Станция «Колхида» закрыта на карантин

Вместо того, чтобы порадоваться благополучному завершению первого дела на «Колхиде», Андрей обвёл несостоявшегося истца задумчивым взглядом. Нахмурился, потёр большим пальцем ямочку на подбородке и, наконец, произнёс:

– Хорошо, все свободны.

Уже на выходе новоиспечённый сотрудник безопасности протянул мне воду. Я благодарно улыбнулась – к тому времени слизистая во рту пересохла, а горло казалось рулоном наждачной бумаги, где застряла не желавшая сглатываться густая слюна – и придержала стакан за донышко, ожидая, когда Андрей уберёт руку. Но вместо этого мужчина подмигнул и легонько дотронулся пальцами до моей ладони. Я вопросительно вскинула брови и тут же ощутила, как вместе с водой мне подсовывают сложенный вчетверо листок. Чуть опустив подбородок в знак понимания, я сунула записку в карман штанов. Никто не заметил нашего беззвучного разговора.

***

За всю дорогу отец не произнёс ни слова и только сурово двигал челюстью, о чём-то размышляя. Я плелась следом, гадая, чего лишусь на этот раз. Точно карманных денег, на месяц или два. Возможно, когда мы вернёмся из отпуска, родители введут комендантский час и запретят оставаться у подружек с ночевой. Смартфон… Нет, за смартфон я буду биться до последнего!

Наш блок находился в пятнадцати минутах ходьбы от отделения. Когда-то в семье шутили по этому поводу, а потом перестали… Мы поднялись на третий уровень, отец приложил к замку рабочий пропуск. Он часто использовал его вместо ключей – карта главного инженера была универсальной и открывала на «Колхиде» любую дверь. Я протиснулась мимо выставленных в прихожей чемоданов, упакованных для надёжности в чехлы, и принялась стягивать кеды, зацепившись носком за пятку. Шаттл на Землю отправлялся в пять утра, родители заранее сложили вещи. Сестра, судя по грохоту выдвигаемых ящиков и бодрому топоту, доносившимся из нашей комнаты, собиралась прямо сейчас. Я ленилась до последнего, рассчитывая заняться рюкзаком перед сном.

Мама, очень красивая с причёской волнами и в длинном платье, вернулась с праздника раньше времени и теперь стояла перед зеркалом в спальне, снимая и складывая в шкатулку серьги. Услышав жужжание вставшей в пазы двери, она захлопнула шкатулку и на некоторое время осталась стоять неподвижно, опустив ладони на крышку.

– Мам, можно я возьму Дашину куртку, раз она с нами не едет? – В коридор высунулась Маша, младшая сестра. Под мышкой она сжимала мою любимую джинсовую ветровку с аппликацией на спине в виде китайского дракона.

– Можно, – равнодушным тоном ответила мама. Она всегда всё разрешала Маше, особенно не вникая в суть просьбы. Только за последние полгода сестра угробила мои туфли и опустошила флакон духов, присланных тётей на день рождения. Все мои возражения разбивались об аргумент «не жадничай, ты же старше».

– Нельзя! – Прыгая из-за неснятого кеда на одной ноге, я дёрнула ветровку за подол, попытавшись вырвать её из цепкой хватки. И только тогда до меня дошла суть диалога…

Мой билет был сдан. Двухместный номер в отеле для нас с сестрой обменян на одиночный. Соседка тётя Люба обещала заглядывать в гости каждый день и слать родителям доклад. Я пыталась что-то объяснить, изображая жестами, как ползла по роботу и героически подстригала подругу… Но все мои доводы тонули в холодном молчании отца и безразличии мамы. Не удивлюсь, если всё это время она думала о мутациях своих дурацких роз, воспринимая скандал как природный шум вроде завывания ветра. Или плеска волн, которые я не увижу…

Поняв, что оправдания бесполезны, я смолкла на полуслове и убежала в комнату. Где бросилась на кровать, отвернулась к стене и лежала так долго-долго, отстранённо слушая привычные домашние звуки. Вот на кухне пропищал синтезатор, заскрипели по плитке отодвигаемые стулья, из бойлера полился кипяток – родственники как ни в чём не бывало уселись есть. Маша щебетала без умолку, отец, судя по голосу, к концу ужина оттаял и повеселел. И даже мама добавила пару фраз о долгожданном отпуске на море. А я лежала, ощущая, как в груди разрастается непонятная дыра, засасывающая в себя эмоции, желания и мысли. Не хотелось ни двигаться, ни слушать музыку, ни говорить.

