Маленькое детство

Вступительное слово

В каком возрасте можно писать мемуары? Ну, конечно в старости! Когда уже жизнь позади. А как определить, что жизнь позади уже? Когда наступает этот момент истины? Моя дочка часто просит рассказать про то, «как все было». Я решила написать о своей семье. Что-то про собственное детство, про бабушек и дедушек, большинства из которых уже нет в живых. Но теперь о них будут читать, а, значит, память сохраниться. Надеюсь, вы тоже получите удовольствие от моих записок, улыбнетесь, засмеетесь и будете ждать продолжения.

Глава 1

Родственные связи

Вы когда-нибудь задумывались о том, как звучат голоса ваших предков? О чем они говорили и думали? И на каком языке? Это мог быть мелодичный идиш, певучий украинский диалект или привычный для уха русский язык. Иногда, слушая повторяющиеся рассказы дедушек и бабушек, начинаешь чувствовать себя участникам тех давних событий, и вот я уже сама пересказываю историю со слов прадеда, которого не застала, но, благодаря рассказам домашних, мне чудится, что я лично слышала все, что он говорил. Вот он испуганно мечется по саду и кричит «Борух! Борух!» Бабушка, тогда еще просто мама, ушла за хлебом, а маленький папа спрятался наверху. А вот он, выходя из синагоги, закуривает с довольным видом и, указывая на моего дедушку, говорит: «Мизинкер приехал».

А прадед моего мужа играл в театре Михоэлса. Делал он это от души, играл те же роли, что и сам Соломон Михайлович, пел, и многие песни в его исполнении были записаны на пластинки. Несколько лет назад, когда мы паковали бабушку, чтобы перевезти ее на квартиру родителей, были вскрыты и разорены все шкафы, и разобрано, наконец, «все, что нажито непосильным трудом»… «Бабушка, это старое! Это выкинуть!» «Вам только выбрасывать то, что другие наживали! Успеете…» Что-то мы все-таки выкинули, а что-то она отстояла, и не зря. На первый взгляд ненужные клеенки, марли и полотенчики вполне себе пригодились после переезда на новую квартиру (звучат литавры, глаза бабушки светятся торжеством религиозного фанатика, спасающего святыни горящего храма).

Так вот, на антресоли, забитой всем на свете, в том числе и Талмудом, лежащим бок о бок с Кораном, была найдена целая коробка покрытых пылью старых пластинок. Они сохранились, имена исполнителей уцелели, и, вот, спустя 70 лет снова зазвучал голос Мишиного прадеда, исполняющего грустные напевы на идиш. Когда Элина вырастет, она сможет услышать, как поет ее прапрадедушка. Это здорово.

Вообще, чем старше становишься, тем скорее хочется изучать историю. Приходит понимание, что расспрашивать тех, кто видел, нужно сейчас, а позже, может, и не у кого будет спросить… В детстве живешь сиюминутным моментом, кажется, что все, кто тебя окружают, будут делать это вечно: все эти тети, дяди, улыбающиеся лица, заботливые руки… Они исчезают, и мы не замечаем, а потом все подергивается пеленой забвения. И только позже начинаешь вглядываться в семейные снимки, пытаешься проложить тропинку родственных связей, ищешь сходство между лицами, разъединенных десятилетиями…

– А глаза-то, глаза! Как у дяди Исаака!

– Да, он же не его родственник!

– Странно. С такими глазами вполне мог бы им быть…

Я помню, что в детстве наша семья была большая-пребольшая. Я даже не успевала запоминать все имена и родственные связи, но мне казалось, что это абсолютно нормально, когда на любой праздник в квартире набивается сразу человек 20, не меньше. А потом в конце 80-х все разъехались-разлетелись. Вспоминаются опустошенные квартиры, и снова большое количество человек за столом, сидящих на остатках мебели, и предложения: «Ну, выбери себе что-то на память». Это называлось «проводы». Что это слово означает, было не совсем ясно. Родители объясняли, что те или иные родственники уезжают далеко. Далеко? Ну, ладно. А вот, насколько далеко, стало понятно, когда уехали бабушка с дедушкой. Ну, и лет мне уже тогда было все-таки 18. География представлялась не так абстрактно, как 10 лет назад.

