Тэртон Мандавасарпини был сумасшедшим

В биографии Миларэпы (1052–1135), тибетского поэта и мага, описывается такой случай. Миларэпа стал учеником буддийского проповедника Марпы. Однажды, когда Миларэпа попросил преподать ему учение, Марпа приказал прежде построить сторожевую башню из камней. Миларэпа, приложив немало труда, построил ее. «Нет, она стоит не на том месте», – сказал Марпа и велел разрушить башню, а новую возвести на другом месте. Миларэпа исполнил приказание. «Нет, она недостаточно высока», – Марпа был неумолим. Так повторялось несколько раз. Когда Миларэпа уже был готов лишить себя жизни, Марпа признал его своим лучшим учеником и передал ему все учения, которыми владел.

* * *

Таши был строгим учителем. Но он принял любовь Барбары. Было не очень понятно, насколько любит ее сам Таши. Слишком он был увлечен своей историей, бесконечной умственной работой. Но Барбара старалась об этом не думать. Зачем? Наконец, к ней пришли и счастье, и любовь, и наслаждение. И длились они целых одиннадцать лет. Все это время инженер Пьер Бернар исправно посылал деньги своей жене. Да, так бывает.

Таши умер нелепо. Шел с пирушки с друзьями, упал недалеко от дома, заснул и замерз. В ту ночь в горах выпал снег, и страшно похолодало. Барбара нашла его утром, выйдя за водой.

Внешне Барбара пережила утрату спокойно. Не билась, не рыдала. Но, совершив все ритуалы и молебствия, сказала друзьям, что оставаться не может, и уехала во Францию.

Пьер встретил ее смущенно. Он давно уже жил со своей служанкой, которая родила ему двух славных малышей. Барбара поселилась отдельно. Но от денег, которые ей продолжал выплачивать Пьер, не отказалась. Жить ей было в общем-то не на что.

Барбара начала читать лекции и сочинять книги о Тибете, о буддизме. Она стала знаменитостью – о ней писали газеты, к ней приезжали иностранные гости, у нее получали консультации. Однако, чем дальше, тем яснее, Барбара понимала, что ей невыносимо в душной Европе. Она решила, что на этот раз она непременно должна попасть в Лхасу, этот город-мираж, город-мечту.

* * *

Избрав путь через Россию, Японию, Китай и Восточный Тибет (Кхам), Барбара убеждала себя, что так больше шансов попасть в Центральный Тибет и Лхасу. На самом деле ей было страшно ехать через Индию и Сикким и еще раз оказаться там, где все напоминало бы ей о Таши.

Доехав до Сианя, старой столицы Танского Китая, Барбара решила дальше продвигаться под видом буддийской паломницы. Она купила трех осликов, наняла из числа профессиональных проводников двух тибетцев, запаслась тулупами, сапогами, провизией. Выправила себе поддельные документы на имя Сумпы, происходящей из народа дунсян. Кто такие дунсяне, не знал никто. Монголы? Уйгуры? Северные тибетцы? В мульти-этническом Тибете это должно было сгодиться для объяснения ее не очень монголоидной внешности. Для денег Барбара приспособила крепкий мешок, который стала носить наподобие рюкзака. Сшитое женой местного пастора нижнее белье имело множество мелких карманчиков, куда она рассовала серебряные пластины – секретный запас. Деньги на путешествие требовались большие, а уверенности в их безопасности не было совершенно. Барбаре предстояло идти через районы, населенные голоками113, которые чуть ли не основным своим занятием сделали грабеж паломников. Обворовывали в основном большие караваны, но не гнушались и малочисленными группами путешественников.

Все предпринятые предосторожности, Барбара знала, не могли ее уберечь от нападения воров. Да и в проводниках она была уверена не сильно. В этом мире ее могло спасти только одно. Барбара исподволь стала внушать своим попутчикам, что она не просто путешествующая буддистка, а святое лицо, владеющее магической силой. Попросту говоря – если что, может превратить и в козла. Конечно, ей пришлось пойти на некоторые хитрости. Например, украсть из запаса провизии замороженную говяжью ляжку (она спрятала ее ночью в яме неподалеку от жилища), а потом после молитвы и чтения заклинаний над «особой» палкой, побежать туда, куда указывала последняя, и найти эту ляжку. Помогли и начальные знания медицины. Когда один из проводников заболел и стал задыхаться, Барбара приказала положить его на живот и бить по спине палками. Через какое-то время изо рта больного выскочили два кровяных шарика. Вскоре он оказался вполне здоров. Проводники были безоговорочно обращены. Дальше процесс не потребовал от Барбары никаких дополнительных усилий. Слава о чудотворной паломнице шла впереди нее. Это было удобно. Везде ее ждал кров, пища и относительная безопасность.

