Буду твоей Верой

Вопросов ни у кого нет.

Стоит гробовая тишина.

Но это пока.

Пока группа находится во всеобщем состоянии аффекта.

Чуть позже, на следующей паре, профессора Бубновского будут крыть такими диалектами, что бедному преподавателю вряд ли получится уснуть этой ночью от повышенного артериального давления.

На самом деле подготовить целый бизнес-план с многочисленными расчетами, графиками, диаграммами, экономическим анализом, бюджетом и прогнозированием – достаточно трудоемкий и энергозатратный процесс. И лично у меня уже зудит от желания поскорее начать воплощать эту работу в жизнь.

4.

В фойе на первом этаже не протолкнуться.

Я стою в очереди в гардероб за пальто, нервно сжимая номерок пальцами. По понедельникам после пар мы с ребятами из книжного сообщества «Читаем вместе», в котором я состою вот уже второй год, встречаемся в главном административном корпусе. У меня есть всего минута, чтобы одеться и перебежать, старательно избегая луж, от экономического корпуса до главного. И я даже не успеваю ничем перекусить, о чем жалобно напоминает урчащий желудок. То, что двумя парами ранее в нем побывал злаковый батончик, он, естественно, не помнит. Зато хорошо помнит мамины жирные оладьи, которые так некстати отложились в подсознании.

Гардеробщица сегодня одна и носится между рядами одежды, ежесекундно взращивая очередь из студентов.

Я начинаю считать, сколько передо мной человек, и когда дохожу до двенадцати, слышу слева от себя противный знакомый голос:

– Мы вместе, правда, подружка?

Карина, Альбина и две девочки из второй группы встают рядом со мной и улыбаются самыми сахарными улыбками, на какие только способны.

Я оборачиваюсь назад и вижу длинный хвост из студентов.

Прямо за мной в очереди стоят два парня, которые с восторгом смотрят на Дивееву.

– Нет, – грубо бросаю я и отворачиваюсь, собираясь продолжить подсчет.

Еще чего не хватало. Пусть идут в конец и ждут своей очереди.

В тот момент, когда тяжелая рука Карины падает мне на плечо, у меня подгибаются колени, а очки спадают на нос. Я задираю голову, потому что дива местного разлива намного выше меня, и вопросительно смотрю на нее.

– Это она так шутит. – Карина наигранно смеется, и от этого мерзкого звука я морщусь. – Вы же позволите, мальчики? – просит она пропустить вперед себя и свою свиту.

Мальчики точно гипнотизированные кивают и пропускают четырех наглых студенток. Плечу становится легче, когда рука-гиря исчезает, но зато затылком я чувствую, насколько близко стоит Дивеева, просверливая в моей макушке дыру.

«Ну когда же уже?» Мне хочется топнуть ногой, чтобы поторопить гардеробщицу. Я начинаю злиться, когда замечаю, как к одному студенту впереди меня подходят еще по несколько вот таких вот Карин, и очередь из девяти человек молниеносно вырастает до четырнадцати.

– Вера, у тебя новые ботильоны? – громко раздается у меня за спиной. Настолько громко, что оборачиваются все и выискивают ту самую Веру в новых ботильонах.

Я медленно поворачиваюсь к Карине. Мое тело сковано из-за пристального внимания студентов, которые отчего-то прервали разговоры и уставились на мои замшевые полусапожки.

– Альбин, я не узнаю, это Джимми Чу или Александр Маккуин? – деланно восхищенно спрашивает Карина.

– Карина, ты что? – оскорбляется Альбина, театрально прикладывая ладонь ко рту. – Как можно не узнать стиль «Секонд-хенд»? Это же из их последней коллекции.

Они начинают наигранно смеяться, и ведомое стадо подхватывает их веселье, закатываясь безудержным глупым хохотом. Их смех – словно плевки со всех сторон, от которых хочется немедленно отмыться. Я чувствую, как под очками увлажняются глаза, но позволить себе проявить слабость и расплакаться перед ними – значит унизить себя еще сильнее. Мне так противно и почему-то стыдно, что хочется сесть на корточки, как в детской игре, сложить руки домиком и спрятаться в нем, пока не отступит опасность.

Все продолжают смеяться надо мной, хотя даже не знают моего имени. Для них сегодня я – объект веселья, потом будет кто-то другой, возможно, даже тот, кто сейчас насмехается со всеми.

