С мейсе Райкконен что-то не так

– Погоди, дядька, ты о ком вообще? О шибздике этом? Куда его на задержания-то, соплю эту?!..

– Туда. Сотрудник теперь это наш новый, в общем. Официально и по всем статьям.

– Да как его по такому малолетству могли на службу взять, да ещё и в штат зачислить?! – не поняла я.

– Да я ж тебе и рассказываю… Не перебивай, а! – рассердился Скоропут. – В общем, тут как раз с приютом Удавихи со всех сторон меня подпёрли. Горожане жалуются, что им деточек жалко; власти давят, что закрывать приют надо, но по уму. Ну, этот и вызвался снова. Мол, все доказательства раздобуду – бумаги там, чёрную бухгалтерию, а заодно и всю сеть уродов вскроем, что на сиротском труде наживаются. Колдунов из магической ассоциации сам на уши поднял: благое ведь дело делаем… Говорю ж, кого угодно достанет. Ну, те зелье специальное и предоставили. Оно семь-восемь часов действует, как раз на рабочую смену хватает. И неделю всё гладко было – сиротиночка и сиротиночка, никто ничего не заподозрил. Сами его к Удавихе и привели – вот, мол, принимай нового бездомыша. Он и копал себе потихонечку. Днём в приюте, на ночь обратно к нам сбегал. А неделю назад он то ли зелья перепил, то ли растунцию какую сожрал по незнанию, а эффект от зелья через несколько часов взял да не исчез.

– Да что за эффект-то? И вы совсем с дуба рухнули – мальца зельями поить? – рассвирепела я.

– Да не малец он, – вздохнул Скоропут. – А взрослый парень. Это зелье его, наоборот, в мальца обращало. Личина такая, прикрытие. Я и говорю: пережрал он его, наверное, оттого и злюсь на придурка. Чуть всю операцию мне не сорвал. Но ладно уж, Удавиху взяли, приют закрыли. А вот к Набоде, что полицейским общежитием заведует, сама понимаешь, вернуться он пока не может. Она деточек-то на дух не переносит. Что ж его, с остальными сиротками у благородных мейсе запирать против воли, пока магия не развеется? Ну, не изверг же я совсем. А за то, что оборотного зелья пережрал, он у меня ещё получит выговор! Инструкция же была – чётко по бутыльку в сутки!

Ой-ёй.

– А он и не пережрал, – мрачно произнесла я в сторону, сообразив наконец, что к чему. – Это я… В смысле, это не я! В общем, тут другое… Хотя жрать он горазд, не поспоришь. Эричек, говоришь… Сотрудник ваш новый… Ну, и тебе здравствуй, поганец.

Глава 7

Выпоротник я купила самый раскидистый и самый злобный на вид, продавец ещё любезно перевязал его стрекала крепким жгутом.

– Поливом можно регулировать силу удара, – игриво подмигнул мне торговец. – От нежных поглаживаний до полноценной…

– Разберусь, – сквозь зубы процедила я.

Поганец обнаружился в саду и за пару часов моего отсутствия, оказалось, вымахал ещё на полголовы. Сомнений, что за каланча из него вырастет, уже не оставалось. Та самая, что своей каштановой шевелюрой горазда сшибать опасные растунции в заброшках.

– Ой, Уночка, бабочка наша трепетная! Вернулась! – обрадовался Фрэнки, почти невидимый на солнце.

Я только шикнула на дворецкого, не сводя пристального взгляда со спины подростка. А вот спина от злобного шипения очень уж знакомо подобралась, напряглась пока ещё тощая шея… Фрэнки вздрогнул и поспешил в дом. Вот и хорошо, а то сил держать в себе злость уже не было, как бы и призрак под горячую руку не попался.

– «Тётенька», значит?!.. – недобро протянула я, распуская легкомысленный бантик жгута. – «Старенькая», да?.. Ничего, Удавиха не успела, так я за нас обеих расстараюсь!

