Элита Горскейра. Невыносимый дар

Дар расслабленно тянет один бокал игристого, не забывая подливать мне. Напиться в планы парня сегодня точно не входит. Наверное, это правильно. Пьяный Дар… В нем все слишком, а мне хочется покоя и ни за что не отвечать. Впрочем, я не знаю, как алкоголь действует на меня. Я однозначно становлюсь более болтливой. Возможно, все самое интересное ждет меня с утра. Но головная боль была бы мне обеспечена в любом случае. Если бы я не пила, то загонялась бы всеми неприятными событиями, которые произошли сегодня и вчера. Не хочу. Если уж мучиться завтра головной болью, то потому, что сегодня было хорошо, а не плохо.

– Что случилось между тобой и матерью? – спрашивает Дар, поднявшись из кресла, чтобы достать из холодильника вторую бутылку игристого. Одну мы все-таки выпили, и в голове у меня приятный туман и пузырьки. Пожалуй, концентрации алкоголя в моей крови теперь хватит, чтобы поговорить на очередную неприятную тему. Представления не имею почему, но мне хочется рассказать все Дару. Считаю, он вправе знать. Так вышло, что парень слишком глубоко увяз со мной в этой истории.

Дар возвращается на место и снова наполняет мой бокал. И берет свой недопитый. Я опять водружаю руку ему на плечи и подвигаюсь ближе. Прижимаясь бедром к его торсу, вожусь, устраиваясь поудобнее и вынуждая Дара меня придержать, обнимая за талию.

И начинаю рассказывать.

– Отец погиб, когда мне было три. Но и до этого они с матерью не жили. Я его не знала. Родни не было ни у него, ни у мамы – оба приютские. Не могу сказать, что мама меняла мужчин как перчатки. Нет. Пока я была совсем маленькая, ей было не до отношений; когда стала постарше, случилась пара коротких, ничего не значащих романов. А когда мне исполнилось восемь, она привела его…

– Маньяка? – спрашивает Дар мрачно, и я чувствую, как его рука крепче сжимает мою талию.

– Ну, тогда он для меня был маминым другом, который мне не очень нравился. И все. Он не был похож на маньяка. Обычный мужик. Полноватый, лысоватый, суетливый. Мама говорила, это нормально, что он не вызывает у меня восторга. Я ревную, а он хороший и желает мне добра. Не желал, как видишь…

– Он… – Дар закусывает губу. Видно, что слова даются ему с трудом. – Он приставал к тебе?

– Нет, – качаю головой, не замечая, что очередной бокал пуст. – К счастью, нет. Его не интересовали девочки в таком смысле. Его интересовали куклы. Он хотел видеть меня одной из них. Мертвой, красивой куклой. Он дарил мне платья, банты, восхищался волосами и пугал до одури.

– Ты рассказывала маме?

– А ей и не надо было рассказывать, она все видела и принимала за чистую монету. Мама – она не плохая, скорее наивная. Из серии «прелесть какая дурочка».

– Но простить ты ее не можешь? – уточняет он аккуратно, словно боится, что я замкнусь и перестану рассказывать.

Но мне сейчас и самой необходимо выговориться.

– Не могу… Я ей говорила, что он меня пугает, а она отмахивалась. Не верила, но это… Это не преступление. Хотя я боялась его настолько, что обрезала волосы, которыми он так сильно восхищался. Это меня и спасло. Когда он меня похитил, не заметил этого. Они были забраны. Он распустил и понял, что кукла ущербная. У красивой куклы волосы должны быть длинные и ровные, а не чуть ниже плеч, обрезанные лесенкой… – Я усмехаюсь. – До сих пор помню тот момент как свою самую большую победу.

– Он что-то сделал тебе за это?

