banner banner banner
Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни
Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Пойдем со мной. Жизнь в рассказах, или Истории о жизни

скачать книгу бесплатно

– Даже если ты не простишь меня, все равно возьми их, прошу, – заговорил Кирилл, не давая пораженной Алене перебить себя. – Не хочу, чтобы ты вот так работала. Здесь, конечно, маловато, но я заработаю еще! Это только за неделю оплата…

Кирилл вложил в ее руки деньги и зажал их ее же пальцами. Она пролепетала:

– Кирилл, я не могу… Ты не должен…

Алена протягивала ему назад деньги так, словно они обжигали ей ладони.

– Я не возьму их назад, прекрати! – вскричал он. – Эти грязные бумажки… Они не стоят… Я просто не мог помочь тебе в тот день, как и не мог прийти к тебе без них. Алена, прости меня!

– Зачем я нужна тебе, я никто, ни с чем… Ты правильно сделал, что ушел тогда.

Крупные слезы закапали ей на колени. Она не могла поверить, что действительно нужна кому-то. Он передумает. Разве она, дочь беспутных, вечно пьяных родителей, достойна любви?

Кирилл взял ее лицо в ладони. Она не смела поднять глаз, и накопленные за всю жизнь слезы продолжали непрестанно литься из них.

– Посмотри на меня! Ну! – Кирилл не узнавал свой сдавленный голос.

Алена послушалась. В его глазах, во взгляде, ее душа, разорванная когда-то на две половины, измученная, изголодавшаяся, наконец нашла утраченную часть самой себя. Юные и потерянные, искренние и ранимые, они обрели друг друга, и в этот момент пустота, снедающая Алену, исчезла, заполнив ее существо до краев теплом и сладким чувством любви, нужности кому-то.

– Ты больше никогда не будешь лить горьких слез, слышишь? – прошептал Кирилл. – Только слезы счастья. Я не допущу… Я заберу их все прямо сейчас.

И он поцеловал ее щеку, по которой катилась слеза.

* * *

Первый снег валил за окном, ветер подхватывал снежинки и легко, с озорством кружил их, подолгу не давая упасть. Они сидели на диване перед телевизором. На огромном животе Алены стояла тарелка с нарезанными фруктами. Она поморщилась.

– Что, толкается? – улыбнулся Кирилл и положил руку ей на живот. – Ого! Сильная девочка! И все-таки, как мы ее назовем?

– Только не Анжелой! И не Ритой! Самые вредные девчонки, – донесся из комнаты голос их десятилетнего сына.

Родители засмеялись.

– Ну, предложи какое-нибудь имя, – сказал ему отец.

Мальчик помолчал, а потом воскликнул:

– А давайте назовем ее Аленой, как тебя, мам. Ты ведь у нас самая лучшая!

Алена запротестовала.

– Нет, нет! Что это будет? Две Алены! Люди подумают, что мы совсем с ограниченной фантазией.

– А, что, неплохая идея… – задумался Кирилл. – Я обожаю твое имя. Молодец, сынок!

– Ну, что вы тут…

– Все, цыц! А-ле-нуш-ка… – обратился он к ребенку в животе, – ты у нас будешь Аленушкой, самой красивой в мире девочкой!..

Алена посмотрела в окно. Снег бился о стекло, без шансов проникнуть к ним в дом. Она тоже когда-то билась, билась безрезультатно о прозрачный, прочный лед нелюбви одноклассников, о немую стену родительской холодности и безразличия. Она до сих пор бьется об этот лед во снах, что переносят ее в школьные годы, раз за разом заставляя вспоминать, не давая забыть… В душе она так и осталась забитой и никому не нужной, ожидающей очередного пинка девочкой в заношенной одежде.

Алена подошла к окну и распахнула его. Вихрь снега ворвался в их дом и растаял на полу. Алена наклонилась и провела рукой по образовавшимся каплям. Вот и нет больше ничего. Ни снега, ни льда, лишь вода на ее теплых руках.

Без дома

Ее младший брат сидел на холодном полу общего коридора и всхлипывал. Он был в куцых штанишках и без носков. Ножки замерзшие. За дверью мачеха громким и заплетающимся голосом доказывала что-то своему младенцу. В основном она советовала ему замолчать, а иначе… Оля подхватила на руки братишку.

– Тишка! Давно ты здесь? Почему не в саду? – спросила Оля и вспомнила, что сама же его сегодня не отвела, потому что сильно опаздывала на уроки.

