Маленькое детство

Мне кажется, мы поднимались на Аврору и в музее войны были. Я запомнила образец блокадного хлеба, похожего на закаменелую картофелину, который, собственно, и делали из картофельной шелухи в том числе. «Что ты! Мы ели его очень бережно, над газеткой. Чтобы потом собрать крошечки и тоже съесть. Зубы я тогда и потерял – цинга. Но родители после войны расстарались поставить мне новые. Мне же только 24 года было, когда война закончилась. Многие тогда резали и ели коней. Но это я не мог. На фронте нас еще хоть как-то кормили, что-то выдавали. На гражданке страшнее было».

Со времен войны дедушка говорил, что из-за стола нужно вставать чуточку голодным. Он знал, о чем речь, т.к. пережил Ленинградскую блокаду.

Когда он служил в Ленинграде во время блокады, узнать, как у него дела было сложно, практически невозможно – письма не доходили. А он был у своих родителей младший, поздний, 12-ый любимый ребенок – мезенчик. И, вот, его не особо грамотная мама, моя прабабушка с ума сходила от тревоги, жив ли ее сын. Она, кстати, не очень-то умела читать и писать, лишь немного на идиш. Зато, как и многие женщины ее круга, была по-житейски мудра. Она придумала делать ему денежный перевод. Деньги отправлять было можно, они доходили, и, главное, приходило уведомление о том, что получены. Как же дедушку раздражали ее переводы! Ну, что можно было купить в тот момент в Ленинграде? Зачем она это делает? Неужели не понимает, что нет уже никаких магазинов, а тем более продуктовых. Недовольно отправлял 20-летний дедушка ей деньги обратно. А она удовлетворенно кивала: раз получил и выслал обратно, значит, жив. И снова посылала ему эти три рубля.

На фронте дедушка служил в артиллерийской разведке, отстоял Ленинград на протяжении всех 871 дней и даже успел немного поработать переводчиком. Десять классов школы, семейный идиш и школьный немецкий в то непростое время интерпретировались как почти профессионализм.

Глава 5

Моя семья и другие звери

Мы с мамой всегда любили заводить животных. Мама за ними ухаживала, я – играла. Возможно, поэтому я осторожно отношусь к просьбам ребенка завести черепашку. Меня терзают смутные подозрения, что выносить мусор придется мне. Сейчас еще удается отделываться тем, что у папы аллергия, поэтому животные нам противопоказаны. Хотя, наверное, на земноводных аллергии быть не должно? Подожду, пока Элина сообразит и поднажмет в требованиях приобрести питомца. Думаю, небольшой, но симпатичный ящер вполне мог бы украсить нашу и без того захламленную квартирку. Мне кажется, когда Элина подрастет, она поступит, как я в детстве, т.е. притащит зверушку без спросу, мы с Мишей даже не сразу его заметим. Будем думать, что это очередная затейливая игрушка, которую притащили неугомонные бабушки.

У мамы в детстве была длительная кошачья-попугайная история. Она притаскивала домой попугайчиков, разнополых. Попугайчики начинали активно нести яйца, и дедушка пытался от них избавляться. Потом мама таскала домой котиков. Котики бандитствовали, крали продукты еще из авосек в прихожей, и дедушка снова протестовал. Возможно, он еще продолжал питать некоторые иллюзии, когда мама вышла замуж и переехала. Но недолго. Вскоре появилась я, а вместе со мной попугай и все прочие. Но все-таки около пяти лет передышки дедушка получил.

Гоша был маленький волнистый попугайчик, очень болтливый. Попытки мамы научить его говорить: «Гоша – хорошая птичка!» и «Аня – хорошая девочка!» закончились тем, что он восклицал: «Аня – хорошая птичка!» Еще он научился говорить: «Гоша – профессор!» При этом склонял голову набок, и вид его становился, действительно, очень ученый. Поскольку бабушка Рая не работала, то с утра, проводив всех на работу и в школу, приготовив обед и сделав уборку, остаток дня она посвящала общению с Гошей. Он был идеальный собеседник: внимательно слушал, сочувственно и молча кивал, не перебивал, а когда чувствовал, что от него ждут реакции, подходил к прутьям клетки и говорил: «Давай поцелуемся!», причмокивая при этом, как бы показывая, как именно надо целоваться. Так что одиноким Гоша себя не чувствовал. Тем более, что благодаря подаренному мною маленькому зеркальцу из набора «Парикмахер», он был уверен, что у него есть подружка. Ее он угощал лучшими кусочками, тщательно засовывая их под раму зеркальца, с ней много разговаривал, гордо раздувал перья и предлагал целоваться.

