С мейсе Райкконен что-то не так

– Да будто тебе некуда, – проворчал дядька. – Всё, надоела! Брысь! И этого с собой забери, видеть его рожу малолетнюю больше не могу!

– Но я же халосый, – ухмылялась деточка. – И так помог, так помог… Как бы вы без меня тётеньку Удавиху взяли?

– Твоё счастье, что взяли, – пробурчал дядька. – Иначе уши ободрал бы за твои выходки…

– Так это и есть твоя подставная утка? – сообразила я. – Ну, человечек внедрённый. Ты откуда его вообще выкопал?

– Вот где выкопал, там и закопаю, – обжёг свирепым взглядом мальца Скоропут. – Всё, кыш! А ты, паршивец, иди массу набирай! Смотреть на твои тощие мослы тошно… Повзрослеешь – жду в отделе.

– В смысле, «повзрослеет»?! – взвилась я. – Так мне этот прицеп теперь до его восемнадцати нянчить?!.. И кормить ещё?

– Ой, да не жужжи ты, – отмахнулся дядька. – Деньги у него есть, скинется на пропитание. Пару месяцев потерпишь, а там проблема сама собой, надеюсь, рассосётся.

Его бы слова да в уши тому, кто почему-то только меня и слышит…

Глава 3

Проблема сейчас сидела напротив меня в кафе и сама собой рассасываться не торопилась.

Я мрачно рассматривала нового питомца. Малец радостно пялился на меня в ответ. На приютского заморыша он не походил – обычный мальчик, просто подвижный, а потому и худенький. Кожа чистая, слегка загорелая, даже румянец играет на щёчках. Волосы блестящие, гладкие, чуть вьются каштановым завитком. Ангелочек, ага. И карие глазки такие чистые, невинные… А ведь дядьку вокруг пальца не так просто обвести. Раз он этой деточкой был недоволен – значит, было за что. Потому и мне верить ему не следует.

– У тебя братца, случаем, нет старшего? – подозрительно прищурилась я на мальца. – Такого же наглого поганца, как ты? А то порода мне твоя скуластая не нравится.

– Нету! Сирота я, тётенька, – радостно пискнул малец. – А ты теперь мамкой моей будешь, да? Жаль, а то я бы на тебе женился, когда вырасту.

– Так, сюда слушай, – оборвала я болтуна. – Я тебе не мамка, это во-первых.

Малец с готовностью закивал, растопырил ладошку и показательно загнул один палец.

– Во-вторых, нянчиться я с тобой не собираюсь.

– Ага, ага, – загнул он второй. – Ты, тётенька, не переживай, я самостоятельный.

– Что-то борзый ты слишком для сиротки, – хмыкнула я. – Ладно, вещички твои где?

Деточка хлюпнула носом и пустила слезу.

– Так нет у меня ничего, тётенька… Ни обувки, ни одёжки… И жить совсем негде… И кушать нечего… Помру в подворотне от голода и холода, если прежде злые люди в шахты не продадут… Вот разве что добрая тётенька накормит, приютит… – заныл он.

– Паяц, – презрительно ответила я. – У тебя ботинки новые, ещё даже неразношенные. И мордочка аж лоснится. Голодать и мёрзнуть тебе точно не приходилось.

– Так это допрежь, – бойко ввернул пацанёнок. – А теперь жизнь вона какой стороной повернулась. Ну, не лицом, то есть. А «в-третьих» будет? А то после двух обычно три идёт. Ну, это если ты, тётенька, вдруг считать не горазда. Я вот умею! Хочешь, научу?

– А в-третьих, ешь своё жаркое и помалкивай! – взъярилась я.

И немножко испугалась. А ну как снова? Лишу его ещё ненароком способности говорить… Но нет, в пальцах не закололо, в ушах не тренькнуло, а малец пропищал что-то согласное в ответ.

– Сколько в тебя влезает-то! Третью порцию уминаешь!

