махнул. Отыскать надобно, позволишь?

– Что ж не позволить, добрый мо́лодец, ищи, коли не шутишь, – Томила усмехнулся в бороду.

Друзья рассыпались по избе. Конечно, они прекрасно знали, где искать пропавшего «зайца», но обряд нужно было соблюсти.

Обойдя избу посолонь, Первуша с дружками Борщом и Младом подошёл к Берёзе, Иве и Ольге, дружки встали у него за спиной.

– Красны девицы, не видели зайчика, серебряную шкурку? – спросил жених.

– Отчего же не видели. Знамо, пробегал, – молвила бойкая Берёза.

– А где сыскать его, не подскажете, славницы? – подхватил Борщ.

– Не спеши, добрый молодец, разгадаешь загадки, укажем тебе, где зайчик схоронился, – ответила Ива.

– Что ж, загадывайте, девицы премудрые, – Первуша вздохнул и изобразил глубокую печаль.

– Кругла, да не девка, с хвостом, да не мышь, – загадала свою загадку Ива.

– Ну, это ясно – репа, – ответил доселе молчавший Млад.

– Вот вам вторая загадка, – продолжила Берёза. – Мать толста, дочь красна, сын храбёр, в небеса ушёл.

Парни задумались, скорее для вида, а разгадал Борщ:

– Та матушка – печь, а дочка с сынком – огонь с дымком.

– Тогда моя загадка, – вступила Ольга. – Говорили в старину, молись – коли собрался на войну, когда идёшь в море – молись тогда вдвое. А перед чем, добрые мо́лодцы, надо молиться втрое?

– Ну и загадку загадала, красна девица, – протянул Борщ. – Пожалуй, разгадать не сумеем. Что, други, отпустим зайчика и по домам разбредёмся? Уж больно девица разумна да заковыриста, куда как нам с ней справиться. – Хитро подмигнул Первуше с Младом явно неравнодушный к Ольге Борщ.

– А зайчик, чудо, как хорош, – в тон ему пропела Ольга. – Шкурка, что паволока заморская, очи – чистые яхонты, – и, глядя прямо в глаза жениху, уверенно и чуть ли не властно добавила: – Отправляйтесь по домам, горе-ловцы! Мы нашего зайчика неумёхам не отдадим, мы удальцов разумных ждём.

– Наших ловцов-охотников прогоните, других не скоро дождётесь! – крикнула из ватаги какая-то нагловатая девица.

– А ты по себе не суди, – быстро нашлась Берёза.

– Верно Берёза подметила, никто видно к девице на двор не заходил, – подхватила Ольга. – Тявкающих псиц ловцам нет нужды разыскивать, они на свист сами бегут, – припечатала она, вызвав смешки в рядах ватажки.

– Знаю я разгадку, девица, – сказал почему-то вдруг оробевший Первуша.

– Молви, – милостиво разрешила Ольга.

– Трижды нужно помолиться, перед тем как пожениться.

– Что ж, верно молвишь, молодец, – также уверенно продолжала Ольга. – Вот он, твой зайчик, помолись, – она указала на свята богов, – и забирай.

Девушки расступились, Первуша шагнул к лавке, сдёрнул шубу и обнаружил под ней румяную от волнения и жаркого меха Малину. Он обошёл вокруг лавки, взял Малину за руку и вывел в середину горницы.

– Хорош зайчик? – спросила Берёза, обращаясь к дружкам жениха.

– Искали мы зайчика, а нашли невесту нашему охотнику, – отозвался Млад.

– И хотим узнать, богата ли невеста женскими умениями, – оживился Борщ.

– Откушайте хлебушка, что Малинушка наша пекла, – промолвила из другого угла горницы взволнованная Леля, подошла к Голубе, взяла каравай на рушнике и поднесла сначала Первуше, затем Борщу с Младом, а что осталось, отдала весёлой ватажке.

– Вкусно, добры молодцы? – робко спросила она.

– Хорош каравай, хрустящ и пышен. А с иголкой невеста умеет управиться? – в свою очередь спросил Млад.

Тут Услада молча подошла к жениху, держа в руках украшенную затейливой вышивкой по вороту и рукавам льняную рубаху.

– Добре, – с улыбкой молвил Первуша, взяв рубаху.

– Невеста наша свои уменья делом подтвердила, – постановила Берёза. – А ты, добрый молодец, докажи-ка нам, что не тщетствуешь11.