Я смотрю на Карину. Она явно чувствует себя победителем. Такие девушки, как она, подпитывают свой эгоцентризм и озлобленность насмешками и издевательствами, самоутверждаются за счет других – «не таких, как все», слабых и неугодных.

– А вы, дорогие подружки, – я натягиваю дружелюбную улыбку, – должно быть, очень часто посещаете «секонд-хенд», раз в курсе всех последних коллекций.

С этими словами я вырываюсь из кольца малодушных и несусь в ближайшую уборную. Закрываюсь там и даю наконец-то волю слезам. Снимаю очки, чтобы удобнее было плакать, и усаживаюсь на корточки, прижимаясь к двери.

Слезы даже не пытаюсь утереть – пусть вытекут все. Я высмаркиваюсь в салфетку и трогаю замшу нового полусапожка. Потом опускаю взгляд и рассматриваю теплое темно-зеленое платье ниже колен с белым воротничком, зажатые в руке круглые очки и черные плотные колготки. Обида за себя перерастает в злость, и все, что на мне надето, вдруг кажется полной безвкусицей. Слова Дивеевой принимают реальные очертания, и я корю себя за то, что своим пуританским видом удобряю почву для насмешек Карины.

Еще утром, стоя перед зеркалом, я выглядела довольно мило и искренне верила в то, что Артем Чернышов тоже так посчитает. Я хотела понравиться ему, но вместо этого только привлекла внимание Дивы и вызвала насмешки.

Я не умею быть модной, да и возможности такой нет, но, как показала практика, важно не только наличие мозгов в голове, но и то, во что и как ты одет.

Поднявшись с пола, я умываю красный распухший нос, надеваю ненавистные очки и шагаю в гардероб в надежде, что толпа рассосалась.

5.

– Куда собрался? – доносится из прихожей голос мамы.

– Я же говорил, что иду на игру с пацанами. – Я слышу возню брата и звук застегивающейся молнии.

– Ром, возьми Веруню с собой, будь братом. Что-то она загрустила совсем, – шепчет мама умоляющим голосом, наверняка уверенная в том, что я не слышу их из комнаты с открытой дверью, которая находится через два метра от них.

Это действительно так.

После того как забрала вещи из гардеробной, я не пошла на читательский брифинг. Вряд ли кому-то из ребят понравится лицезреть мой распухший нос и красные глаза, да и настроение не годилось для того, чтобы обсуждать предстоящий марафон «Ночь в библиотеке».

Домой я возвращалась уже не с такой фанатичной аккуратностью. Один раз мне даже захотелось специально наступить в грязную лужу и испачкать опротивевшие замшевые сапоги. Но благодарная умница-дочь во мне не позволила совершить столь неблагоразумный поступок обиженной девочки, напомнив, какого труда стоит моим родителям одевать нас с братом.

Злясь на саму себя, я хотела утроить протест, бойкот и наказать себя отказом от обеда, но мамины котлеты призывно смотрели на меня из глубокой жаровни, а воздушное картофельное пюре так и манило проверить, настолько ли оно нежное, как кажется на первый взгляд.

И я проверила.

Отказаться пришлось от чая с конфетами, но это я сумела пережить.

Я наспех сделала домашнюю работу, но не стала садиться за проект Бубновского. Вместо этого решила пострадать, завалившись в кровать и обняв любимую желтую подушку в виде улыбающегося смайла в очках, которую мне подарил брат на восемнадцатилетие. Включила плейлист под названием «Поплакать» и воткнула наушники, сделав музыку ненавязчивым фоном.

– Издеваешься, мам? – шепчет Рома. – Ты видела ее лицо? Она мне всю репутацию испортит.

Вот же гад!

С другой стороны, он прав. Сейчас я выглядела как унылый смайл и вряд ли смогла бы составить брату хорошую компанию.

– Какую репутацию? Лентяя и оболтуса? – возмущается мама.

Обожаю ее.

– Ну, ма-ам, – канючит братец. – Ребята из компании даже не знают, что у меня есть сестра.

– Вот и узнают. Иди, пригласи Верунчика с собой. Пусть отдохнет от своих учебников, – не сдается мама.

– Там компания не для Веры, мам, – говорит Рома.

Я вынимаю наушники из ушей и приподнимаю голову, чтобы лучше их слышать.

– И какая там компания? – В голосе мамы звучат напряженные нотки. – Ну-ка, признавайся, паршивец. – До меня доносится хлесткий удар, и я хихикаю, представляя, как мама лупит кухонным полотенцем по заднему месту моего уже не маленького брата. – С кем ты связался?