– Мне тело набирать надо, – авторитетно заявил ребёнок. – У меня сейчас самый рост. Вот вырасту большим и сильным, и дяденька Скоропут меня в полицию возьмёт. Буду злыдней всяких ловить. Но ты, тётенька ведьма, не переживай, я тебя магам не сдам.

– Да не ведьма я! – раздражённо крикнула я. С соседних столиков обернулись. – Не бывает их потому что. Заткнись и ешь!

Малец пожал плечами и набросился на очередную тарелку. И как в него столько помещалось? Я поесть тоже любила, благо не в коня корм, но до этого проглота мне было далеко.

Ну, вот что я такого сделала, что теперь ещё и за этим недоразумением присматривать? Ничего ведь!

– Ладно, звать тебя как? – вздохнула я, смирившись с неизбежностью.

– Э́ричек, – оторвался малец от пирога размером с его головёнку. – А ты Уна Райкконен, я уже знаю. Ой, тётенька, мне так твоё имя нравится! Ты вот прям такая и есть – У-ууу-уна! Но я твою фамилию, приёмная мамка, брать не буду, ладно? Вдруг всё-таки женюсь на тебе, если не передумаю. А на родственниках нельзя же.

Я только закатила глаза. А в кафе уже ввалились шумные музыканты, и я поморщилась. Час от часу не легче.

– Так, малой, остальное с собой заверни, – решительно сказала я. – А я тут больше не останусь.

– Новая песня! – заголосил патлатый оборванец. – Шлягер сезона! Отвал башки! Такого вы ещё не слышали! Она порвёт этот город! Готовьте кошельки, уважаемые, ибо вы будете требовать её на бис не менее пяти раз! «Пастушка и дракон»!.. И-иии, скрипач, рви струны, не жалей!.. «Как-то раз деньком прелестным пролетал лужком чудесным…»

Голова моя моментально заныла, в глазах зарябило, но я уже выбежала из кафе, не заботясь о том, что малец за мной не поспеет. Хозяина заведения я знала, деньги потом занесу, не обидится.

– А чего ты убежала, давай послушаем! – вприпрыжку нёсся за мной питомец. Я надеялась, что он отстанет и потеряется, но нет, глазастый и шустрый оказался. – Складно же поют! Тётенька, а мы к тебе идём? А ты мне молочка согреешь на ночь? А сказку расскажешь?

Отвечать ему я не стала и продолжила идти прямо. А остановилась лишь через пару кварталов. Обернулась. Не отстал, зараза. Малец радостно сиял щербатой улыбкой. Пары зубов сверху не хватало, но на их месте уже наметились новые взамен выпавших молочных.

Вот незадача-то. На постоялый двор к Жуку его вести действительно не стоит. Это лично мне хозяин должен, потому в обиду не даст. А малец больно говорливый, доболтается. Тем более что деньжата у него водятся, если Скоропут не приврал. Не обманом выманят, так просто побьют и отберут.

Как ни крути, а вариантов больше не оставалось. Я глубоко вздохнула, всё ещё сомневаясь. Но на самом деле решение приняла ещё в участке.

– Так, малец… Как там тебя, говоришь?

– Те́ддичек, – с готовностью пискнул он. – А полное – Теодор.

– Не дорос ещё до Теодора, – перебила его я. – Назовут же…

И нахмурилась. То ли у меня со слухом беда, то ли этот шепелявит… Но мне показалось, что сначала он назвался Эричком. А, неважно.

– В общем, жить мы с тобой, Теддичек, в одном тайном местечке будем… Только сидеть мне там тихо, как мышь! И нос свой не совать, куда не надо. А только туда, куда я разрешу, понял? И во всём меня слушаться. Уяснил?

– Да, тётенька Уна! Без твоего разрешения ничего никуда не совать! – лыбился ребёнок.

Я ещё раз глубоко вздохнула. Ох, пожалею я об этом…

– Тогда пойдём.

И сунулась в неприметную калитку, заросшую мухожоркой ползучей. За каменным забором раскинулся запущенный сад – к счастью, обычный, а не из растунций – а посреди него высился некогда величественный двухэтажный особняк. Покопавшись в водостоке, я выудила ключ и отперла заднюю дверь, что предназначалась для прислуги.