И отпустила растунцию на волю. Выпоротник взбодрился при виде растерянно замершего поганца и молниеносно выкинул стрекало.

– Детка! – заорал мгновенно всё понявший поганец и успел увернуться. – Я ведь как лучше хотел! Ну, просто узнать тебя поближе! Я тебе даже цветов купил, как обещал! Ресторан забронировал! Ну, сходим, когда ещё немного подрасту…

– Пошёл вон, ушлёпок!! – проорала я, тыча растунцией в тщедушное подростковое тело.

Реакция у поганца оказалась отменная: он изгибался змеёй, и атаки выпоротника приходились впустую.

– Уна, детка, мы ведь так сблизились! – вопил Эричек. – Ну, я про последние два дня! Хотя до этого близость вообще отпад была…

– Урр-рою!

– И меня заодно закопай, – меланхолично высунулась из задней двери Мора.

– Ты!.. Да ты хуже упыря! Те просто кровь пьют, а ты к самой душе присосался! В доверие втёрся!

Выпоротник устал стрелять побегами в слишком увёртливую жертву и переключился на неподвижное убоище, так что горшок я бросила.

– А я ведь пожалела тебя! Сиротиночку якобы! Генриетта! Пистоль мой тащи! Новые умертвия плодить буду!

– Так я сиротиночка и есть, не врал! Китти! Либби! Убивают! – завопил поганец. – Уна, детка, ну серьёзно – твой же косяк! Сама виновата!

– С чего это? – орала я, отломав попутно сухую ветку от раскидистой ольхи.

– Сама же сказала повзрослеть и про детство в заднем числе! Вот меня твоим колдунством на следующий день и накрыло, пока я под оборотным зельем был! Мне, думаешь, весело было в таком крохотном тельце застрять?!..

– Да не колдовала я! А тебе за дело досталось! Ишь, припёрся в Альмату и сразу к растунциям полез! А мне, можно подумать, было весело с тобой против воли под пассифлорой кувыркаться! Да не уворачивайся ты, всё равно врежу!

– Тебе, вообще-то, понравилось, – поиграл бровями поганец. – Я же знаю, когда по-настоящему, а когда так, невпопад стонут… И ты вчера призналась, что я тоже тебе по сердцу пришёлся… Пожалела ещё меня… А-ааа!..

– Бэ! – рявкнула я, удачно приложив его веткой. – Как пожалела, так и разжалею! Разжалую, в смысле! В лягушки! Дядьке хоть слово скажешь, что это из-за меня – охолощу!

– А, так всё-таки признаёшь, что твоё колдунство было! – обрадовался поганец. – Слушай, а как ты это делаешь? Ты же не магичка вроде… И давай поужинаем сегодня? Я рыбу в сливках так готовлю – пальцы отъешь! Или всё же в ресторан?

Эти самые пальцы и ветку в них он ловко перехватил и обездвижил меня каким-то хитрым приёмом, зайдя со спины. Я лягнулась, но поганец молниеносно увернулся. Тогда просто замерла и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться. И постаралась, чтобы мои слова прозвучали доходчиво.

– Если ещё раз мне на глаза попадёшься, – ровным голосом произнесла я. – Себя не пощажу, но прокляну так, что пожалеешь, что тогда на заброшке не сдох.

– Понял, – серьёзно прошептал поганец. – Ты сегодня не в настроении, тётенька. Я тогда завтра зайду.

И убрал руки. А не успела я обернуться, как поганец уже выскользнул за калитку. Только след от мимолётного ласкового поцелуя на виске и остался.

– А любовь окрыляет, верно говорят! – прокричал поганец из-за забора. – Уна, птичка моя, ты хоть привяжись куда-нибудь! Или камней в лифчик подложи! Для увесистости! Увесисьтистости… Лишним не будет, в общем!