Ромыч часто огребает от родителей. Особенно за оценки. Гены в нашем с ним случае распределились неравномерно. Весь ум достался мне, а Роману – приторная для парня привлекательность.

Мой брат тот еще ловелас-красавчик. Армия из его поклонниц исписала все стены и лифт в нашем подъезде. Практически каждые выходные папа гоняет его с тряпкой, заставляя оттирать любовные послания вроде: «Рома, я люблю тебя!» или «Рома из 11В + Вика из 9А = ЛЮБОВЬ», где надпись «Вика из 9А» постоянно меняется на новое имя и класс. Когда я училась в одиннадцатом классе, а брат в девятом, женские туалетные кабинки уже были исчерканы признаниями в любви моему брату.

Ромке не нужно стараться производить впечатление, ведь его яркая симпатичная внешность уже сама по себе привлекает внимание противоположного пола. И даже вещи, на которые из семейного бюджета выделяется аналогичная сумма, на нем смотрятся более стильно и модно.

– Эй, за что? – вопит брат. – Да нормальные там ребята. Просто не такие заучки, как наша Вера.

Ну понятно. И брат туда же.

Сегодня день моего полного уничтожения.

Стремная босячка-заучка в очках и дешевых сапогах из секонд-хенда.

А мне ведь даже не обидно. Потому что так и есть.

– Ну-ка, рот закрой, – шикает на него мама. – Живо вернулся и взял с собой сестру. Иначе никуда не пойдешь. А, кстати, ты сделал алгебру? – понижает голос мама.

– Понял. Я за Верой.

– То-то же, – удовлетворенно хмыкает мама.

Чтобы попасть в нашу комнату, Роме нужно сделать всего пару гигантских шагов. Я даже успеваю прикрыть глаза и притвориться спящей.

– Ты не спишь.

Я чувствую, как брат на меня смотрит.

– Я все слышала. И никуда не пойду. – Я накрываю голову подушкой, давая понять, что разговор окончен.

– Слава богу, – облегченно выдыхает брат.

Вот же мелкий паршивец! Хотя эта тушка ростом с жирафа и весом бегемота явно не вяжется со словом «мелкий».

Я бросаю подушку в брата, и тот ловит ее, причем таким выверенным движением, что берет гордость от того, что он хотя бы что-то умеет.

– Мам, я ее уговаривал, она не хочет, – кричит он, подбрасывая подушку в руках.

Не могу я злиться на этого балбеса и расплываюсь в улыбке.

Ромка тоже.

Потом выражение его лица становится серьезным, и я улавливаю в нем уже совсем не пацанскую игривость, а мужские черты. Он подходит ближе и усаживается рядом, отчего моя полуторная кровать прогибается под его весом. Кивком указывает мне подвинуться и закидывает тяжелые ноги на персиковое пушистое покрывало.

– Ну, что случилось, систер? – Мы поворачиваемся к друг другу лицом, подпирая щеки руками. – Кто посмел обидеть моего очкарика? – Из большого и указательного пальцев Ромка делает полусердце – старый, но не забытый и дорогой нам жест.

При всех наших взаимных колкостях и подначиваниях мы остаемся семьей. До его четырнадцатилетия мы были не разлей вода. Я делала за него домашку, а он защищал меня от обидчиков. Он же подарил мне первые крутые наушники, которые он купил на деньги, скопленные от бабушкиных: «На, внучок, на мороженое». Первая его драка случилась из-за меня, потому что мальчик из соседнего дома назвал меня «очкастой жабой» и разбил мои очки. Первый мой кулинарный шедевр был опробован братом, после чего я выхаживала его от пищевого отравления. Я научила его завязывать шнурки, а мое умение плевать из камыша на дальность – заслуга Романа.

Но когда ему исполнилось четырнадцать, Ромка вдруг заметил, что он – парень и на него заглядываются девчонки. Новая компания, первая бритва, бальзам для бритья и ночные переписки с подружками – я даже не заметила, как быстро мой брат вырос. Но точно знала, что случись у кого-то из нас беда или неприятность, мы, как и раньше, соединим две половинки сердца, напоминая, что мы есть друг у друга.

Левой рукой сооружаю корявое полусердце и пристраиваю к красивым ровным пальцам брата. Мы долго разглядываем одно большое родное сердце. Прямо как в детстве.

– Кому мне надрать задницу? – с улыбкой спрашивает брат.