– Ну ни черта себе! – завопил ребёнок, едва попал внутрь. – Я что, в настоящем господском доме жить буду? Ничего себе, как тут здоровски!

– Да заткнись ты, – чуть сама не взвыла я. – Не ори. И вообще громко не разговаривай, понял?

– А-аа!.. – громко зашептал он. – Понял! Это чтобы соседи не услышали, да? И не донесли, что мы в чужой дом пробрались?

– Ну… да, – замялась я.

– А если хозяева вдруг вернутся? – сделал он страшные глаза.

– Не вернутся, – успокоила его я. – Ну, не скоро, по крайней мере.

– Вот так да! – восторженно рассматривал он обстановку. – Я такой роскоши вообще никогда не видел! А чтобы жить в ней – так ваще-еее!..

– Это просто кухня, идиот, – покачала я головой. – Так, слушай меня теперь внимательно. В кухне находиться можно. Отсюда же есть чёрный ход наверх, там спальни. Я сейчас отведу тебя в ту, в которой жить будешь, а в остальные соваться не смей. В ту, где я буду спать, тоже. Уборные в самих комнатах, далеко ходить не надо, если приспичит. И теперь самое главное! В гостиную, столовую и холл на первом этаже не заходить. Это очень важно, понял?

Тут я немного встряхнула мальца за плечи, чтобы дошло. И добавила ласково:

– А то выпорю. Сильно. Вообще пожалеешь, что на свет родился.

– А там что? – загорелось любопытство в его карих глазёнках.

– Там призраки и чудовища. Потревожишь их – порка мамкиной лаской покажется. Усёк? И ещё. Вот этот чулан на кухне тоже никогда не откры…

– А-АААА-АА!!… – завопил ребёночек, именно в этот момент подцепив защёлку и узрев то, что скрывалось за дверью запретного чулана.

– А-аааа-аа, – механически и бездушно вторила оттуда кухарка. – Хороший мальчик. Давай, скушай ложечку. За папу. За маму. За упокой бренного тела, что и после смерти некоторым только снится.

Из чулана уже знатно попахивало. Ложки у кухарки не было, но вопящего мальца она ловко заткнула сухариком. Мальчонка выплюнул угощение, воззрился с ужасом на чуть заплесневевшие зелёные пальцы и завизжал заново:

– А-АААА-АА! Живая покойница! Мёртвого убоища дохлый труп!..

– Мора. Насильно поднятое умертвие, – равнодушно ответила кухарка и обратилась уже ко мне всё тем же бесцветным голосом. – У меня, кстати, срок годности заканчивается. Закопайте уже, а?

В подтверждение её слов у кухарки отвалился безымянный палец с кольцом. А вопящий малец уже улепётывал, задевая по пути медные кастрюли, глиняные горшки и прочую утварь, создавая при этом невообразимый грохот.

– КУДА-А!.. – взревела уже я. – А ну стоять! Туда нельзя, сказала же тебе!

Но было поздно. Теддичек, или как его там, уже выбежал в прилегающую столовую и достиг гостиной.

– Да твою ж мать, – устало вздохнула я.

И неторопливо пошла ловить питомца. Из дома всё равно не выберется. Парадный вход запечатан магией, окна тоже так просто не открыть. А разбить их у него силёнок не хватит.

Новый вопль, сопровождаемый визгливым понуканием, раздался уже из холла.

Малец забился за стойку с зонтами, а сверху над ним навис местный дворецкий.

– Вылезай, – мрачно сказала я, подойдя. – Ничего они тебе не сделают…

– Нет, ты глянь, Либби, она ребёночка уже нагуляла, – раздался сварливый голос.

– …зато мне теперь весь мозг вынесут, – поморщилась я. – Какой «нагуляла», дамочки?!.. Меня тут полтора года всего не было. А этому паршивцу уже лет восемь! Сколько тебе, кстати, малец?

– Э-эээ… Восемь, ага, – довольно быстро пришёл в себя мальчонка. – Где-то так.

