скачать книгу бесплатно
– Истинная юриспруденция! – воскликнул Гордеев.
– А то! Много знают, поэтому и говорят так, – продолжал Эдик, – А ты не знаешь, поэтому с правонарушением за решётку и попадаешь. Сидел, понимаете ли, в каком-то чертом забытом месте, еле до тебя добрался. А главное, прихожу, чтобы сигареты хоть передать и спрашиваю: «Гордеев у вас?» А они меня переспрашивают, не понимают, говорят. Я и повторяю: «Высокий такой, черноволосый дерзкий парень, наглый очень, вопросы постоянно задает, вот он у вас?» И они мне наконец-то отвечают, что у них. Запара там большая, всех не успевают выпустить, объясняют. Я сигареты хотел передать, а они просят подождать и тебя приводят. Ну, так даже лучше. У меня новость хорошая есть. Вот сейчас зайдём куда-нибудь, да отметим такое дело.
Первые капли дождя освежали бордюры и скамейки, всё чаще и чаще выстукивая свой марш. Лёгкий ветер постепенно нарастал свою мощь, раскачивая каждое деревцо сквера и разгоняя всех птиц. Тучи медленно продолжали выполнять свою работу – закрывать каждый луч заходящего солнца. Встревоженные этой переменой настроения погоды люди вставали со скамеек, ускоряли свой шаг и любым образом стремились скрыться от дождя под навесом. Добежав до конца сквера, Гордеев вместе с другом перешли дорогу до цветной вывески, обещавшей досыта, а главное удивительно дёшево их накормить. Они уместились за столиком у окна, и принялись за еду.
По воспоминаниям Гордеева в последний раз он ел ранним утром, за которым последовали лишь площадь да решётка. Проклятая решётка, возникшая из ниоткуда, она – есть причина и следствие его бурного рывка из маленькой тихой квартирки на огромную шумную площадь. Ветвь главного дерева прогнила насквозь, а это является плохим знаком – сетуют садоводы. Позор свободы настиг его именно тогда, когда он защищал вечно правую Либертас. Долгожданное облегчение не настигло Макса после утомительного ожидания неизвестности. Он на свободе, но суд будет только завтра, а впереди утомительные часы поиска работы и труда для оплаты очевидного штрафа. Дождь барабанил за окном на уже опустошённой улице.
– Пойду закажу ещё картошки, – проговаривал Эдик, тщательно вытирая рот салфеткой.
– Ты разбогател, а я и не заметил? – наконец-то решил спросить Макс.
– Нет, в моей жизни ничего не изменилось, а уж с финансами и подавно, – жуя курицу говорил Эдик, но после удивлённого лица Гордеева добавил. – Успокойся, на еду нам хватит. Это и есть та самая хорошая новость, о которой я и хотел тебе рассказать. Я добыл деньги для выплаты твоего штрафа, занял у одного знакомого тысяч двадцать пять.
– Какой знакомый отдаст тебе такую сумму? – засомневался Гордеев.
Не нужно было перечислять многочисленные долговые ямы Эдика, чтобы понимать несложный факт: денег ему никто взаймы не даст. Даже родители, несмотря на обеспеченность, смутились бы подобной его очередной просьбе.
– Игорь, – Эдик заедал слова новой порцией картошки. – Игорь Михайлович. Ты его не знаешь. Он скорее не мой знакомый, а родителя моего. Отец с ним в институте на экономическом факультете учился. Много мой папа рассказывал, чего они с Игорем только не делали в те года. Всё кутили. Даже с института чуть не вылетели (только об этом уже моя мама рассказывала). А у Игоря отец – большой дядя, как папа говорил. Вот он и подогнал нашему Игорю фирму, а тот её поднял каким-то образом, да по старой дружбе отца на работу взял. Он на этой должности до сих пор работает, для виду какие-то бумажки просматривает, а платит Игорь довольно щедро. Да и заходит он иногда к отцу. Вот и сегодня посетил нас, а я у родителей в то время был и рассказал ему про тебя. Видел бы ты его лицо! Он, конечно, дико удивился, они с отцом пообсуждали поколение, назвали тебя «романтическим максималистом». А потом он денег дал. Как выразился: «Безвозмедно». Представляешь?