Памятуя о раннем подъёме, после ужина семья отправилась отдыхать. Перед сном заглянул в комнату отец. Я думала, чтобы забрать смартфон. Но вместо этого он сдёрнул со спинки кресла рюкзак и вывернул его наизнанку, высыпав содержимое на ковёр. Я продолжала лежать, закинув руки за голову, и пялиться в потолок. Отец наклонился, разворошил всякую мелочь вроде заколок со стикерами и пачки жевательного мармелада и выудил из-под блокнота дубликат своего рабочего пропуска. Щёлкнув по куску серебристого пластика, так что тот завибрировал, он бесцветным голосом произнёс:

– Так и знал, что ты опять его скопировала, хотя я просил этого не делать. Двери в квартиру будут блокироваться ежедневно с девяти вечера до шести утра. Из-за твоего поступка меня могли уволить. Но ты слишком эгоистична, чтобы об этом подумать.

Я хотела крикнуть: «Не могли! Никто кроме тебя не потащит свою семью в эту космическую жопу!». Но побоялась, что вместо крика сорвусь на рыдания. Я перевернулась на бок, обняла обеими руками смятое в ком одеяло и подтянула колени к груди. За окном-экраном догорел закат, выкатилась круглая луна. С правой стороны монитор сбоил. Над горной грядой, чернеющей на горизонте, небо изрешетили квадраты битых пикселей. Забавно, но я поняла, что плачу, только когда подушка намокла под щекой.

***

– Даша! Даша, проснись! – Сестра, уже причёсанная и одетая в тёплый свитер (в шаттле, курсировавшем на Землю дважды в месяц, бывало прохладно), тормошила меня за плечо.

Я сонно поморгала, с третьей попытки разлепив веки. Из приоткрытой двери на полу растянулась жёлтая полоса, через которую туда-сюда сновали тени. Пахло папиным одеколоном. Он всегда брызгался перед выходом, оставляя флакон на тумбочке, где лежали ключи.

– Половина пятого, мы уезжаем.

– Ну и катитесь, – злобно буркнула я, натянув одеяло до самой макушки.

– Тогда пока! Я взяла твою ветровку!

Мама вжикнула длинной молнией на плаще и постучала каблуками, примериваясь к новым сапогам. Отец спросил: «Девочки, ничего не забыли? Телефоны, паспорта?», а затем бросил в комнату: «Мы ушли». Открылась и закрылась с тихим жужжанием дверь. Щёлкнул замок. Я осталась одна.

***

Меня разбудил домашний голосовой помощник по кличке Мистер, произнёсший: «Шесть ноль-ноль. Выход разблокирован». Я не сразу сообразила, для чего поставила будильник. А когда вспомнила, что ставила его вовсе не я, сон окончательно пропал. Захотелось в туалет. Потом набрать пригоршню ледяной воды и брызнуть на лицо, втереть в опухшие веки, смыть из памяти вчерашний дурацкий день. Голова казалась шаром для боулинга, готовым в любую минуту скатиться с плеч.

В квартире стояла непривычная для субботнего утра тишина. Не ворчал отец, что Маша опять заперлась в ванной, а он опаздывает на внеплановое совещание. Не слышно было вечного маминого: «Коля, сядь и поешь нормально, не таскай куски». Не пахло свежесваренным кофе – единственным, что в нашей семье готовилось, а не добывалось из синтезатора и не разогревалось в микроволновой печи.

Тишина. Пустота. Только за стеной копошились роботы-уборщики, выбравшиеся из технических люков на чистку общего коридора. Окно-экран опять зависло и вместо рассвета из каталога «Живописные виды России» изображало унылую чёрно-серую кашу, которую я выключила, наощупь нашарив выпуклую кнопку «Пуск». В квартире было темно, не считая мерцающей голубой линии на колонке Мистера. Но мне не хотелось включать свет. Не хотелось видеть, что из прихожей и вправду исчезли чемоданы, пальто отца и мамин плащ.

Ныли виски, а в теле ощущалась странная тяжесть, будто гравитация «Колхиды» за ночь достигла полноценного джи. Я сдавила пальцами переносицу, собралась с силами и опустила ноги с кровати. Пошаркала босыми пятками по ковру, чувствуя, как щекочет кожу колючий ворс. Пустота жилища гармонировала с вакуумом в голове. Забавно. Мне всегда хотелось ощутить настоящую взрослую свободу, когда ты волен заниматься чем угодно, ни у кого не спрашивая разрешения. И вот, пожалуйста, я полностью предоставлена самой себе. Даже в школу не надо идти – сегодня суббота, а с понедельника начинаются каникулы. А что в итоге? Я понятия не имела, куда девать обрушившееся на меня время.