– Ага, значит, в прошлый раз нагуляла! Восемь лет кровиночку прятать! – присоединился ещё один занудный женский голос. – В семнадцать родить – как тебе, дорогая Китти? А теперь решила-таки приволочь.

– Но вообще мальчик хорошенький. Скуластенький такой… Порода чувствуется, – с сомнением произнесла первая сплетница. – Надо же, может, не абы с кем эта блудница согрешила…

Портреты обеих противных дам я с треском развернула лицом к стене. Они пытались было возмутиться, но много ли в глухую стену наговоришь? Осталось разобраться с дворецким.

– Фу, – неуверенно скомандовала я.

– Пароль устарел, – злорадно подплыл ко мне призрак. – Для управления домом требуется подтвердить ваш статус.

Я покосилась на мальца. Тот подозрительно быстро успокоился и сообразил, что бояться нечего.

– Изыди, Фрэнки, – ласково попросила я.

– Непраа-аавильный пароль! – обрадовался дворецкий. – Для распознавания личности и смены пароля приложите палец к родовому камню и ответьте на контрольный вопрос: как звали вторую гувернантку внучатой племянницы госпожи Амелии Стефен-Дари…

– Да как вы меня достали-то все! – рявкнула я.

– Незаконное проникновение в частную собственность! – восторженно заверещал, раздражая меня ещё сильнее, призрак. – Захват чужого дома! Произвол и злой умысел! Я сообщу в полицию! Я буду писать жалобы в муниципалитет! В столичную титульную палату!

– Ага, из дома сначала выберись! Или пальцы из плоти отрасти, чтобы жалобы писать!

По-хорошему, сейчас стоило успокоиться и попытаться заново наладить контакт с непростым домом, но события последних дней совершенно вывели меня из равновесия. И я снова не сдержалась.

– Я! Буду!! Здесь!!! Жить!!!! – тяжело чеканя каждое слово, проорала я. Пальцы отчаянно зудели, но уже было не до последствий. Я просто хотела лечь в мягкую кроватку, уснуть и ни о чём не думать. – И ты, дурацкий дом, будешь меня слушаться!

И… ой-ёй. В ушах зазвенел привычный колокольчик, оповещая о том, что так всё и будет.

– Ну и ладно, дорогая, чего орать-то сразу, – тут же послушно согласился дворецкий. – Ну и живи себе на здоровьице. Тебе твою обычную спальню?

– И ванну. А утром завтрак. И этого… тоже куда-нибудь пристройте, – устало кивнула я на мальца. – Доступ – «гость». Не очень дорогой и не очень желанный. Но кормят пусть от пуза и по первому требованию.

– Продукты купить надо, – сунулась в гостиную дохлая кухарка. – Готовить не из чего. Или вот из этого и готовить? Мелковат, но на пару недель тебе хватит.

– У меня, кстати, кредит в лавках исчерпан, – сообщил дворецкий Фрэнки. – Счета давно не пополнялись.

– А нам рамы сто лет не мыли! – прогундели перевёрнутые портреты. – Последний раз нам только мамы мыли рамы…

Опять это нытьё… Потому я и не любила этот дом и пряталась в нём лишь в крайнем случае. Я потянулась за кошелём. Но взгляд мой вдруг упал на мальца, устроившегося в кресле и с интересом наблюдавшего за моей перепалкой с местной прислугой. Что-то быстро он оклемался. Да и пугался ли вовсе? Вроде поначалу смышлёным казался, послушным, а ведь будто специально бросился во все запретные зоны сразу…

– А вот и ваш новый спонсор, – злорадно указала я на мальчонку. – Фрэнки, ты потряси его как следует, а то жрать он в три горла горазд, а я на эту нежданную радость тратиться не планировала. Да и Скоропут сказал, что денежки у него водятся, а дядька мне врать не станет…

Глава 4

– Ну что, малец, успокоился?

– Да я вообще, тётенька, ни капельки не испугался! – уверил мальчонка. – Ну, неожиданно просто было. Я трупаков просто прежде не видел. Ещё и поднятых. А так я очень храбрый мальчик! Ты, тётенька ведьма, тоже не бойся! Я никому не скажу, что ты тут некромантией балуешься.

