Жена на час для дикого босса

В дверном проёме стояла женщина: идеально уложенные волосы, тонкий шарф, планшет как продолжение руки. На лице – профессиональная холодная улыбка.

– Простите, что отвлекаю, – сладко сказала она и, не меняя выражения лица, хлопнула планшетом по ладони. – Но у нас, Артём, срочная повестка. И она не терпит ни минуты.

Её взгляд скользнул по моей руке на его рубашке, по его пальцам на моей талии, по стремянке на боку, по сушилке над нами.

Артём отпустил меня слишком быстро – почти резко.

– Марина, – коротко кивнул, выпрямляясь. В секунду снова собрался: плечи на место, рубашка гладкая, тон – деловой. – Что случилось?

– Всё, – ответила она. – Случилось всё. Пресса, блогеры, ваши «прекрасные соседи», а также та самая женщина-ключ, – взгляд на меня, – снова в рекомендациях.

– Пап, – тихо сказала Ася из коридора, высунувшись с рисунком. – А чай?

Марина метнула в сторону ребёнка быстрый раздраженный взгляд и тут же вернула внимание к цели.

– Артём, правда, пойдёмте. Сейчас необходимо решать.

– Лада, – произнёс он, возвращая обратно стеклянно-рабочий тон. – Пять минут перерыва. Не упадёте без меня?

– Справлюсь лучше, чем с вами, – сказала я сухо.

Марина уже находу бросила через плечо:

– И, пожалуйста, уберите… – взгляд на мою сушилку, – это. В проекте у нас иначе.

Прежде чем злость успела распухнуть и мой мозг выбирал, что же ответить этой напыщенной мадам, в коридоре щёлкнула дверь кабинета.

Ушла на кухню, включила плиту, поставила чашки, приклеила магнит «кактус» ровно в центр холодильника и шепнула Асе:

– Чай – по расписанию.

Снег за окном валил густой ватой. Внутри мне хотелось отвернуть пару вентилей сразу – один в голове, второй в сердце. Но вместо этого я просто наполнила чайник до краёв и скользнула взглядом на дверь, за которой Марина «обсуждала всё» с Артёмом.

***

Чайник ещё не закипел, когда они вернулись.

– Лада, пять минут, – сказал он и сел за край барной стойки. – Нам нужно закрыть один вопрос.

– Давайте, – я пододвинула к ним чашки. – Сахар – справа.

Марина не притронулась к чаю. Поставила планшет, открыла нужную вкладку и повернула ко мне экран. Видео. Мой голос. Мой ключ в кадре. Тот самый день у подъезда, год назад, когда двое «мастеров» пытались содрать с пенсионерки в три раза выше по прайсу, угрожали штрафами и «вызовом управляющей компании». Я сняла крышку счётчика, показала кривую пломбу, вызвала полицию и вслух произнесла адрес их «конторы». Кто-то снимал с балкона, потом добавил заголовок «Баба-ключ». Смешно, если бы не последствия.

Марина нажала «пауза» на кадре, где я стою с ключом, держа его, как флаг.

– Это ваше? – просто спросила.

– Моё, – ответила спокойно. – И пенсионерка – тоже «моя», если уж на то пошло.

– Ролик снова пошёл в рекомендации, – она постучала ногтем по планшету. – Комментарии такие, что хуже не придумаешь. Часть поддерживает, часть пишет «агрессивная, токсичная, пиарится на скандалах».

– И что мне надо было делать, если я увидела жуликов, – отрезала я. – Я ничего не придумывала. Там чистые факты.

– Факты без контекста выглядят как драка во дворе, – тихо сказал Артём. – А мне нужна неделя без драки.

Я крутанула ложку в чашке, отложила. Посмотрела на него, потом на Марину.

– Ваш пиар-отдел год назад выложил это? – уточнила.

– Нет, – Марина сделала вдох. – Я. С личного. Отправила в редакцию блога, они подхватили. Мне казалось, это «социально важный кейс». И… – она на секунду опустила глаза, – вы были эффектны.

– Эффектна там была пенсионерка, которая впервые за год спала спокойно, – сказал мой рот. – А мне это стоило контрактов. Торговые центры закрыли доступ «из-за репутационных рисков». У меня тогда был подписан договор на профилактику электрики в «Скворечнике». За день до старта – «извините, не вписываетесь в политику лояльности».

– Нам нужна безупречная неделя, – повторил Артём. – И публичная версия, в которой вы – не скандал, а компетентный специалист. Марина, что можно сделать?

– Убрать нельзя, – быстро сказала она. – Запретить распространять – глупо. Останутся зеркала. Лучший вариант: закрепить под видео фактчек, приложить официальный комментарий от сервиса «Чини-Звони», пояснить по закону о защите прав потребителей, дать контакты юриста… И пост на нашей стороне: «Как распознать мошенников-мастеров. Советы от профессионалов».

– И извинения, – сказала я.

Марина подняла взгляд.

– За что?