Завтра вечером пройдёт бал в честь окончания учебного года. Арсений и Настя, помнится, очень расстроились узнав, что я уезжаю и не смогу танцевать в вечернем парке, украшенном воздушными шарами и лентами из гофрированной бумаги. Отпуск отца в последний момент перенесли с августа на июнь. Раз поездка отменилась, можно повеселиться… Хотя, какое уж тут веселье? Родные с удовольствием от меня избавились, парень бросил в опасности, а лучшая подруга возненавидела за спасение жизни ценой дурацкого парика…

Я даже не стала включать смартфон, чтобы проверить сообщения в соцсетях. Ну их всех на фиг. Вместо этого потянулась, сцепив руки в замок и сделав несколько глубоких наклонов, и поплелась в ванную умываться. По-прежнему без света – за три года я выучила все повороты, косяки и коварные препятствия в виде пуфа и комода. Роботы-уборщики шуршали особенно громко, да ещё с неприятным липким причмокиванием. Наверное, сражались с приклеенной к стене жевательной резинкой. В прихожей белел бесформенный куль. Я подумала: «Сумку забыли. Так им и надо».

– Они растут.

Я подпрыгнула на месте, стукнувшись плечом об угол шкафа.

– Мистер, свет!

Это была не сумка. Возле дверей на корточках сидела Настя, одетая в пижаму с капюшоном. Заметно отёкшее лицо покрывал слой белой пудры, такой толстый, что со скул и подбородка отваливались неопрятные хлопья. Губы были накрашены тёмно-синей помадой, смазанной в уголках.

Бывшая подруга смотрела на меня, по-птичьи склонив голову на бок. Странные чавкающие звуки тоже издавала она – влажные от слюны губы непрерывно шевелились, то складываясь трубочкой, то растягиваясь в линию.

– Ты чего тут делаешь? – растерявшись, спросила я. А про себя подумала, говорить или нет, что макияж получился неудачным? Настя всегда болезненно реагировала на критику, строчила обиженные посты, спрашивала у подписчиков совета…

– Смотри, они растут.

Подруга широко разинула рот, так что я разглядела не только зубы и обмётанный простудным налётом язык, но и тёмный провал гортани. Синяя помада непонятным образом окрасила дёсны, а в щелях между зубов скопилась то ли подсохшая кровь, то ли остатки еды.

– Мать честная… Да тебе надо к вра… – я не договорила, внезапно поперхнувшись: подруга откинула капюшон.

Вчера я действовала в спешке, как попало кромсая пряди строительными ножницами. Но это не объясняло того, как выглядел череп теперь. Настя практически облысела. К шелушащейся, воспалённой коже липли редкие волоски. На проплешинах между ними вздувались волдыри. Она обожглась? Или её покусали насекомые, сбежавшие от коллекционера-оригинала? Жил у нас один, разводил пауков. На моих глазах волдырь на макушке лопнул и осел, выпустив жидкость, похожую на сукровицу. А из раны…

Меня вырвало желчью. Неудержимо, фонтаном, забрызгав и пол, и мои босые ноги, и пижаму подруги. Вчера я не обедала и не ужинала, а потому с последними каплями рвоты накатила безудержная слабость. Колени подкосились, и я не упала только потому, что успела ухватиться за шкаф. После чего ткнулась в дверцу лбом, закрыла глаза и попыталась продышаться, глотая отвратительно-кислую слюну.

…из раны вылез пучок мучнисто-белых волос. Или не волос. Я не знала, как назвать эту жирную и толстую, словно червяк в масле, щетину.

Вслед за отъехавшей дверью донёсся звук шлепков, удалявшихся по коридору, но я была слишком напугана, чтобы заставить себя пошевелиться. Когда я открыла глаза, прихожая опустела. Может, мне всё привиделось? Разум подсунул галлюцинацию на нервной почве? Нет, на полу остались влажные отпечатки ладоней и ступней. Обалдеть, неужели Настя так и утопала на четвереньках? Я осторожно притронулась к лужице большим пальцем ноги. Жижа оказалась тёплой и тягучей, бр-р-р…

От лужиц поднимался запах, от которого меня вновь замутило. Однажды в детстве я решила покормить бродячую кошку, стянув из холодильника кусок свинины. Я положила мясо на тарелку и оставила его под кустом, но кошку приютили соседи. Через несколько дней в почерневших волокнах закопошились мелкие белые личинки. Похожая вонь исходила от мокрых следов, только с примесью сладковатой отдушки, как от самого дешёвого фруктового концентрата.