Макс напряженно слушал Эдика. На протяжении всего повествования он рисовал себе образ заранее неприятного для него человека. Он представлял Игоря таким, каким принято представлять в народе всех богатых, к тому же этот еще и бизнесменом был. Тут у русского человека слова автоматически складываются в нарицание подобного толка людей «ворюгами ненавистными», «негодяями, не имеющими за душой никаких человеческих качеств», «нелюдьми, совсем не думающими о народе». Повезло Игорю, что он еще чиновником никаким не был, наречений было бы больше. В таких случаях в нашей стране никто не задумывается о подборе фраз. И нужно ли спорить по этому поводу с русским человеком? Ему же лучше знать? Или так думать. Вот и Игорь, как богатый человек, запросто получивший свой бизнес от отца, представился Гордееву заочно неприятным человеком. Он считал, что против таких людей и было устроено сегодняшнее событие на площади.
А надо сказать, что Гордеев искренне верил во все свои мнения. Он один из тех, кто идёт за всё хорошее против всего плохого до самого края, без остановки на середине. Вера подпитывала его. Верно то, что самые искренние – радикалы. Верно и то, что именно они по-настоящему меняют мир, все остальные лишь его поддерживают. Впрочем, Гордеев лишь просто нахмурился после рассказа Эдика. Только и всего. А после заключительных фраз своего соседа резко вскрикнул:
– Не нужны мне его деньги! Сам заработаю деньги на оплату штрафа.
Эдик коротко и броско отреагировал на заявление Макса:
– Фу, ну и дурак!
Спустя еще минуту поедания картошки Эдик заговорил:
– Деньги я все равно уже взял. Мы вон на них едим сейчас, а ты выпендриваешься. Тебе же легче штраф оплатить сразу. А после – как захочешь: можешь добыть деньги и вернуть их этому Игорю, у какого их навалом, а можешь успокоиться и забыть, как я бы на твоём месте и поступил.
Неумолимые капли отстучали своё.
В это время плотность людей в метро достигла максимума именно на его остановочной станции. Многие до сих пор возвращались с той площади, которая сегодня была у всех на слуху. Они проходили мимо уже изрядно уставшие, мокрые, но довольные. После большого потока информации, просмотренных новостей, что вызвали в них бурю пассивной агрессии, данное мероприятие помогло выпустить пар. А это уже станет новостью завтрашнего дня.
Дойдя до своей улицы, Гордеев со своим товарищем нарочно завернул за угол большой библиотеки, чтобы пересечь площадь по пути к дому. На ней не было замечено признаков сегодняшнего бедствия, лишь ограда с левой стороны, казалось, была немного подкошена, и то сразу же возникла мысль: «А не было ли так всегда?» Спокойствие и отчуждённость, не имеющие никакое дело к произошедшему, выражала площадь, говорящая собой, что она ни в чём не замешана. Протест закончен, и площадь вернула свои очертания действительности. Будто ничего и не было.
Они вошли в маленькую захудалую квартиру. Пропорционально неправильно устроенная передняя придавала ощущение тесноты этого помещения. Всего три метра в ширину, один из которых занимал шкаф и непонятно откуда взявшаяся стена, которая являлась продолжением кухни – всё это формировало не лучшее мнение о квартире сразу же, с порога. Но он прошёл прямо по коридору и очутился в довольно просторной гостиной, где и проживал. Эдик прошёл в свою комнату, которая находилась справа, чуть дальше этой. Гордеев опустился на свою излюбленный диван, уже старый, но всё ещё прочный, а к тому же мягкий. Обстановка комнаты, да и в целом квартиры, оставляла желать лучшего. У хозяйки этого жилья была постыдная страсть к евроремонту в своё время. Ну а что взять потребителю-студенту? Да и интерьер этого места его совершенно не волновал, и его чувство эстетики при этом не было нарушено.