– Нет… Но, думаю, тогда его психическое отклонение обрело новые грани. Он осознал, что, прежде чем убить, куклой можно какое-то время играть, и это тоже интересно. Не представляю, что было бы, если бы ему в голову не пришла эта идея. Он бы убил меня и выкинул, как брак? Отпустил? Маловероятно. Просто держал взаперти? Не знаю. Раньше загонялась этим вопросом, но потом поняла, что не хочу знать.

– А что мама? – Дар мягко возвращает наш разговор в привычное русло. – Ты сказала, что не верить тебе – это не преступление. А что тогда преступление?

Глава 3

Задумчиво смотрю в пустой бокал, собираясь с мыслями, а Дар подливает еще. Кажется, мне уже многовато. Пора переходить на чай, но сначала надо дорассказать. Так получилось, что об этом я никогда и никому не говорила. Шэх знает, но он просто присутствовал в тот период в моей жизни. Он видел, что происходит, видел, на кого я похожа после двух лет заточения. Ему не нужны были слова.

– Когда я попала к тому человеку… он держал меня в доме напротив того, где мы жили с мамой. Нужно было просто перейти через дорогу! И заглянуть в подвал.

– В той квартире, где на окне стояла кукла?

– Не совсем. У него под квартирой было еще несколько помещений – хорошо укрепленный, звукоизолированный бункер. Его никто так и не нашел. И я считаю, в этом есть вина моей собственной матери.

– Почему? Она что-то знала?

– Нет, не знала. Не хотела знать. Он продолжал ходить к ней, потом переехал. Я каждый день ждала смерти, а моя мать спала с маньяком и вышла за него замуж. Она знала, как я его боюсь. Она знала, я не раз делилась своими переживаниями. Я пропала, но она ни слова не сказала магследователям. Даже потеряв меня, она защищала его и верила до последнего. Ей нужно было просто немного усомниться в нем и предположить, что мои слова были не детской глупостью. И меня бы могли найти. Даже когда я сбежала и сильно поранилась, потому что он почти меня догнал и пришлось прыгать с крыши. Она и тогда сказала, что я придумываю.

Если бы можно было просто продолжить жить дальше, сделав вид, будто ничего страшного не произошло, она бы это сделала. Но ее муж пускал слюни в камере, а я вернулась после двухлетнего отсутствия. Не могла ходить, плохо соображала, не верила в то, что все закончилось, – это нельзя было скрыть от магследователей. И когда она поняла, что именно я сделала, чтобы спастись, она… испугалась не его, а меня. Я не могу простить ей этого. Не могу простить, что тогда она проводила больше времени не у моей постели, а у его.

– Она не навещала тебя?

– Навещала. Возможно, я эгоистка. Но я не могу простить то, что она навещала и его. Дар, она продолжала любить его до самой смерти. И рассчитывала, что я пойму и приму ее выбор. Не знаю, как можно? Я не поняла, не приняла и не хотела играть в немного несчастную семью, Глава которой из-за трагической случайности оказался в психушке. Мне кажется, она реально ждала, что я буду на выходных возить с ней кексы тому, кто превратил два года моей жизни в ад. Когда она сказала мне: «Ты-то жива и почти здорова (я тогда была в экзоскелете), а он уже заплатил и теперь нуждается в любви», я не стала спорить. Просто собрала вещи и уехала к шэху. Он оформил опекунство.

– Мать не была против?

– Была, но суд счел весомыми наши аргументы. Жить в семье, где отчим – маньяк, от которого ребенок чудом спасся, неправильно. Мама и Урод не были в разводе. Думаю, мне сочувствовали все. Вот такая грустная история. Мне нельзя пить, трезвая я бы никогда тебе ее не рассказала.

– Почему? – В голосе Дара сквозит легкая обида.

– Потому что не люблю жалость. Мне кажется, ты как никто должен меня понимать.

– Я тебя понимаю, – кивает он и убирает прядь от моего лица.

Легкое касание пальцев и теплая ладонь, к которой я прижимаюсь щекой. И все же мне необходимо было выговориться.

