Принцесса, подонки и город тысячи ветров

Только три года не вышло. Уже через полтора месяца я смотрела на полыхающий родительский дом, всё пытаясь прогнать из памяти красные плащи стражей Возмездия, лязг цепей и незамедлительную расправу над «изменниками короне». Тогда и прорвалось вместе с удушающими слезами через скованную горем-обручем грудь.

«Ветра ведь, Бриска, не просто воздух с места на место гоняют. Каждый с собой своё несёт. Один – дождь и промозглый холод, а второй долгожданную прохладу при зное. Они и согреть могут, и иссушить, и влагой напоить. От ласкового зефира умы проясняются, люди добрее становятся. А есть такие, что разум мутят. А иные и вовсе страхом и смертью пахнут, как трамонта́н тот же…», – вспомнилось тогда.

Рвалась изнутри стихия, разбуженная на несколько лет раньше внезапным ужасом. И не было больше рядом ни пропахшего ядрёным табаком дяди Лева, ни родителей, чтобы объяснили, направили. Только россказни моряка о ветрах тогда и пришли на ум. Им, злым трамонтаном, и вырвалась впервые моя магия, лишь раззадорив огонь; да так, что тушить особняк уже никто не рискнул…

Увидела йелленское вино в корзине, вот и нахлынуло. Так и не попробовала ни разу, а ведь восемнадцатилетие уж два года как прошло.

Так, к хевлам.

Ущипнула себя, чтобы собраться. И вовремя. Разъехались очередные шторы, распахнулись высокие створки, и нежный маре́нко донёс долгожданное:

– Добрейшего вам утречка, фрой Сто́рдаль!

Это имя и было указано на визитке, что вручил мне мой наниматель. Вот же не спится фрою в половине восьмого утра! Я затаилась в кустах, влажный и холодный мезамо́р укрыл меня туманом. А вот и сам объект наблюдения вышел, потягиваясь, на небольшой балкон из спальни. По первости моё внимание привлекло то, что мужчина, похоже, привык спать обнажённым.

Я проморгалась: мало ли какие у богатых причуды. Если деньги есть, чтобы отапливать такую громадину, то хоть по всему дому голышом ходи. Августовские утра не такие уж тёплые. Поползла взглядом вверх, отметив плоский живот, широкую грудь и крепкие плечи. И не холодно же ему… Видно, нет, раз мужчина такой горячий во всех смыслах. Засмотрелась, чего уж тут. Но всё же заставила себя оторваться от созерцания тела и наконец рассмотрела лицо.

И сердце оборвалось ещё раз, ровно как вчера, когда чуть не попалась на применении магии.

Это что, шутка такая?!..

На балконе стоял давешний мон Эрланн, мой наниматель.

Глава 3

Я забилась в кусты поглубже. Это что же, адрес спутала? По ошибке снова на Эльдстегат сунулась? Да нет же, одёрнула я себя. Аллея Пионов, как на визитке указано. Сложно их вездесущий запах не почуять. Особняк совсем другой, всего в два этажа, и сад в разы меньше. Только почему хозяин один и тот же? И там кухарка его вчера назвала моном Эрланном, а тут горничная фроем Стордалем величает.

Проверка такая? Мол, давай, покажи на что способна, если знаю, что за мной следить будешь. Так это ещё кто за кем следит? От испуга чуть не отозвала все ветра из дома, а это, наоборот, стало бы подозрительно при настежь распахнутых окнах.

Ну что же. Деньги уплачены. Раз господин маг такое развлечение себе выдумал, то за двести монет и подыграть можно. Отрядили мышку охотиться на кота… Впору за собственную шкурку бояться.

Так, успокоиться и подумать. Во-первых, никаких залётных сбережённых ветров. Только те, что и так по городу в это время года гуляют. Во-вторых, собственных не создавать. Пусть амулет мою магию надёжно скрывает, а всё равно рисковать ни к чему. В-третьих… Мужчина уже вернулся в комнату, а я не удержалась, притянула к себе запах с балкона. Хм. Табак и что-то цитрусовое. Вчера запах был интереснее. Так, Принцесса, не о том! Что там дальше… Да! А, в третьих, вызов принят. Отчёт вечером господин получит.

