скачать книгу бесплатно
– Не знаю…
Оля и правда не знала названия остановки, мальчишки ей не сказали. Контролер стала обилечивать следующих пассажиров. Потом вернулся Вадик за забытым в спешке пакетом и с удивлением обнаружил Олю – новые друзья успели стереться у него из памяти.
Сырой подвал заброшенного дома, через который пролегает отопительная труба. Живет их тут примерно с десяток. Они курят, ругаются, нюхают клей. Воняет сыростью, плесенью и крысами. Да, вокзал, безусловно, чище и светлее, но… Здесь они, никому ненужные дети, казались нужными хотя бы друг другу. Маленькая стая зачерствевших сердец, без всякой надежды взирающая на мир из расщелин подвала. Они не понимали, почему и за что ЭТО происходит с ними. А кто-нибудь из нас вообще хоть что-нибудь понимал в те «святые» года перестройки? Что будет завтра? Завтра! Ха-ха-ха. Для каждого из нас оно когда-нибудь не наступит. А для этих детей есть только туманное сегодня и забытое, как страшный сон, вчера.
* * *
Иногда добрые люди приносили им одежду и еду прямо к подвалу. Оля смотрела, как ее маленький братишка жадно хлебает теплый суп, стоя перед открытым багажником машины.
– Понимаешь, они не могут забрать нас к себе – у них своих четверо, – говорил Вадик, примеряя «новые» штаны. Мальчик был рад, что они не спадают.
Оля закатила рукава на кофте и понюхала их – порошком пахнут. Чистая, бережно носимая чьими-то детьми одежда теперь прикрывает ее давно немытую кожу. Предательски защекотало в носу. Мужчина зазывно постучал половником по кастрюле, приглашая за добавкой всех не насытившихся ребят. Девочка промокнула рукавом глаза и пошла.
Мужчина подмигнул ей, протягивая суп. Отчего в Оле словно шевельнулось то, что было замерло на полпути к росту? Словно в душе проклюнулся зачаток цветка? От бескорыстной доброты, на которую способно только открытое сердце! Это редкость, ценимая во все времена. От нее тает даже самый прочный лед.
Бездомные дети особенно вились вокруг женщин: тыкались в них измученными лицами и стремились подлезть под ласковую руку. Однажды и Оля не удержалась, подошла. Ей подарили теплую улыбку, приобняли… запах духов, уюта и чистоты, не брезгуя, соприкоснулся с ее пропитанным грязью миром. Казалось, это ангел дал почувствовать ей непорочную белизну своих крыльев и, как родную, пригладил по немытой голове. Это было незабываемое мгновение, в котором Оленька ощутила себя достойной любви за просто так. За то, что она есть. Живой человек. Разве мало?
Люди и не подозревали, насколько каждая крупица сострадания удерживала бездомных ребят над пропастью. Как ждали они этих встреч. Как про себя тихо называли каждую из приходящих женщин мамой. В их глазах, ожесточенных улицей, на мгновение вспыхивала детская наивность и ранимость, и появлялась смутная вера… призрачная надежда… Только во что? В счастье? В будущее? Да хотя бы в завтрашний день.
Непростые будни заставляли Олю озлобиться. Маленький Тишка всюду ходил за ней, как теленок, и глазками-блюдцами наблюдал за безумствами опустившейся ребятни. В общем-то, дома тоже было не сахар, поэтому сильного шока ребенок не испытывал. Но продолжал молчать. Оля же, поддаваясь стадному инстинкту, к лету и сама перестала замечать, как превратилась в одну из волчиц их маленькой стаи. В одном она держалась: не нюхала клей, хоть и позволяла себе иногда курить. Для важности. Для поддержания планки. Для того, чтобы показать беспощадному оскалу мира наметившиеся резцы.
Иногда подаяний, собранных в метро и переходах, не хватало для еды.