Эти самые камни я собиралась швырнуть на голос, но подобрать их не получилось – я действительно парила в десятке сантиметров над землёй.

– Ой, да к чёрту, – устало махнула я рукой. И взмыла вверх ещё на ладонь. И только тогда жалобно заныла. – Моо-оора-аа…

Как же меня всё это достало.

*** Этерна́полис, месяцем ранее

Старуха билась в припадке и слепо шарила морщинистыми руками по пустому столу.

– Карту! – рявкнул первый советник Тра́урен. – Какого чёрта, здесь всегда должна лежать карта!

Бледные слуги торопливо развернули подробную схему столицы, придерживая провидицу за беспокойные трясущиеся руки. Сухие ладони с шорохом заскользили по плотной бумаге, резко дёрнулись и устремились дальше по поверхности стола, выйдя далеко за пределы карты. Руки потянули за собой непослушное тело и старуха едва не упала, завалившись на бок, но её вовремя поддержали.

– Другую несите! – первый советник ожёг нерасторопных слуг грозным взглядом. – Всей страны!

Над картой королевства провидица на секунду замерла и, обратив к потолку пустые глазницы, уверенно ткнула острым жёлтым ногтем в одну точку. Двор затаил дыхание.

– Конец нынешним порядкам, – жутким неестественным голосом возвестила она, не разнимая губ. – Вижу беззаконие и хаос… И смерть. Чудовищную, беспощадную, но истинно благородную… Она придёт отсюда, из диких зарослей. Рыжая, как сам дьявол. Веселье будет не веселье, а погибель. Король на троне будет не король, а вор. Зрячие не заметят, зато глухой услышит, когда начнёт проникать в этот мир зло. Услышит его победную песнь – и сможет остановить. Да только захочет ли платить такую цену…

Слушатели напряжённо замерли, боясь пошевелиться и смазать лишним шорохом величественные слова Откровения. Но провидица застыла, будто задумавшись. А после бесшумно завалилась вперёд, распластавшись по карте, и больше не жила.

Первый советник Траурен аккуратно вытащил вонзившийся в дерево заострённый ноготь, мельком глянул на название возле проткнутой дырки на карте и поспешно прикрыл обозначенное место. Только во дворце глаз и ушей всегда хватало…

Королевский дворец, блистательную столицу Этерна́полис да и всю страну лихорадило уже второй месяц.

Нет, нет, на самом деле всё было не так! Королевство процветало, и царил в нём мир, порядок и благоденствие.

Правил, как и четверть века до этого, его величество Се́джен Пятый, прозванным Мирным. Правил он размеренно и мудро, налоги с подданных брал посильные, так что народ по праздникам пил от пуза и желал славному королю долгих лет, радуясь спокойной жизни. Даже вполне искренне сочувствовал по поводу смерти его матери, вдовствующей королевы. Ну, те, кто об этом слышал: огласке это событие особо не предавалось. Сама почившая старушка жила тихо и скромно, на публике не появлялась много лет, так что немногие о ней помнили. Простодушный народ даже, наоборот, радовался: а крепка же порода у нынешней династии! Бабка-то, говорят, до девятого десятка дожила, да ещё в полном рассудке – шутка ли! Значит, и наш король ещё лет тридцать побегает, доброго ему здоровьечка!

Народ по большей части был сыт, обут, доволен и уверен в завтрашнем дне. Казалось бы, ничто не предвещало беды, но…

В действительности же вся эта стабильность рухнула ещё пять недель назад, так как размеренное и мудрое управление страной закончилось со смертью той самой неприметной старушки – королевы-матери.

«Дракониха на кладке, – боязливо шептались придворные. – Не сожрёт, так огнём опалит, если близко подойдёшь». Анна Лео́дия Верле́ген, известная в узких кругах крутым и непримиримым нравом, действительно пуще глаза берегла своё «яйцо», своё самое драгоценное сокровище – своё королевство.