Все же какие-то родственники совсем забылись, хотя отдельные картинки оставались в памяти. Каждый раз, проезжая по Дмитровскому шоссе по пути на дачу, я взмахивала рукой и говорила: «А здесь жила тетя Чарна! Мы к ней раньше постоянно ходили в гости». Мне казалось, тетя Чарна жила в огромной квартире, столько народу там собиралось и столько еды готовилось. «Да, нет, – объясняла мама, – не в огромной, а в обычной двухкомнатной. Просто в то время почему-то все умещались в любом пространстве, и для каждого находилось посадочное место. А готовила тетя Чарна сама. При этом все было кошерно. И курицу она покупала живую и резала самолично. И как, и когда она успевала все это сотворить непонятно до сих пор». Я помню, что она была маленькая, но очень энергичная. Лицо помню плохо, а вот руки отчетливо. Каждый раз, когда мы к ней заходили, руки обнимали, и сердце сразу замирало в предвкушении вкусного кусочка, который сразу вручался, не дожидаясь официального приглашения за стол. Потом мы перестали к ней ходить. Прозвучали слова «Израиль» и «отъезд». По истечению лет все это вспоминалось еще реже. Да, и сама семья стала намного меньше. Родственники разлетелись, растворились во времени, многие ушли навсегда, в том числе и дед Ефим, который поддерживал со всеми отношения и записывал в свой блокнот хорошим подчерком, с навсегда въевшимся уклоном справа налево, адреса и телефоны всей Фамилии.

А в 2008 году я познакомилась с Мишей. В 2011 году мы поженились, и казалось, что это касается только нас обоих, но на самом деле мы были только звеньями длинной цепочки глобальных событий: объединение двух семей и знакомство многочисленных людей друг с другом. И в его семье многие уехали в Израиль и в США и, как выяснилось, поселились неподалеку от моих родственников. А многие остались в Москве, каждый со своей миссией. Миссия Наташи, жены Мишиного троюродного брата, состояла, видимо, в том, чтобы пригласить меня на девичник в честь еврейского праздника Пурим. Это было еще в феврале. Там она познакомила меня со своей детской подружкой Юлей. Ну, поболтали, как водится, подружились в Фейсбуке, в общем, начали общаться. В конце концов, договорились встретиться и в реальном мире, не дожидаясь очередного приглашения на следующий праздник. Лето все-таки. Мы отправились в Нескучный сад. Гуляли долго, говорили «за жизнь», обсудили немного свои семьи. Без лишних подробностей. «Родственники-шмодственники…», – как говорит моя бабушка. Разошлись поздно, расцеловались. «Я, как на свидание сходила!», – посмеялась Юля. Я тоже. Не успела я дома рассказать мужу обо всех своих впечатлениях, как в 0.30 ночи снова зазвонил телефон. «Ой! Что-то случилось!» Конечно, случилось. «Тут моя мама интересуется, – зазвучал в трубке голос Юлечки, – нет ли у тебя случайно деда Ефима?» Тааак? «А, вот, – продолжала Юля, – у него была двоюродная сестра Чарна?» Была! «Ну, хорошо, – продолжила Юля, – значит, это твоя мама была свидетельницей на свадьбе моей мамы и делала ей макияж! Вот, тут на фотографии у нее на коленях маленькая темненькая девочка лет пяти. Не знаешь, кто это?» Что же получается, не все уехали в Израиль! Просто надо было внимательнее изучать дедушкин блокнотик с телефонами и адресами! До двух ночи я не давала мужу спать, обсуждая с ним ситуацию. Оказывается, вот уже полгода я дружу с девочкой, которая приходится мне сестрой! Хотя, если лучше проследить родственную связь: так, прабабушка – двоюродная сестра дедушки, папа-мама… Это, значит, ее мама приходится мне сестрой, а она моя племянница! Как же «причудливо тасуется колода!» «Слушай, дай поспать, – в конце концов, недовольно протянул муж, – это хорошо, что у тебя прибавилось родственников. Но давай все-таки не к ночи… Дай мне шанс их полюбить».