– Да не я это! – привычно вскинулась я. – Это просто дом такой. Ненормальный немножко.

– Это поэтому тут никто не живёт? – блеснул догадливостью малец. – А хозяев, верно, это убоище страхолюдное ещё раньше сожрало.

– Может, и сожрало, – нехорошо протянула я, мрачно поглядывая на него. А ну как испугается и всё же сам обратно в участок попросится? – И что, правда, не боишься?

– Так ведь здоровски же! – расцвёл он. – Живи – не хочу! И не прогонит никто! А точно никто из хозяев не вернётся?

– Точно, – буркнула я. – Не в ближайшую пару лет.

– Вот так красотенюшка!

Сиротка в противовес своему горькому статусу оказался непробиваемым оптимистом. Терпеть таких не могу. И вот что с ним делать? На горшок-то он ходить умеет, надеюсь.

Призраку Фрэнки я пообещала анонимно пополнить муниципальный счёт на содержание дома, а то не ровён час явятся приставы и опечатают магией моё тайное убежище за неуплату земельного налога. Кухарка Мора накопала прошлогодней картошки, проворчав, что даже овощам в земле спокойно лежать не дают. Но приготовила вполне съедобное пюре на укропной воде. Завтра утром схожу на рынок, закуплю продуктов. На некие гипотетические средства мальца я, конечно, не рассчитывала, да и не обеднела бы от лишнего рта, но он удивил. Сам вывалил мне на колени своё богатство из чистого носового платка – целую россыпь крохотных эрба-кристаллов.

– В приюте за отхожей ямой проклюнулись, – скромно поведал он. – Вот несчастной сиротиночке компенсация и вышла за страдания. Ты уж меня, тётенька Уна, не обижай, ладно? Я халосый.

Закатив глаза, я только покачала головой. Свалилось же недоразумение на голову… За что вот только? Не за извозчика же, в самом деле. А за то, что доступ к непростому дому получила, мне ещё и завтра обратка прилетит.

– Ладно, спать иди, – смягчилась я. – Утро вечера мудренее. Если ползающую тварь с щётками под кроватью увидишь – не ори. Горничная это такая. Горничный, точнее. Да и вообще…

– А мне, тётенька ведьма, с тобой вообще ничего не страшно, – он вдруг порывисто подбежал и обнял меня тонкими ручонками. – Я ж тебя почти люблю уже. А ты когда меня усыновишь? Завтра?

– Брысь, ушлёпок, – неуверенно сказала я: отчего-то дрогнула от его по-детски непосредственной ласки.

Кровать была мягкая, сон сладкий и волнующий, но на самом интересном моменте его всё же прервал тоненький крик. Я подскочила.

– Э! Ты чего? Кто напугал? – затормошила я перепуганного мальца, прибежав в его спальню в одной сорочке. И угрожающе заорала. – Фрэнки!.. Я кому сказала Генриетту запереть, чтобы по ночам не шастала!

Белёсый силуэт дворецкого тут же материализовался у изголовья.

– Это не я, – отчаянно залепетал он мою собственную любимую отговорку.

– Кошмар приснился, – очень серьёзно сказал мальчонка, сев на кровати. – Не ругайся на дяденьку Фрэнки, Уна. Это правда не он.

– Да вы меня в могилу сведёте…

Я поднялась с кровати, намереваясь отправиться к себе и досыпать дальше свой сладкий сон со скуластым поганцем из заброшки. В нём он как раз запустил пальцы в мои волосы, притягивая к себе…

Да господи ты боже! Поганец?!..

И это недоумертвие туда же! Да когда же меня все оставят в покое?!.. Но мелкий вдруг неожиданно вцепился ледяными пальцами в мой локоть.

– Уна, пожалуйста… Побудь со мной ещё немного.

В его серьёзных глазёнках был настоящий страх. Или боль. Но точно никакого притворства. Да чтоб тебя, сиротиночка… Я села обратно и прижала его головёнку к груди, убаюкивая. Малец постепенно расслабился, перестал дрожать. И сам обнял холодными ручонками. Незаметно я заснула там же.