И я, как на привязи, весь день следовала за магом невидимой тенью. Где могла – собственными глазами наблюдала, а куда мне ходу не было – оттуда ветра доносили. Вот уж верно, не сиделось магу дома!

Модная кофейня на Ховедгат (перехватил на бегу чашечку за целых два койна! Деньги девать некуда…), обстоятельный завтрак с парочкой иностранных дельцов (имена у них были зубодробительные, но я их записала), банк «Ве́льстанд», пара визитов вежливости по разным адресам, обед в ресторане с какой-то шишкой из ратгауза, сигарный клуб, якобы случайная встреча с дамой перед этим клубом…

– Габи́, дорогая, вы чудесно выглядите! – приложился он губами к ладони, обтянутой белой кружевной перчаткой. – Какая неожиданная и приятная встреча!

Ага, видел бы он, как эта дамочка тут круги наматывала в ожидании «приятной встречи», всё сверяясь с часами. Я вот видела.

Объект слежки к концу дня начал раздражать. Двуличный какой тип. С самого утра носится по городу весь такой вежливый, улыбается всем подряд, комплименты отвешивает. Как же окружение людей меняет. В своём кругу, значит, джентльмен. Это только третьесортных людишек вроде меня можно и за руки хватать, и взглядом прожигать, и угрожать всякими нехорошими вещами. А улыбка у мага красивая. Искренняя, фальшью не тянет. Просто таким, как я, не предназначена.

Ручку вот ещё даме поцеловал, тьфу. А мне вчера грудь облапил и даже не извинился. Все они, аристократы, лицемеры. Ну что, нагулялся, прожигатель жизни? Это у тебя и завтрак, и обед был, и ещё вкусный ужин в особняке ждёт, а я только парой пирожков всухомятку и успела разжиться.

Домой Эрланн-Стордаль двинулся не по своему утреннему адресу, а свернул на Эльдстегат. Ну, мне же проще, не придётся думать, где перед магом ответ держать. Без пяти минут восемь мужчина зашёл во вчерашний особняк, а без одной минуты я и сама уже ждала в кабинете, пробравшись знакомым путём.

Балаган какой-то. Заплатить двести монет за то, чтобы услышать, как собственный день прошёл. Но хозяин барин… А я профессионал.

Дверь в кабинет распахнулась с первым ударом часов. Мон (или всё же фрой?), не глядя на меня, нагло устроившуюся в гостевом кресле, прошёл к столу и сразу уткнулся в свои бумаги.

– Докладывай.

Как маску с человека сняли. Вот оно, истинное лицо. Грубость, пренебрежение и поджатые губы. Щетина опять. Это как он так быстро обрастает? С утра вроде гладко выбритый был, укладка волосок к волоску… Ладно, какое мне дело.

Отчёт по некоему фрою Стордалю заказан, вот и слушайте про него, раз так хочется. Я сухо начала перечислять время, события, все места и имена, сверяясь с записями в блокноте. На память я не жалуюсь, зато мои обычные заказчики прямо-таки трепет испытывают при виде моих заметок. Неграмотные вообще склонны всему написанному верить. А мне с этого дополнительный вес и уважение.

– …семнадцать десять, сигарный клуб «Егерь» на Бьёрнегат, дом два. Встреча с фреей Габриэль Арно́, беседовали о предстоящем приёме у неких А́рвенов…

Когда это он успел так неслышно встать из-за стола и оказаться за спинкой моего кресла? Блокнот бесцеремонно выудили у меня из рук. Маг пробежался по ровным строчкам, хмыкнул. Что, удивлён, что не только читать, но и писать умею? А вот моя гувернантка, фрея Кье́делиг, и сейчас была бы недовольна моим почти каллиграфическим почерком. Сколько я прописей извела, прежде чем та сочла его сносным для моны… Только всё это было в прошлой жизни, что теперь вспоминать.