Глава 2

Бабушка Ляля и дедушка Яша

– Мама, расскажи мне про свое маленькое детство! Расскажи про то, как все было. Расскажи про дедушек. Например, про дедушку Яшу.

Я счастливая. У меня все детство были две пары бабушек и дедушек: мамины – папины. С мамиными родителями проходили выходные в городе и летние каникулы на даче.

Если дедушка Яша или бабушка Ляля забирали меня в пятницу из сада после обеда, я точно знала, что можно спорить с воспитательницей и не есть суп. Зачем утруждаться, когда за непослушание уже ничего не будет? Сейчас дедушка приедет. А у дедушки в кармане что? Шоколадная конфетка! «Тебе половинку и мне половинку!» Мы всегда так поступали. Во-первых, чтобы делиться. Во-вторых, вроде как съедаешь поменьше вредного шоколада, все-таки всего лишь половинка… И так восемь раз в день… Кто ж эти половинки считает?

Бабушка с дедушкой жили на втором этаже, поэтому за окном, которое выходило в палисадник, были хорошо видны деревья. В темноте их качал ветер, было немного жутковато, и ощущение, как будто за городом. Они жили совсем недалеко от нас: мы на Брестской, а они в Марьиной Роще. Но все равно надо было ехать на трамвае. И я говорила: «У нас дома в Москве». «Мы тоже живем в Москве!», – неубедительно доказывала бабушка Ляля. «Ну, да, ну, да», – недоверчиво кивала я.

А почему Ляля-то? Ее же Лариса зовут? А потому что родилась она в Украине, у Киеве. И когда ее, туго спеленатую, принесли в их большую коммуналку, соседский мальчик выскочил в коридор и крикнул: «Дивитесь! Ляльку принесли!» Куклу, то есть, по-украински. И все, уже ничего не помогло: ни возраст, ни Москва. Бабушка Ляля и только. «Лялечка», – звал ее дедушка Яша. Всегда деловитая, знающая ответы на любые вопросы, умеющая готовить любые блюда из каких-угодно подручных материалов, у нее все, что нужно, было не только дома по шкафам, но и в сумке. Вам йод, любые лекарства, бинты, пилочку, брошечку, орехоколку, перочинный ножик? Пожалуйста! Не знаете, как варить суп из крапивы, печь блины или делать леденцы из жженого сахара? Все просто! Обращайтесь!

По утрам бабушка зачинала готовить обед так, чтобы ничего не пропало. Не единой крупенички, огрызка, сыворотки из-под молока при приготовлении творога – все в стол – в хозяйство! А мы с дедушкой тоже очень помогали ей: собирались поскорее и выметались из дома на троллейбусную остановку – ехали в парк «Останкино». Я там очень давно не была. В моем «маленьком детстве» там был лес и много тропок: узеньких и окультуренных. И высокие – превысокие деревья с разноцветными по осени листьями. Перед уходом я заговаривала бабушке зубы, а дедушка шел в спальню и открывал комод. Там стоял одеколон во флаконе из толстого стекла, какие-то шкатулочки из фарфора, полные чудесных вещей, а еще мешок… Денег? Нет! Конфет! Мне об этом мешке, конечно, знать не полагалось. Поэтому я всегда тактично не смотрела в его сторону. И дедушка набивал карманы. Нам же надо было как-то протянуть после завтрака аж до обеда. Нууу…. При входе в парк мы еще кулек пончиков, посыпанных сахарной пудрой покупали. Но это по мелочи… И потом вы же помните: «Тебе половинку и мне половинку!» Я не буду повторяться, но эту присказку надо произносить приблизительно после каждой пятой строчки, чтобы понимать ценность молочных и коренных зубов. А еще в карманах у дедушки были кульки с орешками и семечками. Зачем? Надо.