Время замерло, и это к лучшему. Я не хочу даже мыслями возвращаться в прошлое и не хочу перешагивать в следующий день: уверена, и он не принесет ничего хорошего. А здесь и сейчас я чувствую умиротворение и покой. Ладонь Дара теплая. В моих ушах легкий шум от пузырьков шампанского, и тишину нарушает только наше дыхание в унисон. Мы словно синхронизировались, и это удивительное ощущение. Я чувствую себя особенно одинокой и несчастной, и только этот парень рядом заставляет осознавать, что я еще жива и даже относительно нормальна. Точнее, мы настолько ненормальны оба, что эта ненормальность нас роднит.

Теплые пальцы у меня на щеке. Повинуясь легкому давлению, поворачиваю голову и устраиваю ее на плече Дара. Щекой чувствую жесткие спицы экзоскелета, но игнорирую. Прикрываю глаза и вдыхаю едва уловимый аромат бергамота, цитруса и теплой мужской кожи. Этот запах кружит голову и делает меня слабой.

Или слабой меня делает алкоголь. Он обнажает мою душу и страхи, чувство одиночества и беззащитность. Мне кажется, что я снова в том шкафу, и моя связь с реальностью – это Дар. Моя рука все еще на его плече. Касаюсь пальцами теплой кожи в воротнике рубашки, очерчиваю контур спиц и снова скольжу по мышцам. Это движение неосознанное, но меня успокаивает. Мне нравится на ощупь его тело, и сейчас, когда границы дозволенного размыты, сложно не прикасаться к нему.

Стук сердца парня раздается фоном. Ускорение ритма даже не замечаю. Мое собственное сердце, синхронизируясь, стучит быстрее. Дар неожиданно меняет позу, и я выныриваю из состояния невесомости и некого внутреннего баланса в мир, в котором слишком много сложностей.

– У тебя бокал пуст… – тихо говорит он, словно оправдываясь.

Я послушно протягиваю бокал и наблюдаю за тем, как его с шипением наполняет игристое.

Невольно смотрю на Дара поверх пенящейся жидкости с ярким виноградным ароматом. Сейчас глаза парня как грозовое небо. Не голубые, как обычно, а насыщенно-синие. Длинные ресницы – такие трогательные, что, кажется, совсем не подходят Дару, хоть и очень мне нравятся. Темные брови правильной формы и губы… Его губы – мой фетиш. Я не могу не изучать их и не могу не целовать. Сейчас это единственное правильное решение… Или все-таки неправильное?

Пока я еще способна думать о том, что нас ждет с утра. Разочарование, отчуждение, неловкость и долгая дорога домой, которая и так пройдет с похмельной головой. Так, может быть, стоит обойтись хотя бы без угрызений совести?

Делаю глоток игристого, вкуса которого практически не чувствую. Пью исключительно для того, чтобы заглушить иррациональное желание стать ближе к Дару. А парень просто внимательно изучает меня из-под опущенных ресниц. Так и сидим неподвижно. Мое бедро касается его ребер, и я сейчас смотрю на Дара сверху вниз. Между нами лишь бокал, которым я пытаюсь защититься от глупых желаний.

Но алкоголь еще никому не помогал сделать правильный выбор, и с каждым глотком границы между «хорошо» и «плохо» размываются все сильнее. Вот уже и поцелуй с Даром не кажется чем-то запретным. Он же не первый, и сколько-то предыдущих мы пережили.

Отставляю бокал в сторону и склоняюсь к его губам, но поцеловать не успеваю. Дар мягко отстраняет меня со словами.

– Не думаю, что это хорошая идея, Каро.

Ах да… он же почти не пил. У кого-то всегда должна сохраняться трезвая голова. Сегодня это не я.

– Почему? – не очень трезво спрашиваю я и медленно стекаю ему на колени, кажется, полностью переставая себя контролировать.

