скачать книгу бесплатно
*Mayday (мэй-дэй) – сигнал бедствия, используемый в ситуациях угрозы для жизни людей и тп.
Глава 12. Юля
– Юленька, больше экспрессии, дорогая! Где эмоции? Я хочу видеть твои эмоции!
Если я покажу Марте Михайловне, моему педагогу по специальности, те эмоции, которые сейчас у меня внутри, вряд ли они ей понравятся.
Моя туника будто после стирки без отжима, а спортивное трико от пота неприятно облепило мой зад. Я вкалываю над сольной экзаменационной хореографией, как проклятая, но делаю каждое танцевальное движение механически, потому что мыслями я не здесь.
Во мне коктейль из разочарования, обиды, злобы и отчаяния. Несколько дней вместо того, чтобы готовиться к теоретическому экзамену у ржавого Смелковского, я штудировала статьи из интернета, выискивая информацию о том, как можно и нужно помочь наркозависимым.
Я уверенна, что Матвею нужна помощь.
Пока не поздно.
Потому что стадия уговоров и разговоров уже невозвратно пройдена, и дальше это не работает. Необходима специализированная медицинская и психологическая помощь. Для этого я планирую поговорить с Ириной Владимировной, мамой Матвея.
Не знаю, имею ли я на это право, но мне не все равно.
Я, черт возьми, при всех косяках Свирского за него переживаю.
Марта Михайловна – прекрасный не только хореограф, но и психолог, запросто считывает мое нерабочее настроение.
Современный танец – мой любимый экзерсис, и я всегда выкладываюсь до остатка, но не сегодня.
– Великие танцоры велики не из-за их техники, Юленька, они велики из-за их страсти, – Марта Михайловна останавливает музыку и снисходительно улыбается. Не кричит, не ругает, она умеет поставить на место и заставить работать вот таким одним предложением. – Где твоя страсть? Что случилось?
Моя страсть улетела вместе с выкуренными косяками Матвея. Я чувствую, как теряю его, и как в наших отношениях появляется третий участник, наркотик, разрушая те самые отношения, становясь гораздо важнее меня.
Не успеваю ответить преподавателю, так как в дверь воровато стучат.
С Мартой Михайловной одновременно поворачиваем головы, когда слегка приоткрывается дверь и в ней показывается взъерошенная голова Матвея.
– Марта Михайловна, добрый день! – Свирский приветливо улыбается, соблазняя своей милой ямочкой на щеке, от которой многие женщины млеют. – Можно Юлю на минуточку?
За такую ямочку ему можно всё, даже не спрашивая, но женщина поворачивается ко мне и изгибает вопросительно бровь.
Не уверена, что хочу разговаривать с ним.
– Юля, если в этом кроется твой внутренний конфликт, – кивает на выжидающего в дверях Свирского, – то советую решить все свои проблемы и вернуться к занятиям с полной отдачей.
– Хорошо. Извините. Я быстро, – срываюсь с места и бегу к двери, но не от того, что желаю поскорее оказаться рядом с Матвеем. Мне не хочется подводить Марту Михайловну и нарушать экзерсис, пользуясь ее порядочностью и доверием.
– Юлька, – стискивает в крепких объятиях Свирский и приподнимает над полом. – Привет, фиалка.
– Привет. Перестань, я мокрая, – пытаюсь вырваться из захвата, потому что даже мне от себя противно.
– Уже? – отстраняется парень, лукаво поигрывая бровями. – Быстро ты! Но я не против, малышка! Как хочешь? – цепляет в мокрых пятнах широкую тунику и просовывает под нее руку.
– Ты что творишь? – отскакиваю и бью по руке смеющегося парня, бегая глазами по шаркающим по коридору студентам. – Забыл, где находишься?
– Да не кипятись, фиалка! – ехидно посмеивается Свирский. – Знаю я, что ты у нас не-до-тро-га, – в лицо по слогам шепчет мой парень.
А мой ли еще?
– Я не кипятильник, – складываю руки на груди и задираю подбородок, – чего ты хотел? У меня занятия, вообще-то, – решаю напомнить.
– Точняк, фиалка. Держи, это тебе, – выуживает из кармана маленький алый мешочек, стянутый красной плотной нитью.
Теряюсь, но принимаю подарок, ныряя в него двумя пальцами.
