скачать книгу бесплатно
Я шумно втягиваю воздух, задыхаясь от невыносимой боли. Меня будто жалят сотни ос. Одновременно.
Слышу треск стекла. Убираю руку, чтобы посмотреть на часы, единственную вещь, доставшуюся мне от отца. И это я делаю очень зря. Валера, увлечённый процессом, не успевает среагировать. Бляшка ремня попадает прямо по лицу. Защищая голову, отползаю в угол.
За что мне все эти круги ада? За что? Так больно, что кажется, умру… Моему телу сегодня итак досталось, а теперь ещё и это.
Терплю, стиснув челюсти. Проклинаю мать. Впервые в жизни проклинаю, люто ненавидя. И смиренно жду. Жду, когда всё это закончится.
К слову, Валера расходится ни на шутку. Лупит так, что я, в итоге, охрипшая, падаю на пол. Мать, в какую-то минуту встрепенувшись, оттаскивает ирода, в глазах которого читается нездоровое удовлетворение.
Не знаю, сколько вот так лежу… Кожа пылает огнём, щеку нещадно печёт, но я не плачу. Не позволяю себе. Пялюсь в одну точку до тех пор, пока в коридоре не становится тихо.
Хочу закрыть глаза и больше никогда не открывать их. Не чувствовать запах дешёвого алкоголя и гадкого, удушливого табака. Не видеть этот омерзительный притон. Пьяную, еле ворочающую языком мать и тот хаос, в который она превратила нашу жизнь.
Какое-то время спустя женщина, называющая себя моей матерью, шаркает резиновыми тапками по старому, облезшему линолеуму. Она молча проходит в кухню, но спешит не ко мне, а к бутылке. Сначала, судя по всему, пьёт сама. А потом…
Я слышу характерный звук льющейся жидкости. И вижу стакан, который она ставит на пол прямо передо мной.
– Ты это… Подумай, Ляль, над своим поведением, – добивает меня будто пулей из пистолета.
Удаляющиеся шаги. Щёлкает заедающим выключателем. Гаснет свет. Не только в этой комнате. Но и у меня внутри. Впервые за много лет я сомневаюсь в своих силах и думаю о том, что ничего у меня не получится.
С размаху бью ладонью по стакану. Он валится, расплёскивая по полу водку. Катится в угол. В нос ударяет характерный запах спирта. Им пропитана эта затхлая квартира. Им отравлена моя мать. Им изуродована моя жизнь…
– Ляяяль, – тоненький голосок сестры вырывает меня из плена тёмных мыслей.
– Малыш…
Ульяна подбегает ко мне. Начинает горько, но почти бесшумно плакать. Этому она давно научилась. Мать не терпит истерик и показательных концертов.
Девчушка тянет меня за руку, заставляя встать. Неимоверно тяжело сейчас оторвать своё ноющее тело от холодного пола. Вцепившись в ладонь, Уля тащит меня в нашу с ней комнату. Запирает на щеколду дверь и укладывает в кровать. Набрасывает на нас тёплое одеяло. Прижимается к моей груди и вздыхает. Так тяжко, что сердце рвётся на куски.
– Тебе больно, Ляль? – касается маленькой ладошкой рассечённой щеки, и я невольно вздрагиваю.
Но разве сравнится эта физическая боль с той, которую я испытываю внутри? Искалечено не моё тело. Искалечена моя душа.
– Нет, – я морщусь, но не двигаюсь.
– Тебя долго не было, Ляль, – чертит пальчиком линию на коже. – Я забоялась!
– Прости меня, милая, прости, – крепко обнимаю сестрёнку, утыкаюсь носом в её волосы и, наконец, даю волю слезам. – Никто… никто тебя не обидел?
– Нет, – шепчет она так тихо, будто боится, что нас услышат. – Мама сказала, что надо поиграть: закрыться и сидеть мышкой.
Тяну носом ставший густым воздух.
– Я сидела, Ляль.
Судорожно рыдаю, вытирая обжигающие слёзы рукавом чужого свитера. Свитера того человека, кого я всем сердцем ненавижу. Свитера, который пахнет совсем иначе, чем моя жизнь.
Он пахнет так невыносимо прекрасно. Свежестью, кедром, смолой и корицей…
Глава 14
РОМАН БЕРКУТОВ
Пару секунд гипнотизирую закрытую дверь. Обычно это означает, что заходить в кабинет нельзя и тревожить того, кто внутри, тоже. Негласные правила, которые неукоснительно соблюдают все в этом доме. Все, кроме меня… Ведь нет ничего круче, чем нарушать навязанные кем-то устои.
Показного приличия ради, стучу пару раз по лакированной деревянной поверхности и, недовольно поморщившись, открываю дверь. Тренер сегодня будет очень не доволен. Я снова распускал руки вне зала. Поймёт по сбитым в хлам костяшкам пальцев.
– Проходи, Роман, – не отрываясь от изучения какого-то документа, произносит отчим.