Я хохочу. Если бы все было так просто…

– Наверное, мне. – Я пожимаю плечами. Никто ведь не виноват, что его сестра – объект насмешек.

– Я серьезно, Вер. – Ромка хмурится и внимательно вглядывается в мое лицо. – Только скажи.

– Обязательно скажу, Ром, – улыбаюсь и убираю со лба брата упавшую темно-русую прядь, такого же оттенка, как у меня.

– Пойдешь со мной? – спрашивает он и смотрит на время в телефоне.

Я задумываюсь.

А почему бы и нет? Кроме как в библиотеке и питомнике, я давно нигде не была, а пострадать успею завтра на парах, глядя на потрясающее лицо Артема Чернышова, такого красивого и такого неприступного для меня.

– Только чтобы побесить тебя. – Я вскакиваю с кровати и выдвигаю по очереди ящики комода с вещами. – Что мне надеть?

Я рыскаю глазами по полкам, прежде чем выудить оранжевый свитер крупной вязки, которому не меньше четырех лет. Со старшей школы в комплекции я не изменилась. Я показываю его Ромке.

– Этот пойдет?

Мой брат удрученно вздыхает, накрывает лицо ладонью и кричит:

– Мам, так что там с алгеброй?

6.

– Вот черт, – чертыхается Рома, взглянув на время. – Из-за тебя, между прочим, опаздываем. – Он бросает на меня недовольный взгляд сверху вниз, а потом брезгливо морщится, когда рядом с его носом возникает подмышка пожилого тучного мужчины.

Хихикаю, вжимая голову в плечи.

Я сижу, зажатая с обеих сторон молодыми людьми с опущенными в телефон головами. В их ушах беспроводные наушники, а на лицах – застывшее выражение: «Мне на всех плевать». Даже если бы одному из них в лицо упирался огромный беременный живот, они бы и не заметили. Вся их жизнь там, в виртуальном мире информационных технологий.

– Присаживайтесь.

Я встаю, освобождая место для пожилого мужчины, лицо которого покрылось каплями пота. Мне и самой невыносимо жарко и душно. Час-пик в метро – тот еще квест на выживание: с самого начала тебе нужно каким-то невероятным образом попасть в общий ритм движения к эскалатору, потом таким же образом выбраться из него, потому что на выходе тебя понесет один бешеный горный поток, и не факт, что в нужном тебе направлении. Дальше стоит применить всю свою наглость, юркость и ловкость, чтобы успеть запрыгнуть в вагон и не быть задавленным дверью. Но даже если ты успешно прошел все предыдущие этапы, это совсем не значит, что ты выживешь в вагоне. Скорее, задохнешься от недостатка кислорода и изобилия противных запахов.

– Спасибо, доченька.

Мужчина протискивается мимо меня, задевая мои очки и отдавливая ногу. Его великанский размер против моего мизерного очевиден, поэтому, когда он приземляется на то место, где была сдавлена я, не заметить падение астероида невозможно.

Оба парня наконец-то возвращаются на землю и пытаются установить зрительный контакт с горящим табло станций. В этот момент они понимают, что давно проехали свои остановки, и пробуют пробиться к автоматической двери. Это сделать крайне сложно. Чтобы пробраться к выходу, нужно разыграть знаменитые «пятнашки», переставляя и меняясь друг с другом местами.

– Так что ты там говорил? Из-за меня опаздываем? – обращаюсь я к брату, оставаясь стоять рядом с ним, несмотря на освободившиеся два места.

– Конечно, – хмыкает он. – Ты так долго выбирала шмотки, как будто твой гардероб размером со Вселенную.

Мне хочется рассмеяться, но я не могу себе этого позволить, потому что сзади меня кто-то подпирает, а спереди – впиваются колени полного мужчины, которому я уступила место.

Вообще-то, брат прав. После того как он высмеял мой оранжевый свитер, я долго сомневалась, что надеть. То, что предлагал Ромка, мне виделось не практичным. Узнав, что мы собираемся на игру в большой спорткомплекс, я предположила, что в таких помещениях прохладно, а мерзнуть мои кости не любят.

Все теплые свитера брат забраковал, и пару раз мы даже сцепились, пока не вмешалась мама, грозно рявкнув на Рому. В конце концов, мы сошлись на темно-синей водолазке, которую я заправила в черные джинсы. Волосы пришлось распустить, хотя я терпеть этого не могу. Они мне жутко мешают, а в тандеме с очками превращают меня в пятнадцатилетнего подростка, но брат выдвинул ультиматум: либо так, либо я остаюсь дома. Но после всех манипуляций с переодеванием оставаться дома было равносильно расточительству времени, а моя рациональная натура категорически не приемлет сие попустительское отношение к делу. На том и порешали.