– Ничего, втянешься и будешь с другими девками сосать леденцы, – хмыкнул один из мальчишек. Остальные прыснули, а девочки постарше заулыбались.
– Разве кому-то интересно за такое платить? – наивно удивилась Оля.
Подвал взорвался от хохота.
– Мужикам интересно, дурочка!
– Она маленькая еще, оставь, – сказал Вадик, хотя на вид он был ровесником Оли – лет десяти.
В тот переломный день Оля как обычно сидела в метро на картонке с братом. Перед нею лежала драная шапка с парой купюр. Кто-то остановился перед ними, но ничего не бросал. Оля подняла глаза. Красавкина! Ее одноклассница-отличница! Олю прошибло потом, а Красавкина еле оторвала от нее ошеломленный взгляд из-под голубого банта и бросилась догонять мать. Она задергала женщину за рукав, настойчиво запрыгала… И вернулась к Оле с купюрой в руке. Молча положив в шапку деньги, девочка исчезла. До этого Красавкина всегда относилась к Оле надменно. На эти деньги Оля купила свой первый клей.
С ними жил странноватый мальчик постарше, Гриша. Говорили, что он из «интеллигентов». Он-то и помог Оле разобраться в первый раз.
Полумрак подвала пошатнулся в Олиных глазах. Девочку завертолетило, и она прилегла. Гриша же, шатаясь, долго бродил вдоль стен, закатывал глаза, а потом рухнул на колени перед потертым журнальным столиком и, прикрывая руками голову, начал мычать стихи. Бывало, что под действием он сочинял их на ходу. Ребятня хихикала из углов.
– Не жалейте меня. Не стоит.
Я и сам проживу как-нибудь,
Только дайте мне хлеба ломоть
И уйду я в звенящую мглу.
Я забудусь. Меня уже поздно
Поучать, направлять и спасать.
Не услышал я моря воздух,
Не дарила мне ласки мать…
Вдруг Гриша застыл. Потом страшно переменился в лице, словно увидел монстра в сыром углу подвала. Но там была лишь крыса. Заметив излишнее к себе внимание, она прыгнула в щель. Гриша попятился и закричал срывающимся хрипом:
– Всюду крысы. Их алая пасть…
Зрите: конченый я,
Бестолковый.
Ну же, жри меня, зверь! Дай пропасть!
Мальчик сменил тактику: вместо отступления побежал к противоположной стене и стал колотить ее, срывая рукавами плесень… Он ревел. Все притихли. «Съешь… съешь, наконец… Господи…»
А перед внутренним взором Оли проплывали воспоминания-галлюцинации, вызванные клеем. Она шевелила пальцем, делала им круг, и от этого сменялись картинки. Так странно… Все то, что она совершенно не помнила, вдруг всплывало. А это? Посылка. Да, да! Там была кукла и конфеты, и рыба – от тети! Оле непременно захотелось узнать отправителя, но все размытое, непонятное. Оля крутит, крутит пальцем, и строки с аккуратным почерком приближаются. «Вострикова Алла Николаевна, г. Астрахань…» К сожалению, адреса не разобрать. И правда… У них ведь есть тетя! Наверняка она хорошая, раз присылала им гостинцы. Оля повторяла и повторяла ее имя, чтобы к утру не забыть.
Гриша пропал на следующий день. Оля так и не дождалась его возвращения, потому что вскоре тоже покинула сей сомнительный приют.
* * *
Тишка прибаливал, но Оля боялась оставлять его одного. Немытые оборванцы собрались на обед в одном из дворов, где местные дети висли на детской площадке. Случилась перепалка и, пользуясь отсутствием взрослых, они развернулись вовсю.
Прилизанные, сытые маменькины сынки! Вы посмотрите! Весь мир у их ног! За какие заслуги? Почему одним все, а другим шиш?! Даже Оля попыталась сорвать красивую резинку с одной спрятавшейся на горке девчонки, чтобы хоть на йоту восстановить поруганную справедливость. Дети и не заметили, как к ним подбежали…
– Менты! Валим!