Дар замирает, но не прогоняет, сдаваясь моему напору. Обрисовываю пальцем линию его напряженно сжатых губ и заглядываю в подернутые дымкой желания глаза. Красивый. Он просто невозможно красивый. Такой, что я улетаю от одного взгляда на него.

По телу прокатывается волной возбуждение, зарождаясь где-то внизу живота. И глупо все валить на игристое, мне просто на физическом уровне нравится этот парень. Я понимаю, что он не для меня. Я понимаю, что между нами всегда все будет жестко и на разрыв, но мое тело – оно хочет именно Дара, даже если потом будет стыдно и больно.

Дар молчит в ответ на мой вопрос, и это отлично: не хочу спорить. Поэтому просто целую его в уголок рта, нежно и едва касаясь, хотя саму практически трясет от с трудом сдерживаемого желания. Осторожно пробую на вкус. Какой он у поцелуя не на адреналине? Мне сейчас хочется нежности. Интересно, мы с Даром вообще можем быть нежными или это не про нас? И привязанность, страсть, симпатию мы можем выражать только через боль?

Ответом на мое прикосновение, которое и поцелуем-то назвать сложно, служит шипящий выдох сквозь плотно сжатые зубы. Руки на моей талии напрягаются, и, осмелев, я меняю позу – поворачиваюсь и перекидываю ногу через бедра парня. Мне нравится ощущение его тела под собой: жесткий, тренированный, мускулистый дикий зверь. Сейчас, правда, раненый. И характер такой же – необузданный и непредсказуемый. Именно он меня заводит.

Теперь я сижу на парне верхом, и его соблазнительные губы совсем близко. Мне никогда не было так… так волшебно. Легкость в голове, в теле и красивый парень рядом. Так близко, что хочется сказать «мой», но это неправда. Да и не имеет сейчас значения. Сейчас имеет значение его запах, учащенный пульс и руки, которые с талии плавно опускаются на бедра. Мне кажется, Дар даже не контролирует это движение.

– Ты пьяна… – констатирует Дар.

Он замер, словно каменная статуя, и не решается пошевелиться, а вот у меня тормоза отказали совсем. Медленно веду бедрами, чувствуя, как моментально напрягается его тело, демонстрируя, что холодность Дара показная, и осторожно склоняюсь к губам.

– Ты сам меня напоил… – шепчу я с улыбкой. Провожу языком по шее и чуть прикусываю мочку уха, прежде чем отстраниться и снова посмотреть в потемневшие глаза цвета грозового неба.

– Не для этого… – хрипло выдыхает он мне в губы.

От его низкого голоса по спине бегут мурашки.

– Ну, как получилось, – пожимаю плечами, не чувствуя ни малейших угрызений совести.

Наклоняюсь ниже и игриво прикусываю его губу. Это еще не поцелуй, но голова кружится. Нежно провожу языком по месту, которое прикусила. Дар с шипением отстраняется и зло смотрит на меня, а мне весело. Представляю, как выгляжу сейчас. Распущенные длинные волосы… Я так редко ношу – предпочитаю косу или высокий хвост. Халат провокационно сполз с плеча. Нет, я, безусловно, понимаю, что завтра мне будет стыдно, но сейчас мне хочется его дразнить. Это отвлекает от дурацких мыслей.

– Будешь жалеть… – предупреждает Дар.

– А ты? Ты будешь жалеть, если я сейчас уйду?

На самом деле я не хочу слышать ответ и не хочу уходить. Вопрос риторический. Да и Дар вряд ли хочет на него отвечать. Поэтому просто наклоняюсь ниже, вжимаюсь в парня всем телом, чувствуя горячее, обжигающее возбуждение, от которого завожусь сама, и целую.

Он не отвечает, кажется, целую вечность, выраженную в нескольких ударах сердца, но потом срывается, накрывая мои губы своими, уверенно толкаясь в меня языком – упоительно и жарко, увлекая за собой в мир новых ощущений, жадных касаний и горячих поцелуев, с которыми забываешь, как дышать.