В ответ четырехлетний мальчик нахмурился и покрепче обнял ее за шею. Оля заметила, что правая щека брата полыхает красным. Девочка почувствовала, как от голода заурчал его животик. Сама она была тоже не особо сыта после школьной «хлебной» котлеты и прозрачного супа.

В их коммунальной комнате все стояло вверх дном. Младенец кричал, а мачеха, опухшая и полупьяная, рылась в ворохе тряпья и отбрасывала в отдельную кучу нужные ей вещи. Они снимали эту комнату третий месяц. Отец всегда был любителем выпить. Зарплату, которую он обычно тратил на водку, не выплачивали сто лет, поэтому отец бросил работу и ради выпивки начал выносить из квартиры все, что представляло хоть какую-то ценность. Кроватку Тиши он отдал за бутылку, и дети вынуждены были спать «валетом» на раскладном кресле Оли.

Но мало. Мало. Безумная инфляция 90-х все сильнее проявляла свой бешеный оскал. Организм требовал водки, и отец, который всю сознательную жизнь дочери пребывал на дне общества, вынужден был продать бабушкину квартиру. Сама бабушка годом ранее почила с миром.

Они гуляли с размахом. Мать не дошла до дома в четверг. В субботу в их семью вошла она – испитая, грязная и вонючая Валюха, которая первым делом сожрала все, что нашла в холодильнике, и бросила своего чуть дышащего младенца на попечение Оли.

– Пап, кто это?

Отец разлепил заплывший глаз, опрокинул рюмку и невнятно промямлил:

– Ва-а-а-люха-а. Ваша новая эта самая… мать.

Было счастьем, если они вместе с такими же соседями-алкоголиками квасили на кухне, а не в комнате. Отец неизменно всех угощал. Тишка перестал разговаривать – только смотрел на всех запуганным зверьком и посильнее жался к Оле. Опрелости мачехиного младенца давно превратились в раны. Он то плакал, то кряхтел, то, обессиленный, засыпал.

Как-то из-за дефицита компания пьяниц несколько дней не могла раздобыть спиртного. Отец так и не дождался заветной бутылки – к нему явилась белочка и выманила в окно. Мачеха поленилась забирать тело из морга, сказав, что и без них похоронят, как собаку.

Валюха изо всех сил пыталась сосредоточиться на нужном ей тряпье, не обращая никакого внимания на вошедших детей. В кучу полетело Олино одеяло и осенние ботиночки Тиши.

– Мы что, съезжаем? – робко спросила Оля и сжалась, приготовившись к привычному удару.

– Я – да, а вы делайте, что хотите. За хату платить нечем, – прохрипела мачеха и всунула в рот кряхтящему младенцу найденную на полу соску. Ребенок выплюнул ее и вновь зашелся в плаче.

Услышав голос мачехи, Тишка, легкий, как перышко, по-обезьяньи крепко вцепился в сестру, давая понять, что на пол он не сойдет.

– Как это нечем платить? – похолодела Оля. – Ведь прошло всего три месяца, как папа продал квартиру…

– Ха-ха! Те деньги уже ничего не стоят! Скажи спасибо правительству! Твой папаша почти все пропил, а то, что осталось, я забираю себе в качестве компенсации за пользование вот этим, – она провела рукой по своей бесформенной фигуре.

– Что??? Это наши деньги, отдавайте сейчас же!

Оля отлепила от себя брата и сжала кулачки. Мачеха фыркнула. Она уже зашвыривала отложенные вещи в сумку. Оля набралась храбрости и для начала выхватила оттуда ботиночки Тиши.

– Отдайте деньги, а иначе…

Голос предательски зазвенел. Что она может сделать? Позвать не вяжущих лыка соседей? Вызвать милицию? К тому времени, пока приедет участковый, от мачехи не останется и следа.

– Что там иначе, что?

Лицо согнувшейся над сумкой мачехи налилось кровью от неудобной позиции. Она выпрямилась, потерла поясницу, и до Оли донесся отвратительный букет ее немытого тела. Оля знала, что мачеха имеет привычку хранить деньги в лифчике. Он как раз топорщился с одной стороны. Ни на что особо не надеясь, девочка кинулась на ее крепкую тушу.

– Они наши, отдайте!

