Чёрный Яр, 13

скачать книгу бесплатно


– Как же ж… Эт тот, что кажный день с яру Волгу малевал? В труселях?..

– … Ведь только благодаря покровительству директора нашего музея он не спился, смог вернуться к живописи. И его лучшие работы созданы именно в тот период…

Последние её слова заглушил нарастающий грохот мотоцикла.

– Никак, Тёмка? – констатировала Зинаида Семёновна, когда мотор закудахтал напротив ворот и, дважды взрыкнув, замолк.

Дина Владимировна кинула взгляд на покрасневшую Женьку и, гостеприимно улыбаясь, поднялась навстречу гостю. Тот весело поздравил её огромным букетом роз, пожелав неизменного цветения, и увесистым пакетом, заглянув в который хозяйка ахнула от восторга:

– Боже! Мальчик мой, ты такой внимательный! И как только угадал!

– Но ведь угадал? – подмигнул он, довольный произведённым впечатлением.

– Я мечтала о собрании Шмелёва уже лет двадцать! – Дина Владимировна взяла в руки толстый том с золотым обрезом. – Какое прекрасное издание! Такое я точно никогда не смогла бы себе позволить со своей пенсией…

– На здоровье, – Артём плюхнулся на свободный стул. – Прошу меня заранее извинить, милые дамы, я ненадолго. Сегодня, как назло, случились неотложные дела…

– Ради бога, Тёмочка! Как скажешь! Что тебе с нами, старухами, рассиживаться… Но без ужина не отпущу! Баранья нога удалась превосходно. Кусочек?.. Не говоря уже о Машиных пирогах! Впрочем, они всегда безупречны… Вот, Женечка не даст соврать.

Женечка вяло ковырялась в тарелке. Присутствие Артёма безотчётно её смущало. А его показная отчуждённость заставляла чувствовать себя не просто виноватой, а почему-то круглой дурой. Хотя, собственно, в чём она провинилась?.. Нет, не так: почему он на неё так действует? Она что – влюбилась? И снова, видать, не в того… Странный он парень.

– Да, – промямлила она, – безусловно. В пирогах баб Маню никто не переплюнет, здесь она настоящий асс… – и вскинула глаза на Артёма, надеясь поймать его взгляд.

Но тот в её сторону даже не смотрел. Он был всецело поглощён бараньей ногой и светской беседой: тему художника Зайцевского, прерванную было приходом нового гостя, с воодушевлением возобновила Тырлыковская. Баб Маня, со свойственной ей категоричностью, принялась бичевать основной порок несчастного.

– Милая моя, – улыбалась её безапелляционным сентенциям Дина Владимировна, – мне кажется, людям творческим и, в особенности, если они ещё и талантливы, можно извинить некоторые слабости. Ту же, к примеру, приверженность зелёному змию. Их тонкую душевную организацию ранит грубая реальность, и алкоголь, зачастую, наиболее распространённое в данном случае обезболивающее. Да, он выпивал, но…

– Выпивал? – возмутилась Тырлыковская. – Пил, как лошадь! Он того «обезболивающего» стока за жизнь принял, что и зубами, мабуть, не маялся… Не надо мне втулять про его тонку рганизацию – тожа, нашёлся мученик! Чего им мучаться ныне, страдальцам этим? Малюють закаты да слезами горючими умываются… Можа, война ныне или голод? Можа, разруха да мор? – Тырлыковская со звоном швырнула вилку об стол. – Чего они видели, чего пережили, мать их за ногу, чтоб страдать?.. Внук от у меня… Пятнадцать лет пацану, в городе живёт – тожа, етить, страдалец. На антидепрессантах сидит, дочка проговорилась. Учиться у него сил нет, работать – желания. В стрелялки режется целы дни да родителям истерики закатывает. Жрёт да спит вдосталь. А поставь его к станку в ночную смену в промёрзшем цехе, да выдавай пайку чёрствого хлеба на день с кипятком – что тогда с ним станется, с инвалидом этим?..