Так вот. Вы садитесь на троллейбус рядом с Октябрьским переулком, сразу за желтым полуразрушенным домом. Внутри этого дома глубокий подвал, а в нем клад! Много-много драгоценностей! Про это знает вся окрестная детвора, и мы еще отправимся с факелом на его поиски. Итак, на троллейбусе вы доезжаете в парк «Останкино». Покупаете при входе и преступно съедаете еще горячие пончики. Затем углубляетесь в райские кущи парка и выбираете подходящее дерево или несколько деревьев. И вот дедушка достает кульки с орешками и семечками и высыпает мне в ладони понемногу. И тут надо выпрямиться во весь свой могучий рост поднять руку ладошкой с угощением вверх, прислонив ее ребром к стволу, и замереть. И не дышать. Потому что, если выдержать нужную паузу, с дерева всеми четырьмя лапками, вниз головой сбежит белочка с пушистым хвостиком. Цап орешек! И наверх – наверх! Настоящая рыжая белочка, как из сказки о царе Салтане. Скажу честно, белочки прибегали нечасто. Их уже тогда маловато было. Зато также по дереву бегали поползни и клевали семечки. Поползень – такая птичка, которая почему-то предпочитает не летать, а бегать по дереву. По земле бегали трясогузки, но с ними не складывалось. Дружелюбнее всех были синички. Они садились на руку, впивались в нее коготками и клевали семечки. Предпочитали очищенные. Впрочем, как и я. И такое это было счастье! Самое интересное, что, когда ты стоишь и не дышишь в ожидании белочки или синички, мир замирает тоже. Вокруг тебя образуется воронка, за которой слышится гул ветра, шелест листьев, голоса других людей… Но в твоем кругу только дедушка, прижавший палец к губам, напоминая про терпение. И, вот, уже издалека доносится топот белочек, поползней, хлопанье синичкиных крыльев… Синичка клюет семечки из ладошки над головой, и я боюсь шевельнутся и посмотреть на нее, вдруг спугну, и она улетит. Только чувствую острые коготки, которые цепляются за мою уже подмерзшую ладошку. А с белочкой, когда она снисходит, удается глазами встретиться. Я ей улыбаюсь. Спорим, она тоже узнала меня?

Глава 3

Лето на даче

А еще с бабушкой Лялей и дедушкой Яшей проходило лето на даче. Где-то с 1992 года к нам начал присоединяться еще мой обожаемый Рональд. Рони. Собака невнятной породы – полупудель с примесью черного терьера – полуспаниель, но обе половины лучшие. В нашей семье он жил на правах младшенького: спал где хотел, нахально сталкивал меня с подушки, разваливаясь в постели всеми четырьмя лапами. Грязными лапами. Почему-то в детстве не заметно, что собака плохо вымыла лапы, вернувшись с прогулки, и не высморкалась. Наверняка, если бы у меня сейчас была собака, я бы пыталась не разрешить дочке тащить ее в постель, читая лекции по гигиене. Но тогда я целовала его в мокрый нос и зарывалась лицом в кудрявую свалявшуюся шерсть пополам с репейником, принесенным со двора. Он тоже любил выезжать на дачу. Носился по полю, подпрыгивая как заяц так, что уши спаниеля только успевали взметнуться вверх и опуститься вниз. В 8 утра он уже выходил на прогулку. Вместе с дедушкой Яшей, по которому можно было часы сверять. На это время у них была назначена зарядка на площадке позади дома. Дедушка успевал даже через скакалку попрыгать. В молодости он немного занимался боксом, и делал отжимания, бросая перед собой часы. После зарядки дедушка еще делал пробежку по полю, иногда сажая меня на плечи. Но это еще до Рони, когда мне было 5-7 лет. Потом я уже ленилась рано вставать.