Транслировался весь его прошедший день. Ведь было сегодня прекрасное воскресное утро! Тогда он был решителен, силен и готов ко всему, с чем только возможно столкнуться на пути. Но даже самый стойкий разум можно вывести из колеи его противоположностью – абсурдом.
«Абсолютно несправедливо! До чего они докатились? Где здесь смысл?» – проносились оборванные мысли у него в голове.
Гордеев закрыл глаза и припомнил судьбоносные события в очередной раз. Среди быстрого потока толпы он вырвался и побежал на громкий зов, к столпотворению людей в масках. Они, закрытые лица от внешнего мира, спустя одну минуту уже бежали на него с дубинками. А дальше он только слышал возмущенный гул людей со всех сторон.
Много последствий вытекло из события на площади, по большей мере неприятных. В самые первые моменты проскользнула мысль попросить деньги у мамы, но он её сразу же откинул. Не хватало ещё подозрений и вопросов с её стороны. Но устранялся этот вариант не по одному этому поводу. Она ведь точно бы согласилась дать денег – вот, в чём загвоздка. Пришлось бы ей брать сверхурочные в больнице и экономить, а это не являлось приемлемым для Гордеева способом добычи средств. Стипендии его не хватало, слишком сложно она ему далась, он чуть не завалил летнюю сессию. Как назло, всего лишь на прошлой неделе он уволился с работы. Впрочем, зарплату там, конечно, задерживали, но она хотя бы была.
Его телефон был выключен ещё с утра, а затем и вовсе изъят полицейским. Теперь на экране высвечивалось бесчисленное количество пропущенных от матери. Быстрое движение руки, и голос на том конце телефона дрогнул от радости при приветствии, затем сменился спокойным тоном с ноткой взволнованности и тревоги. Она банально интересовалась его делами, озвучивала свои наставления и рекомендации, и как бы невзначай упомянула о событии, произошедшем сегодня на площади, упрекая его в том, что он не брал телефон, когда она звонила ему днём.
– В порядке ли ты? – спрашивала она. – Я ведь даже не знала о неразберихе на площади у твоего дома, так, слухи дошли, что на другом конце города проводится такое мероприятие. Я бы и внимание не обратила на это, но вдруг мне говорят название площади. Подумать только! Рядом с тобой! Поэтому я и звонила, чтобы узнать, не задело ли это тебя? Не коснулось ли каким-то образом? Скажи, ты был там?
– Нет, конечно, нет, – он лежал на расправленном диване, попутно разговаривая с ней. Дальнейшие объяснения и обсуждения этой ситуации он хотел пропустить как можно скорее, поэтому и давал короткие односложные и ложные ответы.
– Ну, хорошо. Не ввязывайся ни во что подобное. Пусть этим занимаются другие, если и взаправду это нужно, но не ты. Ты слушаешь меня? Понимаешь? Не для нас это всё, не нам заниматься этим, не нам думать. Ты, главное, будь в безопасности, понял? – Она вроде успокоилась его кратким ответом, но при своём материнском подозрении и исключительно женском предчувствии продолжала уговаривать и убеждать сына в своих взглядах, отговаривать испытать хоть какой-то интерес к этому событию.
– Да.
Его быстрое соглашение, и она отключилась. Единственным источником света в комнате был угрюмый торшер. Он встал, закурив сигарету – привычка, ужасно раздражавшая Эдика, пронося в голове предыдущий разговор с матерью. Внезапно послышались шаркающие шаги по его потолку. Сосед сверху вернулся довольно поздно, и, как всегда пьяный, что означало последующую ругань со стороны его жены. Досадуя на то, что его уши пропустят этот прекрасный трёхэтажный мат, он вышел на балкон. Но здесь снизу послышалась музыка, которую включила собравшаяся на детской площадке группа.