Двадцать пять лет назад она, желая сохранить династию на троне ради стабильности в стране, заключила договор с собственным сыном. Седжен Пятый, человек мягкий, безвольный и к управлению государством непригодный, стал марионеткой на троне. Отныне ему оставалось лишь приветствовать подданных по большим праздникам, присутствовать на официальных мероприятиях и выращивать табак в королевской оранжерее, мечтая о тихой жизни с супругой и дочерьми вдали от двора.

На самом же деле государством правила железной рукой вдовствующая королева-мать, Анна Леодия. С внезапной кончиной последней закончилось и её давнее соглашение с сыном. И теперь Седжен Пятый, наплевав на судьбы страны, намеревался отречься от престола. И был в своём праве – договор был заверен магией. Пусть «дракониха» сильно ослабела здоровьем в последние годы, даже ноги уже отказали, а сдавать позиции она не собиралась, держа двор в ежовых рукавицах. Прав был народ – порода у правящей династии Верле́ген действительно была крепкая. Её предшественник, дед Седжена, прожил сто пятнадцать лет, до последнего пребывая в ясном уме, а до него и сто двадцать лет жизни у прадедов были не редкостью. Так что её внезапная смерть в восемьдесят три действительно стала полной неожиданностью. Как простой народ рассчитывал ещё лет тридцать славить Седжена Пятого, так и Анна Леодия не собиралась отдавать никому своё сокровище столько же времени. А потому достойным преемником озаботиться не успела.

Ещё не успели завянуть цветы в её усыпальнице, а дворец уже превратился в арену для боёв без правил. Действующий король согласился выдержать три месяца траура, но по истечении срока быть и дальше ширмой отказался категорически. И вот кто сейчас займёт трон – вдруг стало большим и смертельно интересным вопросом… Законы о престолонаследии противоречили друг другу и чёткого ответа не давали.

А теперь ещё и плита Священного Разумения раскололось надвое, возвещая о том, что боги готовы передать своё откровение через провидицу…

– Альмата? Эта богами забытая дыра? – развеселился вероятно-наследный принц. – Сомневаюсь, чтобы кто-то из нашего дружного змеиного семейства мог там обосноваться. Разве что кого-то сослали в прошлом веке, да забыли помиловать. И ты полагаешь, заговор против меня готовится именно там?

– Не я, ваше высочество, – почтительно сказал неприметный человечек. – Это слова провидицы. Про заговор не было ни слова.

– Если какой-то благородный дьявол из Альматы намерен помешать мне взойти на престол после отречения дяди – это в любом случае заговор. Кстати, ты уверен, что старуха не ткнула в первое попавшееся место на карте? Говорят, она ложку-то до рта донести не могла, не расплескав содержимого.

– Королевская провидица ещё никогда не ошибалась, – тихо ответил другой человек: четвёртый советник Ра́змунд, убелённый сединами старец.

– Да, но и Откровений до сегодняшнего дня у неё было… всего одно. И то – сорок лет назад, – расхохотался принц. – Вот так выборка! Стопроцентное попадание!

– Она говорила чужим голосом, не раскрывая рта, так что думаю, транс был настоящий. Вместо неё вещали сами боги.

Вероятно-наследный принц только недоверчиво хмыкнул. Но посерьёзнел и спросил уже совсем другим тоном:

– Первый советник Траурен, полагаю, уже сделал из пророчества свои выводы? И наверняка сразу что-то предпринял?

Неприметный человечек в обтягивающем сером костюме бесшумно переместился ближе к принцу.

– Простите мне это своеволие, мой принц, но ваш покорный слуга проследил после и за первым советником Трауреном. Пусть и без вашего приказа. И если вам будет угодно покарать меня…

– Не будет, – оборвал его молодой человек. – Ты умеешь думать самостоятельно, а таких людей я ценю и карать за преданность не намерен. Лишь бы эта преданность распространялась только на одно лицо. Моё.