– За то, что вы меня тогда использовали как удобный хайп, – я не повышала голос. – И не предупредили, что последствия лягут на меня, а не на «социальную повестку». Публичные извинения, где вы признаёте: выложили без моего согласия. И что «эффектность» – не повод ломать людям контракты.

Артём коротко посмотрел на Марину.

– Это справедливо, – произнёс он.

Она сжала губы.

– Хорошо, – сказала. – Напишу. Лично. От себя. И закреплю фактчек. Дайте текст вашей стороны: что именно происходило, куда вы звонили, номера заявок, имя той женщины, если она не против.

– Не против, – ответила. – Мы с ней видимся. Завтра передам контакты и даты.

Марина кивнула ещё раз, села, набрала черновую формулировку. Я смотрела на её пальцы – быстрые, точные – и думала, что, кажется, мы обе занимаемся ремонтом, просто инструмент у неё другой. Она чинит картинку, я – трубы.

– И ещё, – сказала я, пока она печатала. – На вашем посте про «советы от профессионалов» – никаких моих фото, никакого «женщина-ключ». Просто чек-лист: как проверить пломбу, как спросить документы, куда звонить, если страшно. И ссылка на реальные «горячие линии». Без ярлыков.

– Принято, – Марина записала. – Чек-лист сделаем с юристами. Пускай опека увидит, что вы не токсичный человек, раз Артём уже решил с вами перетерпеть неделю проверок.

– Опека увидит у нас чай и суп, – буркнула я. – И нормальные крючки под детские куртки.

Глава 5. «Инвентаризация чувств»

Инспектор пришла рано. Такой «рано», когда будильник ещё не решился прозвенеть, а окна одинаково тёмные – хоть ночь, хоть утро. Звонок короткий, ровный. Я уже на ногах: привычка – в чужом доме просыпаться первой и проверять воду, свет, тёплый пол.

– Открою, – шепчу и краем глаза вижу на диване Асю, свернувшуюся клубком под пледом, и Артёма в футболке – сидит на краю кровати в своей комнате.

Галдина на пороге: пальто, шарф, портпапка. Снег на плечах.

– Рано, знаю, – говорит тихо. – Так и надо.

Проходит в прихожую, снимает перчатки, оглядывает коридор, прислушивается.

Вчерашняя «варежечная парковка» уже занята: Асины варежки полосатыми ушками, моя шапка, его шарф. На коврике следы от мокрых ботинок.

– Проходите, – Артём встречает её спокойным «доброе утро». Голос ниже обычного – спал мало. – Ася ещё спит. Кухня там.

На столе осталась с вечера наша «чайная»: кружки, сахар, солонка (моя) и… игрушки. По полу – динозавры: зелёный раптор у ножки стула, стегозавр на коврике, Птеранодон на магнитной рамке.

Галдина фыркает.

– Игрушки валяются на кухне.

– Это нормально, – отвечаю спокойно. – Ребёнок играет. Как закончится битва – приберём.

– Битва говорите, – повторяет и двигает Птеранодона носком сапога на коврик.

Я ставлю чайник, молча полощу кружки. У инспектора взгляд деловой, но острый интерес прорывается: отмечает мои действия, как я автоматически поворачиваю чайник носиком к себе, как Ася, уже бодрая, тихо подползает к столу и садится рядом, не дожидаясь приглашения.

– Расскажите, – предлагает Галдина и смотрит на меня. – Как у вас «устроен» быт со стороны отца?

– Он много работает, всё буквально мерит линейкой, – говорю ровно. – Профдеформация. Любит, когда ровно и по плану. Но отец он правильный. Не «идеальный», а который пытается.

Мы отходим к окну. Ася ловит мой взгляд, Артём не лезет в разговор делает вид, что занят чайником.

– Он не чудовище, – добавляю тихо. – Он просто учился держать всё сам, без помощи. И теперь учится делить. Ему сложно, но он делает.

Галдина кивает.

– Нам нужно знать, – говорит спокойно, – что ребёнку точно лучше с отцом, а не с матерью. Понимаете? Мать просит полную опеку. Девочка в разговоре у нас сказала, что хочет быть с отцом. Пока идёт рассмотрение, она остаётся здесь. Потом по результатам. Поэтому я и хожу к вам «рано» и без предупреждения.

Она заглядывает в детскую: кровать взъерошена, на подоконнике Асины наклейки «лаборатория», на полу след от вчерашней «реки» (мы сушили ковёр). Проверяет окна, фиксаторы стоят. Мы вместе проходимся по розеткам, заглушки на месте. В ванной задерживается у сушилки для варежек.

– Это вы поставили? – спрашивает.

– Я, – киваю. – Работает отлично, ребенок доволен. Десять минут и варежки снова сухие

– Неплохо.

– Я ещё зайду, – говорит на выходе. – Идёт снег, дороги закрывают. Будьте дома, если можно. Документы я вчера запросила у школы и врача. Вечером позвоню.

Дверь закрывается. Тишина обрушивается, как снег с крыши. Мы с Артёмом некоторое время ничего не говорим. Он смотрит в окно, а там уже белая стена снегопада. Я же ощущаю странную пустоту и грусть.