От резкого движения его руки под носом донёсся аромат. Опять другой, незнакомый. Не табак с цитрусом, а тот, вчерашний. Запах сбил с толку. Так пахнет хорошо выделанная телячья кожа дорогого ремня или книжной обложки. Примешан резковатый и пряный оттенок свежемолотого чёрного перца. И ещё что-то непонятное. Что хочется сначала втянуть шумно носом, желательно с тёплой кожи, а уж потом разбираться…

– Подробнее, – блокнот упал мне на колени, но маг не спешил возвращаться за стол.

Меня снова охватило раздражение. Одеколон по несколько раз в день меняет, утром улыбается, вечером грубит. Я личную оценку своим наблюдениям редко даю, стараюсь строго по фактам, но тут не удержалась. На-ка, получи по самолюбию…

– Фрой Стордаль поцеловал даме руку, отметил, что та прекрасно выглядит и что он очень рад её видеть. Фрея Габриэль Арно сначала обрадовалась встрече, но уже спустя несколько секунд еле смогла скрыть своё разочарование и явное желание отделаться от ва… от фроя, – язвительно прокомментировала я.

А как хвост распускал перед этой дамочкой… Эх, надеюсь, эта шпилька не выльется в отказ платить за работу. Ведь мужики все поголовно себя неотразимыми красавцами мнят. Маг хмыкнул ещё раз. Но не зло, а как-то даже весело. Отошёл из-за кресла и вперился в меня своим прожигающим взглядом.

Внезапно дверь в кабинет распахнулась снова, и прямо с порога раздалось:

– Крис, так и знал, что найду тебя здесь! Ну, сколько можно в делах ковыряться! О-оо, ты с леди?..

А вот и табак с цитрусом…

Я хмуро переводила взгляд с одного на второго, пытаясь не выказать удивления. Близнецы? Погодки? Действительно, почти не различить, если не увидеть обоих вместе. От фроя Стордаля я весь день держалась на приличном расстоянии, чтобы не засёк слежку. А вблизи смогла бы рассмотреть, что и глаза другие, и черты лица разнятся. У моего нанимателя глаза тёмно-карие с еле уловимыми зелёными сполохами вокруг зрачка. Цепкие, недобрые, прожигающие. У второго тёплые, ореховые, а взгляд открытый и спокойный. Здесь горбинка на носу, там её нет. Рот один, только у одного губы вечно поджаты, а улыбкой второго я весь день тайно любовалась.

– Она уже уходит, – мон Эрланн поморщился, будто вспомнил о своей вчерашней оплошности. Брат-то сразу определил во мне девушку, несмотря на короткую мальчишечью стрижку, штаны и недобрый взгляд исподлобья.

– Какая жалость, – весело ответил фрой и переключил внимание на меня. – Коста Стордаль, к вашим услугам, очаровательная леди… Могу я узнать ваше имя?

Я промолчала, за меня резко ответил Эрланн:

– Не думаю, что леди её профессии пользуются настоящими именами.

– О… Даже так, – Стордаль немного смутился, но интерес его не угас и он развеселился ещё больше. – Забавный выбор. А ведь бедняжка Габи уже не знает, куда ещё ниже декольте опустить, чтоб твоё внимание привлечь, а тебя, оказывается, вовсе не это привлекает… Но какой ты всё-таки грубиян, Крис! Надеюсь, он был ласков с вами, милая?

– Не сомневайся, дама своё удовольствие получила. Ты свободна, – отрезал Эрланн и мне на колени шлёпнулся мешочек с монетами.

Прозвучало это настолько недвусмысленно, что я не удержалась от яростного взгляда в ответ. Выдать меня за продажную девку! Фрой Стордаль любезно отодвинулся от двери, освобождая проём. Пройти между ними, этими насмешниками-аристократами, чтобы ощутить на себе заново оценивающий и презрительный взгляды? Вот уж нет. Зажав в руке блокнот и мешочек, резко вскочила с кресла, взмахнув плащом, и растворилась в черноте окна.