– Я служу вам не ради денег, ваше высочество, – тихо ответил соглядатай. – А потому нет такой суммы, которой мою преданность могли бы перекупить. Я обязан вам жизнью, мой принц. Мой долг перед вами – это долг совести.

– Я рад это слышать, – кивнул возможный наследник. – Пусть у меня мало соратников, зато каждый из вас – на вес золота.

– Благодарю, ваше высочество, – поклонился шпион. – Что же до первого советника Траурена, то его первый приказ был следующим…

Выслушав преданного слугу, молодой человек посерьёзнел, делая попутно пометки на бумаге.

– Значит, городок Альмата, – ещё раз задумчиво протянул принц, выслушав все донесения. – Вот только какие ещё заросли в Альмате? Там же степь одна, судя по карте… Что ж, я отправлю туда кое-кого. Если кто и сумеет разнюхать, что там такое назревает, что угрожает законному престолонаследнику и безопасности всей страны, так только он. И что там затевает первый советник Траурен под видом этого внезапного отбора. И другие наши недоброжелатели…

– Ты уверен, что можешь положиться на того человека, мой принц? – обеспокоенно спросил четвёртый советник Размунд, пестовавший его высочество с рождения и заменивший ему отца. – Всё же он обыч…

– На мою тень, на моего приятеля по детским играм? – с улыбкой переспросил его высочество. – На безродного воришку, которого я спас от ста ударов плетью и неминуемой смерти за его невинную шалость, когда нам обоим было по семь? На моего неразлучного друга, которому я дал новую жизнь, а сама покойная королева подарила новое – и не одно, включая собственное! – имя? Не сомневайтесь, наставник, этому человеку я доверяю полностью. Как самому себе, мой дорогой Размунд. Как самому себе…

Глава 8

Раз уж я решила остаться в заброшенном особняке со своенравной прислугой, то и порядки здесь завела новые. Несколько дней я, не жалея собственных рук, отмывала, оттирала и отстирывала. Сделала несколько перестановок. Прошлась по давно нежилым комнатам, обнаружила гнездо Генриетты. В компанию к дамочкам-сплетницам повесила портреты двух суровых стариков в пожелтевших от времени старинных жабо. Кажется, Китти и Либби приходились им внучками, так что вышло удачно. В гостиной отныне велись беседы исключительно на литературные и философские темы, а дамы, опасаясь гнева прародителей, помалкивали в кружевные платочки.

Море я выкопала землянку в саду и пообещала заказать могильную плиту со временем. Упокоится же когда-нибудь. Убоище расчувствовалась, тут же улеглась в землю и, если не была занята готовкой, то каждую свободную минуту теперь проводила там. Ну, хотя бы сад сама привела в порядок: а то ей корни сорняков мешали наслаждаться единением с почвой.

– Ну прямо настоящая хозяйка, – летал за мной, радуясь, Фрэнки. – Уночка, может, ты навсегда здесь останешься? Давненько этот дом такой крепкой руки не видел!

– Вот ещё, – бурчала я. – Не дом, а зверинец какой-то. Но немного поживу тут, так и быть.

– Дорогая Уна, – робко обратилась ко мне Либби, прежде спросив позволения говорить у дедушек. – А тот очаровательный юноша, может, ещё пожелает нас навестить? Бедный мальчик: столько горестей на него свалилось… Так рано повзрослеть в столь нежном возрасте…

– Только о юношах и думают, – печально покачал головой на картине один из старцев. – Боги, ну что за поколение… Думаю, сегодня стоит прочесть этим вертихвосткам лекцию о скромности и благочестии.

– Юноша навестить не пожелает, – зловредно ответила я. – Надеюсь, он так же скоропостижно состарился и уже мучительно сдох. А вы, уважаемые дедушки, и правда: займитесь воспитанием внучек, а то эта молодёжь действительно ни на что не годится.

Китти и Либби на портретах было под шестьдесят, но что эти десятилетия в сравнении с прожитыми веками их предков!