Убежать успели не все. Первым схватили нерасторопного Тишку. Он испуганно смотрел на убегающую Олю.
– Оля… Оля… – неуверенно пикнул мальчик.
Наконец, свободная сестра остановилась, вспомнив о брате. Тишка заплакал, потянул к ней ручки, и впервые за долгое время заговорил тоненьким голоском:
– Оля! Оля! Вернись, не бросай!..
Закашлял. Хоть ему и четыре, но такой маленький, забитый… Оля вернулась. Шагая под конвоем в милицейский пазик, братишка не сводил с нее круглых глаз. Оля – его оплот. Весь зыбкий и тревожный Тишкин мирок замкнулся на другом таком же несчастном ребенке.
* * *
Девочка Оля, как затравленный зверек, прикрывала собой младшего брата.
– Мы больше так не будем, пожалуйста, не сажайте нас в тюрьму!
«Боже, этот совсем малец. И что с ними делать?» – устало подумал участковый, глядя на кашляющего Тишку.
Перед ним – кучка маленьких оборванцев. Девчонка и три пацана. Мужчина принялся постукивать ручкой по столу. Раньше ему было жаль бесприютных детишек, но безжалостная эпоха перестройки закалила его нервы в сталь. Детдома переполнены, финансирования нет, да и сбегают они оттуда, сколько ни отправляй.
– Так, сначала вы двое, – ткнул он ручкой в двух ощетинившихся мальчишек, – сколько раз я приказывал вам не шастать по моему участку? Сколько раз просил возвращаться к своим мамкам?
– Я не вернусь домой. Там жрать нечего, и все пьют, – огрызнулся Вадик.
Товарищ поддержал его:
– Я тоже. Отчим напивается и лупит меня. Уж лучше на улице.
Второй милиционер, который до этого стоял в дверном проеме, скрестив руки, оживился:
– А мы, думаешь, по головке сейчас вас погладим?! Вы зачем, шакалята такие, напали на детвору?!
– Они первые задирались…
– Мой же ты ангелочек! Естественно!
Он угрожающе направился к ним. Мальчишки сжались, приготовившись к привычным пинкам.
– Видимо, в прошлый раз я маловато вам выдал, да? – он схватил их обоих за уши. – Какого черта вы опять тут забыли? Во всем городе нет других мест?
– Нас отовсюду гонят, куда нам деться? – плаксиво взвизгнули мальчики.
Милиционер пыхнул небритыми щеками и взревел, выкатывая глаза:
– Домой вам деться! ДОМОЙ!
– У нас нет дома!
Вадику прилетел звонкий подзатыльник.
– Врешь, паршивец!
– Что это за дом, если нам уютней в подвале?! – голос мальчика срывался на плач.
– А может, все дело в том, что в подвалах вы можете спокойно нюхать клей? А?
Мужчина принялся выкручивать им уши. Мальчишки взвыли. Маленький Тишка прикрывал ручками собственные ушки и, насколько мог, прятался за сестру. Оля нащупала рукой его лицо, чтобы погладить, и поняла, что братишка весь горячий – горит.
– Сейчас я из вас эту дурь повыбью так, что жизнь с мамкой покажется раем!
Он начал бить их попеременно. Участковый, сидящий за столом, наблюдал за этим без капли сочувствия. Все происходило по негласной процедуре. Но вскоре ему надоело.
– Ген, веди их в каморку, а я пока с этими разберусь.
Гена взял мальчишек за шкирки и подтолкнул вперед. Они знали, куда идти. Где-то за ними захлопнулась дверь. Послышались удары, крики… «Я покажу вам!..», «Как же вы надоели!», «Так понятнее?». От страха Оля заплакала.
Участковый налил себе из термоса чай и стал расспрашивать Олю. Откуда взялись? Где родители? Оля рассказала, что родители пропили квартиру и сгинули.