* * *

Путь в Лхасу был долгим и трудным. От деревни до деревни приходилось преодолевать высоченные перевалы и страшные ущелья, переправляться через бурные реки, пробираться через лесные чащи, кишащие дикими зверями. Все эти физические трудности ничуть не беспокоили Барбару. Она была смелой и выносливой. Но ее мятущаяся натура требовала постоянной умственной работы. Она привыкла рассуждать, искать истину, спорить, выстраивать логические фигуры. Без этого никакие горные перевалы не могли дать ей ощущения полноты жизни. Вокруг же не было никого, с кем она могла бы вести беседы на высокие темы. Однажды ночью Барбара решила, что создаст себе тульпу. Ушла в затвор на два месяца и предалась медитации.

«Тульпа – это стабильная самовнушенная осознанная визуализация, способная к самостоятельным мыслям и действиям, обладающая собственным сознанием», – пытается объяснить это явление словарь. Если перевести на бытовой язык, то тульпа – это сотворенное в процессе медитации существо. Оно, конечно, призрак, но воспринимается его производителем как реальное создание.

Ну да, немного из психиатрии…

Тульпа получился – загляденье! Молодой мужчина. Симпатичный. Учился в Гоман-дацане114. Веселый, с юмором. Знал массу литературы по цанниду115. Барбара с энтузиазмом предалась беседам с ним. Он понимал ее шутки и весело хохотал над ними. Пел французские песенки на фривольные темы. Обсуждал сложные вопросы буддийской философии.

Барбара говорила:

– Материя, являющаяся основой того, что называют кувшином, не есть кувшин. Облик с выпяченным животом и высоким горлышком не есть кувшин. Способность вмещать жидкость не есть кувшин. Название «кувшин» не есть кувшин. Что же такое истинный кувшин?

– Если так рассуждать, все это по отдельности не есть кувшин, отвечал ей тульпа. – Но предмет, в котором собраны воедино форма кувшина и его функциональность, составляет кувшин. Так! Потому что предмет, в котором соединились выпяченный живот и высокое горло как форма кувшина и способность удерживать внутри налитую жидкость и не упускать ее как функциональность кувшина, и есть кувшин. Так! Потому что основанием для определения понятия «кувшин» являются выпяченный живот, высокое горло и полезное действие в виде удержания жидкости.

Барбара возражала:

– Кувшин с трещинами и выщерблинами, а также с протекающими боками не есть кувшин. Так! Ведь он не может удерживать жидкость, и она из него вытекает. Значит, признак кувшина как удерживающего жидкость не выполняется, и это ― не кувшин.

Тульпа настаивал:

– Если [кувшин], несмотря на трещины, выщерблины и дыры в боках, удерживает хотя бы немного жидкости, это ― кувшин. Таков ответ.

Прелесть. Душа Барбары ликовала. Дорога пошла веселее.

* * *

Через четыре месяца, зимой путники дошли до Лхасы. Барбара уже видела много тибетских сел, городов и монастырей, но Лхаса потрясала. Она находилась в долине, в центре которой парила Потала – дворец-монастырь. Потала утопала в снегу. Сверху нависали горы, каких в мире больше нет. Гималаи – самые высокие и самые грозные.

В городе были торговцы, ремесленники, но нигде Барбара не видела столько лам. Они жили своей трудной, насыщенной жизнью.

Барбара пробыла в Лхасе два месяца, посетила все святые места и монастыри в городе и окрестностях. Она уже подумывала остаться здесь на год или дольше, когда ее арестовали как иностранку, нарушившую запрет на пересечение границ Тибета чужеземцами. Кто сообщил властям о ней, Барбара не знала. Но грешила на проводников, которые нашли работу получше и хотели отделаться от хозяйки так, чтобы она не догадалась и не прокляла их.

Темница представляла собой яму с решеткой наверху. Еду давали только тогда, когда верующие решали совершить добрый поступок и покормить сидельцев. За эти куски, которые бросали в окошко, надо было еще побороться с соседями по яме-камере. Наконец, втолковав стражнику, что ей нужно сообщить ему что-то важное, Барбара сумела выбраться наверх. Подкупила его последней серебряной пластинкой из кармашка нижнего белья и бежала.