На нетвёрдых ногах я вывалилась в коридор и сделала несколько заплетающихся шагов. Цепочка следов тянулась к лестнице, постепенно исчезая. У порога отпечаталась мокрая пятерня, рядом – ступня, дальше снова ступня, но уже изогнутая в обратную сторону. Над плинтусом, на высоте не больше полуметра, растекался каплями отпечаток. Выглядел он так, будто на плитку плюнули слюной с кровью, а затем кто-то вляпался туда пальцами. Сложно было представить, что подобным образом перемещался здоровый человек. Сказать, что я удивилась – ничего не сказать. У меня буквально отвисла челюсть, а из горла вырвался глуповатый смешок.

За спиной зашуршало. Я заорала, развернувшись в прыжке и выставив руки, и очутилась перед маленькой приплюснутой тумбой, высунувшейся из люка. Робот-уборщик пошевелил выпуклой линзой, сканируя помещение, обнаружил грязь и отправился замывать липкие пятна. Там, где он проезжал, деловито вращая губкой, влажно поблескивала чистая полоса.

– Чего орёшь?

Открылась дверь тёть Любиной квартиры. Но на пороге вместо добродушной пампушки, ровесницы родителей, показался незнакомый парень немногим старше меня. Высокий, худощавый, с жилистыми предплечьями, открытыми закатанными рукавами толстовки. На правой змеилась татуировка в виде переплетающихся рун. На лоб свисала чёрная прядь.

– Ты это видишь? – я неопределённо махнула рукой. – Разве нормальные люди так ходят?

– А эти люди, они сейчас с нами в одной комнате?

Сказано было абсолютно серьёзно, но глаза насмешливо прищурились. Я обернулась.

– Да блин!

Из люков выбрались новые уборщики, дружно атаковавшие пятна на полу. Крайний правый размазал по плитке отпечаток ступни, зашёл на второй круг и покатился обратно, довершая начатое. Сладковатую вонь поглотил режущий запах дезинфицирующего раствора, от которого засвербело в носу.

– Теперь понятно, почему за тобой надо присматривать. – Изучив меня с головы до ног и немного помолчав, парень добавил: – Знал бы, что всё так плохо, сразу бы отказался.

Я залилась румянцем, представив себя со стороны: всклокоченная девка с брызгами рвоты на голых щиколотках и ступнях. Щека исцарапана, а от мятой футболки разит запахом пота – вчера вечером я так расстроилась, что даже душ забыла принять.

– Ты кто такой?

– Племянник Любови Григорьевны, вынужденной уехать по личным делам. А также твой персональный надсмотрщик.

Парень с глумливым видом приложил ладонь к груди.

Не придумав в ответ ничего остроумного, я оттопырила средний палец и утопала обратно в квартиру, скомандовав:

– Мистер, закрой эту чёртову дверь!

Глава 4

Первым делом я отправилась в ванную, где израсходовала ежедневную норму воды на всю семью. Плескалась долго. Трижды намылила волосы шампунем, вылила на мочалку полфлакона геля и долго скоблила кожу под горячими струями, смывая проклятую вонь. И только когда насухо вытерлась кусачим полотенцем, почувствовала себя достаточно чистой. Из душа я вышла распаренная, повеселевшая и благоухающая мамиными духами. Должна же быть хоть какая-то польза от вынужденного одиночества.

А вот постирать одежду, скопившуюся в корзине, я не догадалась. Пришлось натянуть вчерашние штаны, а в комплект к ним рубашку сестры. Это отдельное удовольствие – чувствовать, как по чистой коже скользит наутюженная ткань. Захотелось есть. Меня пошатывало от слабости, а в животе урчало. Я решила в тишине и спокойствии выпить кофе и поразмыслить над утренним визитом. Кухня у нас маленькая, как и в любой квартире на станции. Так, салатик можно настругать, бутерброды на завтрак порезать. А чаще всего заправить синтезатор белковой пастой, вставить кассету с ароматизатором «Курица барбекю» и надавить кнопку «Старт».