На Дне жить – и не такой акробатике научишься. По крышам, выступам, трубам, разным высотам многоуровневого города я перемещалась как дикая кошка, а уж с третьего этажа спрыгнуть – вообще тьфу, ветер всегда поддержит.

– Ого-го! – донёсся в спину восхищённый возглас Стордаля.

К хевлам вас обоих и ваши шуточки! Работа сделана, деньги у меня, а больше я сюда ни ногой!

Голодная, уставшая и злая, до Дворца добралась, когда уже окончательно стемнело. Прошмыгнула в неприметную дверцу сплошного ряда строений и наконец была дома. У подонков что ни убежище, то непременно с громким названием. Есть Весёлая Крепость, есть Жёлтый Замок, есть Храм, а у нас вот Дворец.

По Медной улице в Кустарном квартале лепятся друг к дружке сплошняком десятка три домов, изгибаясь кольцом. Со стороны фасада глянешь: всё чин чином, мастеровой люд живёт, там же свои лавки держит. Только почти в каждой лавке есть потайной ход, куда простой человек не сунется, а только знающий. За такую вот ширму и не трогают подонки мастеровых. А за этими домишками – он, Дворец.

Вернее, двор. Ещё точнее – подворье. Но донный народ мнительный, в приметы верит, плохим словом боится фарт спугнуть. А что хорошего в слове «подворье», когда так и слышится: «под – ворьё»? Так что был двор, стал Дворец.

И в этом глухом кольце творилась совсем другая жизнь. Ладные с виду домики мастерового люда с задней стороны обросли многочисленными пристройками, некоторые даже, не побоюсь слова, хоромами. В таких самая Глубина жила. У кого масть помельче – ютились в хибарках. Как снаружи, так и внутри кольца жилища эти шли сплошняком, но здесь уж строили кто во что горазд. Я вот у мамки Трефы сейчас клетушку занимала: та их штук двадцать сдавала, тем и жила.

Специально выбрала под самой крышей и с узкой лестницей; наклюкается кто, полезет на свою голову, да сам виноват будет, что ноги переломает. Брала мамка немного: десять монет в месяц, да за пять кормёжка, а ещё двадцать я платила Дну.

Сам двор общий, там строить и жить не моги. Там сходки, там в «мизерку» и «крысу» с утра до ночи режутся, там мамка Трефа на добрую половину всех обитателей своё варево готовит, там же Скрыза свою сивуху гонит. «Общество», как уважительно величает это круглосуточное сборище Хомс-жирдяй.

– Ты кому тут вторую бубонную десятку впариваешь?! – грохнул по столу кулачищем Ульвен. – А то я не чую, как она вся вчерашней гороховой похлёбкой провоняла, как и штаны на твоей жирной заднице!

Всё как обычно.

– Эй, Ветерок! – Ульвену и оглядываться не надо, запах сразу учуял. – Локоть тебя спрашивал, зашла бы.

Вот и ответ на один из вопросов. Что ж, ужин мне сегодня точно не светит. Локоть до утра ждать не станет. Мне доверие оказали, надо ответное уважение проявить. Донесут ведь, когда пришла. Не со зла – заведено так.

Значит, Глубина решила. Не Ульвен-волк, не Ольме-красавчик, не ещё какой безвестный покровитель за меня Хвату заплатил.

Медлить не стала, отправилась прямиком в «княжеские» хоромы. Чем вот только мне обернётся мой новый плавничок…

По донным меркам жил Локоть богато. И мебель дубовая, и занавески бархатные, и стулья с гнутыми ножками… Ворованное всё, понятно. Ни стиля, ни вкуса, а посреди всей этой роскоши ещё катала Скондрик сплёвывал рыбью чешую прямо на дорогой ковёр. Скондрика я особенно не любила. Мерзкий он, липкий, последние два года прохода не даёт. Но в подручных у Локтя сколько уж ходит, приходится терпеть. Пьяный уже, вон как взгляд замаслился.

