Полная версия:
Одиночества не боюсь!
Они еще не начали говорить, но уже счастливы тем, что нашли друг друга. Возможно, обеим представляется бесконечная верная девичья дружба, способная преодолеть любые невзгоды, – неразрывное долгое чувство людей, чем-то похожих друг на друга. Ведь нас, рыжих, на большой Земле не так много, мы должны держаться друг друга…
Класс уже почти весь в сборе. Скоро начнется первый урок. Счастливая Маша сидит со Светой. Наташка – с какой-то смуглой надменной девицей. Уже шепчутся, критично оглядывая каждого…
Приоткрывается дверь, и в щель выталкивают девочку с алым букетом и не менее алым лицом, видимо от быстрой ходьбы. Что самое удивительное – цвет её волос… тоже близок к алому! Такой насыщенный оттенок медно-рыжего, краски которому добавляет покрасневшая кожа головы. Маша по собственному опыту знает, что все рыжие по любому поводу быстро краснеют… Девочка оглядывает класс. Не удивительно, что третье солнышко тут же двигается к Маше и Свете. По рядам первоклассников катится, как мячик, гул эмоций: «Три рыжих в одном классе!»
«Ну, вот! У нас во всех смыслах золотой класс!» – ласково произносит Нина Ивановна.
Красная девочка уселась за соседнюю парту. Успокоившись от бега и волнения, она стала приобретать человеческий розовокожий вид. Светка с любопытством смотрела на новенькую. В душе Машки шевельнулось недоброе предчувствие. Пока она не могла объяснить себе суть смутных подозрений, но это было, скорее всего, неприятие в дружбе нечётного числа, где один всегда будет лишним…
Конечно, троица рыжих сформировалась в тот же день! Но так и случилось, как предполагала Маша: дружить втроем было непросто. Красную девочку звали Лена. Её, как и Светку, вскоре записали в музыкальную школу. И Наташка, конечно, там оказалась. У Машки слух отсутствовал абсолютно, поэтому её отправили в художественную школу. Так Маша оказалась отделенной.
Но троицу рыжих объединял еще один интерес – игра в школу! Собравшись втроем, они неизменно рассаживали всех кукол, а то и сами садились за низенькую парту, которую смастерил папа Светы. Но всем троим хотелось быть именно учительницей! Светлым наставником, мудро улыбаться и выставлять заслуженные пятерки или строго отчитывать за двойки. Каждая из рыжих хотела учить! Поэтому игры не ладились. Но впереди было десять лет, которые предстояло пройти вместе троице рыжих, неожиданно сложившейся 1 сентября 1980 года, когда сидели они притихшие, задумчивые, настороженно поглядывающие на «не рыжий мир». Они не знали, но чувствовали, что обязательно будут учить! Свело-рыжая Светка – музыке, огненно-рыжая Лена – географии, а кучерявая медного оттенка Маша – литературе…
Линейка, Кузьма и большая тоска маленькой Маши
Второклассница Маша недоумевала! Как же так, где справедливость? Она попросила у Лены линейку, та разрешила взять самой из её портфеля. И вот на совете отряда Машу обвиняют чуть ли не в воровстве – в самовольном копании в чужом портфеле. Кто-то из одноклассниц донёс учительнице, что Маша рылась в портфеле Лены. «Но ведь она разрешила!» – оправдывалась Маша, удивлённо тараща глаза… Самое ужасное в этой истории было смотреть в глаза Лены, которая почему-то при всём классе сказала, что не давала такого разрешения, при этом покраснела как рак.
Наивная Маша впервые осознаёт, что есть интриги и заговоры. Но почему это произошло с ней? Оправдываться больше не хочется, Маша пересаживается за отдельную дальнюю парту и начинает мечтать о таком друге, чтобы…
«Машенька», – маман говорит подозрительно ласково. «Наверно, ей ещё не доложили про моё «воровство», – размышляла Маша.