А утром прилетела обратка за дом.

– Тётенька Уна! Я тебе завтрак принёс! – плюхнулся на кровать мальчонка. – Только я сам готовил, а то тётенька убоище трупный яд занести может. Как её вообще в кухарки взяли?.. Или она сначала живая была, а потом померла, а контракт теперь закрыть некому, раз она сама хозяев сожрала?

– Не дави на живот, паршивец, – сквозь зубы процедила я. Очень хотелось по нужде.

– Я сам на рынок сбегал! – хвастался Теодор. Нет, ну назвал же кто-то… – Во, глянь, тут и кофе, и хлебушек свежий, и колбаска… Или водички хочешь? Винишка-то ты перед сном хряпнула знатно, мне тётенька убоище пустую бутылку показывала…

– Малец, отвали, – деревянным голосом попросила я. – Лучше разыщи Генриетту. Это такая… ну… девочка… Под потолком в какой-нибудь тёмной комнате прячется. Мохнатая вся. С шестью лапами.

– Тётенька Уна… – озабоченно спросил мальчик. – А что с тобой? Почему у тебя глаза не двигаются? А только губы?

– Выпорю, – жалобно простонала я. В уборную хотелось всё сильнее. – Малец, уйди, пожалуйста. Сейчас же.

– А тебе удобно так лежать вообще? – усомнился Теддичек. – Рука не затечёт? Чем пороть-то меня будешь? Давай-ка я тебя подвину…

– Да свали ты уже! – со всхлипом прорвалось моё бессилие.

– Огогошеньки… – округлил глаза малец. – Тётенька ведьма… Ты чего это… Пошевелиться, что ли, не можешь? Вообще вся затекла? Так это не я! Я лёгкий, я не мог тебе ничего отдавить! И вообще – ты сама тут спать осталась! Вот так схватила в охапочку и как давай храпеть!

– Идиот. Я тебя успокаивала вообще-то, – всхлипнула я. – А то орал посреди ночи. И не помнишь уже, поди…

– Помню, – посерьёзнел мальчонка. – Ведьма, так ты чего… Действительно пошевелиться не можешь?

– У-ууйди, а! – заревела я.

– Во дела, – почесал он подбородок очень естественным жестом, будто бы там могло что-то расти в таком нежном возрасте. – И по нужде, поди, хочется? Винишка-то столько выжрать…

– ВОН!!.. – заорала я сквозь слёзы.

Я действительно не могла пошевелиться последние два часа, с момента, как проснулась. Прилетело так прилетело…

Малец убежал. А вернулся с фланелевой пелёнкой и убоищем Морой. Совсем чуть-чуть опоздав. Я крыла матом обоих, орала, но выгнать их так и не смогла.

– А ведь я могла бы так же недвижно лежать в могиле под корнями хромашек, – с укором сказала кухарка и ловко переменила постель, подложив мне пелёнку. – А вынуждена топтать бренную землю.

– Не по адресу претензии, – пробурчала я. – С Фрэнки спрашивай. И ты чего это наверх поднялась? Я думала, ты выше первого этажа не ходишь, чтобы поближе к земле быть.

– Тётенька Мора добрая. Это я её попросил, – пискнул малец. – А то сам не справлюсь тебя ворочать. Маленький я ещё.

– Ма́ричек меня закопать пообещал. Когда подрастёт. Хороший мальчик.

Покойница ушла, а у меня до сих пор от стыда щёки горели огнём. Малец уселся на кровать и навис сверху, вперившись в меня любопытными глазёнками. Я даже взгляд не могла отвести.

– Ты, тётенька ведьма, не переживай, – бодро сказал он. – У меня бабка перед смертью тоже себя не контролировала. Ниже пояса все отказало. Всех сиделок прогнала, только мне и верила. Так что я обращение знаю. И пролежни размять могу, и пелёнку сменить. Ты ж мне как мамка теперь, вот я за тобой ухаживать и буду. Хотя жалко – вроде не такая уж и старенькая… И чего это с тобой приключилось, что помирать вдруг собралась?