В холодильнике, встроенном в типовой гарнитур из унылого серого пластика с уголками из нержавейки, царила идеальная чистота. Перед отъездом родители нарочно не покупали ничего скоропортящегося, а на ужин доели последнюю порцию овощей, выращенных на гидропонной ферме «Колхиды». Большинство жителей станции питалось в столовых, да вот незадача – школьная с обязательными обедами и завтраками закрылась на каникулы, а в обычной бесплатно ничего не давали. Имелась тайная заначка, накопленная с подработок и карманных денег, но тратить её на еду было откровенно жаль.

Я привстала на цыпочки, достала с полки банку и отвинтила крышку. О нет… Кофе тоже закончился, лишь дно припорошило коричневой пылью. Пришлось ограничиться позабытым пряником, твёрдым, как легированная сталь. Вдохнув на прощание аромат перемолотых зёрен, я вернула банку на место. Затем присела на край стола и принялась обсасывать пряничную глазурь, раздумывая, как жить дальше.

При смене позы в штанах что-то зашуршало. Сунув руку в карман, я обнаружила записку от старшего сотрудника Бондаря. На выдранном из блокнота листке было второпях накарябано: «Если вспомнишь что-то важное – напиши». И номер телефона. Я подумала, не сообщить ли о странном визите подруги, но быстро отбросила дикую мысль. «Здравствуйте, Андрей Витальевич! Пишу вам, потому что утром приползала на четвереньках лысая Настя…» Старший сотрудник покрутит пальцем у виска и будет прав. Достаточно того, что племянник соседки уже считает меня сумасшедшей.

Звонок мелодично пропиликал «дилинь-дилинь».

– Мистер, сколько времени?

– Семь часов шестнадцать минут.

Кого это принесло с утра пораньше? Вряд ли Настю: бывшая подруга не звонила, а непонятным образом очутилась прямо в квартире. Кстати, надо бы разобраться, как ей это удалось… Может, у Мистера хранятся какие-то данные, раз отец установил на замок родительский контроль?

Я выглянула в глазок – в коридоре переминалась с ноги на ногу смутно знакомая девчонка на пару лет младше меня. Пухлогубая, скуластая и темноглазая, с прямыми чёрными волосами, остриженными под каре. Чем-то она походила на Акзию Жаназаровну в далёкой молодости (однажды я проторчала в отделении четыре часа и была вынуждена пересмотреть все детские фото престарелых сотрудниц). Девчонка непрерывно шевелила челюстями, перекатывая от щеки к щеке конфету или леденец. Над плечами торчала квадратная сумка-холодильник с эмблемой местной продуктовой сети. Курьер?

– Мистер, впусти.

Одновременно с щелчком отпираемого звонка пропиликал смартфон. Пришло уведомление: в закрытой группе, куда Настя выкладывала видео до того, как отправить его на общий обзор, появилась новинка. Я не удивилась – бывшая подруга была способна болтать на камеру в любом состоянии, и с температурой тридцать девять, и в слезах после ссоры с кем-нибудь из одноклассниц. В глубокой старости нас непременно ожидает стрим с её похорон. Разве что время было нетипичное – чтобы наша сельская звезда встала в такую рань, да в выходной день… Я открыла группу и нажала «Просмотр». Новым видео оказалась онлайн-трансляция, стартовавшая несколько секунд назад.

– Алё, примите-распишитесь…

– Сейчас, – машинально ответила я, даже не пошевелившись, а сама продолжила как зачарованная таращиться в экран.

В кадре появилось Настино лицо. Опухшее и какое-то помятое, будто она пила без просыху долгие годы, а не являлась крепкой здоровой школьницей неполных семнадцати лет. Кожа на щеках и подбородке отслаивалась сухими корками, губы растрескались, а глаза, усеянные точками лопнувших сосудов, отливали желтизной. Только сейчас я сообразила, что дело было вовсе не в косметике… Настя разинула густо-фиолетовый, будто после килограмма черники, рот. Из по-жабьи раздувшейся глотки вырвался стрёкот, как у очень большой саранчи.

– Вот срань! Это же эта… блогерша, как её…

Я вздрогнула, едва не выронив телефон. Девочка-курьер склонилась у меня над плечом и с интересом следила за происходящим на экране. Между сложенных бантиком губ мелькнул ярко-розовый леденец, облизанный до идеальной гладкости. Под ногами валялась раскрытая сумка, откуда высовывались целлофановые пакеты.

– В точку, – согласилась я, решив проигнорировать чужую бесцеремонность. Иначе пришлось бы отрываться от просмотра, а я боялась упустить объяснение Настиного кошмарного вида.