Потом, когда мне было лет 10, появилась Маркиза. Она была приобретена на выставке кошек на Старом Арбате за целых 10 рублей по случаю папиного отъезда на неделю. Воспоминания о скандальной сцене, предшествующей покупке кошки, до сих заставляют меня густо краснеть и подозревать, что Элина ведет себя не так уж и плохо… Кошка была беспородная, но красивая. Свое имя она получила как-то сразу, как только взглянула на нас. Значение объяснять ей не пришлось, очевидно, она лучше нас понимала, что означает голубая кровь. К нам она относилась с оттенком легкого пренебрежения. Маму выделяла, как человека, отвечающего за кухню. Меня пыталась воспитывать, как могла. Я как раз прочла «Тома Сойера» и вынесла из книги все то доброе, что там было. Например, научилась привязывать к кошачьему хвосту консервные банки и поить кошку валерьянкой. В вернувшемся через пару дней отце Маркиза обнаружила соперника.

Попытки доказать отцу царственное происхождение Маркизы потерпели глубокий крах. Выяснилось, что если животных в целом он просто не любит, то кошек не любит очень сильно. Приблизительно, как я крыс и мышей. У моей лучшей подружки жила-была крыса Сашка. Сашка мог бы казаться даже симпатичным, поскольку был белым крысом, если бы не его длиннющий голый и розовый хвост. Подружка считала, что мне надо вырабатывать храбрость, поэтому в качестве вступительного испытания сажала мне Сашку на плечо, и он дружественно щекотал мне нос своим хвостом. Я зажмуривалась и сжималась в комок. Обычно меня спасал дедушка подружки, снимая Сашку и унося его в другую комнату. Он тоже недолюбливал крыс.

Так вот, отец кошек не боялся, а просто не любил. Я же продолжала надеяться, что от ненависти к любви всего один шаг. Но он этот шаг так и не сделал. Добились мы с Маркизой только того, что, если становилось известно о каких-то кошачьих неприятностях, папа ехидно посмеивался. Только один раз он принял сторону кошачьих. У меня в гостях была подруга, которая сообщила, что собирается стерилизовать своего кота. «Бедный, бедный котик!», – отреагировал глубоко потрясенный папа. Маркизу он не любил открыто, она его также открыто презирала и старательно со всем кошачьим упрямством демонстрировала свое отношение. В связи с этим пришлось ей через некоторое время собирать вещи и переезжать к бабушке Ляле. Папа воспрял, а дедушка, наоборот, тяжело вздохнул, поняв, что завершился «золотой век» без животных. Переезды Маркиза очень не любила. Кто в теме – знает, кошки, в отличии от собак, привыкают в первую очередь к дому, потом к хозяевам. Поэтому у бабушки она обосновалась капитально, не планируя более менять квартиру. Мы с мамой продолжали с ней часто видеться и заискивали, испытывая чувство вины. Как-то весенней порой стало понятно, что Маркиза хочет замуж. И мы тут же в лучших традициях шидуха бросились вызванивать самых видных женихов. Но, к сожалению, ни один не удовлетворял ее строгим требованиям: недостаточно красив, не слишком умен, не очень зрел, не та порода. Последним соискателем стал красивый вальяжный черный кот. Он был уже не молод, умен, знал жизнь, а посему смотрел на мир столь же скептически, сколь и она. Так и просидели они несколько дней напротив друг друга, презрительно щуря глаза. Была попытка знакомить ее на даче с хорошими котами из соседних домов. Мы принесли ее к ним пожить, дабы молодые лучше узнали друг друга. Через несколько дней хозяйка попросила забрать девицу, т.к. Маркиза спряталась в подпол и злобно шипела оттуда. А коты-трубадуры пели ей серенады. По ночам. Потом Маркиза пропала. Просто спрыгнула с подоконника и была такова. Мы ахали и писали объявления. Дедушка тихо радовался. Но дней через 10 Маркиза вернулась.