– Снег давит, – говорю.

– И эти визиты, – отвечает.

Стоим так ещё немного. Потом я решаю, что кухню надо спасать по моим правилам. Достаю из сумки пакет «для плохой погоды»: зефир, «птичье молоко» в старой обёртке (тот самый вкус из детства), сушёные яблоки в полотняном мешочке.

– Это что? – спрашивает Ася, уже с ложкой в руке.

– Сладости, – говорю. – Тебе понравится.

Кладу на стол зефир, режу «птичку» аккуратными прямоугольниками, высыпаю яблоки в миску. Чай чёрный, крепкий, с сахаром и щепоткой соли для меня. Ему без сахара. Асе с мёдом.

Мы садимся.

– Расскажите, – говорю. – Не про опеку. Про вас.

Он делает глоток и говорит коротко:

– Отец ушёл, когда мне было девять, сказал что не потянул детей. Мама работала в две смены, я шел в школу и присматривал за сестрой. Потом – работа, институт вечерами, стройка. Учился делать так, чтобы всё держалось, пытаясь жонглировать всем подряд. Так и живу сейчас.

– Держать всё вместе тяжело, – отвечаю. – Особенно если одному.

– У вас?

– У меня ушли оба. Поздравляю: я чемпион по отсутствующим родителям, – криво улыбаюсь. – Детдом, потом училище, потом бригады. И вот я здесь.

Ася с интересом поглядывает на нас: не понимает всего, но чувствует. Тянется к миске с яблоками, прислоняется плечом ко мне. Я на автомате кладу руку ей на макушку. Он смотрит на это движение и улыбается, словно котенок, который соскучился по ласкам.

Мы молчим. Чай делает своё: разгоняет холод под кожей. Ася уходит в свою комнату дальше играть.

– Если бы я умел, – говорит он, – я бы объяснил это «правильно». Я не хотел бы, чтобы бывшая жена получила опеку над Асей, потому что в свое время она отказалась от дочери, предпочитая заниматься всем, но не ребёнком.

– Вас ребёнок выбрал сам, – отвечаю. – С остальным можно справиться.

Он чуть улыбается. Смотрит на мои руки на кружке и кладёт свои ладони рядом – не касаясь, но близко.

– Лада, – произносит.

Я поднимаю взгляд. Мы уже слишком близко: дыхание смешивается, кружки не преграда. Он тянется ко мне будто на автомате. Я тянусь тоже: это движение не надо учить, оно происходит само.

Почти. Полсантиметра. Мгновение. Кожа щекой к щеке, уголок губ – совсем рядом.

Телефон разрывается в кармане. Резкий, злой звук сервиса – я поставила на него именно такой, чтобы не путать с личными звонками. Дёргаюсь, как от удара током.

– Извините, – шепчу и уже отвечаю. – Круглова.

Голос Кирилла на фоне воплей ветра:

– Лад, снегопад закрыл трассу на юг, у нас пять аварий подряд: два порыва, один счётчик искрит, в «Скворечнике» система отопления вышла из строя. Людей не хватает, я один с пацаном Даней. Ты где?

Я закрываю глаза на секунду. Вижу маршруты, имена, адреса. Слышу рядом его выдох.

– Я обещала быть на месте, – говорю сама себе вслух, чтобы честно. Потом – в трубку: – Распределяй: на прорывы Даню, к счётчику ты, в «Скворечник» поеду я. Дай мне тридцать минут.

– Принял, – Кирилл отключается.

Кладу телефон на стол. Секунда тянется. В комнате снова слышно, как тикают часы, и как по стеклу бьёт снег.

– Ты поедешь, – говорит он.

– Да, – отвечаю. – Я нужна там. И здесь тоже нужна.

Он встаёт и уходит в свою комнату без слов. Возвращается через минуту с ключами, курткой и моей сумкой.

– Я отвезу, – говорит. – И помогу в «Скворечнике». У меня там свой начальник техслужбы. Мы быстро выбьем пропуска. Ася остаётся с Мариной, я сейчас ей позвоню.

– Марине? – приподнимаю бровь.

– Другого варианта нет, – сухо отвечает. – Ася побудет в офисе под присмотром, там есть детская зона.

Я киваю. Это правильное «по пунктам». Я тоже собираюсь быстро: термобельё, вязаная шапка, перчатки с прорезиненными ладонями, фонарик на лоб. На автомате подхватываю мешочек с яблоками – «на всякий».

На пороге я останавливаюсь, смотрю на Асю. Она держит свой фонарик.

– Вы… вернётесь?

– Постараемся, – говорю. – Если дороги не схлопнутся.

– Тогда я буду держать фонарик у окна, – решает она. – Чтобы вы видели. Как маяк.

Двери холла разъезжаются. Морозный воздух обрушивается на голову как ведро с холодной водой. Он открывает мне дверь, и на секунду кладёт ладонь на спину – направить. Просто жест. А тело помнит каждое «поймал». Мы выходим в темно-серое нечто, которое всё равно называется «днём». Снег бьёт в лицо мокрым песком.