Череп бывшей подруги покрывали белёсые волосы-отростки, между прядей запутались клочки ороговевшей кожи. На бугристый лоб стекала мутная жижа. Настя вновь издала стрёкот, поведя головой из стороны в сторону, и выпрямилась в полный рост. Одежды на ней не было. То есть вообще никакой, даже белья. Странная зараза спускалась с головы на тело дорожками волдырей. Белёсая щетина торчала из шеи уродливым гребнем, пробивалась из пупка, росла под рёбрами и на бёдрах.

– Охренительный грим! Это у нас снимают, да? – Нахальная девочка склонилась ниже, прикусила губу и сощурила и без того вытянутые к вискам глаза. Короткие пряди её каре пощекотали ухо, пришлось почесать его о плечо.

– У нас, – согласилась я, вовсе не уверенная, что наблюдаю макияж или спецэффекты. – В двенадцатом блоке.

В это время Настя перешла из спальни в прихожую, удерживая камеру перед лицом. Шея или скорее зоб продолжал пульсировать, словно кто-то сдувал и надувал воздушный шар. Настя открыла дверь и положила свободную руку на косяк.

Я прошептала:

– Ёшки-матрёшки…

Мне показалось, или из трещин между пальцами действительно выскользнули… жгутики какие-то, мелкие, тонкие, похожие на червей? За долю секунды они перебрались в толщу стены, оставив на поверхности россыпь игольных отверстий.

– Чего это она делает? – Девочка-курьер высунула леденец до половины, повертела его туда-сюда языком и с хлюпаньем втянула обратно.

– Понятия не имею.

В углу экрана отображалась статистика. Число зрителей: один, больше трансляцию никто не смотрел. Дрыхли все школьные подружки, и в страшном сне не представляя, что происходит с их кумиром.

Выйдя в общий коридор, бывшая подруга переключила камеру с фронтальной на заднюю, показав ряд дверей в соседские квартиры. Все до единой оказались распахнуты настежь, а над лестницей свесило объектив с потухшим светодиодом устройство для наблюдения. Ракурс съёмки переместился. Похоже, Настя опустилась на четвереньки.

Коридор в кадре дрожал и раскачивался, первая из открытых дверей медленно надвигалась, демонстрируя пустую прихожую и такую же безлюдную гостиную за ней. Судя по спартанскому набору мебели и отсутствию личных вещей вроде раскиданной одежды или грязной чашки, никто здесь не жил. Камера вернулась в коридор и двинулась дальше. Следующая квартира принадлежала семье с ребёнком: на полу валялись игрушки и изрисованная фломастерами раскраска. Я невольно нащупала и стиснула запястье курьерши.

– Ай, отпусти! Хотя пробирает неслабо, согласна.

Кухня. Ванная. Спальня с широкой кроватью, заправленной клетчатым покрывалом. Мы хором выдохнули: дома никого не оказалось, ни родителей, ни детей. Недолго думая, Настя поползла в третью квартиру. В кадр то и дело попадала рука с растопыренными словно в судороге грязными пальцами, дико контрастирующими с длинными ногтями, украшенными стразами и перламутровым лаком. Иногда ладонь выворачивалась боком или опускалась тыльной стороной. Один раз вперёд и вовсе высунулась мертвецки-бледная лодыжка с изуродованной болезнью ступнёй. Изогнулась дугой, нащупала опору и швырнула тело вперёд, в полумрак чужого жилья.

Неровное дыхание в динамике сменилось нечеловеческим стрёкотом. Я бы не смогла повторить этот звук, даже если бы захотела.

В третьей квартире дремал мужчина, укрывшийся плотным шерстяным одеялом. Наружу торчали лишь бритый череп и нога в сбившемся гармошкой чёрном носке. Камера снова переключилась, демонстрируя крупным планом Настин синюшный рот, растянутый в довольной улыбке.

Трансляция оборвалась. Я наморщила лоб, вспоминая, кто жил в последней, четвёртой по счёту квартире. Кажется, Настина подруга, Лиза или Лиля, пухленькая такая ученица девятого класса. А мама у неё работала в больнице медсестрой… Меня охватили тревога и страх. С одной стороны, ну что может сделать насквозь больная, вонючая и шелудивая школьница со здоровым мужиком? С другой, что это за холера, позволяющая открывать запертые двери и выключать камеры? Что за, мать его, черви, заползающие в стену?!

К просмотру никто не присоединился. Едва я поднесла палец к меню, планируя скачать ролик на телефон, как видео удалилось из списка. Да чтоб тебя! Надо было сразу включить запись с экрана!