От неожиданности и тумана в глазах Валюха среагировала не сразу, только испуганно взревела. Щуплая девочка на мгновение повисла на ее груди, а потом полетела к стене. Из-за пазухи женщины посыпались золотым дождем рубли. Оля, не обращая внимания на кровь из носа и сыпавшиеся проклятия, бросилась собирать их в карманы куртки наперебой с мачехой. Испуганный Тишка вновь выскочил в коридор. Оля подхватила его и бросилась наутек от разъяренной Валюхи, готовой вырвать деньги из рук девочки вместе с этими самыми руками. Одним махом дети оказались на пятом этаже, но, по всей видимости, мачеха смирилась с потерей и не стала их догонять. Когда они спустились через полчаса назад, комната была уже пуста.

На следующий день Оля умоляюще протягивала деньги хозяйке, но сумма требовалась в два раза больше.

– Ну, пожалуйста, оставьте нас. Больше ничего нет… Нам некуда идти.

– Вы ж без родителей, вам только в детдом! Хотя и они, я слышала, переполнены под завязку. Вон сколько беспризорников развелось по вокзалам и теплотрассам! Никому вы, кроме родителей, не нужны! Хотя и им не особо. В любом случае, дорогуша, я не занимаюсь благотворительностью. Чтобы завтра вас тут не было.

– Но куда мы пойдем?

По исхудалым щекам девочки градом катились слезы. Женщина, стараясь ничего не замечать, поправила новомодный берет.

– Не мои проблемы! – отрезала она и вышла.

Оля упала на колени перед братом и, обнимая его, горько заплакала. Мальчик дрожал. Услышав этот душераздирающий вой, хозяйка в кои-то веки проявила милосердие. Она вернулась.

– Ладно. На Алтуфьевском шоссе приемник-распределитель для таких, как вы. Завтра отвезу вас, будьте готовы.

Апрельский мокрый снег, серое небо и шум оживленной трассы. Идут люди и, кажется, мир все тот же, прежний. И нет никакой пропасти, нет хаоса перестройки. А что, собственно, изменилось? Разве эти двое несчастных детей, закутанных во что попало, видели нормальную жизнь? Разве были кому-то хоть раз нужны? Родителей они не напрягали нисколько: так, копошились под ногами не пойми зачем. Вот только раньше была хотя бы страна, не дававшая им окончательно упасть в пропасть.

Хозяйка оставила их перед унылыми воротами приемника.

– Постойте немного. Кто-нибудь за вами выйдет.

Тиша беспомощно жался к сестре. Низкие тяжелые тучи давили на двух сирот и, казалось, что самые души их вымазывались в сажу. Мама говорила, что в приюте всех бьют, почти не кормят, а из самых некрасивых варят суп. Уж она-то знала это наверняка, ведь была детдомовкой. Выжить практически невозможно… «Уродина, вот сдам тебя туда, узнаешь, как беспокоить мать!» – часто грозилась она, когда Оля выпрашивала еду.

Вот рослая женщина идет по территории. Заметила их. Повернула к воротам. Оля взвалила сумку на плечо, взяла за руку брата и быстрым шагом направилась в сторону метро.

Беспризорники. Их были сотни, тысячи. Как бродячие собаки, сновали они по вокзалам и подземкам. Все их видели. И все проходили мимо. Каждый был сам за себя в то смутное время, каждый не знал, как прокормить своих, и что будет дальше… А этим детям, не имеющим дома, ничего не оставалось, как жить здесь и сейчас на бездушных улицах брошенной в пучину 90-х Москвы.

* * *

Оля оградила себя братишкой и пересчитала имеющиеся гроши. Она раскладывала их на скамье, таясь от пассажиров и других бездомных. Судя по ценам на хот-доги и пирожки, денег им хватит на несколько дней. Что будет дальше? Чем питаться? Куда идти? Девочка Оля этого не знала.

Первую ночь они провели на вокзале. Тишка часто просыпался и жался к сестре, будто она, такой же ребенок, и впрямь могла его защитить. На соседних сиденьях спали обжившиеся здесь бродяги.

Размявшись после деревянных скамеек и позавтракав чем попало, дети вышли из здания вокзала. Поначалу Оля заглядывала в глаза прохожим, особенно женщинам. Не промелькнет ли в них хоть капля милосердия? Не остановятся ли, не спросят: «Вы потерялись? Что случилось?» Но нет. Идут и идут… Бесконечный поток безразличия. Эпоха-зверинец, где каждый сам за себя.