– Уходи из города, – сказал ей стражник. – Здесь тебя убьют.

Изможденная, исхудавшая, почерневшая, Барбара побрела в сторону Шигацзе116. Это был путь в Сикким, Непал и Индию. Он был несравнимо короче пути на восток, в Китай, откуда она пришла. Теперь Барбара была настоящей нищенкой, радовалась любому куску, любому глотку. Ночевала в укрытиях между камней или деревьев, закутавшись в накидку. В дома люди пускали редко.

Все это время тульпа был с ней. Из-за ее усталости (не только физической, но главное – ментальной) облик его стал отвратительным. Он как-то сразу постарел, начал подволакивать ногу, на носу повисла капля, глаза заслезились, зубы выпали, а рот стал источать зловоние. Испортился и его характер – он превратился в брюзгу, вечно ворчащего, бурчащего, огрызающегося. Барбара решила уйти в затвор и постараться остановить визуализацию тульпы. Говоря современным языком, аннигилировать его. Она просидела в медитации изрядное время, но ничего не получилось – уж слишком была измождена. Так, кашляя, сморкаясь, плюясь, бурча, ворча и прыгая на одной ноге, тульпа сопровождал ее до самой Европы.

Она обосновалась в Швейцарии в деревне у подножия Альп. Ей хотелось, чтобы природа хоть отдаленно напоминала любимые Гималаи. Стала писать книги, доход был небольшим, но сносным. Она пришла в себя и уже хотела приступить к уничтожению тульпы. Но подумала – а зачем? Умер любовь всей ее жизни Таши. Умер верный друг Пьер. Умерли все. Остался один тульпа. И характер у него немного улучшился, так как сама Барбара физически окрепла.

Под конец жизни Барбара превратилась в безумную старушку. «Чучело!» – кричали деревенские мальчишки, завидев согбенную бабку в странном одеянии, разговаривающую сама с собой.

– Bonsoir, тульпа…

– Bonsoir, Барбара…

Умерла Барбара на 101-м году жизни. С ней ушел и ее тульпа.

Жизнь в тарбагане

Мне приснился сон, что я переродилась в тарбагана. Нагрешила, но не настолько сильно, чтобы стать каракатицей или мухомором, но достаточно, чтобы не иметь возможности попасть к буддам и бодхисаттвам. И вот я тарбаган. Но странно. Буддийская доктрина считает, что только святые могут помнить прежние перерождения, а простые люди нет. Но я помнила. Вполне осознавала себя как Анну Дамдиновну Цендину, но одновременно видела, что я тарбаган и зовут меня Тарбаганна Тарбамдиновна Тарбендина. Получается, бодхисаттвское во мне есть, но не много.

Жизнь тарбагана – это сплошная драма. Во-первых, надо все время есть. Выкапывать и жевать корешки, лепестки и прочее, чтобы запастись жировыми отложениями на зимнюю спячку. Питаться перед сном – мне не внове, так что я ела-ела-ела. Но пища, скажу вам, невкусная, однообразная. Хочется морковочки, редечки дайкон, а тут грызи одни корешки. И потом вегетарианство – это не мое.

Теперь второе. Матримониальные отношения. Как только я вошла в возраст взрослой особи, за меня стали биться молодые люди. Были и славные. Но победил самый жирный, брутальный, тупой тарбаган. И сразу стал меня склонять к сожительству. Да так рьяно! Обязательно ему было, чтобы я понесла. Ну, я там хочу отдохнуть, почитать, посмотреть телевизор, подумать, наконец, а он – нет, давай и всё! И так грубо, без выдумки.

Хорошо. Вот я забеременела. Нужно рожать. Рожаю-рожаю… Боже, сколько их! Потом корми. Полный кошмар. Сын моей подруги однажды сказал ей, когда она пожаловалась на головную боль: «Бедная мамочка, твой организм износился от многочисленных родов!». Это им в детском саду объясняли, откуда берутся дети, как все происходит и что надо мамочку жалеть. Не знаю, как моя подруга, но я точно сильно износилась.