– Или вот эта их современная музыка, – ворчливо подхватил второй дедуля. – Представляете, Уна, я вчера наведался в магистрат к своему давнему другу. И уважаемый мэр Готлингем, чьё имя уже сто пятьдесят лет выбито на почётной доске градоправителей, вовсю горланил эту вульгарную песенку про пастушку и дракона! Со всеми анатомическими подробностями этой противоестественной связи… Я, конечно, понимаю, что недальновидный живописец запечатлел многоуважаемого мэра с бутылкой коньяка, но даже это не может служить ему оправданием!

– О, вы тоже её слышали? – встрепенулся Фрэнки. – Зажигательная песенка! Мальчишки за забором сегодня напевали. «Над леском, над озерцом, над крыльцом махнул крыльцом»…

– Бз-зз! – тут же замахала я руками. – Вот только сюда эту пакость тащить не надо. А в смысле: «над крыльцом махнул крыльцом»? Это как?

– Ну, крылом, в смысле. Дракон крылом. Над крыльцом. Просто иначе рифма не складывается, – охотно пояснила кухарка Мора.

– Какой бред, – закатила я глаза. – Ладно, есть у нас ещё дела на сегодня? Везде порядок? Все довольны? Вредничать не будете? Я тогда, может, ещё вызову кого-нибудь дымоходы прочистить.

Тут из каминной трубы, благо огонь развести ещё не успели, выползла деликатная Генриетта и еле слышно поцокала по кирпичной кладке коготками, привлекая внимание.

– Ой, ты сама уже… Да ты ж моя умничка!

– Молочка бы, – скромно пролепетала девочка, поджав верхние две пары мохнатых лапок к груди.

– Сливок тебе куплю, – расщедрилась я. – Паутину только в проходах больше не оставляй, а то Эдвард в неё замотался сегодня и к стене прилип. Так, а это что? Фрэнки, я же сказала все письма выбрасывать! Свои я на почте получаю, на этот адрес мне не могли слать, а прежним жильцам уже без надобности – значит, в камин. Вон, Море на растопку отдай.

Фрэнки заискивающе улыбнулся:

– Уночка, а ты всё равно посмотри, ладно?

Имя адресата на конверте мне уже не понравилось. А содержимое письма и вовсе вызвало лёгкую оторопь. Но долго размышлять я не стала. Перечитала ещё раз, сложила письмецо с синей печатью в карман и отправилась по известному адресу.

Ох, видят боги, в полицейский участок я не планировала заходить в ближайшую пару лет. Но…

– Уна, радость моя! – возопил на всё отделение Скоропут Райкконен. – Вот только о тебе думал! Само провидение тебя ко мне послало!

В полицейском участке, как обычно, царила суматоха. Сновали сотрудники, летали со стола на стол папки с делами, плакались на несправедливость нечестные торговки. Задержанные мелкие воришки даже под носом у стражей закона пытались что-то стянуть, уже знакомая бандитская ряха гремела наручниками.

Но даже в этом бедламе дядька Скоропут моментально выцепил взглядом меня, а я – нахальную рожу поганца, мгновенно оскалившегося в радостной улыбке при упоминании моего имени. Глаза я быстро отвела, хотя не скрою, было желание рассмотреть поганца при свете дня и в полной комплектации прожитых лет.

– Нет! – рявкнула я, перекрыв этот гомон. Знаю я эту «радость», опять от меня что-то нужно. – Даже не думай, дядька! Поганца твоего я вырастила, вон, полюбуйся – вымахал поганее прежнего. А больше ни на что не подписывалась!

– Девочка моя… – расплылся в самой умильной улыбке Скоропут.

– Нет! Не девочка и не твоя!

– Ох, чёрт, так это моя вина, что уже не девочка? – пробормотал поганец. – Если б я только знал, что ты до меня ни с кем…

Я только похлопала глазами.