«А кому положено об этом думать?» – дым развеивал прохладный воздух ночи, а неподвижную луну намеревалось закрыть подступающее облако, – «Всё это происходит где-то там, наверху, с отсутствием соприкосновения с нашей повседневной жизнью? Всё мимо нас, где-то там случается что-то непонятное, случается с кем-то другим, очень и очень далеко? Нет, это не так. На моих глазах избивали человека, забирали людей в холодное решетчатое пространство закона. Если бы мои глаза этого не видели, произошедшее бы все равно случилось. И по мере того, как часто подобное случается, дубинка все ближе подбирается ко мне. И вот, она меня и настигла. Сегодня – я, завтра – другие, а потом снова я. Колесо беззакония катится, сметая всех на своем пути, оно не объезжает убравшихся с дороги, так как траектория его беспорядочна. Значит, всё происходящее вокруг – это в том числе и я, оно касается и меня тоже» – заключил Гордеев и потушил сигарету. Ругань наверху прекратилась, молодых музыкантов прогнали. С последней обдуманной мыслью он заснул.
Проснулся он не вместе с солнцем, часы показывали десять утра, но никаких мук совести он не испытывал! Режущие лучи солнца светили прямо в лицо, так как окна его выходили на восток. Светлые обои будто отражали солнечный свет и из-за этого казались невыносимо блестящими. Как они не вписывались в общую потрёпанную и тёмную мебель! Лишь невообразимо странные картины, напоминавшие дешёвый сюрреализм прикрывали это безобразие.
Суд был назначен на час дня. Гордеев вышел на балкон и только закурил, как за спиной послышался сонный голос Эдика:
– Опять куришь! – проговорил он.
Гордееву пришлось потушить сигарету. Эдик вторгся к нему на балкон в одних спортивках, допивая свою кружку утреннего кофе. Он сел за небольшой столик. Тот был куплен хозяйкою квартиры и предназначен для садовой мебели, но, конечно, не учитывал одного важного вопроса: «Какой, черт возьми, сад?» В связи с тем, что дачи у той не было, и даже ничего похожего на неё, стол был поставлен сюда, на этот балкон, будто так оно и задумано. А если кто-то дойдёт до мысли, будто это не планировка интерьера такая, то пошёл он к черту! Макс сел рядом с Эдиком на садовый диван, который находился в аналогичной ситуации со столиком. Просто хозяйка шла к своей мечте не спеша, на цыпочках, чтобы не спугнуть её, как она сама думала.
– Чем планируешь заняться? – поинтересовался Эдик.
– В час будет суд, а потом нужно поискать какую-нибудь работу.
– Почти месяц до арендной платы, – вскользь упомянул сосед.
– Знаю, – коротко ответил Гордеев.
Ему, Эдику, не стоило волноваться об арендной плате. Родители, несмотря на крайнее недовольство способностями своего сына растрачивать финансы и желание приучить его самостоятельно зарабатывать деньги, всё же присылали ему ограниченную сумму каждый месяц. Её хватало на плату хозяйке квартиры и некоторое количество еды. Но ни о каких развлечениях речи не шло, поэтому у Конформовых старших теплилась надежда, что их сын в виду своей тяги к удовольствиям пойдет зарабатывать на них деньги. Однако Эдик до такой логики даже не додумался, мысль о работе обошла его стороной. Он старался жить именно на ту сумму, какую выдавали ему родители, кое у кого брал в долг. Поэтому-то денег у него зачастую не водилось.
Эдик допивал уже кофейную гущу на дне кружки, но всё ещё пытался что-то из неё вынудить. Он достал из кармана пачку денег и выложил на столик, произнося четко и незамысловато:
– На вон, оплатишь штраф, а потом – как знаешь.
Гордеев лишь посмотрел на деньги и вышел с балкона.
