скачать книгу бесплатно
– А ты думаешь, будь я маньяком, непременно признался бы тебе в этом? – сотрясаются его потрясающие плечи.
– Дайте мне ваш телефон, – протягиваю руку и раскрываю ладонь. – Я позвоню своей подруге и назову номер вашей машины.
Удивляюсь, когда Костюм извлекает из кармана пиджака телефон и красное удостоверение, протягивая мне этот набор.
«Удостоверение Адвоката», – поясняет мне его ксива.
Мистер Костюм у нас адвокат? Так-так!
Набираю по памяти номер Рюминой и диктую марку и номер машины под нескончаемый Алкин треп с вопросами о том, куда я снова влипла и почему я это сделала без нее.
Раскрываю удостоверение и читаю: Романов Константин Николаевич.
Приятно познакомиться, Романов Константин Николаевич!
Глава 9. Константин
Возможно, она права, и у меня развивается старческая деменция, но черт его знает, меня она забавляет.
Сам не знаю, что меня дернуло вместо того, чтобы спокойно уйти огородами, вернуться за девчонкой, в полной прострации обнимающейся с фонарным столбом.
Я видел, как неуправляемая толпа с выпученными глазами давила друг друга, переступая, толкаясь, пихаясь. Видел, как неповоротливый амбал сбил испуганную девчонку с ног, видел, как ее белобрысого пацана трое отпинали, как боксерскую грушу, и предельно четко понимал, что на этом фронте каждый сам за себя, и вряд ли ей смог бы кто-нибудь помочь. А когда я заметил летящего в ее сторону стражника с резиновой дубинкой, мои предохранители сгорели к чертовой матери.
То ли отцовский, не понятно откуда взявшийся рефлекс сработал, то ли яркое представление того, что в этом своем полураздетом виде она, как минимум, проведет ночь с наркоманами, бомжами и ночными жрицами любви в СИЗО, может, еще какая-то оккультная херотень, но на этом мой героизм не закончился – я предложил девчонке ее подвезти.
Она сидит на переднем пассажирском сиденье и сжимает в кулаке грязные влажные салфетки, которые я подогнал ей вместе с лейкопластырем. Инородное тело в моей машине уже успело запачкать кровью молочно-кремовую панель и светлую кожаную обивку салона. Когда она плюнула на пальцы и попыталась оттереть кровавый мазок на коже бардачка, я пережил трехсекундную клиническую смерть, а когда ожил, – пожалел, что подписался быть чертовым джентльменом.
– Вашу машину обслуживает клининг? – без всякого стеснения моя попутчица разглядывает салон, вертя головой во все стороны.
– Нет, – сухо отвечаю я.
Чувствую, как цепкий взгляд сиреневолосой царапается о щеку, и рефлекторно касаюсь рукой лица.
Не люблю такое пристальное навязчивое внимание.
Она ждет от меня продолжения в виде встречного вопроса или детального пересказа о том, почему в моей машине стерильно. Но, во-первых, я не джентльмен, во-вторых, я зверски хочу жрать, ну и, в–третьих, я, в принципе, унылое говно, не склонное к милому общению.
Моя попутчица, уж не знаю, в следствие наличия ума или в целях личной безопасности решает смолчать, и я мысленно накидываю ей баллы.
Она беспокойная.
Боковым зрением вижу, как малая не в состоянии усидеть на одном месте: все время крутится, ерзает и ковыряет дырку на коленке, разрывая капрон сильнее. На мгновение мне кажется, что она под чем-то, но за свою многолетнюю практику я повидал достаточно торчков, чтобы отличить нарика от гиперактивной смутьянки с петардой в заднице.
– Вы – не участник Великой Отечественной Войны, – нарушает тишину салона юная мятежница, а я отбираю причисленные ранее ей баллы.
Если бы сейчас на светофоре я ни стоял первым, то со стопроцентной вероятностью поимел бы в зад впередистоящую тачку.
О чем она, черт её дери?
– Это вопрос? – поворачиваюсь к ней и смотрю в карие глаза. Они настолько темные, точно зерна горького кофе, что практически сливаются со зрачком. Черная миндалевидная бесконечность идеально гармонирует с бронзовым оттенком ее юной кожи. И я невольно задумываюсь, откуда она такая после долгой московской зимы? Нет, это не автозагар и не искусственный эритемный ультрафиолет, это плод смешения рас и кровей, и это чертовски красиво.
– Это умозаключение, – деловито поясняет Цыганка. – Вы не заплатили за парковку.
Что?
ЧТО… ОНА… ТАКОЕ?
Мой мир на мгновение перестает вращаться, парализованный действием испытуемого диссонанса. То есть эта мелкая грубиянка, обозвавшая меня козлом и старым жмотом, сидящая в машине с совершенно незнакомым ей взрослым мужиком в разодранных колготках и шортах, не оставляющих даже толики воображению, вот конкретно сейчас волнуется не о том, что не назвала мне домашнего адреса, и я везу ее непонятно куда, а куда больше ее беспокоит неоплаченная мною гребаная парковка!