Помню, как в первое лето Рони на даче как-то вечером, гуляя с ребятами перед сном, мы потеряли его. «Рони! Рооониии!», – кричали мы, бегая в потемках по уже сырой траве. «Какие у него еще любимые клички? Как вы называете его дома?» «Рони-макарони», – всхлипывала я. «Макарони! Макаронина!» – разносился по всему полю шквал детских голосов. Рыдающую, меня вели домой, утешая, что сейчас уже поздно, а завтра с самого утра мы продолжим поиски. Он сидел у подъезда, влажный от вечерней росы и поскуливающий, т.к. замерз и устал. Бедняга. Зато нашему облегчению не было предела. Басня «Моська и слон» была, конечно, про него. «Еврейская сторожевая», – насмешливо дразнил его папа. Как-то Рони долго гнался по полю за лошадью, гавкая и огрызаясь на нее. Не уверена, что та его замечала, но в конце концов он получил в глаз копытом, когда попытался подбежать поближе. Глаз болел и слезился долго, но к счастью остался на месте. Зрение мы не проверяли, читать Рони не умел.

К врачам Рони ходить не любил. Как-то он отменно поскандалил на приеме у ветеринара, и я получила предложение сводить его к зоопсихологу. Богатое воображение тут же услужливо подсунуло мне картинку, как, развалившись в своей обычной нахальной манере на кушетке у зоопсихолога, Рони вещает о том, что в раннем детстве его покинули родители. А я это оплачиваю. К психологу ходить мы не стали.

Бабушка Ляля терпеливо относилась к нашему зоосаду. Когда моя мама была маленькая, она тоже по слухам постоянно таскала в дом котов и птичек. Был, рассказывала мама, даже кот, который стащил из сумки батон белого хлеба и обгрыз. Я пошла по ее стопам: попугай, одна кошка, другая, хомяк, черепахи… Рони прижился лучше других. В нем был смысл нашей жизни. Бабушка терпеливо всех кормила, заботилась и откуда-то знала все, что нужно знать о домашних животных. Ее все слушались. Наверное, и тигры с медвежатами ходили бы при ней на задних лапках без напоминаний.

Характер у бабушки оставлял желать лучшего. Она любила, чтобы все по правилам, плохо относилась к безделью и пустому сибаритству, не переносила ошибок и неграмотных высказываний. В 90х годах она сначала терпеливо подчеркивала ошибки в «Комсомолке» (газета «Комсомольская правда»), потом махнула рукой и перестала читать. Как-то, полистав мой, она исправила в одной из песен все ошибки ручкой другого цвета. «Бабушка! Я же теперь не смогу никому показать!» «Вот, и хорошо. Лучше переписать начисто и исправить все ошибки», – последовал ее спокойный ответ. Про личное пространство ребенка бабушка думала в последнюю очередь. «Очень прилично», – была ее высшая похвала в случае с одеждой. И я сразу понимала, что, это лучше не надевать.

Зато с ней было интересно. Она знала множество историй и умела их рассказывать. На все юбилеи и просто дни рождения любила приготовить поздравление в стихах. Память у нее была, как у слона. Бабушка помнила грамматические правила английского языка, которые учила еще в школе, прочла множество книг, была в курсе всех последних событий, умела о них говорить и высказывать свое раздражающее других мнение, знала всех родственников и помнила кто кому и кем приходится. Ее телефонная книжка и коробка с шитьем – одно из самых ценных приобретений у нас с мамой. Я почему-то помню, как она обшивала мне черный широкий обруч разноцветными ленточками, когда я должна была танцевать в школе украинский танец. А на праздник осени бабушка сшила плащ из кухонной клеенки, узор которой состоял из овощей и фруктов.