Суд прошел монотонно, но быстро. Видать, совсем не в первый и, чувствуется, не в последний раз зачитывают приговор по такому делу. А вменили ему статью за нарушение установленного порядка проведения митинга. Женщина-судья была похожа на пропившую свои весы Фемиду. В зале находилось не так уж много людей. Все они выглядели усталыми и, как показалось Гордееву, смотрели на него самого с возмущением. Будто только он оказался виноватым в том, что им пришлось прийти сюда сегодня, сидеть и разбирать его дело. Прогремел судейский молоток, эхом разнося по залу несправедливый приговор. Гордеева обязали выплатить максимальный штраф по своей статье – двадцать тысяч.
Из зала суда Гордеев вышел раздраженный. Казалось, все сидящие там люди, провожали его с тем же чувством. Пытаясь развеять свое негодование, Гордеев полез за поддержкой в новостную ленту. Там он надеялся найти множественные посты на тему вчерашнего события. В сетях ничего утешительного он не увидел. Пик публикаций приходился на вчерашний день, а сегодня – другое дело. Агрессия уже выплеснута потоками криков, чувства выражены на площади, и поэтому новости лишь подбирали печальные остатки результатов. Особенно поразил Гордеева пост, опубликованный в одной из групп его родного города. На фотографии – седой мужчина, тот самый, с которым Гордеев находился в одной камере, а дальше – подпись о сборе средств для выплаты штрафа, на который у дедушки не хватает средств. Гордеев отшвырнул телефон с чувством непередаваемой злости. Он достал сигарету и вышел на балкон. На столике всё еще лежали так необходимые ему двадцать тысяч. Скорее всего, Эдик потратит их на что-нибудь увеселительное. Этот Игорь, который так легко раскидывается деньгами, наверное и не подозревает о том, как нуждаются другие люди. Внезапная мысль пришла Гордееву в голову: «Пусть же его деньги пойдут кому-нибудь на пользу». Он схватил купюры, сбегал до банкомата и перевел недостающую сумму на счет тому дедушке. Произошло мимолетное облегчение из-за самодовольного порыва доброты, но через мгновение на Гордеева навалилась еще большая тяжесть. Ему вдруг стало стыдно за то, что он воспользовался деньгами такого неприятного для него человека пусть и во имя благородной цели. Он мучался весь оставшийся день и вечером подошел к Эдику:
– Передай Игорю, что я верну ему всю сумму до конца месяца.
– Всё-таки взял деньги! – победно выкрикнул сосед.
– Да, но не для себя, – смущенно проговорил Гордеев, – Я их перевел другому нуждающемуся человеку.
Брови Эдика поползли вверх.
– Совсем с ума сошел! Сам не взял, так мы бы на эти деньги полмесяца шиковали, за аренду заплатили бы, в конце концов.
– Ты сам мне их дал, а значил я могу распоряжаться ими, как хочу.
Эдик громко вздохнул и возмущенно пробормотал:
– Сам виноват, не надо было тебе давать всю сумму. Легко пришли-легко ушли. Вот ведь я не подумал, что ты ими как попало воспользуешься.
– Передай Игорю, что я верну ему деньги до конца месяца, – повторил Гордеев, подумал еще с несколько секунд и выпалил:
– Скажи, что половину смогу уже через две недели отдать. Завтра поищу работу, чтобы выплатить долг твоему приятелю.
– Не приятель он мне! – воскликнул Эдик.
– А к чему же дал такую сумму?
– Дурак, – произнёс он совершенно невозмутимо. – Я это ещё при первой встрече с ним заметил и сразу подумал, что такой точно денег даст. Это хорошо, что ты работу будешь искать. Вряд ли найдешь, разумеется, но ты ищи, лишним не будет, а то начинаешь какой-то ерундой заниматься. Я, может быть, тебе вскоре помогу, хотя у меня самого дел навалом.
– Я сам справлюсь.
– Как знаешь, – бросил ему Эдик, все еще разозленный на своего соседа.
III.