– Не побрезгуйте, красны девицы, примите скромные гостинцы, – Борщ раскрыл кожаный тоболец12, который с самого начала держал в руках, достал из него горсть мелких серебряных привесок на поясок и принялся раздавать девушкам. – Прими, красна девица, ложечку, – протянул он привеску Берёзе, – чтобы сытно вкушать и телом добреть. А тебе, девица, гребешок – чтобы скорее две косы заплести. – Это предназначалось Иве. – Вот и вам, славницы, на счастье. – Двух одинаковых коньков Борщ передал Леле с Усладой. – Ну, а тебя, девица, не знаю, чем и порадовать, тебя-то ничем не удивишь, – скрывая смущение, обратился Борщ к Ольге. – Возьми вот хотя бы солнышко, чтобы сиять ярче всех.

– Не обдели и братца невесты нашей, – напомнила Берёза.

– А тебе, добрый молодец, вот какой подарок, – Млад обернулся к ватажке и взял у кого-то из рук холщовый мешок. В мешке обнаружился деревянный крашеный щит. Восторгу Любима не было предела. Это какое ж у него теперь богатство: и меч, и щит – прямо-таки небывалое счастье! Коли такие дары перепадают от жениховых щедрот, вот и других сестриц уж поскорее бы женихи разобрали.

– Готовься, добрый молодец, подрастёшь маленько, возьму отроком к себе в десяток, – пообещал Первуша Любиму.

– Ну что, красны девицы, отдаёте нашему жениху свою подруженьку? – спросил Борщ.

– Отдаём-отдаём, – хором ответили подружки.

– А ты, добрый молодец, отдаёшь свою сестрицу за нашего жениха? – обратился Млад к Любиму.

– Забирайте. – Любим по-взрослому махнул рукой.

– А вам, Томила и Голуба, довольно ли моего вена, отдаёте за меня вашу доченьку? – Первуша посмотрел на Малининых родителей.

– Забирай, сынок, – прочувствованно сказал Томила.

– Береги нашу доченьку, не обижай, – со слезой в голосе добавила Голуба.

– Матушка, батюшка, благословите, – попросила Малина.

Томила взял из красного угла домашних чуров и, обойдя вместе с Голубой молодую чету посолонь и остановившись напротив них, промолвил:

– Живите дружно, любите друг дружку. И да смилостивятся над вами боги.

Голуба расцеловала Первушу и Малину, и, зажмурившись, на мгновенье крепко прижала к себе дочь – невесту, молодую хозяйку, будущую мать – неважно – своё дитя до последних дней.

После этого все стали выходить из избы, и свадебный поезд с песнями и плясками отправился на место праздничного пира. На поляне выстроившиеся в два ряда по обе стороны от поезда сельчане принялись осыпать жениха и невесту зерном и хмелем. У священной берёзы будущую супружескую чету ждал волхв, сельчане отступили, образовав круг. Волхв взял Малину и Первушу за руки и, бормоча что-то себе под нос, повёл посолонь вокруг дерева.

Сделав несколько кругов, волхв остановился, жестом вызвал из круга сельчан двоих отроков, один из которых держал в руках чашу, второй – зажжённую лучину.

– Водица ключевая, соедини сии души, – волхв поднёс чашу.

Первуша и Малина трижды поочередно отпили. В чаше была чуть подслащённая мёдом вода.

Волхв взял лучину и провёл ладонью по огню, жених и невеста с опаской повторили. Как ни странно, боли от ожога не почувствовали, да и самого ожога не случилось.

– Святой огонь, соедини сии души.

После этого волхв опустился на колени, брачующиеся тоже опустились и протянули к волхву руки со сложенными лодочкой ладонями. Волхв на мгновение приник лицом к земле, затем зачерпнул крючковатыми пальцами и посыпал землицей раскрытые ладони молодой четы.

– Матушка-сыра Земля, соедини сии души.

– Поднимитесь, обручники, сомкните уста, соедините свои души и назовитесь отныне мужем и женой, – повелел волхв.

– Называю тебя своей женой. – Первуша отцепил от пояса и надел на запястье Малины витой серебряный обруч.

– Называю тебя своим мужем, – трепетно промолвила Малина и склонилась для поцелуя к своему невеликого роста теперь уже мужу.

