Забытый дом

Петр слушал, не перебивая. Женя надеялась, что, задавая Ивану вопросы, она поможет Петру разобраться, что же произошло с клиентом мужа, потому что Борис все то время, что они находились за столом, не проронил ни слова. Он пил коньяк, зажевывая его лимоном, и о чем-то сосредоточенно думал.

– Вам не показалось странным, что она вообще оказалась в этом доме? Там и условий никаких. Она могла бы снять настоящий жилой дом, с газом… Да и кому принадлежит этот дом?

– Женя, да разве ж меня интересовало, кому принадлежит этот дом? – застонал Иван и, запустив пальцы в свою светлую густую шевелюру, замотал головой. – Мне просто надо было дождаться, пока отремонтируют мою машину, но, поскольку я не знал, сколько у мужиков на это уйдет времени, подумал, увидев графинчик с водкой, а почему бы и нет? Почему бы и не выпить? А как выпил, к тому времени уже и машину пригнали, а я уже того, готов… За руль уже не сядешь. А тут девушка, красивая, глаза блестят… Вот так все и произошло. К тому же девушка была, как бы это сказать, травмированная. Она же приехала в деревню, чтобы прийти в себя после смерти подруги. Вот я ее и утешил.

Теперь пришла очередь краснеть Жене. Петр едва заметно улыбнулся. А Борис продолжал думать о своем. Возможно, он и сам многого не понимал и теперь подбирал вопросы к своему подзащитному.

– Как звали ее умершую подругу? Что с ней случилось?

– Она пропала, и давно. Поэтому все решили, что она умерла. Звали ее Таней. Да, точно Таня. Они со школы дружили.

– А вы не спросили у Светы, почему она носит все красное?

– Зачем? Ну, оделась девушка в красное… Что в этом такого? Может, в этот февральский холодный, ветреный день ей хотелось быть именно в красном. Красный цвет – это же цвет огня, это жар, тепло…

– Борис, а ты чего молчишь! – не выдержала Женя. – Тебя в этой истории с красной одеждой ничего не смущает?

Борис посмотрел на нее и пожал плечами.

– Предлагаю всем на боковую, – сказал он, вздыхая. – Уже очень поздно, а завтра нам предстоит много дел. Женя, комната для гостей готова?

– Готова-готова, – обиженным тоном ответила Женя и поднялась из-за стола. – Пойдемте, Иван, я провожу вас в вашу комнату.

Петр разочарованно развел руками – ему вовсе не хотелось, чтобы компания разошлась по своим спальням, картинка преступления пока еще не сложилась в его голове. Они с Женей обменялись понимающими взглядами.

– Я так скажу, – внезапно сказал Иван, оглядываясь, словно не до конца понимая, где он, – мне все это снится или как? Борис Михайлович, прошу вас, защитите меня… Мне страшно! До меня только начинает доходить, что в этом доме произошло убийство… А что, если хотели убить меня?

Проводив Ивана, Женя вернулась в кухню – Бориса уже не было, он отправился спать, Петр же прибирался, укладывал тарелки в посудомоечную машину.

– Ты права, Женя, – сказал он, – меня бы тоже заинтересовала эта красная одежда. Как-то все это странно. Причем с самого начала, я имею в виду проколотые шины Ваниной машины. Словно это подстроили.

– Не думаю. Там такая заледеневшая глубокая колея, запросто можно проколоть колеса. И для Ивана было просто счастьем обнаружить в доме человека. Но эта история, рассказанная Светой… Вот если бы мне, к примеру, захотелось побыть одной, погоревать о своей пропавшей подруге (тьфу-тьфу-тьфу!), разве я отправилась бы в какую-то глухую деревню, в заброшенный дом? Да там такая жуткая атмосфера, такие декорации, словно в фильме ужасов! Дом явно нежилой. Находясь там, наоборот, тебя охватывает ощущение конца света или близкой смерти… Думаю, вот в таких домах как раз и водятся разные вурдалаки, черти, я не знаю, словом, нечисть!

– А может, эта девица, которая Светлана, состоит в какой-то секте? Может, это на самом деле какие-то дьявольские дела, и с той, другой, девушкой сотворили обряд и убили ее?

– Подушкой? Что-то я сомневаюсь. Петр Михайлович, но дело-то какое интересное! Жаль, конечно, что следователь там чужой, и фамилия у него какая-то несерьезная, Потеряхин.