У входа в метро слонялись такие же ребята. Оля остановилась и стала за ними наблюдать. Вели они себя развязно: громко смеялись, толкались и подшучивали над товарищами и прохожими. Погруженные в свои мысли люди смотрели на них недовольно, опасливо, как на стаю диких собак, а некоторые и вовсе не скрывали неприязни во взгляде. Потом детвора спустилась в метро, Оля с братом – следом.

Маленького Тишу пришлось тащить за собой волоком, но Оля все равно потеряла из виду ребят. Она уже успела расстроиться, когда снова их заметила: мальчишки ловко перепрыгнули через турникет и безудержной стаей помчались по ступеням вниз. Брат с сестрой остановились у контролерской будки. Было жалко отдавать немногочисленные деньги за вход в метро. И тут перед ними распахнулись дверцы. Оля перевела взгляд на будку – женщина-контролер жестом указала им проходить и подмигнула.

Один из мальчишек, помладше, ползал по выступу в конце эскалатора. Белобрысый и грязный, он играл монетками и иногда, без всякой надежды, затравленно посматривал на проплывающую мимо толпу. Нет, нет, его замечали, но у всех дела, дела… Пусть. Кто-то другой поможет. А он и не ждал. Принятие безразличия – пройденный этап.

Возможно ли представить себе человека, который тонет и при этом не взывает о помощи у проплывающего рядом корабля, а, напротив, делает вид, что все нормально? А ведь большинство этих детей были обречены оказаться на дне.

Они сидели вдоль стен на каменном полу, подстилая затасканные картонки. Рядом валялась кепка, шапка, железная кружка – все, что годилось для сбора податей. Люди наклонялись и бросали туда деньги, а мальчишки то сидели хмуро, то кривлялись, то тискали взятого с собою щенка. Позже Оля поймет, что если у тебя щенок или котенок, то дела идут лучше: наверное, такая картина кажется прохожим умилительней, чем обычная горстка оборванцев, или же людям в принципе более жаль кошечек-собачек, чем обездоленных детей. Ведь первые такие уси-пуси, а эти… немытые, часто наглые, шумные. Куда уж им! У Оли в роли щеночка неплохо заходил мелковатый для своих лет Тишка. Но пока же брат с сестрой просто стояли, с горечью осознавая, что уже на днях им не останется другого выбора, кроме как найти и для себя измятый картон.

Оля с Тишкой вернусь на вокзал.

– Где это вам надавали? Я вас раньше не видел. Новенькие?

Мальчишка нагло плюхнулся на свободное сиденье рядом с Олей, которая, прикрываясь, вновь пересчитывала последние гроши. Взгляд мальчика показался Оле алчным. Она поспешила спрятать все в карман и застегнула его на пуговку.

– Нигде. Это все, что у нас осталось после…

– После того, как вас турнули из дома, да?

Оля поджала обветренные губы.

– Нет больше дома. Ничего и никого у нас нет.

– Понятно. Здесь ночуете?

Его чумазое лицо выглядело уже не столь заинтересованно. Он рассеянно рассматривал прохожих, а тем временем монотонный голос диктора сообщал о скором отправлении поезда на юг.

– А можно где-то еще?

– В подвалах уютнее. Если хотите, могу взять вас с собой. Есть пустой матрас – Наташка уже с неделю, как пропала. Вряд ли вернется.

– Куда пропала?

– Куда, куда! Туда же, куда и все!

– Далеко?

– На электричке не очень. Так что?

Оля взглянула на брата: он сидел, съежившись и подобрав под себя ножки.

– Я только поесть куплю…

– Не надо. Возле нас дешевле. Я, кстати, Вадик.

Они стали выбираться к перронам. По пути к ним присоединилось еще несколько ребят, в том числе девочка. Новенькими особо не интересовались. Обсуждали улов. Вадик предпринял неудачную попытку обчистить карман одной дамы. Она развизжалась, и вся компания бросилась врассыпную, но через пять минут чудесным образом собралась в полном составе на перроне. Ехали зайцами. Все, кроме Оли с братом, чувствовали себя раскованно, как в кругу семьи. Вдруг кто-то сказал «атас», и все рванули в соседний вагон, а растерявшаяся Оля осталась сидеть.

Подходила контролер.

– За проезд.

– У… у меня нету, – еле выговорила Оля.

Контролер закатила глаза и внимательно пробежала строгим, но материнским взглядом по склеенной парочке неопрятных детей.

– Куда вам? – вздохнула женщина.