– Не заплатил, – соглашаюсь, – и да, до участника Отечественной Войны я точно не дотягиваю, – утвердительно киваю и, блть, жду, какую потрясающую чушь выдаст ее несносный рот дальше.
– Вы не заплатили за парковку, вы не участник Войны, вряд ли являетесь героем Советского Союза, – пытаюсь подавить смешок, потому что девчонка с предельной сосредоточенностью загибает пальцы на руке. – Вы многодетный отец-льготник?
Твою мать!
Мне хочется спросить ее, для чего ей вся эта ненужная информация, но дело в том, что мне, блть, нравится! Нравится весь этот бред, который она несет!
– Я не многодетный отец-льготник, – растягиваю губы в улыбке. – Есть еще варианты?
Имбецильность – это врожденная патология, но конкретно в моем случае – приобретенная, иначе как назвать то, что я продолжаю поддерживать ее дедуктивные логические цепочки.
– Есть. Один. Если вы не заплатили за парковку, значит, вам обязательно придет штраф, – она сканирующим взглядом проходится по моему телу, задерживаясь на плечах, и возвращается с озорным блеском в глазах, кричащих, что у их хозяйки родилась очередная бредовая мысль. – У вас дорогой костюм, дорогая машина и, значит, штраф оплатить для вас не составит проблемы. Исходя из всего вышеперечисленного, можно сделать вывод, – моя пассажирка задумчиво замолкает, а потом жалостливо впивается в меня взглядом, – что вы – инвалид?
Кто, блть? Инвалид?
Тот момент, когда ты чихаешь и по определению ждешь, когда тебе пожелают «Будь здоров», а вместо этого прилетает нежданчик в виде поджопника. Вот именно такой смачный поджопник я почувствовал конкретно сейчас.
Из ее нелогичной логики я ожидал, что окажусь миллионером, банкиром, депутатом или олигархом, но никак не инвалидом.
Она издевается?
Мне кажется, я столько за свою жизнь не смеялся и не матерился одновременно, как за одну эту поездку с чокнутой Цыганкой.
Определенно я начинаю беспокоится за свое психическое здоровье.
Отсмеявшись, спешу пояснить:
– У меня парковочное резидентное разрешение. Адрес назови, – решаю напомнить вольготно развалившейся сиреневолосой в моем кожаном кресле и нагло забывшей, куда и зачем ее везут.
Но последнее, кажется, ее мало заботит, потому что спрашивает она о другом:
– Резидентное? Вы что, мигрант?
Да, блть!
Глава 10. Константин
– Так рано уходишь? – Катерина набрасывает легкий шелковый халат, но струящаяся ткань спадает с плеча, оголяя красивую женскую грудь. Ненадолго задерживаю внимание, задумываясь о третьем раунде наших «судебных актов». – Мишаня раньше девяти все равно не придет, – от ее судебного всевидящего ока не утаить моего вновь вспыхнувшего интереса, поэтому она с присущей грацией сбрасывает тонкую ткань и сжимает в руках свою грудь.
Она, к слову, у Катерины шикарная: полная, подтянутая окружность, которая снова манит к себе прикоснуться.
С расстёгнутой молнией брюк подхожу к обнаженной женщине и смотрю в глаза, полные желания и похоти.
Серо-зеленые кошачьи глаза.
Не карие…
Обвожу большим пальцем контур ее лица и наблюдаю, как Катерина обхватывает его губами, облизывает, а потом втягивает в рот с характерным звуком.
Свободная, не скованная узами брака женщина в стократ отличается в сексуальной жизни от замужней. Она раскрепощена, сексуальна и умеет получать удовольствие, потому что секс для нее – не супружеская обязанность, а средство проявить и удовлетворить свое женское либидо.
Женщина в браке рациональна, скована обстоятельствами и бытом, ей больше не нужно изощрятся, чтобы тебя удивить и покорить, потому что ты уже в накинутом хомуте и никуда от нее не денешься, так зачем тратиться на какие-то дорогущие кружевные полоски, если за эти деньги можно купить столько продуктов! Близость с годами становится всё реже и фиксируется на идеальной, удобной ей миссионерской позе, потому что «я – не шлюха, чтобы иметь меня сзади». Случайный шлепок воспринимается как «я что, тебе кобыла на базаре?», а вылетевшее по неосторожности пошлое словечко оскорбляет ее тонкую душевную натуру.
Ее тонкая душевная натура извивалась, стонала и просила пожестче и сильнее до того, когда статус в ее профиле сменился с «в отношениях» на «замужем».
Ты уверен, что женился на игривой распутнице, но после двенадцати твоя секси-золушка превращается в зачуханную домохозяйку с пучком на башке и вечным «давай не сегодня, я устала и у меня болит голова».