Руки уверенно ползут по моей спине и опускаются на ягодицы, сжимая, дергая на себя. Всхлипываю, прикусывая его губы, запутываясь руками в волосах и прижимаясь грудью к его груди.

Мне мешает его рубашка.

Нетерпеливо отстраняюсь, поймав шальной, подернутый дымкой желания взгляд, и тянусь дрожащими руками к пуговицам. Дар не сопротивляется, когда я медленно расстегиваю их одна за другой, обнажая гладкие мышцы груди. Красивый рельеф, ровный загар. Я знаю, что Дар год жил в Монарко, о золотых песках которого я могу только мечтать.

На груди Дара нет спиц, они начинаются ниже, под ребрами. Провожу ладонями и замираю на сердце, которое бьется быстро и громко, потом снова веду вверх, к шее.

Мы замерли в этом ощущении невесомости и недосказанности. Медленно веду бедрами навстречу и в ответ получаю хриплый стон и сильнее сжавшиеся на ягодицах пальцы. Нежно целую в шею, скольжу языком к впадинке за ухом.

Дар перехватывает инициативу, ловит губами мои губы и снова целует – жадно, как в последний раз. Обхватывает бедра и встает, удерживая меня на весу. Делает несколько шагов и роняет на кровать. Халат на мне сейчас надет исключительно формально. Пояс развязался, а полы разошлись. Но мне все равно.

Ловлю жадный взгляд парня и тянусь руками к мужским плечам. Дар в расстегнутой рубашке и низко сидящих на бедрах штанах прекрасен. Он склоняется надо мной, опираясь на руки. Одно колено – на покрывале возле моего бедра, челка падает на лицо.

– Нет, Каро… – хрипло говорит он.

И это «нет» не царапает. В нем все: горечь, боль и нежность.

– Почему нет?

– Я слишком часто сам так решал схожие проблемы, – признается он, медленно проводя пальцем по моему подбородку, по шее, между полами распахнутого халата, едва уловимо касаясь кожи. – Это не делает лучше. Тебе не станет лучше. Кроме брезгливости и стыда, завтра ты не почувствуешь ничего, – с горечью говорит он. Наклоняется к самому уху и добавляет: – Я не хочу, чтобы сегодня ты меня использовала, а завтра после секса со мной испытывала брезгливость и стыд. Прости.

Сказав это, он поднимается и отступает, оставив меня одну. Берет с вешалки куртку и сваливает. А меня накрывают те самые чувства, о которых Дар говорил. Только не в отношении его, а в отношении себя.

Дар

Сердце бьется как сумасшедшее, а в паху болезненная тяжесть. Я идиот? Вероятнее всего да. Кто еще способен уйти в таком состоянии от девушки, от которой сносит крышу? Да и Каро вряд ли способна сейчас оценить мое благородство. Зачем же я так делаю? В надежде на благодарность завтра? Глупо. Глупо, почти физически больно, и все во мне противится этому решению, но оно правильное. Это так странно – поступать правильно, обычно мной движут сиюминутные желания.

Выскакиваю из дома в холодную осеннюю ночь. Капли дождя падают на лицо, когда я задираю его к небу. На спине мурашки, легкий озноб. Остатки схлынувшего возбуждения. Внутри меня еще пожар, а вот снаружи уже дождливая осень. Достаю трясущимися руками сигарету и делаю первую долгую затяжку, в очередной раз обещая себе, что эта последняя. Я люблю себе врать… А кто не любит?

Мыслями я все еще там, рядом с Каро. Чувствую шелк ее кожи, в ушах – ее тихие стоны. И желание вернуться – такое сильное, что я не выдерживаю. Выкидываю сигарету и бегу по узкой набережной вдоль реки, до рези в боку, до боли во всех имплантах разом и хриплого сбивающегося дыхания. Потому что не могу иначе. Потому что если не загоню себя до бессознательного состояния, то вернусь к ней и, если она еще раз попросит не уходить, сдамся. А сдаваться нельзя. Это неправильно. Не сегодня. Не в такой ситуации.