– Маша, Маша, – всплеснула руками хозяйка. – Ну что ты говоришь? Зачем примерять наш трудный опыт на новое поколение? Та жизнь, которая досталась нам и родителям нашим в особенности, не должна быть образцом ни в коем случае! Конечно, она закаляет. Только зачем? Для чего закаливание это? Весь отпущенный срок преодолевать жизнь, чтобы подойти к смерти с глубоким разочарованием в неизведанных радостях?

– А я согласен с баб Маней, – встрял Артём. – Людей, переживших настоящую беду, редко мучает беспричинный сплин. Им есть с чем сравнивать. Они умеют ценить малые радости, умеют быть от них счастливыми. Но… маленькое дополнение: если бы они эту беду не испытали – не прошли через страшные войны, разруху, голод, ломку ценностей и прочее – они так же депрессовали бы и страдали, как все тепличные поколения до и после них.

Тырлыковская негодующе фыркнула.

– Всё дело в том, – мягко улыбнулся всеведающий гуру, – что человек рождён для преодоления трудностей. Это основное качество, необходимое для сохранения вида, заложено в нём эволюцией. Жизнь в безопасности и сытости, как данности, разбалансирует систему генетического сознания, тысячами поколений до этого заточенного под напряжённую борьбу за выживание. Отсюда – психологические проблемы на, казалось бы, пустом месте. Чем благополучнее общество – тем глубже проблемы. Доказанная аксиома. Тело, рождённое для сражения, нежат. Сознание, призванное всегда быть начеку, расслабляют. Либо сублимируют, переключая на неважные, с точки зрения генетической памяти, занятия. Хотя человечество и пытается изо всех сил убедить себя в обратном…

– Ты нарисовал безрадостную картину, – покачала головой хозяйка. – По-твоему выходит, человек обречён на страдания – по поводу или без него? И избежать их нет никакой возможности?

Артём усмехнулся:

– Без причины? Ну, не совсем так… Зинаида Семёновна, можно мне чайку? Спасибо… Страдания «тепличных» людей проистекают оттого, что инерционная жизнь потворствует расслабленности духа, скажем так. Она отпускает на волю наши слабости, как джиннов из бутылки. Мы не стремимся их обуздать в силу вялости рудиментирующего инстинкта преодоления. Мы их рассматриваем, оплакиваем, ковыряемся в них пальцем – вот и всё. Для того, чтобы держать их в узде, нужно разбудить никогда не использованный нами инстинкт. Это, конечно, невероятно трудно. И лень. Потому что нетренированной, невостребованной волей также сложно управлять, как нетренированным телом – она так же обрюзгла и дряхла.

– Странно, – подала голос Женька, – сравнивать дух с мышцами… Мне кажется, твоя теория слишком поверхностна.

Артём, наконец, посмотрел на неё. Легко и насмешливо.

– То есть, ты считаешь, что человеку, имеющему наследственную склонность к, скажем, алкоголизму, но всю жизнь держащему себя в руках, это даётся просто так? В таком случае говорят – у него сильная воля, подразумевая эту волю, как дарованное при рождении свойство характера. И только сам этот человек знает – даётся ему эта выдержка ежедневной, жёсткой и утомительной борьбой с собой. Или, скажем, человеку, изначально замкнутому и робкому, стоит огромного труда, преодолевая себя, сражаться с жизненными обстоятельствами, на которые обычно так щедра судьба. Ведь всегда проще не бороться, а… сбежать? Не правда ли?