Зимой лежать в спячке тоже не сахар. Все семейство посапывает, не вертится, не вздыхает. Я вроде тоже. Но та часть, которая помнит, что я – Анна Дамдиновна Цендина, не спит. Очень душно. Голову дурманят запахи. Особенно противны разные букашки. Ползают, залезают в нос. Подстилочка из сухой травки и колючек толстым бокам моего супруга и детенышей как раз подходит, но мне невыносима. Хотя я довольно тренированная, последнее время сплю на твердом матрасе из кокоса.

Теперь о врагах. Это грифы, лисы, волки и люди. Как-то гриф унес моего сыночка. Самого любимого. Он веселый такой был, смышленый, любопытный. Вот и убежал куда-то – оттуда ему, видишь ли, было лучше видно, что там за горой. Его гриф и цап! Но не смог злобный хищник удержать толстенькое тельце в своих когтях – мой сыночек шмякнулся на землю. Удачно упал, ничего не повредил себе. Потом рассказывал, как в небе красиво и интересно, как с высоты видно далеко-далеко. Его на смерть несут, а он красоту наблюдает. Если б можно было, я его из сна взяла бы в человеческую жизнь. Остальные мои детки все в папу пошли – толстые и тупые.

Однажды я влюбилась. В юношу из соседнего айла. Как это могло произойти, ума не приложу. Если я – Анна Дамдиновна Цендина, то разве могу полюбить семнадцатилетнего пастуха? Это что-то нездоровое. А если я – тарбаганица, тем более. Влюбляйся в своих тарбаганов, среди них есть очень симпатичные. В общем, я стала посиживать на солнышке недалеко от юрты, где жила моя страсть. Он что-то понял. Как увидит меня, хохочет заливисто, прикрыв рот рукавом. Несколько раз спасал от детворы, которая пыталась посмотреть, умею ли я плавать, можно ли на мне ездить верхом, имею ли я пятый пальчик. Как-то вечером, пригнав табун, подошел ко мне и ласково погладил по голове и спине. Я прямо вся задрожала. А он смотрит мне в глаза, не отрываясь, нежно-нежно. Я подумала: «Если он сейчас меня поцелует, я, как царевна-лягушка, превращусь в себя». Но тут меня как кипятком ошпарило: «В какую себя?! В Анну Дамдиновну Цендину, год рождения 1954-й, СНИЛС номер такой-то?!»

Я в ужасе проснулась. Смотрю – вот мой шкаф, комод, китайская роза. Боже, какое счастье! Это был всего лишь сон. Успокоенная, стала постепенно засыпать снова. В дреме вижу – я в очереди к зубному врачу. Очередь длинная, мне еще не скоро. Ну, и слава богу, кто же торопится к зубному? Люди сидят немного странные. Все как один толстые, курчавые, на тонких ножках, и выражение лиц – ну ооо-очень глупое. Не разговаривают, а странно мекают.

Вдруг раздается голос врача: «Баранна Барамдиновна Бендина есть? Заходите!»

Варианты

Вариант I

Мага сидел перед юртой и строгал палочку. Он еще не знал, к чему ее приспособить, но палка была очень хорошей – ровной, крепкой, так что подойдет для многого. Пока же он срезал сучки, счищал кору. От усердия Мага кривил рот и сопел. «Совсем как отец», – думала мать. Из левой ноздри мальчика свисала длинная сопля. Время от времени он втягивал ее, но она тут же повисала, как прежде.

Вчера мама с папой ругались.

– Что, он хуже других?

– Тогонские не отдали, и ничего, никто не говорит, что их сын хуже других.

– Сравнила! Наш Мага способный, башковитый. Может, из него получится ученый, инженер или бизнесмен. Не всем же пасти скот, как мы всю жизнь.

– А что в этом плохого? Кому-то надо и пасти.

– Как была немытая, так и осталась!

– А что же ты за такой немытой два года бегал?

– Кто за кем бегал-то?

Мага знал, что папа хочет отправить его в школу в центр сомона, а мама – нет. То есть мама тоже хотела, чтобы он стал инженером или бизнесменом, но боялась отпускать младшего сынишку в школу-интернат.

Победил, как всегда, папа. Поехали они довольно поздно, так как пришлось что-то чинить в мотоцикле. Мама ворчала, что лучше бы они отправились завтра с утра. Но папе нужно было готовить зимовье, и он, усадив сына на заднее сиденье, надавил на газ. Они помчались. Мага очень любил ездить с отцом. В ушах свистело, мотоцикл подскакивал на кочках. Ух!