Сначала мне кажется, что там цепочка, но, когда достаю, понимаю, что в руках у меня браслет довольно крупного плетения.
– Нравится? – нарушает мои разглядывания Свирский.
Не знаю…
Да, красивый, но … грубый и вопящий. Такой неплохо бы смотрелся на полной крупной руке, а не на моем тонком запястье, состоящем из кожи и кости. И такие плетения уже давно не в моде. «Чем больше, тем лучше» осталось в прошлом, когда крупные широкие цепочки и браслеты в несколько рядов кричали о богатстве и положении.
– Симпатичный, спасибо, – но я все равно улыбаюсь. Это же подарок и, надеюсь, выбранный Матвеем с душой.
– Я несколько дней у матушки впахивался, чтобы на него заработать, – кичливо сообщает Матвей.
– Так ты поэтому не появлялся в те дни? Работал? – в моем мозгу вспыхивает искорка тоненькой надежды того, что все-таки Матвей не обманул и действительно помогал матери, а не шарахался с новой непонятной компанией.
– Ну конечно, фиалка. Я же тебе говорил, а ты не поверила!
Не поверила.
Подхожу ближе, и сама обнимаю парня, наплевав на потную вонючую футболку. Один из давящих ошейников на моей шее разрывается, позволяя сделать неглубокий вдох.
Я все еще держусь за него…
– Извини, фиалка, я действительно был занят и не мог позвонить. Но я знал, что с тобой все в порядке, – целует в висок и поглаживает под туникой спину.
Вздрагиваю от этих касаний, покрываясь мелкими мурашками. Не понимаю, приятны ли мне его ласки, или противны.
– Хорошо.
– Вечером наши собираются на «Этажах», пойдем? Давно никуда не выбирались, – спрашивает Свирский, по-прежнему удерживая в объятиях.
Да, это точно.
Я погрязла в учебе и в разборках с Матвеем. Может, сегодня удастся отвлечься и попытаться перезагрузить наши отношения, дав им еще один шанс?
– Я согласна. Заедешь?
– В восемь буду у тебя, малышка! Ну беги, давай, зубрилка, – бесцеремонно хлопает меня по заднему месту и открывает дверь, подталкивая внутрь.
Глава 13. Юля
– Завтра не выходной, если ты помнишь, – прикрываю окно, ежась под промозглым циклоном, никак не отпускающим Москву в теплое лето. На мне укороченный черный топ и в крупную клетку черно-бордовая короткая юбка, а наброшенный длинный классический пиджак не согревает, а лишь прикрывает мои голые плечи. – Не будь тебя еще пять минут, я бы никуда не поехала, – обнимаю себя руками и свожу крепко колени.
Вместо обещанных восьми часов Свирский приехал к девяти часам вечера.
Я целый час, как идиотка, прождала Матвея, собираясь дальше слать его лесом. Смысл ехать в бар в ночь, когда завтра с утра на занятия?
По крайней мере мне.
Запах, который я уловила, когда оказалась в Гелеке Свирского, так и не выветрился, становясь ощутимее при закрытых окнах.
– Юлька, ну че ты в самом деле? – кипятится Мот, нервно постукивая по рулю. —Ты же не в Институте благородных девиц учишься. Сомневаюсь, что, если бы ты осталась дома, легла бы спать. Че я постоянно оправдываюсь?
– Представь себе, да, легла бы спать, – фыркаю и отворачиваюсь к окну.
– Я машину забирал из сервиса. Задержался, так понятно? – раздраженно выплевывает Свирский.
– А что с ней было? – поворачиваюсь к кашляющему парню и вижу, как Мот утирает рукавом нос. – Ты простыл, что ли?
– Да так, по мелочи там, – отвечает размыто и передергивает плечами.
Снова сдавленно кашляет и ерзает в кресле, будто ему в задницу вогнали штырь с острым наконечником.
– Матвей, ты заболел? – повторяю вопрос, так и не получив на него ответа.
– Да че ты добаралась до меня? – орет Свирский так, что я подпрыгиваю в кресле.
– Не ори на меня, – психую в ответ.
– Всё, фиалка, прости, – Матвей отпускает руль и поднимает ладони, признавая собственное поражение. – Наверное, аллергия сезонная, – нервозно шмыгает носом.