В шум вагона метро врывается «Траурный марш» Шопена, доносящийся из кармана ярко-красной куртки моего брата. Возможно, я бы покраснела от стыда, если бы хоть кто-то из плотно набитого вагона обратил на нас внимание. Но дело в том, что в огромном мегаполисе до тебя никому нет дела, и чем-то удивить здесь практически невозможно.

– Да подъезжаю я, – басит в трубку Ромка. – На меня два билета возьмите. Да, ты не ослышался, два. Все, давай, потом объясню. – Он отключается и заталкивает телефон обратно в карман.

– Так что за игра? Ты мне не сказал. – Пока мы едем, мне хочется подробнее узнать, на что я променяла сегодняшний вечер страданий.

– Турнир по гандболу. Игра за выход в четвертьфинал, – сообщает Рома.

Гандбол. Это там, где бросают друг другу мяч?

Я пытаюсь вспомнить, что знаю про гандбол, и понимаю, что практически ничего. Это довольно непопулярный вид спорта, как мне кажется.

– Не знала, что ты интересуешься гандболом.

– Леха, мой друг, играет в юношеской команде, – пожимает плечами Ромыч. – И мы компанией ходим к нему на игры. Да я и сам как-то… – Он замолкает на полуслове, так и не договорив.

– В смысле? – Я пытаюсь повернуться и посмотреть ему в лицо. – Тоже играл?

– Ну было дело… – мнется стыдливо брат, будто сознается в каком-то преступлении. – Так, на несколько тренировок походил.

Вот оно что! А я все понять не могла, откуда у него такие ловкость и гибкость в движениях.

– Я и не знала. А почему бросил?

Ну надо же… Как же так, живя с ним в одной комнате, я не заметила, чем увлекается мой младший брат?

– Да у меня уже возраст… Ну, знаешь, надо было, типа, раньше начинать, – пытается отмазаться Ромка, забегав глазами по вагону.

Вот жук хитрый!

– Ой, да не ври ты. Скажи, что просто лень на тренировки ходить, – смеюсь я. – Придумал тоже, возраст.

– Да там занятия каждый день по три часа, никакой личной жизни, – обиженно бухтит мой лентяй-брат и отворачивается.

Мне хочется отвесить ему подзатыльник, но, во-первых, я не дотянусь, а, во-вторых, объявляют нашу остановку.

7.

Напротив входа волейбольной арены, подсвеченной уличными фонарями и редкими огнями самого комплекса, переминается небольшая компания ребят. Почему-то я сразу понимаю, что они по наши с Ромкой души. Три парня и две девушки пританцовывают на месте, щурясь от промозглого осеннего ветра. Да, московская осень сурова, но вовсе не от того, что слишком зла – просто хочет, чтобы люди согревали друг друга, дарили тепло и заботу и проводили добрые семейные вечера вместе за чашкой душистого мятного чая.

Я цепляюсь за локоть брата и, спасаясь от колючего ветра, прижимаюсь к нему, когда переходим через дорогу к Арене.

Ребята сразу замечают нас, и я уже на расстоянии чувствую, как девушки сканируют меня рентгеновскими лучами, задержавшись на моей руке, впившейся в локоть брата.

Оу, для них я сейчас незнакомка-соперница, и они меня уже ненавидят. А вот во взглядах парней я читаю интерес, но не мужской, к сожалению, – скорее, недоумевающий и вопрошающий, что эта простушка в очках делает рядом с их крутым другом.

– Здорова, пацаны! – Рома приветственно пожимает руки парням. – Снежана, Анжела, привет, девчонки.

Что? А можно повторить имена девочек? И уточнить, кто из них кто.

Мне хочется спросить, настоящие ли у них имена или из разряда: «А какое тебе нравится, красавчик, такой я и буду», но решаю тактично промолчать. Моего вылетевшего смешка и так было достаточно.

– Всем привет. – Я улыбаюсь, как дурочка в очках, и машу ребятам. – Я Вера, девушка Ромы.

Воцарившуюся тишину нарушает звук двух падающих челюстей: Снежаны и Анжелы. Их лица… Это надо видеть. Точно застывший кадр с непомерно обалдевшим Николасом Кейджем из «Поцелуя вампира».