В сумерках папа не заметил ямку, и они полетели кувырком. «А-а-а!» – заорал Мага. Так он орал до самого поселка, потому что нога болела страшно. Почерневший папа привез его в больницу, где Маге наложили гипс по самые уши, потому что нога была сломана, вкололи успокоительное и в спящем виде выдали отцу. В середине ночи папа вернулся домой. В темноте он ехал медленно. Мама встретила их заспанная. Она охнула, но ничего не сказала. Папа и так был весь черный от горя и вины.

Через несколько дней Мага весело прыгал на костылях, которые смастерил ему отец, и в ус не дул. Когда сняли гипс, оказалось, что у него осталась легкая хромота. Врач спросил: «Будем ломать? Или пусть так остается?» Мама чуть в обморок не грохнулась от этого вопроса. И Мага остался на всю жизнь хромым.

В школу он все-таки пошел, но уже в конце ноября. Он был, действительно, смышленый, поэтому догнать одноклассников не составило труда. Посадили его за парту вместе с девочкой Гундэгмой. Место рядом с ней было не занято, так как ее соседку забрала в город какая-то комиссия, которая объезжала сомоны в поисках музыкально одаренных детей. Гундэгма была отличница, правильная, слушалась учительницу беспрекословно. Все 10 лет он толкал Гундэгму, щипал, дергал за косы, а по окончании школы они поженились. Дали им юрту, скот – живите! И они зажили.

Дети у них рождались каждый год. Одни мальчики. Как на подбор крепкие, ловкие, хулиганистые – все в отца. И пели хорошо. Мага сам был певец отменный. Пел и в степи, и на праздниках, и во время застолий. Гундэгма подпевала ему тонким голосом, получалось складно.

Потом Магу послали на курсы управленческого резерва в аймачный центр. Там он влюбился в библиотекаршу. Весь месяц ходил мимо библиотеки (они слушали лекции в том же здании), посматривал на нее. Она вообще его не замечала. Это был хороший знак. Мага был опытный мужчина. На заключительном банкете, когда Мага запел, библиотекарша так смотрела на него, что Мага понял – сейчас или никогда. И они ушли в степь.

Утром к нему явился муж библиотекарши. Он был директором средней школы – большой человек по местным меркам. Директор был вдрызг пьян. Стал хватать Магу за дэли, трясти его, ругаться, обзываться вагиной (так говорят в американских фильмах; на самом деле директор ругался русским словом). Мага терпел, только отмахивался. Но когда муж библиотекарши назвал его «грязными хромыми штанами вдовицы», не выдержал и врезал. Соперник упал. Как ребенок, он сидел в пыли и размазывал по лицу слезы и кровь. А Мага повернулся и ушел. Потом сразу уехал домой.

В резерве его оставили. Мага даже одно время был главой сомона. Но это ему оказалось не по душе. Бегаешь по начальству, выпрашиваешь то то, то сё, а все вокруг недовольны. Поэтому он вернулся к своему стаду, которое, надо сказать, увеличилось изрядно – хозяином он был хорошим. Время от времени он заезжал к библиотекарше. У той тоже появился сынок – крепкий, ловкий, хулиганистый. И пел хорошо.

Так жил Мага – пас скот, растил детей и пел.

Вариант II

Когда муж библиотекарши стал трясти Магу и обзывать вагиной, тот сильно ударил его. Муж-директор отлетел и упал. Упал неудачно – головой о каменный столбик, который торчал из земли для того, чтобы там не ездили машины. Умер сразу.

После этого всё завертелось – полиция, суд. Дали Маге 7 лет. В тюрьме Мага познакомился с Пуджей. Пуджа был атаман.

Монголы любят слово «атаман». Оно означает «главный». Когда мне вручали награду «Лучший монголовед 2017 года», проректор Университета назвал меня «атаманом монголистики». Я была горда. Видно, это слово распространилось у монголов со времен соседства с казачеством, которое жило по границам Российской империи.

Пуджа был вор-профессионал, карманник. Бесстрашный, рисковый и справедливый. Этим он привлекал к себе много народу. Подпал под его обаяние и Мага. Пуджа тоже полюбил Магу за его легкий характер и песни.

Выйдя из тюрьмы, Мага заехал ненадолго домой. Видно было, что Гундэгма с мальчиками с хозяйством справлялись.

– Подзаработаю и приеду, – сказал Мага и уехал в Улан-Батор к Пудже.