Вскоре стало понятно, что гуляла она не одна. И еще через несколько месяцев у нас на даче появилось штук пять очаровательных полосатых мурзиков самой обычной банальной расцветки. Как оказалось, герцоги и пэры Маркизу не прельщали. Жених, судя по повадкам потомства, явно был из простых смертных. Бабушка постаралась устроить молодую маму и новорожденных с полнейшим комфортом. Устлала большую просторную коробку мягким матрасиком, поставила под телевизор и усадила туда все семейство. Маркиза недовольно осмотрела тесную халупу. Ее взгляд соскользнул и остановился на большом бельевом шкафу, в котором хранились мягкие ватные одеяла и перьевые подушки. Методично перенесла она туда одного за другим котят и воцарилась сама. Бабушке это не пришлось по душе. Аккуратно она перенесла всех обратно. Маркиза удивилась, и исход повторился. Бабушка уперла руки в боки. Дедушка скрылся за газетой, я тихо выскользнула во двор. Смеркалось. Бабушка перенесла в коробку последнего котенка и тяжело вздохнула. Маркиза тоже устала. Они повторяли этот маршрут весь день, но бабушка одержала очередную победу, доказав, что вожак стаи – она.

В Москву котята вернулись с нами. Но к осени они уже подросли, раздались в плечах и стали занимать много места. Нам с мамой по-прежнему нравилось приезжать в гости, чтобы поиграть с ними. Маркиза обычно лежала в кресле и свысока, с видом раздобревшей матроны благодушно взирала на нашу возню, а, вот, бабушка с дедушкой почему-то не испытывали радости от этой идиллии. Наконец, в одно грустное, но погожее воскресное или субботнее утро мы с мамой были вынуждены отправиться на кошачью выставку на ВДНХ, чтобы предложить наше семейство по одному в «добрые руки». Котята пошли на «ура», в памяти сохранился последний, которого унесли папа с малышом на плечах. Почему-то запомнилась их фраза «а что скажет мама?» Хочется верить, что она сказала «спасибо!»

Позже у моей другой одноклассницы появились в доме щенки. К слову, ее Рокки был чистокровный английский кокер-спаниель. А его возлюбленная Ники была сомнительных кровей: черная пуделиха с примесью черного терьера (и как только эта примесь туда закралась?) Однако, любовь сметает все преграды, и – voila! Десяток очаровательных черненьких терьерчиков и один рыженький, больше смахивающий на пресловутого спаниеля, уже копошились в знакомой коробке. Мы выбрали самого активного. И назвали Рони (Рональд). В результате летом на даче на одном этаже жили Рональд (неизвестной породы) и благородный сеттер Нэнси (оценит тот, кто помнит, что незадолго до этого в США президентом был как раз Рейган). Был морозный февраль, и домой мы несли Рональда прямо за пазухой, переживая по дороге. Папа, хотя и дал добро, но предупредил, что воспитанник должен будет пройти испытательный срок. И, вот, когда мы в коридоре поставили его на пол, папа вышел и строго глянул на щенка из-под своих огромных окуляров. Рони тоже посмотрел на него снизу-вверх и напрудил в его тапки. Мы с мамой перестали дышать, ожидая, когда раздастся гром. Но случилось еще более невероятное событие: папа первый раз в жизни неожиданно и навсегда полюбил животное. Отругав нас с мамой за то, что мы заморозили «ребенка», он велел:

1. В коридоре прибрать.

2. Ребенка накормить и напоить («интересно, он любит печеночку?»)

В дальнейшем он также журил меня, если, угощая Рони оладушками, я забывала намазывать сверху сметанки. Рональд безоговорочно превратился в его «младшенького». А для меня на все последующие 16 лет стал первенцем и лучшим другом.

Потом еще был котенок. Его я извлекла из коробки в подвале нашего дома. Чутье подсказало мне, что весь выводок, который там копошился, тащить в дом не стоит. Но от одного я не удержалась. Он был совсем малюсенький, глазки только открылись, есть мы его научили. А блох вымывали прямо в раковине. Выяснилось также, что он уже болеет рахитом. Но выходили. За пару недель котенок, Пушок, а попросту Пуш, освоился, раздобрел и манерами стал напоминать небезызвестного Шарикова. Рональда он почитал за мамку, возможно, просто не успел понять разницу между собакой и котом. Рональд тоже признал в нем детеныша, поэтому не возражал, а только огорченно прял ушами, когда Пуш залезал на край его миски, чтобы выковыривать вкусные кусочки. К слову, когда лет через пять у нас в гостях была мамина приятельница-кинолог с маленьким щенком-девочкой, и мама, умилившись, побежала кормить ее творожком, Рональд уже не проявил столько благородства, а, приревновав маму и злобно ощерив зубы, попытался прогнать конкурирующую фирму. Но Пуш у нас тоже не задержался. Папа не любил кошек по-прежнему, а Рональда любил сильно. В какой-то несчастливый день он решил поиграть с Рони и попытался отогнать Пуша, который предпочитал дремать, свернувшись калачиком и прижавшись к Рони. Папа отпихнул его, Пуш возмутился и царапнул папу. После чего, глотая слезы и утирая сопли, я ехала на трамвае к бабушке Ляле с очередным презентом. Маркизы тогда уже не было, но дедушка неожиданно проявил характер и передал Пуша соседям. А Рональд еще долго пытался добиться любви и дружбы от окрестных кошек, регулярно получая по морде за нахальство.