Женька аж задохнулась от столь недвусмысленного наезда. А самозваный проповедник, попивая чаёк, продолжил назидать:

– Кто-то ломает себя и сражается за своё место под солнцем, а кто-то предпочитает более лёгкий путь – прячется в свою любимую хомячью норку во ржи. Только от жизни не спрячешься – молотилка для зяби не дремлет – перепашет она ваши норки, так и знайте! Вас это, баб Маня, тоже касается…

– Ну уж, – ничуть не смутилась та, – запугал ты нас, Тёма, смерть как…

– Про закаливание духа, – Дина Владимировна подставила ладонь под кружащийся абрикосовый лепесток, – мысль, конечно, интересная. Но давно не новая, дорогой…

Артём широко улыбнулся и глянул на наручные часы:

– А я не претендую, мон анж. И не новая, и широко известная. Ну и что? Польза утренней зарядки тоже общеизвестна. И сколько, скажите, процентов населения её практикуют? То-то же… Просто попытки объяснить причины неудовлетворённости и страданий человечества, достигшего, наконец, предела мечтаний предков о мирной и сытой жизни, приводят к этому не новому и банальному постулату. Его не избежать. Всего пара десятилетий лености духа в условиях инерционной жизни – и человечество вновь неосознанно жаждет революций, потрясений и катаклизмов. Это доказывает, что инстинкт преодоления также силён в человеке, как инстинкт размножения, к примеру…

Женьку передёрнуло:

– Какая ужасная ересь! «Это доказывает…» Доказать можно всё, что угодно! Особенно с помощью демагогии.

– Согласен, – Артём отставил чашку, звякнув ею о блюдце, и поднялся из-за стола, – доказать можно абсолютно всё. И оправдать. Особенно свои слабости и особенно перед самим собой… Всего хорошего, милые дамы. Ужин был потрясающе вкусен! Вынужден с сожалением откланяться.

– Как жаль! – Дина Владимировна сменила гостеприимную улыбку на выражение глубокой скорби. – Может, останешься ещё ненадолго?..

Скрипнула калитка.

– О! – оживилась утомлённая отвлечённой дискуссией Тырлыковская. – Неужто Вакуленки, наконец, сподобились? – и тяжело, всей тушей, повернулась к дорожке.

К праздничному столу уверенными, широкими шагами приближался худосочный молодой человек рыжей масти. На его горбатом и рельефном носу сидели темные очки, тонкогубый рот был сжат в нервную, жёсткую линию.

– Добрый вечер, – приветствовал он собравшихся сухим, официозным тоном. – Прошу прощения за вторжение…

– Да уж, – буркнула Тырлыковская, разворачиваясь назад к столу, – тебя-то нам, Гришенька, как раз и не доставало… Вторгся так вторгся – ничего не скажешь. С чем пожаловал-то? С худом али с… допросом?

– Мне необходимо поговорить с гражданином Вербицким Артёмом Алексеевичем, – он посмотрел на единственного за столом мужчину. – Дома вас, к сожалению, не застал. Но увидел ваш транспорт здесь, у ворот… Ещё раз извиняюсь, но дело не требует отлагательств.

– Даже так? – прищурился Артём.

– Несколько вопросов…

– Я не возражаю…

Но состояться разговору было не суждено.

Дина Владимировна вдруг вскинула глаза. Женька вздрогнула, а мужчины разом повернулись к воротам. По улице, нарастая по мере приближения, разносился странный, утробный звук – то ли вой, то ли мычание, то ли сиплый рёв. Он приблизился и втёк в калитку вместе с немой молочницей. Мыча, словно объевшаяся белладонной корова, она вползла во двор, цепляясь за штакетины невысокого забора, и рухнула у калитки, заливаясь слезами. Её загорелое, обветренное лицо выражало такой ужас, что свидетелям сцены он невольно передался. Будто холодным сквозняком потянуло…

* * *

В доме Тырлыковской царили тишина и полумрак. Окна бережливая хозяйка закрыла плотными старыми обоями, дабы на беспощадном солнце не выгорали шторы. Ну и, конечно, чтобы володарьевским летом в помещении без кондиционера можно было как-то существовать.