Пуджа оказался в Санкте. Так монголы называют Петербург. Там у него была банда – все монгольские ребята. Мага поехал.

В Санкте Мага несколько дней болтался по вокзалам в надежде встретить какого-нибудь монгола и найти Пуджу. Все телефоны, которые ему дали в Улан-Баторе, не отвечали. Дозвониться до Монголии и через тамошних ребят найти Пуджу у Маги не получилось – быстро кончились деньги. Мага стал бомжом. Побирался, подворовывал, бегал от полиции.

Питер Маге не нравился – холодно и сыро. Однажды он грелся на редком солнышке, как вдруг к нему подошла старая женщина.

– Чининэрэхэмбэ?117 – сказала она.

Мага не сразу понял, что она говорит по-монгольски.

– Мубайна. Монголхун иймхэрэггуй118. Нет, ийм байдж болохгуй119, вот! Джаханхулээгээрэй120.

Тетенька ушла большими шагами, потряхивая седой кикой. Через некоторое время она вернулась. Вручила Маге хлеб, какое-то страшное черное мыло и сказала:

– Нашир! Халуун ус хэрэгтэй. Джиджиг амьтан ална!121

Через несколько минут Мага оказался у тетеньки дома. Обалдев, он смотрел на горы книг в квартире, стоявшие на полках, стеллажах, лежавшие на стульях, диванах. Был и другой хлам. Все намекало на Монголию – картинки, шкура волка… Мага не успел хорошенько все рассмотреть, как тетенька запихала его в ванную и долго показывала, как он должен мыть волосы черным мылом.

Вымытый, накормленный и одетый в чужую чистую одежду, Мага разомлел и все рассказал тетеньке. Он понял, что она какой-то ученый и изучает монголов. Она очень внимательно слушала Магу. Было неясно, понимает она его или нет, но он, измученный и усталый от чужого мира и непонятного языка, рассказал ей всю свою жизнь. Наконец, тетенька сказала:

– Дариганга?122

– Дариганга, – удивленно подтвердил Мага.

– Яадж хэлнэ: дутам или тутам? Гайгуй или гаагуу?123

Мага ответил.

– А песню такую знаешь? Про Тоорой-банди?

Тут уж Мага в грязь лицом не ударил. Запел так запел. Тетка аж зашлась в довольном смехе.

Так Мага стал информантом по даригангскому диалекту монгольского языка знаменитого ученого-лингвиста Валерии Валерьяновны Гиацинтовой. Она потом написала книгу на эту тему.

Тетка Маге была по душе. Он у нее прямо прижился. Только одно в ней ему не нравилось. Как человек микофобной культуры он никак не мог привыкнуть к тому, что она все время кормила грибами – солеными, жареными, вареными. Особенное отвращение вызывал суп, в котором плавали какие-то черные и коричневые сопли.

Закончив главу о синтаксисе, Валерия Валерьяновна собрала немного денег, связалась с монгольским консульством и сдала Магу властям.

Приехав в Улан-Батор, Мага с удивлением узнал, что Пуджа давно здесь. Он уже занимался грузоперевозками из Внутренней Монголии.

– Привет, пацан, – Пуджа был рад. – Ух ты, п…, до Санкта доехал? Ну, ты даешь! Ладно, придумаю что-нибудь для тебя. Мне честные ребята нужны. А ты честный, я знаю.

Через несколько лет Мага заработал достаточно, чтобы перевезти семью в столицу. Сыновья – кто учился, кто ему помогал. Гундэгму он тоже приспособил. Она стала заведующей центром по изучению даригангов, который учредил Мага. Центр собирал предметы быта и культа народа дариганги, записывал легенды и песни, издавал журнал. Сам Мага записал альбом «100 песен Дариганги».

Вариант III

В сумерках папа не заметил ямку и мотоцикл перевернулся. Колеса еще долго крутились наверху. «А-а-а!» – заорал Мага.

– Все, хватит, ну ушиб немного, ничего, скоро пройдет, – строго сказал папа. Он поставил мотоцикл на колеса и поспешил в сомон.

Как он ни торопился, вечером в школу Магу не приняли, а сказали прийти утром. Переночевав у родственников, Мага с папой явились в школу. Не успели его записать, как директор школы велел Маге отправляться на прослушивание – в школе работала комиссия из Улан-Батора по отбору музыкально одаренных детей.