С Катериной мы спим около двух лет. Когда оба любовника выгодны друг другу, получается самый отличный секс. Екатерине Полянской сорок лет, у нее есть подросток-сын, власть и потрясающее качество – она не замужем, и туда ее не загонишь даже под угрозой расправы. Катерина – отпетая карьеристка, придерживающаяся строгой феминисткой философии.
И мне это адски подходит!
Она не ждет от меня отношений, кольца на пальце и всякой прочей ванили. Она пользует мое тело для здоровья, а я получаю вдвойне: мне никто не трахает мозг после секса и во время судебных заседаний, потому что Полянская – судья.
Короче, я выгодно трахаю судью. Наши отношения без обязательств удобны друг другу. Мы не давали клятвы верности, но я уверен, что у Полянской никого кроме меня нет.
У меня тоже.
Я не люблю привыкать.
Я люблю комфорт.
А с ней мне комфортно.
Я абсолютно уверен в ее чистоплотности и женском здоровье. Ее запах, фигура, голос меня устраивают, а искать кого-то, чтобы снова приспосабливаться, – слишком затратно.
И к тому же, я брезглив.
Смотрю на губы Полянской, совершающие поступательные движения с моим пальцем и чувствую, как начинаю твердеть. Я здоровый мужик и реакция моего тела на сидящую передо мной на коленях обнаженную женщину закономерна. И не будь в моей квартире дочери, которой я обещал вечер в кино, я бы остался.
Вынимаю из теплого влажного рта Катерины палец и, не церемонясь, вытираю о молочную простынь.
– Не могу. Дочь ждет, – застегиваю ширинку и обвожу комнату взглядом, выискивая рубашку.
– Познакомишь? – лениво улыбается Катерина, облизывая мой голый торс жадным похотливым взором.
Мои брови взмывают вверх, и от нее это не укрывается.
Полянская переворачивается на спину и начинает смеяться, отчего ее голая грудь потрясывается точно желе.
– Романов, ты бы видел свое лицо, – накрывает руками глаза и лоб. – Как будто тебе сообщили, что ты проиграл дело. – Расслабься! Я пошутила! – веселится Полянская.
А мне ни черта не смешно.
Потому что, кажется, именно так намекают на отношения.
Мы изначально условились, что не нарушаем личные границы друг друга, не переступаем черту дозволенного и не позволяем себе лишнего.
На свою территорию я не пускаю никого.
Когда я закрываю входную дверь своей квартиры, за ней я оставляю всё, что для меня дорого и важно. А сейчас там еще и моя ожидающая дочь.
Порог моего жилища никогда не переступала женская нога, кроме дочери и уборщицы, приходящей два раза в неделю – пожилой азиатки Саури.
Моя кровать никогда не знала тепла женского тела, а кухонный духовой шкаф по сей день остается девственно чистым.
Вы же помните трех китов, на которых держится моя вселенная: работа-деньги-комфорт? Так вот, мой дом – это моя комфортная территория.
Катерина находит мою смятую рубашку, а я брезгливо морщусь, потому что ненавижу, когда что-то выбивается из моей идеальности.
– Давай помогу, красавчик! – подходит близко, набрасывает сорочку на плечи и принимается медленно застегивать пуговицы.
Красавчик?
Усмехаюсь, потому что как-то не вяжется с 37-летним мужиком.
– Значит, я еще ничего? Не старый козел?
Полянская отстраняется и замирает, глядя своим пронзительным судейским взглядом.
Я готов вырвать себе язык, потому что Катерина всегда видит то, что спрятано глубоко в твоей голове, поэтому она и считается одной из лучших в судейской коллегии.
– Романов, неужели нашелся кто-то, кто смог пошатнуть твою самооценку? Держусь ровно и непринужденно, потому что умею.
Хмыкаю, показывая Полянской, что моя самооценка за адвокатские годы обросла такой броней, что пробить ее не сможет даже самое сверхмощное оружие.
– Дочка, что ли? – не унимается Катерина. Выдергиваю из ее рук полы рубашки и остервенело пытаюсь застегнуться самостоятельно. – Не дочка… – профессионально заключает Катерина. – Девушка?
Образ сиреневолосой смутьянки непрошенным гостем возникает на пороге моего сознания, подкидывая картинки пригревшейся в моем автомобиле девчонки с огнями вечерней Москвы, отражающимися в крепком коньяке ее глаз, жадно разглядывающих освещенные городские проспекты. Ее не жеманные, а больше пацанские повадки и брошенное в конце «До свидания, Константин Николаевич», как разноцветные, приклеенные на монитор стикеры, напоминают, что в моей машине была не женщина, а молодая девчонка. А я уже давно не мальчик, чтобы иметь право смотреть на нее с мужским интересом и мысленно подсчитывать нашу разницу в возрасте.
– Да ладно, Романов! – Полянская складывает руки на груди, решая, что мое молчание – признак согласия. – И кто она? Уж не та ли новенькая из архивного?
Новенькая из архивного?
А! Светловолосая приятная девушка из архивного отдела!
Понял.
Но нет… у нее ни сиреневые кончики шоколадных волос.