Что сказать о том, как прошли эти дни его, когда он ходил устраиваться на работу? С самого начала его выбор пал на самые распространённые вакансии для студентов. В трёх точках фастфуда на него смотрели жалостливыми глазами, извинялись за то, что не убрали свои объявления с сайта и уходили, пожимая плечами. Какой-то паренёк, увидав Гордеева на выходе из очередного ресторана быстрого питания, предложил ему привлекать посетителей в его магазин. Но это бы заняло уйму времени, а так и за лето не управишься отдать долг. Должность бариста и вовсе посчитали сложной для него!
– Мы не уверены, что вы справитесь с этой должностью с отсутствием какого-либо опыта доныне, поэтому в наших силах предложить вам неоплачиваемый испытательный срок, определяющий, место ли вам здесь, – сказал мужчина деловитым тоном в дешёвом пиджаке. Он – администратор небольшого старого кафе на окраине города, но, по-видимому, состояние помещения не мешало ему говорить нарочито важно. В его вежливом предложении слышалась беспомощность, казалось, проблема была очевидна: кафе также имело проблемы с финансами. Из-за этого Макс, не уступая в формальностях, отказался. Тот очень расстроился, что было видно по его глазам и, как можно резвее, удалился.
«Нет, нужно отсеивать сомнительные предложения» – думал он. – «Отдать долг как можно быстрее – вот что важно, да и подзаработать на жизнь не помешало бы»
В попытке устроиться консультантом магазина на него накричали две зрелые женщины:
– Итак, работы никому нет, ещё и студенты лезут под ногами! Выучись сначала, и только потом – расстраивайся из-за отсутствия вакансий!
Его тщедушные попытки куда-то себя деть не увенчались успехом. Если сказать проще, это был полный провал наряду с унижением.
Но вот в четверг в шесть часов вечера в дверь Макса и Эдика, спокойно ужинавшим на балконе, нервно звонили. В квартиру ворвалась Наталья Алексеевна, настороженная хозяйка этого жилья. Женщина, далеко уже даже не бальзаковского возраста, с выступающей сединой на висках, которую та отчаянно закрашивала в дикий рыжий цвет, отчего её волосы одуванчиком приобретали неуклюжий вид. Вошла она с горшком в руках, стуча своими внушительными туфлями.
– Что же у вас замок сломался? – недоумевала она, внося огромное растение, и поставила это не то дерево, не то куст, на стол. – Я полчаса пыталась открыть своими ключами дверь, да не смогла.
– Это я ключ в замке оставил, – признался Эдик. – А вы могли бы предупредить нас, что собираетесь навестить.
– Когда же предупреждать-то? Ведь я в спешке сюда приехала.
Она вымылила руки под краном, и, видимо по привычке, схватилась за губку рядом и начала протирать ею стол.
– Порядок бы у вас навести, – верещала она.
– Куда же вы спешите? – спросил Макс, чтобы та отвлеклась и не вошла во вкус, а то на Наталью Алексеевну пагубно действовала её эта неконтролируемая никем привычка – постоянно хвататься за что-то прежде, чем подумать, и не мочь остановиться.
– На новоселье, – она закончила протирать стол, и, наконец, уселась. – Дочка у меня с зятем на квартиру новую заезжают. Вот я и спешила, цветок этот купить, пока магазины не позакрывались.
– Подарок на новоселье? – поинтересовался Макс.
– Да что ты! Не знаете, что ли? – она вскинула руки и совершенно изумилась подобному неведению двух студентов-недоучек. – Когда в новый дом заезжаешь, непременно какое-нибудь растение необходимо. С пустыми руками нельзя. А принесённый цветок притянет энергию солнца и возрождения.
– Что же вы с этим магнитом к нам пришли? – поинтересовался Эдик.
– Да вот диван хочу старый забрать, что в комнате у тебя пылится, на первое время им в квартире сгодится, а потом уже новый купим.
– Что так срочно? – допытывался Эдик.
– Конечно, – возмутилась она. – Нужно именно сегодня, да побыстрее, а завтра никак нельзя. Пятница – день неблагоприятный для переезда. Все дела в такой день пятятся, – наставляла их она с видом опытного знатока.