Я усаживаюсь в коричневое, кожаное кресло и разглядываю озадаченное лицо Сергея Беркутова, человека, который входит в число самых успешных бизнесменов нашей страны.
Его брови от напряжения сходятся на переносице, отчего на лбу выступают заломы морщинок. Губы плотно сжимаются в тонкую линию, а сосредоточенный, цепкий взгляд обращён к бумаге, которую он держит в руках. Типичные будни моего вечно занятого дяди – Беркутова Сергея Владимировича.
Пока его извилины активно работают, я почти терпеливо жду. Лениво толкаю пальцем маятник и наблюдаю за тем, как вся конструкция приходит в движение. Планеты солнечной системы начинают вращаться. Пялюсь на эту штуковину минуты две точно. Залипательно, чёрт возьми…
– Итак, Роман, – мужчина, наконец, отрывается от важной для него макулатуры и откладывает в сторону очки. – Как прошёл твой праздник, посвящённый вступлению во взрослую жизнь?
– Слишком громко и патетично звучит, – едва скрывая сарказм, отвечаю я.
– Вчера мы с тобой даже парой слов не обмолвились. Выглядишь, как огурчик. Неужто и в собственный день рождения остаёшься верен своим привычкам?
– Именно. Не горю желанием стать одним из тех, кто ползает по полу и блюёт под себя.
– Похвально, похвально. Но бокал вина-то пригубить можно? – замечает он.
– Мне это не нужно.
Сергей Владимирович улыбается и достаёт из ящика пачку сигарет.
– Не возражаешь? – интересуется, прекрасно зная, что я не люблю курево. Во всех его проявлениях.
– Кури, дядь Серёж, если есть необходимость. Травись на здоровье. Табак содержит мышьяк, формальдегид, свинец, оксид азота, окись углерода, аммиака и еще около сорока трех известных канцерогенов.
– Спасибо, сынок, – на его губах застывает печальная улыбка.
– Почему именно эти? – спрашиваю, вопросительно вскидывая бровь.
– Они со мной со студенческой скамьи, – пожимая плечами, поясняет большой любитель кубинских сигар.
– Кстати, два актера, которые участвовали в рекламе этих сигарет, умерли от рака лёгких, – многозначительно информирую его я.
Он запрокидывает голову, и по кабинету разносится его басистый смех.
– Ромыч, ну ты прям один в один, как твой отец! Он вот так же методично каждый раз невзначай промывал мне мозги.
Под рёбрами неприятно кольнуло.
Мы молчим какое-то время. Сергей неотрывно смотрит на кончик тлеющей сигареты, а я на фоторамку, которая стоит на его рабочем столе.
– Полагаю, Вы, молодёжь развлеклись на славу? – незаметно переводит неприятную для нас обоих тему и прищуривается.
– Всё прошло неплохо. Отдельное «мерси боку» за выключенные в доме камеры, – искренне благодарю его я, вспоминая всю ту вакханалию, что творилась позавчера в гостиной.
– У меня сердце слабое, Ром. Так что ваши утехи пусть останутся только вашими.
И слава богу. Стриптизёрши, поплывшие от алкоголя парни и развязные девчонки – всё это в итоге, вылилось в «так себе картину». Да ещё и полуголая Лисицына, бегающая по дому с пистолетом в руках. Вот где треш-то!
– У курящего доставка кислорода к сердечной мышце нарушается из-за блокирования гемоглобина крови окисью углерода из табачного дыма, – продолжаю настырно занудствовать и таранить его нелицеприятными фактами. – Риск инфаркта миокарда в пять раз выше, догоняешь?
– Боже, да всё-всё! – тушит окурок в пепельнице, встаёт и подходит к окну. – Завяжу потихоньку, слово даю.
– Только заднюю потом не включай, – прошу его заранее. – Зачем звал-то?
– Прямо уж и побеседовать нельзя о том, о сём, – ворчит мужчина.
Я хмыкаю. В его занятом графике и на сон-то времени нет, а для задушевных бесед так тем более.
– В субботу по случаю твоего восемнадцатилетия состоится семейное торжество.
– Мать вашу, только не это, – мой недовольный стон разносится по кабинету.
Все эти пафосные приёмы, на которых лизоблюды в смокингах и вечерних платьях распинаются друг перед другом, вызывают у меня приступ тошноты.
– Наша семья на виду. Ты – мой прямой наследник, а значит, пора не только включиться в работу компании, но и заручиться необходимыми связями.
– В гробу я видал весь этот цирк уродов! – цежу сквозь зубы, снова толкая пальцем чёртов маятник. – Это всё? Или ещё новости «радостные» будут?
– Ром…
Не нравится мне этот его взгляд и бесцветный тон. Чувствую, как в груди змеёй шевелится тревога.
– Савелию стало хуже. Врач сказал, что регресс на лицо, – Сергей тяжело вздыхает и запускает пятерню в волосы.
– Так в чём проблема? Давай отвезём его в Швейцарию ещё раз? К этому твоему доктору Хаусу?
– Отвезём, Ром, отвезём, – тихо обещает он, глядя сквозь идеально чистое стекло на центральный двор.