– Она шутит, – первым отмирает брат и наигранно смеется, толкая меня в бок. – Вера моя сестра.

Ну вот, мой брат-балбес, как всегда, все испортил. А ведь лица Снежаны и Анжелы могли бы стать новым популярным мемом.

Парни начинают смеяться, тогда как близняшки с именами-фантазиями соискателей быстрой любви непонимающе смотрят то на меня, то на брата.

– А мы не знали, что у тебя есть сестра. – Парень в темном укороченном пальто слегка наклоняется и с неподдельным интересом пытается рассмотреть меня за запотевшими от осенней сырости очками.

– Еще бы, – хмыкает Ромка. – Она приемная. Родители недавно ее удочерили.

Теперь челюсть падает у меня.

Вот же паршивец.

Ладно, братишка, счет один-один, но вечер обещает быть долгим. Я не привыкла, чтобы последнее слово оставалось за кем-то другим.

– А куда им было деваться? Единственный родной сын полный дурак, а теперь хотя бы есть, кем гордиться, – парирую я.

Ромка лыбится и щипает меня за нос. Два – один. Так-то.

– А ты прикольная, Вера. – Парни веселятся под недовольный скрежет зубов Снежаны и Анжелы.

Двигаемся, девочки, двигаемся, сегодня обиженная и униженная Вера будет править балом.

***

Кажется, в Пентагон попасть легче, чем в Спортивный Волейбольный Комплекс. Нас досматривали серьезнее, чем в аэропорту, и не заглянули разве что только в трусы.

Мои глаза расширяются, а рот невольно открывается, когда мы попадаем на главную спортивную арену. Два яруса из сине-голубых трибун практически под завязку заполнены скандирующими болельщиками с флагами, дудками и прочей спортивной атрибутикой.

Мне хочется пойти туда, где толпа с плакатами активно выкрикивает «Сибирские медведи! Вперед к Победе!» и пристроиться к ним. Но Ромка недовольно одергивает меня и тянет за водолазку, уводя в противоположную сторону.

– Это не наши, – твердо говорит он.

А кто наши? Хотя мне-то вообще до лампочки, кто наши, а кто нет. Я хочу к тем веселым ребятам, потому что в секторе «наших» царит гармония. Как будто болельщики «наших» заведомо знают о неблагоприятном исходе игры, поэтому собрались здесь не ради того, чтобы веселиться, а помолиться за любимую команду.

По численности трибуны с «нашими» в раза четыре превосходят «не наших», но атмосферу задают болельщики из Перми. То, что они из Перми, мне поведал брат, а также рассказал, что сегодня проходит игра за Первенство России среди юниоров между нашими «красно-синими» и «Сибирскими медведями».

Я кручу головой, разглядывая рекламные борта, небольшой информационный экран и спящих «наших» болельщиков. Я даже подумываю предательски перебазироваться на сторону противника, как после громкого объявления ведущим команды «Гандбол-Москва», «наша» трибуна взрывается безудержным ревом.

Откуда у них барабаны? Они что, прятали их под сидениями?

Болельщики красно-синих вскакивают со своих мест и оглушающе приветствуют выбежавших на поле спортсменов. Толпа бушует и сходит с ума, пока ведущий перечисляет фамилии игроков, среди которых я отчетливо слышу одну: Егор Бестужев.

Егор Бестужев?

Я надвигаю очки на глаза, как будто это поможет разглядеть парня в красных трусах.

Эх, мне бы сейчас еще одни очки.

Я прищуриваюсь.

Блин, ну точно он.

Толкаю брата в ребро, мило воркующего то ли с Анжелой, то ли со Снежаной, – я не запомнила, кто из них кто.

– Ромыч, это кто? – Я киваю на разминающегося парня в синей футболке с эмблемой спортивного клуба. – Тот, что в красных трусах приседает.

– Они все в трусах. Вообще, это шорты, – смеется мой брат.

– Да, но не все в красных.

– Это значительно сужает круг разыскиваемых, – весело отзывается он.

– Не тупи, Ром, – злюсь на брата. – Вон тот, самый высокий.

Мой одногруппник и правда самый высокий в команде, и мне почему-то кажется, что для этого вида спорта быть невысоким, но ловким и легким в движениях гораздо важнее, чем рослым неповоротливым увальнем.

– А-а, это Бес – лучший бомбардир1 команды, – с гордостью декламирует Ромыч. – Чертов непрошибаемый танк, – восхищается он.