– А вот и Принцеска наша! – хохотнул он, скользнув жадными глазами по обтянутым штанами бёдрам. – Ну, молодец, уважила, к самой ночи пришла!

Я нащупала складной ножичек в кармане, ненавязчиво поправив плащ, осмотрелась.

– К Локтю пришла, не к тебе.

Слава Тому, Кто Ещё Ниже, и сам Локоть-Князь обнаружился в сумраке комнаты. Тот хоть матёрый подонок, законы знает, не чета этой швали.

– Ишь, запела… Ну что, с повышением тебя, Принцесса! – Локоть всё молчал и Скондрик, видать, счёл это за разрешение вести разговор от его имени дальше.

Я молча показала нужный знак Локтю, не обращая внимания на каталу. Знак хитрый: и приветствие, и благодарность. Языком чесать сейчас не к месту, за любое неосторожное слово зацепиться могут.

– Ладно, – скривился Скондрик. – Ты, Принцеска, вот что. Глубина решила тебе доверие оказать, денег внешним отвалила. А им-мо-не-тет, сама понимаешь, дорого стоит…

– Сколько?

За защиту платить надо, это я и сама знала. Зато меня теперь по всему Дну никто не тронет, не говоря уж о купленных-перекупленных «сикерках». Если раньше нужно было особое слово бездонным шепнуть, то теперь за меня это другие сделают. И гораздо убедительнее. Ответ только перед Локтем держать буду и теми, кто ещё глубже.

– Ты сейчас двадцать койнов платишь? Так вот, теперь втрое станешь. Хотя… Будешь ласковой, на себя половину возьму, – промурлыкал мерзкий тип.

У меня пустая тошнота от голода к горлу подкатила. Эх, промолчать бы, да уже вырвалось:

– И как тебе, Скондрик, в «котах» ходится?

Ровно половину обычно сутенёры от своих бабочек берут – что расходов, что дани, что прибыли.

– Да ты кого, ведьма, «котом»… – катала аж поперхнулся сушёной рыбиной, закашлялся и уже поднялся было с занесённым кулаком.

– Заткнись, Скондрик, – опустил его Локоть за шиворот обратно на стул. – Ты масти-то не путай. Девка, вон, и то больше твоего смекает.

Скондрик выковырял застрявшую в горле кость, скукожился и теперь только зыркал на меня злобным глазом.

– Платить по-другому будешь, Принцесса, – продолжил Князь. – Свистят, ты вынюхивать разное горазда. Вот и сгодишься. О тебе шепнём, в накладе не останешься.

– А уйти захочу? – задала я главный вопрос.

Что «шепнут» про меня – это хорошо. Я теперь другие расценки на свою работу ставить смогу, да и дела серьёзнее станут. Но… На выкуп у меня отложено, да только в новом статусе и он вырастет. Это мелкая рыбёшка хвостом махнёт, и поминай как звали, а мне с моим новым плавничком уже так просто не выплыть.

Локоть посмотрел пристально. Мужик он жёсткий, недаром Дворец под собой уже десяток лет держит. А ведь молодой ещё, лет тридцать. Всю свою шоблу донную до потрохов знает: по мелочи терпит, но если кто хватит лишку, так не поздоровится. Бабочки наши к нему сами липнут: даже не ради щедрого подарка стараются, а чтобы поближе к надёжному подонку быть.

– Отработаешь, что за тебя заплачено, да ещё сверх того столько же – отпущу честь по чести. Жди; позову, когда понадобишься.

– Спасибо, Князь, – сказала я вполне искренне.

Повезло мне, что во Дворце у Локтя оказалась. А могла бы и в Храм угодить.

– Вот ещё что, Принцесса. Хват насвистел, ты уже малька под себя взяла?

Впору было взвыть: про Хвенсига-лягушонка я и забыла. До этого официального разговора с Князем я никого брать под себя не имела права, поторопилась вчера вечером. Но слово сказано, обратно в рот не засунешь. Боюсь, не раз я ещё о своей доброте пожалею…

– Взяла, – только и смогла ответить правду.