– Машенька, ты после танцев посиди в холле школы, подожди там меня. Я по делам схожу и за тобой приду.
– Хорошо, подожду, – бурчит Маша.
Девочка вообще редко улыбается, а тут ещё воспоминание об этой злополучной линейке. Но что-то ещё тревожит её. Ах, да! Маман ходит в какое-то общежитие зачем-то. Маша слышала, как Наташка с девчонками шушукалась, что-то у взрослых подслушала, вот и делилась сплетнями, при этом многозначительно поглядывая на Машу. Так два далёких события – линейка и общежитие – как-то складываются в одно целое и существенно портят настроение.
Маман отводит Машу на танцы в какую-то студию на другом конце города. На самом деле успехов у девочки на этом поприще нет никаких – танцует она, как слон в посудной лавке, но для общего развития надо ходить… Маман уходит. А через десять минут выясняется, что преподаватель заболела, и на сегодня занятия отменяются. Всех ребят уводят, а Маше теперь сидеть и ждать час, а потом ещё сколько-то. «Может, я смогу её догнать? А где она? По каким делам ушла?» – мысли девочки одна тревожнее другой.
Это был точно не самый лучший день! Села не на тот автобус – опыта самостоятельного перемещения по городу ещё нет. На дворе декабрь – стемнело рано. Машка бежит обратно. А вдруг мама придёт, а там никого нет?! А, может, добраться до дома?
Ещё попытка с автобусом! На этот раз удачная. Запыхавшаяся девочка влетает в квартиру, но мамы там нет. Зато есть отец. Перед ним початая дурно пахнущая бутылка с прозрачной жидкостью. Это неожиданно! Ведь он – начальник большого цеха, уважаемый человек. Видимо, у него проблемы. Машка знает, что взрослые иногда пьют эту гадость, чтобы спрятаться от своих проблем.
– А мамы нет? Отвези меня обратно, папа. Вдруг она придёт за мной, испугается, что закрыто. У нас отменили занятия, а мама куда-то по делам ушла, – суматошно пытается объяснить ситуацию Маша.
Отец молчит, почему-то очень недобро смотрит на дочь. Маше становится тревожно.
– Там мама, – снова робко начинает она.
Наконец он злобно цедит сквозь зубы несколько страшных слов:
– Вы с матерью чужого мужика привели!
Второклассница Маша не знает, что сказать. Опять оправдываться, как утром с линейкой? Но ведь она, Маша, никакого мужика не приводила! О чём это папа говорит и почему так страшно смотрит?
Наконец девочку осенило – общага и тот молодой кудрявый весёлый водитель, который несколько раз подвозил их с мамой и всё игриво балагурил, шутил, смеялся. Маше очень не понравился тогда его смех, похожий на блеяние, и большая щель между передними зубами. Маша очень любила маму! Потому своим маленьким умишком и одиноким раненым сердечком приняла решение – идти одной в общежитие…
В момент наивысшей тревоги обостряются скрытые резервы организма. Несколько раз робкая Маша обращалась к прохожим, чего бы раньше никогда не сделала. Так нашла дорогу к общежитию. На вахте долго пыталась объяснить тётке в форме, повторяя заветное: «Мама, мама!» Тётка при этом как-то нехорошо ухмылялась.
Заплаканная запыхавшаяся грязная и потная Маша с торчащими во все стороны волосами стояла перед дверью на девятом этаже городского общежития. «Ну, что ж ты, стучи», – легонько подтолкнула Машу женщина в халате, которой поручила проводить девочку тётка в форме.
А Маша не могла стучать! Всё смешалось в маленькой кудлатой голове и одиноком сердечке – линейка, папа на кухне и эта чужая дверь, за которой, возможно, мама…
Она была там! А ещё этот кудрявый неприятный молодой дядька с расщелиной между передними зубами. При виде Маши они стали какими-то суетливыми: стали стаскивать с Маши мокрую одежду, растирали, согревали, сушили и говорили–говорили…
Ночью Маша ворочалась на непривычной панцирной сетке общажной кровати и всё думала, как же там папа. Один. И как же она теперь пойдёт в школу, ведь портфель с учебниками и тетрадками остался дома?