Это не нужно ни мне, ни Каро. Вряд ли она понимает, что мое сегодняшнее «нет» значит гораздо больше, чем любое «да». Я, кажется, влюбился, если я правильно понимаю это чувство. Если вообще способен любить.

Меня ломает рядом с Каро и если ее нет в обозримом пространстве. Но я не хочу близости с ней, когда она в таком состоянии. Я не врал, когда говорил, что сам не раз пытался забыться таким способом, и это не ведет ни к чему хорошему. Все те девушки… Я не хотел потом их видеть, они были свидетельницами моей уязвимости и слабости. Я слишком хорошо понимаю Каро, чтобы допустить сейчас с ней больше, чем невинные поцелуи. Не хочу, чтобы следующим утром она прятала глаза, так как совершила ошибку, которую не повторяют два раза с одним и тем же человеком.

Злюсь на себя, потому что тяжело. Этот дурацкий экзоскелет не добавляет уверенности. Я хочу Каро, хочу, чтобы она была моей во всех смыслах, но для этого нужно решить проблемы в голове. Я не готов подпустить ее к себе сейчас. Сначала мне нужно избавиться от экзоскелета, и я готов на все ради этого, какие бы изнуряющие тренировки меня ни ждали у шэха. Сейчас я понимаю, ради чего все это.

Пробежка, одиночество, дождь и четкое решение в голове – все это помогает выдохнуть и не чувствовать себя как взведенная пружина. Еще какое-то время бреду вдоль реки по пустынной деревянной набережной. Привожу в порядок мысли и дыхание, а потом возвращаюсь к Каро. Она спит, свернувшись клубочком и трогательно положив под щеку ладонь – красивая и сейчас совсем не колючая. Моя.

Сам устраиваюсь на диване и моментально вырубаюсь.

Глава 4

Каро

Никогда в жизни! Никогда и ни за что. Ненавижу игристое и утро, а еще – чувство стыда. Как же мне плохо. И морально, и физически. Интересно, можно глаза не открывать вообще? И не говорить, и делать вид, что я сплю дальше. Боги! Что я вчера творила? И как смотреть Дару в глаза? А нас еще ждет долгая дорога домой в одном магмобиле. Как ее вообще вынести?

Я собираюсь с духом достаточно долго, и даже уговоры не помогают. Я сильная и смелая, но выйти на татами проще, чем открыть глаза, вернуться в реальный мир и увидеть Дара. Что в его глазах? Презрение? Насмешка? Желание продолжения? Я не готова ни к одной из этих эмоций. Я просто хочу забыть вчерашний вечер. Знаю, это слабость, но вокруг меня и так все очень сложно. Но, увы, сделать вид, будто я труп, нельзя. Рано или поздно придется встретиться со своими страхами, а Дар – это все же не маньяк. Так какого демона мне страшно почти так же?

Я не решаюсь пошевелиться, пока не понимаю, что рядом со мной никого нет, а по комнате плывет запах кофе. Он-то и выманивает меня из своей раковины. Осторожно открываю один глаз, потом другой. Дар на кресле перед панорамным окном, вполоборота ко мне. В руках стаканчик кофе, другой стоит на краешке стола возле кровати и одуряюще пахнет утром и бодростью, которой у меня нет.

– Утро доброе?

По тому, как звучит эта фраза, понимаю: Дар тоже помнит, сколько я вчера выпила. «И что творила», – напоминаю сама себе. Парень явно боится моей реакции.

– Не уверена… – отвечаю тихо, поражаясь, как хрипло звучит голос и каким гулом отзывается в голове каждое движение. Надо запомнить это состояние, когда я вздумаю взять в руки бокал с игристым. Мне совершенно не нравится это состояние тупого, испытывающего стыд овоща.