– Можно я его пристрелю? – с надеждой спросила я дядьку. – Я отсижу, сколько надо, даже чистосердечное напишу. Да вот, считай, сама и пришла уже в участок сдаваться.

– Нельзя, – резво убрал Скоропут пистоль со стола. – У меня сотрудников и так не хватает. А если в участке пристрелишь, то я это тебе как отягчающее обстоятельство запишу. Нам по штату уборщиц не положено, а сам я тут кровищу после него отмывать не нанимался. Кстати, дорогая, ты второй такой же пистоль не видела? Они у меня парные, именные, с насечками…

– Да засунул, наверное, куда-нибудь, – отвела я глаза. – Под теми папками посмотри, у тебя ж тут чёрт ногу сломит. Вот оно и видно, что уборщиц в участке не водится. О, а ты этого ушлёпка на наведение порядка приспособь! Всё равно от него никакой пользы.

Эрик новое назначение проигнорировал, но присмотрелся к оружию. А я невольно присмотрелась к Эрику. Поганец… тьфу ты, пистоль! Пистоль был действительно красивый: с затейливой чеканкой по стволу и золочёной монограммой «СР» на ореховых щёчках рукоятки.

– Ох, потеря потерь, – сочувственно сказал Эрик. – А у парного, начальник, накладки костяные были, но с тем же вензелем?

– Так ты его видел, паршиве… В смысле, дорогой мой новый оперативник! Костяные, как есть! – обрадовался Скоропут. – Из бивня виндейской твари, что величиной с дом, очень уж матерьялец редкий… Где?!..

– Кажется, видел… – протянул поганец, нахально глядя мне прямо в глаза. – А, может, и нет…

Вот же памятливый, сволочь. Надо было его сразу из того пистоля в заброшке пристрелить.

– Не видел, – прошипела я и наступила ему на ногу.

– Ох, точно… с другим спутал. У пристава Нишо́на просто похожий. Извини, начальник, – развёл он руками. – Обознался.

– Никакого от тебя толку, Ро́йне, – буркнул Скоропут.

– «Ройне»?!.. – моментально вскипела я. – Дядька, а ты у этого проходимца документы смотрел вообще, прежде чем на работу брать? Либо врёт напропалую, либо бабка его так и не смогла определиться с имечком и весь ономастикон ему при рождении в свидетельство записала.

– Ройне – это уже фамилия, – скромно потупившись, сообщил поганец. – Но мне больше нравится «Эричек» – из твоих поджатых губок это звучит так сурово и так… многообещающе…

Я только зло зыркнула на него, а Скоропут уже громко хлопнул в ладоши:

– Так, деточки! Потом миловаться будете. Дело для вас есть… Уна, письмецо получила?

– Нет! – тут же открестилась я. – Я просто так зашла. По тебе, дядька, соскучилась.

– Да ну как «нет», Уночка, – нехорошо протянул Всевидящее око, снова отрезая мне путь к отступлению. – А я вот точно знаю, что некая мейсе Райкконен сейчас проживает в заброшенном особняке графа Стефен-Дари, потому туда и прислал.

Я лишь чиркнула большим пальцем по горлу, в упор глядя на поганца, сдавшего дядьке место моего нынешнего проживания. «Ещё и стукач», – прошипела я. Поганец послал мне воздушный поцелуй в ответ и сложил сердечко из пальцев.

– Получила, знаю. Вот и бесишься. Ты, племяшка, не корёжься. Выручи дяденьку… А то за решётку упеку. За уклонение от должностных обязанностей. И самовольный захват частной собственности.

Орала я долго. Топала ногами, бросалась личными делами, грозила небесными карами и вечным поносом. Те сотрудники, что были со мной немного знакомы, сливались со стенами и медленно ползли в сторону выхода. Бандитская ряха, легко и мимоходом высвободившись из «браслеток», смотрела со всё возрастающим интересом.