– Раз так, то закон знаешь, – Локоть даже не рассердился. – За все его дела спрос теперь с тебя будет.

– Отвечу, – кивнула я.

А что тут ещё говорить.

Князь снова посмотрел пристально, кивнул одобрительно.

– А ты, смотрю, лишний раз языком не треплешь, даром что девка. Ишь, видать, недаром Принцесса – выдержки не занимать. Всё, иди. Малька на выходе подберёшь, а мамке скажи, что Князь велел о тебе позаботиться.

Лягушонок жался под навесом на дворе. Вроде не били бедового, а вид у него всё равно был такой, что только обнять и плакать. Но нет, мелкий хумрик, мне за тебя теперь платить, перебьёшься. Не знаю, кто тебя выкупил; уже понятно, что не Глубина, но за мои сегодняшние унижения на Эльдстегат ты мне сполна отработаешь…

– Ну, чего расселся? Спать иди, утром с тобой разберусь.

Лягушонок нахохлился, понуро дёрнул плечами и поплёлся из-под навеса навстречу зарядившему дождю.

– Эй, Хвенсиг! – малёк так резво дёрнулся на оклик, что сразу всё понятно стало. Можно было и не спрашивать дальше, но всё равно уточнила. – Упасть-то есть куда?

Вжал голову в плечи. Ясно… Ютится где-нибудь тайком на чердаках, да в подвалах. Не по карману ему Дно.

– Да хевл с тобой… Пошли.

Так и меня когда-то Ольме-красавчик сюда привёл.

После Красной Стражи и пожара; после того, как вырвалась преждевременно магическая сила, бежала, не разбирая дороги. Пряталась всю ночь по подворотням, пока не забрела в незнакомые районы. Здесь ругались: крепко, хлёсткими словами и от души. Здесь плескали помои прямо на мостовую. Здесь не было цветочных садов и по грязным улицам не прогуливались неспешно фреи и моны, а, воровато оглядываясь, бродили неприятные на вид люди.

Я перетерпела ночь и весь следующий день. А через сутки живот свело. Была ранняя осень, зарядили промозглые дожди, и я уже третью таверну обходила стороной, всё не решаясь заглянуть.

– Чего тут околачиваешься? – крикнула мне, наконец, бойкая служанка, плеснув какие-то объедки в загончик с курицами. – Заблудилась, что ль, фифочка? Дак на площадь шуруй, к околотку. Няньки твои, поди, с ног сбились…

– У вас не найдётся немного хлеба? – тихо сказала я, сжавшись внутри в комочек. Страшно было – вот так просить, но она была первая, кто заговорил со мной за эти ужасные сутки.

– Ишь ты… – так и присела служанка на колоду для рубки мяса.

А потом внимательно осмотрела запачканные в грязи летние белые туфельки и забрызганный бархатный плащик.

– Ну, пошли, коль так, – хмыкнула она. – Хозяйка разберётся.

За этот плащик мне позволили переночевать на кухне, пообещав накормить ещё и утром. Дочке трактирщицы в самый раз пришёлся. Думаю, стоил он сильно дороже ночлега и мутной похлёбки, да только мне ли, домашнему цветочку, в двенадцать лет было разбираться в ценности вещей и денег…

Потом я снова бесцельно шаталась по городу, вдруг оказавшемуся чужим и совсем другим, чем тот, что я видела из окон нашего имения на Кирстега́т.