– Неужели? – засомневался Гордеев, – Какая-то бессмыслица.
– Глупый человек, – показывал на Гордеева Эдик, обращаясь к Наталье Алексеевне, – Ничего не понимает. А между тем, всякий русский человек знает, что не происходит ничего просто так, на любую фигню найдётся примета.
– Вот! – одобрила с довольным видом Наталья Алексеевна, а затем набросилась на Эдика:
– Ну что ты несёшь? Лучше бы пошли да вынесли этот диван на улицу, сейчас мой зять приедет да заберёт.
Этот диван Наталья Алексеевна покупала ещё во времена своей молодости, то есть очень и очень давно, хотя она бы сказала на это, что лет пятнадцать назад, не позже. Старый, потрёпанный он действительно стоял в комнате Эдика без надобности, лишь мешал да становился предметом ругани всякий раз, когда тот об него спотыкался. Диван средних размеров с обивкой из флока и большими подлокотниками цвета тёмного ореха. Что было совершенно удивительного в нём, так это нелепый орнамент – огромные тёмные цветы. Весь диван был усыпан ими да листьями. Здесь невольно вспоминается всё та же привычка Натальи Алексеевны – хватать без разбору. Видимо, в один из таких моментов очередного своего припадка она и купила сей диван, но относилась к нему, как и ко всем вещам, принадлежащим ей, чрезвычайно трепетно.
– Осторожней! Не поцарапайте мне мебель! – кричала она в то время, пока Макс с Эдиком тряслись и изнывали под тяжестью дивана, стараясь пронести его через проём. Спустя семь рек их пота, они добрались до лифта, а там дело оставалось за малым.
Уже на улице, пока они дожидались опаздывавшего зятя Натальи Алексеевны, она завела свой разговор:
– Вот спасибо, что помогли, а то бы сама не справилась. Между тем предупреждаю: за арендной платой зайду в двадцатых числах месяца, постарайтесь быть дома.
– Конечно, будем, – говорил Эдик, – Нам некуда деваться, сходить даже куда-нибудь не можем, – намекал он на их жалкое финансовое положение.
– А что так? – заинтересовалась она. – В вашем возрасте много гулять требуется. Мы в своё время много гуляли.
Тут она предалась воспоминаниям своей юности, тем самым, которые кружат голову всем людям преклонных лет. Лицо, уже успевшее утомиться жизнью, оживает в эти моменты, взгляд устремляется вдаль – в прошлое. Ностальгия – чувство, неотступно преследующее людей после пятидесяти лет. Его можно было бы сравнить с очками. Они – наш накопившийся опыт, который мы надеваем на нос при ностальгии и смотрим на окружающий мир сквозь линзы сравнения. Причём чувство это невозможно замалчивать. Вот и сейчас губы Натальи Алексеевны любовно выговаривали:
– С первым мужем моим помню, гуляли до утра, так много, что уставали, и он меня потом на руках до дома носил. Вот вы сейчас так можете? Диван этот еле вытащили.
– Ну, Наталья Алексеевна, простите уж, но вы – не диван, – заметил Эдик, – Максимум кресло.
– Вот и отец заметил нас тогда… – не обратила она никакого внимания на слова Эдика и продолжала упиваться своими воспоминаниями, но тут во двор из соседнего подъезда вышла женщина лет сорока с маленьким померанцем на поводке с ватной, белоснежной шерстью и заинтересовалась их небольшим столпотворением.
– Что это вы делаете? – спрашивала она в то время, как её шпиц успел схватить в зубы совсем уж непонятный предмет.
– Диван перевозим, – отвечала Наталья Алексеевна, – В новую квартиру временно хотим поставить.
– Хороший диван, – испытывающим взглядом оценила она мебель. – Переезжаете что ли? Квартирка у вас освобождается здесь?
– Да, но не мы переезжаем. Дочка с зятем новоселье устраивают, – входила во вкус Наталья Алексеевна. – Купили вот недавно квартирку в центре города рядом с собором.