Мне не нравится, что он не смотрит при этом мне в глаза. Как будто что-то скрывает. Так и есть, судя по всему.
– Сколько? – стиснув зубы, всё же спрашиваю я прямо.
– Никто не может сказать точно, Ром, – отвечает уклончиво, но от меня не укрывается тот факт, что в его позе стало ещё больше напряжения. Оно так и сквозит в каждом его движении.
– Помоги ему, – прошу глухо. – Найди другого врача, если последний не справляется.
– Рома, ты же прекрасно осведомлён о болезни своего брата, – дядя, наконец, поворачивает голову в мою сторону, и впервые за последние несколько лет я замечаю, как сильно он сдал…
Сергей Беркутов, (а в узких кругах просто Беркут-старший), до сих пор может дать фору любому. Высокий, поджарый, с лёгкой проседью на висках. Но речь идёт не о внешности. В его глазах такая хроническая усталость… Работа по девятнадцать часов в сутки явно не проходит для него бесследно.
– Ты бы съездил отдохнуть, – выдаю я вслух.
– Что всё так плохо? – смеётся он.
– Пора уже просто. Эта твоя строительная империя рано или поздно тебя доконает.
– На этот случай у меня есть ты, Роман.
Молча встаю, надеваю куртку. Цепляю взглядом большие старинные часы.
– Свидимся на выходных, раньше не приеду.
– Давай, Ром. И только попробуй не явиться. На квартире порядок у тебя? – интересуется строго. – Учти, там приличный дом. Потише со своими горе-друганами. Ты, кстати, не подскажешь, почему Ян в больнице? Мне вчера звонил его отец…
Я застёгиваю молнию и злорадно ухмыляюсь. Что не укрывается от проницательного Сергея.
– Абрамов-младший молчит. Может, хоть ты просветишь? Вы ведь вроде как все вместе тут были.
– Мы сами разберёмся, – отрезаю сухо.
– У него сотрясение и полный фарш во рту, Роман, – отчитывает он сурово.
– За дело получил, – направляясь к двери, бросаю через плечо. – Всё, мне пора.
– На машине поедешь? – намекает он на то, что ему было бы приятно, если бы я опробовал свой подарок.
– Нет.
– Не гони по трассе, – уже будучи в коридоре, слышу его просьбу я.
Спускаюсь на первый этаж, выхожу через парадную дверь. Направляюсь к мотоциклу. На улице отличная погода. Свежий воздух заполняет лёгкие до краёв. Под ногами шуршат мокрые, жёлто-красные листья. В голубом небе ярко светит утреннее солнце, а из леса доносится громкая трескотня очумелых птиц. Недолго это продлится. Скоро в Москве начнётся бесконечная серость.
Мотоцикл ревёт и несётся по МКАДу с немыслимой скоростью, то и дело маневрируя среди автомобилей. Мимо пролетают деревья и дорожные знаки. Чистый кайф ощущать полную свободу. Пока все дохнут в пробках, я без проблем еду дальше, наслаждаясь каждой минутой.
Губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Представил Лисицыну, сидящую сзади… Отключилась бы уже наверное от шока, свалившись на дорогу мешком с картошкой. Вспоминаю, как она храбрилась и отчаянно пыталась скрыть тот ужас, который испытала при виде моего железного друга. Получилось у неё, по правде говоря, неважно… Сперва глазища эти свои вылупила на пол лица и дрогнувшим голосом заявила, что ей не нравится мой мотоцикл, а потом и вовсе трясущимися руками, намертво в меня вцепилась. Клянусь, думал до самой печени доберётся! Но если скажу, что мне не понравилось – солгу…
Уверен, расслабиться ей не удалось совершенно. И дышала она явно через раз. В целом же, было ощущение, что я везу за спиной старого доброго Буратино. Уж настолько деревянной она была!
Хохочу в голос, но вскоре от веселья не остаётся и следа. Чем ближе я подъезжаю к Москве, тем явственнее злость набирает обороты. Опять же из-за Лисицыной. Мне нужны подробности той ночи. И я по-любому вытрясу их из неё. Если она, конечно, явится сегодня.
В гимназию я приезжаю к девяти. Первый урок по расписанию – физкультура, и он скоро закончится.
Сидя на трибуне, лениво наблюдаю за игрой. Баскет. Князев в моё отсутствие прямо Майклом Джорданом себя возомнил. Клоун цирковой… И прехлебатель его, Аверин, сияет как долбаный тульский самовар. Так увлёкся, что не заметил Юнусова, подобравшегося справа. Потерял мяч, рататуй тупоголовый.
Отвлекаюсь от происходящего. Смотрю на девчонок 11 «А» и 11 «Б». Они страдают на матах, старательно качая пресс под руководством Петра, никому не дающему спуску.
Я бегло осматриваю присутствующих. Смирнова, пыхтящая Харитонова, красная как рак Сивова, громко причитающая Павлюкова и откровенно халтурящая Грановская. Среди тех, кто сидит на лавке, Лисицыной тоже нет.