– Не твоё дело, – хлюпнула я. Малец с готовностью завозюкал платком у моего носа. – Как приключилось, так и обойдётся.

– Ага. Ну и ладно, – легко согласился он. – Книжку тебе почитать, что ли? Скучно лежать, наверное. Я вот бабке всегда читал.

– А ты и читать умеешь… Ну что за чудо-ребёнок, – съязвила я. Было бы эффектнее с заломленной бровью, но на лице, кроме губ, ничего не двигалось, голос и тот подводил.

– Умею, – кивнул Теддичек, не отводя серьёзных глазёнок. – Вот покормлю тебя сначала, тётенька, а потом почитаю.

– Так, умник, давай сначала проясним кое-что. Ещё раз: звать тебя как?

– Так Маричек, говорил же… Эх, мамка, и с памятью у тебя беда…

– Выпорю. И солью присыплю. А потом Море скормлю. Ещё раз: Эричек, Теддичек или Маричек?

– Эрик Теодор Маркус, – со вздохом признался малец. – Бабка так назвала, она та ещё затейница была. Но «ушлёпок» так «ушлёпок». Не гони меня только, тётенька Уна.

Смотреть, кроме как на эту мордашку, было некуда. Глаза застыли в одном положении, даже моргала я с трудом. Пожалуй, я ошиблась вчера с возрастом. Лет десять, наверное, мальцу. Да и не такой мелкий, как сначала показалось. Впрочем, из положения лёжа любая сопля великаном покажется.

Рассудив здраво, от помощи я отказываться не стала. Неизвестно, надолго ли я в таком состоянии застряла. Просить местную прислугу себе дороже, тут же начнут жаловаться. А этот… Что я, перед ребёнком смущаться буду?

Худо-бедно я была напоена и накормлена, хотя бы челюсти работали. Но при этом вся заляпана: до того усердно малец старался. И при этом трещал без умолку.

– Да замолчи ты уже, голова от тебя пухнет, – взмолилась я. – Лучше объясни мне, где это тебя Скоропут нашёл и что за дела с приютом были. Откуда ты вообще такой взялся? Где семья твоя?

– Так нету. Померла бабка, говорю ж, – легко ответил Эричек. – А деревенька у нас махонькая, там таких умных не любят, вот и пришлось мне в новое место перебираться. Я тебе говорил, да? Я очень умный мальчик!

– Хитросделанный ты, это я уже заметила. Значит, сиротка всё же.

– Ага. Вот я к торговцам и прибился. А они меня до Альматы довезли. Я ж такой – нигде не пропаду!

– Ну-ну…

– У бабки тут знакомцы были, но они меня на порог не пустили. Выстави-иили-ии, сиротиночку-уу!.. – завыл он.

– Дальше, – сурово приказала я.

– А, ну да, – бодро спохватился малец. – Жить, в общем негде, в деревеньку обратно не пущают. А у вас тут не город, а оранжерея какая-то вперемешку с бестиарием! Там за ногу цапнут, здесь помоями обольют… И растения эти ваши… Страшнюю-ючие-е!.. Так и норовят съесть сиротиночку!

Эричек снова раззявил рот, мысля жалобно завыть, но у меня, наконец, полностью оттаяли веки и я недобро прищурилась. «Бестиарий», ну-ну. Больно складно мальчонка говорит для деревенской сироточки. Читать умеет. Наверняка раньше в хорошую школу ходил, а то и гувернёр его воспитывал.

– Не растения, а растунции. И людей они не едят. Так, понадкусывают разве что, если сам по дурости сунешься. Ты мне зубы не заговаривай, Эричек. Приехал в Альмату, значит. Знакомые бабки не приняли. Дальше что?

– А, ну так я в полицию после этого и пошёл. Там ведь всем несчастным да жизнью обиженным помогают, это каждому ведомо. Вот меня дяденька Скоропут и пожалел. Увидел, какой я несчастный, да ещё и умный, и говорю складно…