Кстати, с Маркизой его отношения не задались с самого начала, когда он еще был несмышленым полугодовалым щенком. В преддверии лета и возможности совместного выезда на дачу мы привезли его к бабушке познакомить с кошкой. Пока я сидела на диване и гладила их обоих одновременно, все было тихо. Хотя злобное кошачье пофыркивание и прижатые уши должны были меня насторожить. Все-таки Рональд на тот момент был плюшевым детенышем, а Маркиза – матерой стервой. Решив, что пора их оставить одних минут на пять для более близкого знакомства, я решила выйти из комнаты. Я даже не успела закрыть за собой дверь, как разразилась буря: визг, вой, скулеж, рычание… Рональд прятался под диваном, и оттуда уже растекалась большая, наделанная с перепугу, лужа. Выгнув спину и завывая, как индеец, песню победы, Маркиза пыталась достать его, стоя на спинке дивана. Ее заперли на балконе, пока Рональда отпаивали в кухне. Потерпев фиаско на поприще миротворцев, мы с мамой и Рональдом оглянулись из прихожей. Бабушка уже выпустила Маркизу, и она ходила по кухне, брезгливо одергивая лапки и пофыркивая, после того, как здесь побывала собака. Маркиза умела терроризировать всех. Один раз пересеклась у нас дома с Гошей. Гоша никогда до этого не видел кошку, но одного ее взгляда было достаточно, чтобы он закричал (да, так я узнала, что попугай может даже заорать) и забился в клетке. Один раз она небрежно играла с кистями бархатной скатерти на столе. Это стало раздражать дедушку, и он попросил ее перестать, показав для убедительности кулак и прокомментировав: «Мой кулак – твой кулак». В ответ Маркиза показал когти, и дедушке оставалось только докончить: «Мои когти – твои когти».

Еще мы периодически заводили черепашек. Они были, конечно, не столь забавны. Хотя маленькая (такие часто продаются у метро) быстро бегала и тоже подружилась с Рональдом. Но он был очень добродушен. Даже попугай с ним дружил.

Была попытка завести хомячка. Мы с мамой зашли в очередной раз в зоомагазин, у нас сдали нервы, и мы купили маленького беленького в переносной клеточке. И сразу, не дожидаясь папиных напутствий, поехали с ним к бабушке. Пока мы обедали, хомячок Кузя каким-то образом сумел открыть клетку и сбежал раз и навсегда, не прожив у нас и трех часов. След его затерялся в истории, хотя мы обыскали все шкафы, но теплые воспоминания от общения сохранились.

И все-таки лучше собаки могут быть только две собаки.

Глава 6

Ночь музеев

В прошлой жизни я, наверное, была дальнобойщиком. Ну, или кем-то, кто любил переезжать с места на место. В Испании таких называют humbre del mundo, что в переводе означает «человек мира». А приземленные люди дают более четкое определение – «БОМЖ». Но автомобиль у меня был бы в любом случае. Иногда мне кажется, я могу ездить без остановки (лишь бы дорога была хорошая, и пробок не было). Особенно по ночному городу. Ночь как-то все приукрашивает, сглаживает острые углы, пестрит огнями. Ночью город становится приветливее: исчезают облупленные краски, а лица перестают быть хмурыми и озабоченными. Воздух в Нескучном саду, в котором мы сегодня гуляли с Вероникой, загустел, наполнился влагой и запахами цветения. Как же я, прожив в Москве всю свою жизнь, ни разу не сходила погулять в Нескучный сад? И почему меня ни разу не пригласили туда на свидание?