– Да не в фамилии дело, сама понимаешь… Но к расследованию тебя точно не допустят. А потому ты так и не узнаешь фамилию жертвы, никто не поделится с тобой результатами экспертизы, разве что Борис… Но не думаю, что Ваню сделают обвиняемым по делу. Раз уж сейчас отпустили…

– Мне бы тоже не хотелось, чтобы Ваню обвинили в убийстве. Но согласитесь, Петр, что если бы на месте Вани оказался другой парень, не знакомый вам человек, а просто какой-то там чужой человек, то вряд ли его бы отпустили. Повесили бы на него убийство, да и посадили бы. Я права?

– Возможно.

– А что, если попросить Ивана составить фоторобот девушки Светланы? Уже кое-что было бы.

– Думаю, что уже завтра его вызовут именно для этого. Ведь у следствия нет никакой зацепки.

– Значит, Борис знал, вернее предполагал, что Ивана не оставят в покое, он же сказал, что завтра, то есть уже сегодня, им предстоит трудный день. Вот только меня он уже не возьмет…

5. Свидетель. Классная руководительница Светланы и Татьяны

Они были как сиамские близнецы. Всегда вместе. Школа – это сложный организм, здесь надо уметь себя поставить, это как потом, во взрослом коллективе, к примеру. Но взрослые – это взрослые, у них уже есть какие-то нравственные ориентиры, внутренние психологические барьеры, это уже сложившиеся личности, а дети… Дети жестокие. А наши дети, я имею в виду именно наш класс, где я была классным руководителем, они были способны на многое, чтобы унизить слабого, избить за школой, растоптать, заставить есть землю, добиться того, чтобы их одноклассник или одноклассница валялись в ногах и просили прощения за какую-то мелочь… Я с ними так намучилась! Потому и ушла из школы. Почувствовала себя слабой. Представила, что и меня они тоже подловили вечером после школы и стали избивать. Вот такие дети. Возможно, я просто плохой педагог. Словом, у меня не было никакого авторитета. Они меня не слушались.

Но вам же нужно, чтобы я рассказала о девочках.

Рассказываю. Светлана – безусловный лидер. А Танечка – она как ниточка за иголкой. Светлана более развита физически, любила физкультуру, была вынослива, очень любила ходить с классом на лыжах. Танечка же, наоборот, старалась отлынивать от физкультуры, вечно придумывала себе разные причины, болезни, недомогания… Слабенькая физически, но не больная, нет. Просто ей больше нравилось учиться. Она быстро все схватывала, у нее была отличная память. Понятное дело, что Света пользовалась ее способностями, списывала у нее…

Они постоянно ходили вместе. Чуть ли не в обнимку. Но вы не подумайте, нет, они не были замечены в чем-то нехорошем. Я хочу сказать, что они просто дружили. Ребята рассказывали мне, что у Светланы был парень, но не из нашей школы, их видели вместе в кино, вот там они точно сидели обнявшись. У Танечки тоже был мальчик, так что здесь все было в норме. Я хочу сказать, что они были совершенно здоровыми, смышлеными девчонками, просто у каждой из них были проблемные семьи, вот они и держались друг за дружку.

У Светы мать работала в Сургуте поваром. А за дочерью присматривала ее сестра Ольга. Откуда я знаю? Да она приходила на классные собрания вместо матери. Предполагаю, что между теткой и племянницей отношения не сложились. Я так поняла, что Ольга эта переселилась в квартиру своей сестры, чтобы присматривать за племянницей, ну а свою, возможно, сдавала. Можно себе представить, как злилась Света. Но мать присылала деньги, это точно, потому что Света всегда была хорошо одета. И деньги у нее были.

А у Танечки другая ситуация. Ее мать работала воспитателем в детском саду и встречалась с мужчиной, за которого потом и вышла замуж. То есть она, молодая еще женщина, занималась активно личной жизнью, и Танечка была как бы брошена. Мать ни разу не пришла на родительское собрание, хотя деньги на все школьные нужды вносила исправно. Девочка вроде бы ни в чем не нуждалась, но чувствовалось, что Светлана ей ближе. Они были как сестры. Но очень разные. Думаю, они как бы прилепились друг к другу, чтобы их никто не смог обидеть. Они дополняли друг друга, понимаете? Предположу, что они сами себе придумали мир, такой узкий и прекрасный, где им обеим было комфортно.