Прикрываю глаза и хватаюсь за дверную ручку, потому что Свирский резко выжимает педаль тормоза, чуть не вписавшись в Порше. – Блть! – орет Матвей и бьет по рулю кулаком.
Его поведение заставляет включиться в работу ту область головного мозга, которая ответственна за чувство самосохранения. Я вжимаюсь в кресло и пробую аккуратно спросить:
– Матвей, что с тобой?
Мне страшно. Никогда рядом с ним во время езды не ощущала дискомфорта. Его резкая манера управления тачкой мне импонировала, разливая адреналин по венам. Скорость дарила ощущение свободы, но никогда… никогда я не чувствовала опасности за свою жизнь. А сейчас чувствую, что стою на обрыве, а мой парень меня не спасает, а только подталкивает в него.
Свирский включает поворотник и съезжает с главной дороги на стоянку торгового центра.
– Посиди в машине, фиалка. Я в аптеку сгоняю, от аллергии что-нибудь куплю.
Его движения резкие, а глаза мечутся, избегая зрительного контакта со мной. Свирский быстро скрывается во вращающихся дверях торгового комплекса, а я закусываю губу и остервенело покручиваю на запястье подаренный Мотом браслет, который к этому образу ни к месту, но я обещала его надеть.
Я хотела дать нам еще один шанс, но собираюсь бросить парня, возможно, действительно страдающего от аллергического ринита.
Я веду себя, как последняя сука, но я накрутила себя так, что перестала понимать, когда Матвей под дозой, а когда чист.
Смотрю на двери, из которых вот уже полчаса выходит кто угодно, но не Матвей. Слишком долго мой парень покупает лекарство, когда аптека находится на первом этаже торгового центра.
Часы приборной панели показывают – 21:30, а мы еще даже не доехали до «Этажей».
Потираю влажные ладошки, просовывая руки между коленей, чтобы согреть их. Машина остыла и мне становится зябко.
Он появляется сразу, как только решаю завести движок и включить обогрев.
Ловко запрыгивает в машину и расплывается сногсшибательной улыбкой. Он сияет ярче начищенного хлоркой кафеля. От возбужденного, психованного Матвея ни осталось и следа, и можно было бы порадоваться, если бы не одно жуткое но.
– Малышка, замерзла? – хватает за голую коленку и больно сжимает в шершавой руке. Он не соизмеряет силы, его разум в дурмане, а на мне снова останутся синяки. – Так хочу тебя, фиалка, не могу больше терпеть, – стонет Свирский, притягивая меня свободной рукой за шею.
Твою ж мать.
Только не это.
– Почему так долго? – отстраняюсь от парня и хочу заглянуть ему в глаза, которые скрывает полумрак салона.
– Очередь, Юлька.
– Покажи лекарство, – повелительно требую.
– Зачем? Я уже выпил его, – непонимающе спрашивает Свирский.
– Всю упаковку? – возмущаюсь и перехожу на крик. – Я, по-твоему, на дуру похожа? Где ты был, Матвей? – ударяю по панели, потому что не знаю, как еще выразить досаду и разочарование.
Паническая догадка расползается отравляющей синильной кислотой по кровяному руслу, учащая дыхание и сердцебиение.
– Сука, – не сдерживается Матвей, глаза которого наливаются черной ядовитой ртутью. – В аптеке я был.
– Не ври мне, – отключаю тумблер безопасности и выпаливаю, не заботясь, что будет потом. – Ты принял дозу?
Хлесткий удар по щеке обжигает скулу. Рефлекторно прижимаю холодную ладонь к месту удара, остужая горящую кожу.
Мои глаза расширяются, и я не могу поверить, что это случилось.
Кажется, Свирский тоже не верит, потому что лицо его исказилось ужасом и непониманием.
Никогда… никто… меня… ни разу… не бил…
Прикладываю вторую руку и чувствую, как горячие слезы тоненькими извилистыми ручейками стекают по лицу.
– Ты сама виновата, – отворачивается и нервно хлопает себя по карманам, выискивая либо сигареты, либо свой вейп.
– Ненавижу тебя, – плюю в лицо и дергаю ручку двери.
– Пошла на хер, овца тупая, – заводит движок.
Срываю с запястья браслет и бросаю мерзавцу в лицо.