А ведь там до сих пор работает площадка, усыпанная столиками для игры в пинг-понг, усадьба Минералогического музея хоть и порядочно обветшала, но тоже функционирует, а под ней раскинулся настоящий лес с оврагами, мостиками, обрубками тополиных деревьев и даже выкорчеванными пнями. Надо отдать должное властям города, в парке хорошо. Повсюду симпатичные кафе, пруд, можно покататься на катамаранах. С одной стороны играет оркестр, на набережной танцплощадка, а на других танцплощадках парка проходит курс обучения танцам: играет джаз и стильный немолодой человек учит перебирать ногами. У меня появилось ощущение, что я участвую в театральной постановке по произведениям Селлинджера. А что дальше?

Днем я ходила в букинистический. Я туда собралась, чтобы купить в подарок «Золотой ключик или приключения Буратино». Я люблю ходить в этот подвальчик. Когда я была маленькая, там продавали «Овощи-фрукты». Потом был книжный. Теперь снова книжный магазин под названием «Прием книг от населения». Но, как ни странно, там полно книг совершенно новых. То ли население их не читает перед тем, как сдать. То ли просто аккуратно обращается с литературой. Вообще-то у меня есть электронная книга. Несколько лет назад мне ее подарили родители мужа на день рождения. Они тогда сами «подсели» на этот гаджет и других подсаживать начали. А я пуглива в отношении технических новинок. Для меня освоение нового блендера целое приключение, к которому я заранее готовлюсь. Да, и к книгам с детства привыкла бумажным: перебирать страницы, листать, смотреть картинки, сдувать пыль, доставая книгу с самой дальней полки – это музыка! У родителей в коридоре огромный книжный шкаф под потолок и каждая полка в нем в три ряда! Чтобы было проще разыскать книгу, дедушка когда-то составил алфавитный указатель, с которым, к сожалению, мы обращались весьма бесцеремонно. Теперь все перепутано, а книжный указатель почил в бозе. Другие шкафы, кстати, тоже забиты книгами.

Помню, когда мы переехали на эту квартиру (родственный обмен с бабушкой и дедушкой), мама билась в истерике на предмет: шкафов полно, а постельное белье убрать некуда, везде книги. Но на предложение переложить книги куда-нибудь подальше, папа раздул усы и, не стесняясь, сообщил, что именно он предлагает убрать подальше («А Гомера не тронь!»)

Кстати, наличием усов он обязан мне. Вначале он не хотел их отращивать. Но когда в 1992 году мы отдыхали в Понизовке, я все-таки уговорила его отрастить на пробу. Мне хотелось, чтобы мой папа выглядел более солидно, как и положено папе, и казалось, что усы – именно то, чего ему недостает. Он их сразу полюбил и начал носить с удовольствием, и тем сложнее перенес постигшую их трагедию. Отпуск постепенно подходил к концу и как-то утром, когда он ушел бриться в ванную комнату, раздался вопль раненого бизона. Нет, никто не порезался и не пострадал, но привычным жестом он полоснул бритвой по усам, оставив от них ровно половину.

Правая часть лица по-прежнему смотрелась солидно, как я того и желала, а вот левая снова была юна и по-мальчишески чиста от растительности. Папе, конечно, пришлось сбрить усы и с правой части тоже, поэтому на работу после отпуска он вышел с прекрасным южным загаром повсюду кроме того места, где все три недели колосились усы. Виновницей всех этих конфузий была признана я. Ну, а усы со временем отрасли заново, и вся история перестала казаться страшным бедствием, а осталась в семейной хронике в качестве очередного анекдота.

Так вот, электронная книга. Поначалу она казалась мне страшной обманщицей, вмещающей в себя огромное количество бесстраничных произведений. А как же шелест страниц и запах типографской краски? А заметки на полях, которые делал прадедушка? Ну, пусть, и не он. Может быть, это был папин одноклассник, которому давали почитать. Мне и сейчас подруги часто дают почитать. Только не книги, а ссылки на ресурс, по которому их можно скачать. Но ведь там ни за что между страниц не найти засушенный листик, старую открытку или приходник тридцатилетней давности. В общем, год электронная книга провалялась у меня без дела. Я старалась ее не замечать и относилась к ней свысока, считая ее этакой плебейкой по сравнению с трехтомным изданием словаря Гальперина и Апресяна, например. Но когда я собралась уехать на все лето, то потихоньку начала осознавать, что ни этот трехтомник, ни любой другой, в чемодан укладывать не буду. Пришлось мне наступить на горло своей песне и брать свою плебейку!