Девчонки, их одноклассницы, рассказывали, что это для учителей они были Светланой и Татьяной, а в присутствии одноклассников называли друг друга другими именами, прозвищами… Свету звали Ред, то есть красная, а Танечку – Блу, голубая. Они и одевались соответственно своим именам. Света носила яркие красные свитера, юбки и даже колготы, а Танечка – все голубое. Поначалу в классе их дразнили, а потом перестали. Кажется, что-то там произошло, какая-то серьезная разборка… Думаю, что Света сделала кое-кому внушение. В нашем классе есть одна девочка, отличница, она классическая примерная ученица и тоже лидер, как и Света, в классе. Вроде бы и одевается скромно, и не выскочка, но авторитет. Думаю, это с ней разобралась Света. Возможно, ударила, потому что однажды Карина пришла с распухшим носом, в ноздрях ватные тампоны… Сказала, что ей удалили полипы… Но это не так. Все знали, что ей досталось, и догадывались от кого.

В школе современным детям непросто. Или это я такая слабая и не представляю себе, как я бы выжила там… Конфликт на конфликте, дети как зверята. Причины? Пожалуйста: ненависть к любимчикам учителей, сплетни, соперничество, борьба за авторитет, оскорбления, просто личная неприязнь…

6. Февраль 2025 г. Иван

Проснувшись в чужой кровати и сразу все вспомнив, Иван забрался под одеяло и зажмурился. Это как же так случилось, что он влип?! Ему и без того в тот день не хотелось ехать в Выпь на поминки бабушки, ему хотелось запомнить и ее, и этот дом такими, какими он видел их и чувствовал в детстве – залитый солнцем сад, кусты смородины и крыжовника, бабушкины оладьи со сметаной, сказки на ночь, запах пирогов, речка, тарзанка, удочки, притулившиеся в сарайчике, жестяная коробка с червями, деревенские друзья, баня, где всегда так жарко и после которой так хорошо спать на чистых простынях…

Похороны, поминки – что может быть печальнее? Скорбные лица постаревших соседей, черные платки на головах, запах селедки, кутьи и щей… Да еще погода такая ужасная, не то дождь, не то снег и холодный ветер.

Он все-таки скинул одеяло, сел на постели, опустил ноги и сразу же попал в домашние тапочки. Какая уютная комната, большое окно, тепло. Дом хоть и чужой, но чувствовал он себя здесь комфортно, как дома. Быть может, это оттого, что Борис и Петр Бронниковы – не чужие ему люди, друзья его отца, и рядом с ними он чувствовал себя защищенным, а еще – словно ребенком, мальчиком. Какое же это странное чувство! Он бизнесмен, взрослый человек, откуда эта слабость? Кто знает, смог бы он так честно признаться другому адвокату в том, в чем признался Борису? Его не смутило даже присутствие его жены Жени. Вот все, как было, и рассказал. И знал, что его спасут. Ведь он ни в чем не виноват.

Со стыдом подумал вдруг о том, что вот как раз при Жене ему и нетрудно было сознаться в том, что он провел ночь в объятьях, по сути, незнакомой ему девушки, он подсознательно бравировал этим. Ну не дурак? А ведь сколько случаев знал, слышал, как незнакомые девушки, соблазнившие мужчин, потом обвиняли их в изнасиловании и требовали денег. Не в лесу же он живет, знает о таких случаях и все равно не смог сдержаться, дал уложить себя в койку. Кровать была скрипучая, с пружинным матрацем, старая, уродливая, правда, постельное белье пахло хорошо, как если бы его стирали приличным средством для стирки.

Вот что эта девица делала в этом доме? Зачем туда приехала? А что, если это она все подстроила, разложила на дороге гвозди или проволочные «ежи»? Но для чего? Откуда ей было знать, кто поедет по этой дороге. А что, если никто? Или же какой-то крестьянин на старой «копейке», нагруженной прошлогодним сеном или мешками с зерном для своих животных? Какой ей прок от такого гостя? А ведь случайный водитель, застрявший возле этого дома, наверняка попросился бы к ней, и она позвонила бы той же молочнице, чтобы она связалась с местными механиками. Это если он, к примеру, не местный и ехал в Выпь. А если местный? То он и не постучал бы в ее дверь. Сам бы позвонил друзьям-механикам, попросил бы приехать. Поэтому вряд ли эта самая Светлана рассыпала на дороге гвозди или стекло. Нет. Там на дороге такие острые ледяные борозды, что никаких гвоздей не надо – только так разрежут шины. И в дом к ней он попал случайно. Никто из его окружения не знал, что он поедет в Чернеть. Так в чем его вина-то? Ну постучал в дверь, ну выпил с девушкой, переспал, потом поехал в Выпь. Все. Никого-то он не душил подушкой. Чушь все это. И теперь хорошо бы вообще не покидать дом Бронниковых. Пусть Борис Михайлович, в случае если Ивана снова будут трясти правоохранительные органы, занимается этим делом. Пусть Борис ознакомится с результатами экспертизы и сопоставит время смерти с алиби.