К счастью, вопрос школы на следующий день отпал сам собой. Из-за своей беготни Машка заболела ангиной. От температуры она плохо понимала, где она и что её так тревожит. А когда тяжесть первых дней болезни прошла, мама и кудрявый с таинственным видом открыли дверь и (о, мечта всех детей!) вручили Маше забавного маленького щенка. Он скулил и искал в этой жизни кого-нибудь, кто бы стал ему всем – мамой, папой, другом. Одинокое сердечко Маши растаяло и поплыло. На время забылись и линейка, и страхи, и даже папа. Маша назвала пёсика Кузька. А вскоре вместе с мамой и Кузей они вернулись в любимую квартиру, где были те же книжки, те же игрушки, не было там больше только папы. Совсем. Вскоре туда же, к большому сожалению Маши, подселился кудрявый. Маша недоумевала.
Маша и музыка
Слон постарался на славу, поработав над Машкиным слухом. Или это был медведь? Возможно, они счастливым тандемом танцевали на Машкиных ушах. Слух у девочки отсутствовал абсолютно! Конечно, песни Маша любила, но больше за слова или сладкозвучную звукопись.
Например, «У дороги чибис. У дороги чибис! Он сидит, волнуется чудак. А, скажите, чьи вы? А, скажите, чьи вы?» У Машки было много пластинок: больших и поменьше, очень чёрных, с дорожками, на которые надо поставить иголочку, потом включить кнопку… Когда Маша болела, ей ставили слушать эти пластинки. Она лежала с закрытыми глаза под байковым одеялом, пропитанная лекарствами и байховым чаем с лимоном, и слушала Большой детский хор: «Дремлет притихший северный город. Низкое небо над головой. Что тебе снится, крейсер «Аврора», в час, когда утро встаёт над Невой?» Шевелиться не хотелось, и пластинка, доиграв, печально крякала и затихала… Маша в жарком сне уплывала в притихший северный город…
Когда выздоравливала, выводила бодрые октябрятско-пионерские напевы: «Иди, мой друг, всегда иди дорогою добра!..» Немузыкальным, гнусавым после болезни, голосом Маша напевала по-своему: «Иди, мой друг, всегда иди дорогою бобра!»
В доме были телевизор и радио, поэтому отечественная эстрада не была чужда Маше. Иногда доводилось смотреть в передаче «Утренняя почта» на певицу с длинными кучерявыми волосами и круглым лицом. Маша, обнаружив некоторое внешнее сходство с артисткой, научилась так же отчаянно ерошить пятернёй волосы. Затем девочка поднимала глаза к потолку и отчаянно запевала: «Миллион, миллион, миллион алых роз…» Заслышав это исполнение, Машкин пёс – дворняжка по имени Кузька – начинал подвывать. Дальнейшее они уже исполняли диким трио: «Из окна, из окна, из окна видишь ты… У-у-у-у…»
Немалое влияние на формирование Машкиного музыкального вкуса оказал папа. Из детства девочка помнила большие круглые бобины, на которых была намотана коричневая плёнка, после щелчка ручки включения с них раздавался хрипловатый голос, проникающий в самую душу. Очень хотелось и Маше такой голос! Папа неудачно пошутил, что рецепт прост: надо выпить холодного молочка и высунуть голову в форточку. Пока никого не было дома, Маша выполнила все рекомендации родителя… Высоцкого из Машки не получилось, но после долгого ларингита она с энтузиазмом хрипела: «Жираф большой! Ему видней!»