Возможности электронной книги я оценила, но любить печатный лист не перестала. Поэтому поход в упомянутый букинистический для меня по-прежнему священен. Мне приятно видеть полки, уставленными такими же корешками книг, как и дома. При этом хочется тут же доверительно сообщить всем, что у нас дома эти книги уже есть. Мне нравится дотрагиваться до них. Наверное, так же старьевщик копается в груде мусора, надеясь найти что-то более или менее пригодное для продажи.  Иногда я даже покупаю какие-то карманные издания сонетов Шекспира или сборник Цветаевой. В целом они не нужны, т.к. все это есть дома в собраниях сочинений, но огромный шкаф в прихожей по-прежнему не гнушается ни одним жертвоприношением и заглатывает в себя любое издание: как классиков, так и современных авторов. Некоторые из них, может быть, тоже со временем станут классиками.

В общем, вчера я зашла купить маленькую книжечку в подарок, а купила заодно еще кучу детских книг. Да еще какая-то женщина, по виду похожая на библиотекаршу, соблазнила меня купить огромную детскую книгу неизвестных мне английских авторов. Стоила книга недорого, но покупать я ее не хотела. Во-первых, мои покупки и так уже весили немало, потом я подозревала, что она может оказаться дома в каком-нибудь собрании детской литературы. Но, агитируя меня на покупку, дама произнесла два волшебных слова «издание» и «перевод». В том смысле, что издание старое, а перевод хороший. Для меня поход в этот букинистический с его ценами по 10-20 руб. за книжку, как возврат в детство. Сразу вспоминаются советские гостиные в гостях у родственников, шкафы, наполненные макулатурными изданиями…

Будучи в Нью-Джерси в гостях у тети с дядей, я была потрясена, увидев у них этот родной шкаф, пестрящий золотыми буквами изданий «Граф Монте-Кристо», «Асканио»… Дядя с тетей уезжали в конце 80-х, летели в никуда, не зная, что их там за океаном ждет, с маленьким ребенком на руках. «Это ж столько места и веса заняло! Лучше бы взяли с собой что-то более полезное или ценное», – назидательно сообщила я. «Я и взял с собой все самое ценное», – отрезал дядя, – «А где я здесь найду такие издания?»

В Бруклине, конечно, все можно найти. Насчет «именно этих изданий» – не знаю. «В книжный магазин всегда надо идти с папой», – говорит его дочка. «Это он на шмотки деньги не даст. А словари и книги купит беспрекословно». Это я понимаю, мой папа поступит также.

Расчувствовавшись, я шла с огромной авоськой книг к машине. Дождик моросил уже вовсю, поэтому я ускорялась с каждым шагом. Навстречу шла старушка, скромно одетая, с сумкой и жалостливым видом. Она что-то пробормотала, быстро проходя мимо. Но сегодня я остановилась и переспросила. «Если можешь, дай мне сколько-нибудь», – уже чуть громче повторила она. Я дала. Почему-то ей я поверила. Как-то искренне она смотрелась. Рядом с домом, в котором живут родители моего мужа, церковь. Вокруг нее постоянно тусуются цыгане, крикливыми голосами выкрикивая «Помогай тебе Бог!», «Пусть у тебя, золотая, здоровье будет!» Очень профессионально выкрикивают, я их боюсь. Мне все время кажется, что они как-то облапошат или заколдуют меня за эти 30 секунд, что я проведу с ними рядом. А бабушку стало жалко.

А вообще в Москве стало интересно жить. Может, и всегда было. Просто раньше я меньше внимания обращала на то, что происходит вокруг. Вспомнилось, как знакомая девочка из Стокгольма сказала, побывав в Москве: «У вас здесь в день проходит столько концертов, выступлений и прочих мероприятий, сколько в Швеции за год не наберется».

Глава 7

Чужая жизнь

Я купила чужую жизнь. За пять евро. Это недорого. Можно ли теперь ее прожить от начала и до конца? «Да, можно», как говорит моя дочь. Попробуйте восстановить все события, забравшись в фотоальбом постороннего человека. Вот, он лежит передо мной: маленький, с ладонь величиной, наполненный счастьем и дыханием людей, которых я никогда не знала, и, судя по черно-белому, затертому изображению, уже вряд ли когда-нибудь встречу. Я провожу рукой по плетеной поверхности. Прутья обложки перепутаны в шахматном порядке. Уголки фотографий с кружевными краями аккуратно вставлены в отверстия на каждой страничке. Кто же были эти люди, и как их жизнь очутилась на прилавке Венского рынка?