Когда я оставалась на ночь у них в Москве, то перед сном теплыми вечерами мы могли выйти пройтись в сквер института «МИИТ» напротив дома. Я помню, это были интересные, насыщенные вечерние прогулки.

Еще как-то я смотрела по телевизору детское кино «Гум-Гам» и разразилась слезами, когда фильм закончился, т.к. хотела посмотреть еще раз. Дедушка при мне начал «звонить на телевидение». Долго накручивал он телефонный диск, потом, наконец, «дозвонился», и ему «пообещали», что фильм повторят специально для меня в ближайшее время.

В соседнем доме жил мой приятель Максим. Как потом выяснилось, с его отцом в детстве дружил мой дядя Саша, мамин брат – все повторяется. Мы носились по окрестным дворам, прыгали с качелей, ходили на раскопки на соседнюю стройку. Бабушка одевала меня во что-то, что было совсем не жалко. В этом время появились стеклянные бутылки Pepsi-Cola с железными крышечками. Мы собирали эти крышечки, разбросанные и вдавленные повсюду в землю, и клали на трамвайные пути, чтобы расплющить. Максим делал значки. Зачем – не знаю. Кстати, в школе после уроков военной подготовки мы ползали по аудитории и собирали расплющенные стрелянные гильзы. Тоже не могу вспомнить, к чему. Но у меня был игрушечный сундучок, полный этих гильз, которым я очень гордилась. В нем попадались даже не расплющенные, а цельные гильзы золотого цвета.

Иногда мы выходили во двор с девочками. Раскладывали на скамейке кукол, одежки и принимались играть в показ мод. Также выносился магнитофон с кассетой Лаймы Вайкуле «Ах, Вернисаж» – это нас вдохновляло.

Еще можно было бросаться с чердака бутылками, но это было опасно – могли поймать, и тогда влетало. У меня был револьвер под пистоны. А сама пистонная лента продавалась неподалеку в Маринском универмаге. Если бегом и нет очереди, то можно было обернуться туда-обратно минут за 25. Иногда этот номер проходил, и бабушка не успевала обнаружить побег со двора. Как и поездки на трамвае: появились трамваи, украшенные рекламой. Мы считали, что, прокатившись на таком, можно загадать желание.

В гостиной на столе лежала ворсистая скатерть с бахромой, из которой я постоянно заплетала косички. Бабушка ругалась, дедушка хихикал. Маркиза (кошка которая жила у нас до Рони) неодобрительно и высокомерно наблюдала все это с серванта, уютно устроившись между вазочками. Почему она их не роняла и не разбивала, ума не приложу. У меня постоянно выпадают из рук тарелки, бокалы, стеклянные крышки. Как же так? Маркиза воду не любила, но с удовольствием смотрела, как я принимаю в ванну. Иногда она ловила лапкой капли из крана и брезгливо стряхивала их на меня. Мне кажется, таким образом она утверждалась в собственном превосходстве над этими странными, но не бесполезными для нее существами – людьми. Собак и мужчин она не любила и не особо старалась это скрыть. Она вообще мало кого любила. Ей нравился проживающий у других бабушки с дедушкой попугай Гоша. На него она смотрела умильно и хищно, когда они изредка пересекались. Гоша от этих встреч удовольствия не получал и в страхе колотил крыльями.

Рональд любил всех, включая Гошу и черепашку. С ними он пытался играть. Гоша, летая по квартире, садился на высокие точки, откуда кричал Рональду что-то презрительно-оскорбительное. Рональд по своему добродушию считал это игрой в салки. Играя с черепахой, Рони распластывался на полу. Черепаха, натыкаясь на него, пыталась недоуменно хватать за нос. Рональд воспринимал это как передачу «В мире животных».