А потом папа подарил первый кассетный магнитофон, похожий на ящик, и кассету, которую надо было ловко закладывать в откидное окошечко этого ящика! Папа уже не жил с Машкой и её мамой и, по всей вероятности, хотел таким шикарным подарком для дочери подложить свинью бывшей жене. Маман была увлечена обновлением личной жизни, и Маша несколько дней безнаказанно наслаждалась прослушиванием подаренной кассеты. Девочка быстро разобралась в немудрящих кнопочках включения – выключения и перемотки. Всё было новеньким и не заедало, перемотку на карандаше ещё только предстояло осваивать. Через пару дней прослушивания кассеты Маша решила поделиться музыкальной радостью со своими рыжими подругами. Обе девочки уже учились в музыкальной школе, но безропотно и снисходительно слушали свою безголосую подругу, подпевающую песням, записанным на кассете… Когда маман всё-таки случайно услышала вдохновенное пение дочери, было уже поздно! Маша с энтузиазмом голосила: «Нинка, как картинка, с фраером гребёт. Дай мне, Гера, финку, я пойду вперёд. Поинтересуюсь, что это за кент…» Папин подарок оценили по достоинству! Но расставаться с ним Маша наотрез отказалась, даже пригрозив уходом из дома…
Память у Машки была славная, девчушка отлично и надолго запоминала слова, но отчаянно перевирала мелодию. Впрочем, в шансоне музыка всех песен была примерно схожа – три аккорда…
Мама одной из Машкиных подруг преподавала в их школе музыку. Маша очарованно смотрела, как учительница, показывая на свои тонкие музыкальные пальцы, говорила, что у них есть глазки. Это были очаровательные уроки! Глазки у пальчиков девочка представляла легко, но, как только начиналось прослушивание классических произведений, заметно тускнела и скучала… Иногда на уроках музыки были современные новые песни: «Тридцать три коровы! Тридцать три коровы! Свежая строка!» Маша громче всех орала любимый припев. Учительница интеллигентно молчала, морщилась и ставила твёрдую четвёрку…
Классе в шестом Маша неожиданно почувствовала все признаки влюблённости. В доме случайно появился настенный календарь. Кто-то подарил, и им прикрыли жирное пятно на обоях, которое, кстати, посадила неловкая Маша. Чтобы жирное солнышко не раздражало глаза маман, его прикрыли случайно подаренным календарём. На нём был изображён стройный мужчина в элегантном белом костюме, лицо его освещала лучезарная белозубая улыбка, а голову украшала необычайно кучерявая длинноволосая шевелюра. А когда Маша услышала его голос, то поняла, что пропала! Созревающей Маше казалось, что именно ей этот мужчина доверительно поёт по радио: «Пусть у тебя на волосах лежит, не тая, снег, но ты, моя любимая, как прежде лучше всех…» Чтобы полюбоваться кумиром, необходимо было не спать в новогоднюю ночь, ожидая «Голубой огонёк». Неожиданно Маша поняла, что является любвеобильной особой, поскольку разглядела на эстраде ещё несколько интересных представителей мужского пола…
Взаимоотношения с музыкой развивались по-разному. Впереди были украшенные сердечками настенные календари кумиров молодёжи 80-х в самых разнообразных песенных жанрах: от эстрады до рока. Но это уже совсем другие истории…
Маша привычным жестом, принятым от рыжекудрой артистки, поворошила пятернёй волосы. «Разлук так много на земле и разных судеб. Надежду дарит на заре паромщик людям. То берег левый нужен им, то берег правый…» Маша неожиданно прервала пение, которым развлекала свою маман в дороге. На прилавке она заприметила маленький калейдоскоп! Она осязаемо представила себе, как стёклышки, отражаясь в зеркалах, создают берег левый, берег правый и ещё множество величественных картин…
– Мама, мне нужен калейдоскоп!
– Зачем тебе эта безделушка?
– Очень-очень нужен! Купи, пожалуйста!
– Там обычные стекляшки внутри!
– Там зеркала создают узоры! Мне очень надо! Я обещаю хорошо себя вести!
– Нет у меня денег на это барахло!