– Боги, призрите сии молодые души, соединённые священными узами. – Дребезжащий голос волхва возвысился, набрал силу и разнёсся над поляной. – Род, убереги от окаянств и безгодия, Рожаницы, благопоспешайте здоровых детишек, Велес, пожалуй тук и злаки, Ярила, не гаси любовного огня!

Крепко прижавшись друг к другу, новоявленные муж и жена, сопровождаемые прибаутками, шутливыми пожеланиями пытавшихся растянуть их за рукава в разные стороны сельчан, направились к свадебному столу, где их встретила сваха Велимудра. Произнеся своё напутствие, сваха приняла от молодых в дар кунью шкурку и пожелала им детишек столько, сколько в шкурке волосков.

И вот, наконец, гости расселись за столом и принялись неспешно вкушать. Зазвучали здравицы в честь молодых, сельчане принялись подносить подарки: глиняную утварь для снедей, дубовые бочки для квашения и солений, льняные рушники и скатерти – всё, что потребуется молодой семье в хозяйстве. Князь подарил молодожёнам шубу куньего меха и кольчугу Первуше, а Яромир – тонкостенную расписную посуду, а один маленький горшочек до краев был наполнен серебром – не один год молодые смогут прожить припеваючи, а с умом распорядившись, и не один десяток лет.

Солнце склонялось к верхушкам деревьев, веселье нарастало. Засвистели рожки, загудели дудки, задребезжали-зазвенели бубны. Парни и девушки вставали из-за столов, выходили на поляну, разводили костры, устраивали пляски и всякие забавы. Удалые гридни из Яромировой и княжеской дружин подсаживались к пригожим девицам, обнимали за плечи, сладким шёпотом заводили немудрёные речи. Старшее поколение вело неспешные разговоры, налегая на меды и закуски. Несколько гридней поодаль, почти у самого берега, жарили на костре кабана, пойманного на вчерашнем лове и томившегося прошлую ночь в заливке из соли, чеснока, лука, смородинного и мятного листа, а перед жаркой натёртого мёдом. Упоительный аромат уже поплыл над поляной, заставляя селян нетерпеливо втягивать ноздрями воздух и невольно поворачивать головы к источнику запаха.

Киевский князь, по праву почётного гостя сам выбравший себе место за праздничным столом между Яромиром и Ольгой, не таясь, скучал, вяло поддерживал разговор с воеводой, потягивал греческое вино, лишь для него выставленное Яромиром.

– Вот уж кого в дружину брать – так это невесту вашу, – заметил Игорь, разглядывая однако не виновницу торжества, Малину, а сидевшую рядом Ольгу. – Не девица, а чистый богатырь.

Ольга пожала плечами – мол, как знаешь, князь.

– А где тут у вас, девица, ракиты священные растут? – тихо спросил Игорь, склонившись к Ольгиному лицу. – Покажешь?

Ольга молчала, некоторое время раздумывая. Затем, не поворачивая головы и не поднимая глаз, ответила еле слышно.

– Как изволишь, князь.

– Изволю, веди. – Игорь, потягиваясь, поднялся.

Ольга послушно встала из-за стола. Под пристальным батюшкиным взглядом она поправила накинутый на плечи плащ и собрала в цветастый рушник пироги.

– Куда собралась, доченька? – строго спросил Яромир.

– Не волнуйся, воевода, прогуляться сходим с твоей дочкой, – вместо Ольги ответил Игорь.

– Дозволь, князь, охрану с вами отправить. Места у нас неспокойные, дикие, да и стемнеет скоро, нечисть всякая шалить начнёт.

– Оставь своё беспокойство, воевода. Никто твою дочку обидеть не посмеет, покуда с ней князь Киевский, что под защитой самого златоусого Перуна.

– Не волнуйся, батюшка, мы недалече. Быстро назад возвернёмся. – Ольга ласково улыбнулась Яромиру.

Не сводя с дочери напряжённого взгляда, воевода кивнул. Ольга развернулась и ходко пошла в сторону реки. Князь последовал за ней.

4. Выстрел

Ольга подошла к обрывистому берегу, где вдоль края вилась довольно широкая тропинка. Князь нагнал её и пошёл рядом.

– А что, Олёнка, довелось ли тебе уже под священными ракитами клятвами обменяться с молодцем каким добрым али нет? – после долгого молчания ласковым, почти отеческим голосом спросил князь.