С лотка с выпечкой мальчишка-оборванец очень ловко стянул слойку с джемом. Раньше я бы показала на него пальцем, ведь воровать – это очень, очень плохо! Может, этому мальчику родители просто не сказали, что так делать нельзя? Ведь булочник старался, ему своих таких же деток кормить надо…

А в тот день вдруг оказалось, что голод не тётка. Не сильно-то и старался пекарь, вон, половина пирожков пригорела. Не обеднеет, закралась вдруг крамольная мысль. Ноги сами понесли к прилавку на запах сдобы. Хоть нанюхаюсь вволю, не смогу же я, в самом деле…

Лоточник обнаружил пропажу и теперь оглядывался, только мальчишки и след простыл. И на прилавок пока не смотрит, а вот и булочка с краю… Может, действительно…

Я мялась в двух шагах от соблазнительного прилавка, раздираясь между голодом и совестью. Ну, вот же, только протяни руку… И уже протянула, но её внезапно перехватил давешний воришка, увлекая за собой. И вовремя – булочник уже поднял крик, заметив новую пропажу.

– Лямзить не умеешь – так не берись! – авторитетно заявил мне оборванец, остановившись под небольшим мостом.

– Я и не думала… – пролепетала я.

– Ага, как же! На твоей морде всё ж написано. И что, далёко бы убёгла в своих оборках? Ты ж из богатеек, судя по одёже. Тебе чего, развлечений мало? Так я тебе скажу, что плетью по хребту получить – это совсем не то же, что батькиным ремнём по жопе… Ладно, держи.

Воришка великодушно оторвал мне половину пирожка, запихнув вторую разом в рот. А я не удержалась и разревелась от полного отчаяния и неожиданно доброго поступка.

– Фу-у, девка, – скривился мальчишка, выказав своё отношение к женскому полу и разведённой сырости. И собрался дальше бежать по своим воровским делам.

– Научи, – вцепилась я в закатанный рукав рубахи, пока не ушёл.

– Чего-о?..

– Ну… «лямзить».

Я наспех вытерла слёзы и шумно шмыгнула мокрым носом, подбирая сопли. Видела бы фрея Кьеделиг… Но батистовый платочек с инициалами остался в кармане бархатного плащика, а этот воришка мне сейчас показался важнее всех привитых правил этикета.

Подросток поначалу зашёлся звонким обидным смехом, но умолк, напоровшись на мой горящий уверенностью и новой надеждой взгляд.

– Чего, совсем худо? – спросил он.

– Совсем, – прошептала я.

– Смотри, девка, есть одно местечко. С него выдачи нет, да только за бесплатно там не живут. Работать надо, а какой с тебя толк… В марухи тебя не возьмёт никто, мелкая ещё, в бабочки тоже рановато, хотя есть любители… Польза должна быть обчеству, понимаешь? Разве что под себя кто возьмёт, а кому ты сдалась такая чистенькая да правильная…

Слова сыпались незнакомые, непонятные. Но одно поняла сразу: про то, что выдачи нет. Потому что Фье́льбрис О́ркан будут искать. И потому что про Красную стражу Возмездия я читала тайком от гувернантки. Изменников принято до третьего колена…

– Я смогу… Я буду работать.

– Ты, девка, смотрю, не догоняешь. Это ж не посуду мыть да не полы подметать…

– Такое – сгодится?

Я поймала за хвост резкий осенний арси́н, предвестника грозы, и обрушила его на мелкую грязную речку, заставив поток разделиться надвое. Уж про что, а про ветра я от дяди-моряка всё знала. И когда позавчера стихия внутри внезапно взвыла при взгляде на горящий отчий дом, то с ними как-то сразу нашёлся общий язык.

– Во дела… – поскрёб мальчишка пробивающуюся поросль на подбородке.

Ольме сам всего два месяца на Дне околачивался. «Шепнули» за него, как и он за меня тогда. Подонки новичкам месяц испытательного срока дают. Проявишь себя, сумеешь заплатить старшим – тогда добро пожаловать. Будет тебе и имя, и защита, и кров. Вся эта мелкая шушера на Дне собственного слова не имеет. Хочешь работать по району – пальчиками по карманам или собой торговать, как бабочки – работай, только плати подонку. Эта вся шобла – бесправная, бездонная. Придонная, вернее. Мальки, а не рыбёхи. Среди них даже самый мелкий подонок, без единого плавничка – уже статус.