Маша в слезах долго дуется. Потом складывает два кулачка в подзорную трубу и начинает вращать туда-сюда сложенные трубочками ладошки. Ей кажется, что там – вдалеке… словно с другой стороны мира смотрит на неё кто-то очень похожий.
Сестрёнка
– Девочки, а у меня сестрёнка приезжает!
– Да ну, Женька, у тебя же нет сестры. Или двоюродная?
– Нет, самая что ни на есть родная. Даже близняшка.
– Врёшь ведь?
– Честное пионерское! Нас в роддоме разлучили. Родители думали, что она умерла, очень слабенькой родилась. А она выжила. Её акушерка выходила тайно и на себя оформила, потому что у неё в то время дочка своя умерла. А маме ничего не сказали. Ну, и мне, конечно, тоже неизвестно о сестре было. Акушерка недавно сильно заболела и умирать собралась, а перед смертью решила во всём признаться. Так нас и нашли…
Девчонки плотным заинтересованным колечком столпились вокруг рыжеватой Женьки, вдохновенно рассказывающей о вновь обретённой сестре. Они качали аккуратными головками с бантами и косичками. Кто-то верил, кто-то сомневался. Слава за Женькой была своеобразная – не то, чтобы врунишка, но фантазёрка и сочинительница. Горохом посыпались девчоночьи вопросы:
– А с сестрой познакомишь?
– А она с нами будет учиться?
– А как её звать?
– А какой у неё характер?
– А вы сильно похожи?
Евгения, окольцованная вниманием, восседала королевной в девчоночьем кругу.
– Конечно, мы внешне похожи. Очень. Мы ведь близнецы. Только малоприметной родинкой отличаемся. А по характеру, – Женька задумалась, – молчаливая очень. Нелюдимая. Они же с акушеркой потом в глухой деревне жили, чтобы никто ни о чём не заподозрил, когда она её украла…
Новый виток вдохновения окутал туманом девичий кружок.
– А зовут-то как её?
Женька закатила глаза к потолку, словно ища подсказки свыше:
– Маша зовут её! Как ещё-то? У тётки этой фантазии мало было, вот Машкой и назвала. Но мы, наверно, по-другому будем называть. Марианна или Марго, например. Или хотя бы Марина.
– И она не против будет? Она же, наверно, к имени Маша привыкла?
– Отвыкнет, – во всю заливалась Женька.
– Ну, ладно, – девчонки нехотя согласились с подругой, – приводи Марию, очень хочется с ней познакомиться, посмотреть.
– Придёт обязательно!
… На следующий день девочка, очень похожая на Женьку, зашла в класс. Чем-то она всё-таки отличалась: хмурила бровки, пышную чёлку, как у Женьки, зачёсывала гладко и прятала в хвост, всех сторонилась и молчала, стянув в струнку узкие губы, около левого уха красовалась чуть заметная странная родинка…
Девочки доверчиво обступили её.
– Ты Маша? А Женя где?
– Заболела Женя. Ангиной. Я – Маша, – как-то деревянно изрекла девочка.
– Странно как. А тебя правда акушерка украла? – решилась на вопрос одна из девчушек.
– Да, – еле выдавила Маша, похожая на Женьку. Ещё сильнее сдвинула бровки и для порядка всхлипнула, бурно втянув носом…
Девочки отстали, поняв, что их расспросы неприятны новенькой девочке Маше, которая была очень похожа на Женьку.
– Нина Ивановна, а у нас новенькая! Её Маша зовут! Это Женина сестра! Она нашлась неожиданно! – затараторили девчонки, сообщая вошедшей учительнице важную новость и стараясь опередить друг друга.
– Хорошо, хорошо, – пожилая учительница мудро улыбнулась, погладила новенькую по прилизанной головке и начала урок у любимых четвероклассников.