– Зелье от похмелья? – участливо предлагает парень с совершенно нейтральным выражением лица. Видимо, я выгляжу настолько жалко, что даже Дар не хочет меня троллить.

– А у тебя есть?

Дар встает и протягивает мне небольшой пузыречек. Беру его, стараясь не смотреть на парня и не касаться его руки. Кажется, если дотронусь, сразу же вернусь во вчерашний вечер, когда тело плавилось от страсти. Как хорошо, что Дар меня остановил. Хорошо и немного жалко.

Печально, что я не могу понять, чего хочу. Точнее, я хочу Дара, только вот до сих пор считаю это желание опасным и неправильным. Желанием, с которым необходимо бороться. После зелья и душа становится чуть лучше, но алкоголь все же самое коварное изобретение человечества. Я обещаю себе не пить никогда в жизни.

Потихоньку возвращаюсь в реальный мир. Например, вспоминаю, что у меня есть магфон. Он валяется на дне рюкзака с выключенным звуком. Наверное, стоит достать и проверить входящие. Все же я вчера уехала, никому не сообщив. Да мне и некого предупреждать, если честно.

Но именно вчера меня искали, кажется, все, кто мог. Сообщение от Энси, Волка, шэха и… Лестрата. Я смотрю на экран и понимаю, что пора возвращаться в реальный мир с его проблемами и сложностями. На этот раз окончательно. Надо отправляться обратно в Горскейр.

Дар понимает мое состояние, видимо, по взгляду.

– Что-то важное?

– Не знаю. Лестрат пытался связаться еще вчера, совсем вечером. С утра меня искали Энси и шэх. Но эти, возможно, просто беспокоились. Поехали, вызову их по дороге. Узнаю, что еще случилось.

– Поехали.

Парень кивает и поднимается, берет с вешалки куртку и направляется к выходу. Я подхватываю стаканчик с кофе и направляюсь следом за Даром. Трогаю его за рукав и говорю:

– Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что привез меня сюда. И за то, что не вспоминаешь вчерашний вечер.

Дар долго на меня смотрит и потом кивает, а меня не оставляет ощущение, что он хочет мне что-то сказать, но почему-то не говорит.

Пока идем к магмобилю, Лестрат находит меня сам. Экран магфона вспыхивает голубым, и я получаю сообщение о том, что Викс повесился в камере. Это странно и страшно. Не важно, виновен он или нет, – это еще одна смерть рядом со мной. От этого на душе муторно и больно. Я хочу просто нормально жить. Да, как все обычные люди не получится: обычные люди не боятся замкнутых пространств и им не снятся кошмары о том, как они играют с мертвыми девочками. Но можно хотя бы без смертей, которые так или иначе касаются меня?

Какое-то время пытаюсь переварить информацию от Лестрата. Является ли самоубийство признанием? И если да, то, получается, все закончилось? Но это не вяжется с куклой на окне… или вяжется? Может быть, я просто вспомнила ужас, который случился со мной в прошлом и в настоящем, и многие вещи додумываю сама? Изобретаю сложности там, где все просто? Ничего не понимаю. Викс мертв, страшный человек тоже. Маньяк не давал о себе знать два дня. Это правда все? Даже не верится.

Дар слышит наш разговор с Лестратом и вопросов не задает. Но, подозреваю, думает о том же, о чем и я.

– Похоже, я зря тебя заставила сюда ехать, – говорю я. – Все началось и закончилось в Горскейре. Страшный человек никак не связан с тем, что мою жизнь решили превратить в ад сейчас.

– Не зря, Каро, – отвечает Дар и открывает мне дверь в магмобиль. – Тебе это было нужно. И, мне кажется, нужно было уже давно. Стоило убедиться в его смерти сразу же. Тогда бы ты не думала о том, что за запугиванием может стоять он. Ты не боишься гребня, куклы… ты боишься его.