Нет-нет, это не его, Ивана, собирались убить, это просто его страхи накатили вчера, вернее, уже сегодня.

А вот Светлана эта приехала и поселилась в этом доме не случайно. Она поджидала кого-то, чтобы убить. Да, в этом доме убивать было просто. Крики жертвы никто бы никогда не услышал. И никаких тебе камер.

И тут Ивана снова охватил страх: а что, если он своим присутствием помешал ей, и теперь эта Светлана будет разыскивать его, чтобы избавиться от него как от свидетеля?

Да, теперь он думал о ней как об убийце. Кто еще мог убить ту девушку? А эта красная одежда – какая-то головоломка для следствия. Если бы не молочница, то задушенную девушку вряд ли бы нашли. Лежал бы здесь труп годами, пока не превратился в мумию…

Были ли знакомы эти девушки? Что их связывало? И на самом ли деле девушку звали Света?

Что он вообще о ней помнит? Ну, во-первых, он может ее описать и даже, если потребуется, помочь полицейским составить ее фоторобот. Высокая красивая девушка с рыжими волосами и карими глазами. Кожа белая, нежная, ямочки на щеках. Губы полные, розовые. Ну просто кровь с молоком. Но не полная, стройная. Когда они сидели за столом и выпивали, она так смотрела на него, словно готова была съесть. Он на какой-то миг почувствовал себя жертвой. Она словно давила на него, гипнотизировала. Хотя нет, никакого гипноза. Он смотрел на ложбинку между грудями, такую манящую, слушал ее голос, девушка ворковала, говоря всякую ерунду, и голос у нее был если не сказать, что сладкий, то какой-то масляный, нежный. Она словно убаюкивала его.

А за окном свирепствовала непогода, ветер бросал мокрый снег в стекла, и эти снежные серые комки стекали, оставляя прозрачные потеки… И меньше всего хотелось что-то изменить, куда-то уйти, оставить эту пышущую здоровьем и желанием девушку. Наверное, она была из породы тех ведьм или русалок, которые заманивают в свои объятья мужчин, а потом губят. Вот и его погубила. Ну или почти погубила. Во всяком случае, подставила.

И никто-то наверняка из местных ее не видел с тех пор, как молочница принесла ей молоко. Хорошо, что хотя бы молочница есть, свидетель какой-никакой. Подтвердит, что видела ее.

Пожалуй, второй раз в жизни Иван испытывал самое настоящее горе и страх. Первый раз он почувствовал, что у него земля уходит из-под ног и что он и сам умирает, когда ему сообщили о смерти отца. Он цеплялся в прямом смысле за мать, за ее руки или, положив ей голову на колени и стараясь оставаться живым и дышать, безутешно плакал.

В его сердце образовалась гигантская холодная дыра, куда утекали силы и радость жизни. Он, счастливчик, сын состоятельных родителей и, в сущности, мальчик правильный, положительный, умный и по природе своей веселый и какой-то легкий, в один миг вместе с отцом потерял часть своего мира. И не знал, как ему жить дальше. Мама оказалась сильнее и, как-то сразу поняв, что сын впадает в депрессию, что ему очень плохо, сразу после похорон отца увезла его на море. Конечно, присутствие матери и время излечило его от тоски, но стоило ему только вспомнить про отца, вернуться в прошлое и увидеть его там, в своих воспоминаниях, как слезы катились безудержно.

Истерика же произошла с ним в Болгарии, куда мать увезла его сразу после Крыма. Там, в церкви, им подсказали, куда ставить свечу за упокой – в емкость с песком, залитым водой. И вот тогда Ваня окончательно понял, что потерял отца, что он умер и что теперь его нет среди живых…

Сейчас же он умирал второй раз от страха и ощущения, что летит в черную пропасть отчаяния. И не было никаких сил зацепиться за кого-то более сильного, обязательно родного и близкого – мама отдыхала в подмосковном санатории, и тревожить ее он не хотел.

Нет-нет, она не должна знать, что с ним произошло. Вот уж перед ней ему точно было бы стыдно.

Так что же делать? Как быть? Кто его утешит?

Иван привел себя в порядок и спустился к завтраку. Он точно знал, что все уже проснулись и собрались на кухне – по дому распространялся запах тостов и подгоревшего молока, снизу доносились голоса.