Заветное желание
За 1983 год маленький переливающийся календарик. Очень ценный, обмененный на пять обычных. На нём грустный ёжик с узелком всматривается вдаль. Если чуть-чуть наклонить старый календарик, то из тумана появляется печальная лошадка. Но им так и не удаётся встретиться…
– Где ты, лошадка? Я жду тебя!
– Где ты, ёжик? Я не найду тебя!
И густой молочный туман, который немного пахнет тухлым яйцом. Скорее всего, это фантомный запах, но на обратной стороне календарика три чудесных летних месяца неделя за неделей, день за днём перечёркнуты аккуратными крестиками; сентябрь же обведён замысловатым облаком тумана, того, где потерялась печальная лошадка…
– Ну вот, опять ангина…
– А чего ты хотела? Наверно, опять мороженку нерастопленную ела?
– Да я устала уже этот белый кисель есть! Девчонки весело ели, кусали. Я всего разик кусила…
– Кусила она! Звоню врачу…
Десятилетняя Маша нахохлилась и поглубже зарылась в подушки. Глотать опять было больно. Ждали врача.
– Что ж вы хотели? Хронический тонзиллит – не шутки. Осложнения могут быть. Будем колоть! – буднично произнесла пожилая тётка, досконально изучив осквернённое одним кусочком мороженки Машкино горло.
Страшное слово «колоть» набатом зазвенело в ушах. Девочке вспомнилось, как у прабабушки в деревне кололи свинью. Дядька тогда с похожей интонацией приговора произнёс: «Будем колоть!»
Мама работала медицинской сестрой, и это спасало Машу от бесприютных и страшных больничных палат. Но трижды в день девочка подолгу слушала побрякивание кипятящихся на кухне шприцов (одноразовых в то далёкое время ещё не было) и ожидание неизбежного повергало её в тоску…
– Это тяжёлый уральский климат. Это вилочковая железа. Ей нужен мягкий климат, лечение, закалка. Надо отправить её к бабушке!
Маша представила маленькую вилочку, из-за которой часто болит горло. Эта вилочка колет. Колоть! Девочка всплакнула, так не хотелось ей расставаться с мамой на целое лето. Но воспоминание о дребезжащих шприцах и страшном приказе: «Колоть!» перевесило…
Небольшой городок Д. на славной реке Волге с мягким климатом средней полосы располагал к укреплению злополучной вилочковой железы.
– Где ты, лошадка?
– Где ты, ёжик?
Скупая слезинка сочувствия к потерявшимся в тумане друзьям… Перед отъездом Маша выменяла у подруги переливающийся календарик с мультфильмом «Ёжик в тумане» на пять обычных. Они копили календарики и регулярно обменивались ими, производя нехитрый торг и натуральный обмен. В городке Д., что на славной реке Волге с мягким климатом средней полосы, подруг, к сожалению, не было.
Поплакав немного, Маша зачеркнула первый день приезда к бабуле. Второй день она уныло бродила по бабкиной квартире, принюхивалась к незнакомым запахам кладовки, нафталина, улавливала лёгкую вонь тухлым яйцом, то и дело подходила к халатику, который ещё сохранял мамин запах. На третий зачёркнутый день Маша почувствовала, что вилочковая железа настигла её и в мягком климате городка Д.
– Ах, ты, дитё болезное, – причитала бабка, которая, к слову, тоже работала медицинской сестрой. (Ну, повезло Маше с родственниками!)
– Колоть? – уныло поинтересовалась чахлая девочка.
– Чего ещё? Закололи ребёнка. Сейчас мы тебя быстро на ноги поставим! – бабка с энтузиазмом засучила рукава.