– А с мальцом что? Больной?
Тишка мелко дрожал и кашлял. Глазки его покраснели, воспалились, кожа приобрела землистый оттенок, только на щечках полыхали алые точки.
– Не знаю. Он какой-то горячий.
Мужчина подошел к ним. Оля с братом шарахнулись в угол, но он лишь пощупал Тишкин лоб.
– Температура. Ой… – вздохнул участковый.
Он порылся в шкафу, выудил оттуда еще две чашки и налил им чаю. Чай был сладкий и очень вкусный. Оля проглотила свой залпом. Тишка хлебал пугливо, не сводя недоверчивого взгляда с мужчины.
– Ой, Господи! – милиционер нырнул под стол.
Сострадание, как незваный гость, набросилось на его сердце, и он ощутил, как где-то в носу начинают словно покалывать иглы. Ведь дома у него был точно такой же мальчонка.
– Вот, ешьте, – он протянул им по кусочку хлеба с котлетой, – жена утром жарила.
Двое маленьких, никому не нужных оборванцев сидели напротив него. В чем виноваты эти несчастные дети? Оля ела с аппетитом, но Тишка не особо – ему было нехорошо.
– Гена! Хорош там! – громыхнул мужчина на весь участок, когда один из мальчишек за стенкой уж слишком пронзительно вскрикнул. – Веди их сюда!
Вернулись. Следов побоев не видать, но оба донельзя взлохмачены и помяты.
– Значит, так… Вы двое шуруете домой, ясно?!
Мальчики покорно кивнули, но всем было понятно, что туда они не вернутся.
– А эти… – он кивнул на Олю с Тишкой. – Этих придется отвезти в больницу.
В стационаре наших героев ждали не особо – обездоленных детей там было немало. Медсестры и врачи не церемонились – на каждого души не хватит. Да и сами дети не располагали к любезностям: хамили, дичились, дрались между собой. Олю с Тишкой отмыли и натерли головы дустовым мылом от вшей. У Тиши обнаружили двустороннюю пневмонию.
Оля слышала, как врач, изучив снимки легких, ругал медсестер за ее брата:
– Зачем мыли ребенка с такой температурой? Вообще мозгов нет? Не видели, что он чуть живой?!
– Так вши ведь… – пролепетала медсестра.
– Руками выбрала бы! А теперь будете дежурить возле него всю ночь по очереди.
Тишку перевели в другое отделение. До поздней ночи Оля слушала рассказы бывалых об ужасах детдома. Именно туда ее должны были отправить после окончания обследования.
– Мама говорила, что там из самых некрасивых варят суп…
– Ну, конечно! А ты что думала? Денег-то у них нет, а кормить всех надо, – издевался над ней мальчишка с лишаем на голове.
Он подмигнул остальным, и те подтвердили. Возможно, если бы Оля не была запугана детдомовкой-мамой, она бы поняла, что это ложь. Но они рассказывали и о другом: о загнанных под кожу иглах, об ударах тяжелых палок по провинившейся спине, об изощренностях других воспитанников…
– Не, вы как хотите, а я отсюда свалю. Мне свобода дороже, – сказал лишайный.
– Как? – спросила Оля.
– Как и в прошлые разы. Пока будет обход, украду ключи от черного хода и будьте здоровы.
– Можно мне с тобой?
– Как хошь, – пожал угловатыми плечами мальчик, – только бегать нужно быстро.
Побег запланировали через день. Накануне ночью, дождавшись, когда медсестра отойдет на минутку с поста, Оля пробралась в палату Тишки. Он спал, укрытый потасканным, но чистым одеяльцем. Оля взяла его за ручку и зашептала:
– Тиш, я найду тебя, обещаю. Я поеду к тете Алле… Вдруг она добрая и согласится взять нас к себе? Это наш единственный шанс, понимаешь? Тишка… братишка… Прости меня, прости. Продержись там немного без меня… И выздоравливай. И жди меня.