Женька шагала из угла в угол отведённой ей комнаты, слушая размеренное тиканье часов. Мысли скакали, как потревоженные блохи, не в силах задержаться на чём-то одном.

Прогуляться бы…Хотя бы во дворе… Нет, нельзя, Вовчик может увидеть… Как ужасно выглядел покойник… Кстати, Сюзанне надо позвонить… Узнать, не планирует ли муженёк сегодня вечером умылиться куда… Вот было бы хорошо… Что же там произошло, в доме у Вакуленок?.. Долго, интересно, Артём будет ещё дуться?.. Почему следователь хотел с ним поговорить? Да ещё так срочно… Баб Маня удивительно стойкая тётка. И бровью не повела, увидев это… Надо включить телефон. Риэлторше позвонить… Время подтвердить… Не передумал бы покупатель… Скорей бы уж разделаться со всем этим, уехать отсюда… Что же там произошло?

При очередном воспоминании о вчерашнем вечере её накрыла волна дурноты. Боже… Начиналось всё так невинно – с белых лепестков цветущего абрикоса, чая, наливок, пирогов и старушек… Потом явился Артём, взбаламутив умиротворение пенсионерской вечеринки. Потом следователь, посеявший среди собравшихся смутное беспокойство профессиональным интересом к персоне гражданина Вербицкого. А после…

Тут и сказать нечего: вечер, по всем канонам жанра триллера, плавно перетёк в кошмар.

Невнятное мычание и истерические подвывания молочницы, мало понятные соседям, всё же были истолкованы ими верно – что-то случилось у неё дома. Первой отмерла Тырлыковская, тяжело проковыляв к воротам на помощь новоприбывшей. Заключив её в свои медвежьи объятия, она принялась укачивать бедную женщину, похлопывая успокаивающе по спине:

– Ну, тихо, тихо, Тоня… Развылась белугой… Чего стряслось-то? С Павлом чего? – вопрошала она глухую. – Чего стоите, сопли жуёте? – прикрикнула на мужчин. – Давайте-ка, ноги в руки – и бегом!..

– Где она живёт? – Марамыжиков постарался отмахнуться от неприятного свербежа в животе: как пить дать – это новое происшествие на Заовражной несёт ему новую головную боль…

Артём распахнул калитку:

– Я покажу.

– Одну минуту… – представитель закона оглядел участников чаепития и кивнул Женьке. – Будьте добры… На случай, если понадобятся понятые.

Как в воду глядел…

Калитка в Вакуленков двор была распахнута. На бетонной площадке у гаража краснела ухоженными боками допотопная «Ока». Выстроившиеся по линейке абрикосы роняли лепестки в идеально ровные гряды с сочно-зелёными кустиками картошки. За ними, вдали – крепкие, свежевыкрашенные дворовые постройки… Здесь всё, на каждом шагу, вызывало восхищение хозяйственностью владельцев усадьбы.

Женька, стараясь успевать за размашистым шагом мужчин, семенила следом по широкой бетонной дорожке вдоль дома. Его окна, по мере движения, вспыхивали рыжим костром закатного солнца высоко над головой. Приоткрытая дверь легко провернулась на петлях. Вошедших окутали запахи чужого жилья …

Женька ещё поднималась по крашеным ступеням вслед за Артёмом, когда полицейский уже распахнул обитую дермантином дверь в дом. И замер на пороге.

… Тело лежало в передней комнате, на полу. В позе, положенной покойнику – на спине, со скрещенными руками и подвязанной челюстью. Но узнать в нём пару дней назад виденного крепкого мужика Женька не смогла. Тот, кто предстал перед её взглядом теперь, был донельзя истощён и запаршивлен. Жутко обозначившиеся рёбра, суставы и скулы, прилипший к спине живот были кое-как прикрыты грязным рубищем. Седые волосы до плеч и грязная всклокоченная борода… Худые мосластые ноги в струпьях и порезах…