Бабуля была ещё женщиной нестарой и трудилась медицинской сестрой в сероводородной лечебнице, расположенной на окраине городка Д. Там поправляли здоровье «труженики основного предприятия, выхлопотавшие путёвку через Профсоюз» (так говорила бабуля). Вот и Маше «выхлопотали» лечение, получая которое она наконец поняла, почему в квартире бабки витал запашок тухлого яичка…
В чёрном-пречёрном городе, на чёрной-пречёрной улице, в чёрном-пречёрном доме… На самом деле город был вполне позитивный, и дома в нём – обыкновенные, это в восприятии Машки, получающей лечение, так было, потому что в чёрной-пречёрной ванне лежала унылая чёрная-пречёрная девочка и лечилась вонючими сероводородными ваннами! А ещё надо было полоскать горло сероводородом и промывать нос! Процедуры неимоверно воняли тем самым тухлым яйцом…
Дни в календарике постепенно становились похожи на вышивку крестиком. Но бледная физиономия девочки постепенно розовела, щёчки округлялись… В свободное от лечебных пыток время Маша укрепляла дух и тело. Бабка с секундомером наоборот выходила на крыльцо и запускала внучку в лечебный поход: три круга размеренной ходьбы вокруг лечебницы, чтобы тренировать сердце. Дух Маша укрепляла самостоятельно, читая книги из библиотеки лечебницы или выпиливая замысловатые фигурки небольшой пилочкой из коры сосен, которые в изобилии росли вокруг. «Вот – ёжик! Вот – лошадка! И они встретились!»
Дни в календарике постепенно убывали. Десятилетнему ребёнку очень хотелось к маме… Она почему-то звонила нечасто. Скромный телефон на сестринском посту издавал длинную трель – значит межгород! Маша, заслышав эту волшебную длинную трель издалека, мчалась к посту, по глазам бабули понимала, что это мама, хватала трубку и долго не могла выговорить ни слова, а только рыдала и бессвязно подвывала в телефонный аппарат. Бабка хмурилась, отбирала телефон, преувеличенно бодро отчитывалась перед дочерью о здоровье внучки и трубку Маше не возвращала. Хотя бедная девочка в тот момент готова была на любые унижения, чтобы ещё пореветь в трубку, откуда раздавался родной, но строгий приказ: «Лечись! Освобожусь, приеду!»
Последние два слова переворачивали мир. Маша представляла, как мама без устали колет больных дядек (она трудилась медицинской сестрой в психиатрической лечебнице), а этих дядек очень много, и они всё не выздоравливают… Но девочка верила, что через какое-то время мама обязательно освободится и к ней приедет! «Ау, лошадка!»
Конечно, во дворе, где жила бабка, гуляли девочки. И Маша даже попробовала с ними подружиться… Но, видимо, от неё так несло лечением, что ничего хорошего из знакомства не получилось. Теперь, завидев её, девочки шушукались, хихикали и произносили обидное прозвище: «тухлая яичница». Лишь чумазенькая девочка по имени Настя стала играть с Машкой. Но, к сожалению, дружба длилась недолго. Бабка, завидев новую подругу, сообщила, что мать её пьяница, а бабка – воровка, и ещё у Насти глисты и другая зараза… И Маше снова пришлось таскаться в сероводородную лечебницу, а крестики в календарике тем временем уже перевалили на вторую половину лета…
Маша придумала прятать клады-секретики. Очень популярное занятие в ту пору: разрыть небольшую ямку, найти бутылочное разноцветное стёклышко, под него заложить фантик от конфеты или золотистую обёртку, можно украсить веточкой, цветочком, потом немного прикопать, затем, аккуратно водя по кругу указательным пальцем, сделать окошечко и любоваться сокровищем! Не удивительно, что все окрестности лечебницы были усеяны Машкиными секретиками. Одинокая девочка придумала составить карту-схему, где зарыты богатства. Так увлеклась, что пару дней даже забывала зачеркнуть прожитые летние дни… Однажды Маша, прикапывая очередной секретик под сосной, услышала за спиной странное шуршание. Вздрогнув, девочка обернулась и замерла: рядом с ней стояла невысокая старушка с тросточкой, она очень по-доброму улыбалась, а за её головой притаилось солнышко, что создавало нимб вокруг седой аккуратной причёски. Бабушка определённо была похожа на фею!