На даче Рональд всегда и везде сопровождал меня. Не сказать, что ему нравилось кататься на лодке и прыгать в воду с причала, но выбора не оставалось. Как-то ко мне на пару дней приехала подруга, и именно тогда он умудрился вываляться на берегу в какой-то тухлятине. У нас был стресс, впрочем, теперь мы уже никогда не узнаем, что думал Рональд об ароматах Dior и Moschino…

А на даче мы упрашивали взрослых взять нас в лес, чтобы сделать большой костер, запечь картошку в золе, нажарить хлебушка и охотничьих сосисок из банки. Дедушка Яша всегда был среди активных родителей, которые соглашались идти с нами. Перед выходом дом оживал, начинали хлопать двери, дети топали по лестницам, перекрикивались, в радостном предвкушении решая, кто берет картошку и помидоры, а кто коробок с солью и еще что-нибудь. Уходя из леса, мы тушили костер и еще некоторое время играли в дыму в «Колдунчики». Дым разъедал глаза, но нам это не мешало. Еще дедушку можно было уговорить сходить вместе на лодочную станцию и помочь нам взять катамаран. Без взрослых лодки и катамараны не выдавали. Потом мы вместе плыли на катамаране к нашему пляжу и тормозили посреди реки. Оттуда дедушка уже возвращался на сушу вплавь, а мы всей толпой лазили по катамарану и прыгали с него в воду. Если катамарана не было, то в воду кидал нас дедушка. Всех по очереди и не один раз. Волосы были мокрые, в тине, но тогда это почему-то совсем не смущало. Сейчас я плаваю, высоко задирая голову, чтобы ее не замочить… Элина, моя дочь, смотрит презрительно и с визгом подныривает в волну.

Глава 4

Дедушка Фима

Уже почти не осталось тех, кто победу помнит, но все по-прежнему отмечают и вспоминают. Это хорошо. В Интернете множество обсуждений поведения и спекуляций на празднике, обвинений в неискренности. Но, как бы там не было, главное, что мы пока помним.

Еще живы ветераны. И их внуки, помнящие рассказы дедов и бабок. Великая Отечественная еще не перешла в разряд мифологии. Мы рассматриваем детские фотографии, на которых вместе с дедушкой ходили на парад или отмечали праздник дома, когда за столом собирались однополчане. Военные товарищи моего дедушки были в Ленинграде, кто-то в Мурманске. Именно туда в 1940 году послали служить его и других мальчишек одного с ним призыва.

Почти никто не уцелел из тех, с кем он целый год прослужил в Мурманске, пока было еще мирное время. Летом 1941 года уже никого не было в живых. Дедушка уцелел чудом. Просто повезло, говорил. Он, как и остальные мальчишки, не успел ничему научиться за тот предвоенный год в армии. В книжках воины всегда отважные. «Дедушка, ты тоже сражался храбро?» «Сражался, как мог, Аннушка. И страшно каждый раз было. Война – всегда страшно». А свои фронтовые 50 г он, если получалось, менял на кусочек сахара. Все Бахи были и остаются сластенами. То ли потому что прадед был кондитер, и патока навсегда перемешалась в нашу кровь, то ли просто порода такая. До конца своей жизни дедушка не мог смотреть спокойно на конфетку или вафельку.

Я помню, как в 1991 году я с ним и с бабушкой плавала на теплоходе «Советская конституция» по маршруту Москва – Санкт-Петербург. В самом Питере мы провели, вроде, только денек. Для меня это было первое знакомство с городом. Дедушка Петербург знал хорошо и очень любил, часто ездил на встречи 9 мая, но в тот раз времени было немного. Поэтому мы объехали весь город на такси, пробок тогда еще не было. Таксист был молодой и, открыв рот, слушал дедушкино: вот, из этого дома мы отстреливались, здесь был склад, здесь еще что-то, здесь убили такого-то…