Моя ненависть

Anisa Klaar

Моя ненависть

Предупреждение

1. Эта книга не является самостоятельной.

2. «Моя ненависть» входит в трилогию «Моя» и является 2-й книгой.

3. Не начинайте её читать, пока не ознакомились с первой частью – книгой «Моя свобода».

4. События и персонажи, описанные в этой книге, являются плодом воображения автора.

5. Автор только начинает свой путь в литературе, поэтому не судите его строго.

Пролог. Мерт Дуран

Пролог: 1.

Всё лето я провёл в компании двух сестёр на тихой и спокойной улочке Стамбула. По утрам здесь витал аромат свежеиспечённого хлеба – рядом располагалась пекарня. Но что было необычно: в десять утра на улице не было слышно привычных криков и разговоров торговцев, предлагающих свои товары. Мы жили не в центре, поэтому сюда не заходили туристы. Здесь продавали всё необходимое для жизни и быта местных жителей, а не сувениры.

В моей комнате всегда открыто окно, и в помещение проникает лёгкий, бодрящий ветерок. Занавески развеваются на ветру, а солнечные лучи, проникая сквозь них, заливают комнату золотистым светом, отражаясь от белой стены.

Я проснулся рано утром и начал собирать спортивную сумку, чтобы подготовиться к тренировке с командой. Если я опоздаю, тренер заставит меня отжиматься столько раз, сколько ему захочется. А захочется ему столько сколько позволит его настроение.

Сам не понял, что сказал…

Я откашлялся, чтобы собраться с мыслями, и принялся искать свой рюкзак. Наконец, обнаружив его, я направился в гостиную, где на диване спали мои сёстры. Вчера они устроили что-то вроде девичника с другими нашими троюродными сёстрами, поэтому, скорее всего, они остались здесь ночевать.

Когда я снова оказался в комнате Гёкче, то взял одеяло и вернулся, чтобы укрыть их. Хотя на улице было солнечно, но в последнее время стало прохладно. Странно, ведь сейчас август. Точнее, конец августа.

Укрыв девочек одеялом и поправив подушки, я с улыбкой наблюдал за ними. Гёкче крепко обнимала сестру, которая спала, громко храпя, как взрослый человек. Айне исполнилось шесть лет в июне. Но она уже была такой серьёзной и ответственной, как наша старшая сестра, которая сейчас живёт в Бельгии и замужем.

Подумав о тренировке, я быстро направился к выходу, аккуратно закрыв за собой дверь. Выйдя на улицу, я полной грудью вдохнул свежий августовский воздух. Было удивительно тихо, хотя обычно в это время здесь всегда многолюдно. Вероятно, причина в том, что дул довольно холодный ветер.

В нашем районе дорога имеет уклон, поэтому подъём к дому после активной тренировки всегда напоминает восхождение на вершину Эвереста. Спуск же, напротив, проходит довольно легко, и я почти бежал по асфальту, спускаясь вниз. Вокруг не было автомобилей, а люди встречались нечасто.

Но когда я добрался до центра оживлённой улицы, которая находится далеко от нашего дома, то увидел знакомую суету. Люди торопились по своим делам, некоторые разговаривали по телефону на ходу, а кто-то сидел за небольшими столиками и пил чай или кофе, наблюдая за оживлённым Стамбулом ранним утром.

Мне трудно представить, что всё это закончится. Этот ежедневный круговорот событий. Что мы скоро окажемся в Бельгии. От одной мысли об этом я прихожу в ярость. От Алисы и Али. Но больше всего от Самии. И всё же я безумно хочу увидеть её. Больше всего на свете. Увидеть её искреннюю улыбку и неловкость. Её смущение рядом со мной. Её смелый взгляд, который скрывает гнев. Её смех, который звучит в моей голове снова и снова, даже когда её нет рядом.

Встряхнув головой, чтобы перестать думать о ней, я сосредоточился на происходящем вокруг.

Утро началось как обычно: мы приступили к тренировке в семь часов. Я был полон энергии и готов к бегу и упражнениям.

После разминки мы разделились на команды по одиннадцать человек. Я играл в левой центральной зоне в роли нападающего, хотя мне больше нравится играть в правой зоне. Там я чувствую себя более уверенно.

Моим верным партнёром на поле был Малик. Он приехал из Хорватии, тоже беженец из Турции. Но здесь больше было приезжих из Германии, нежели из других стран. Малик нравился мне тем, что он часто отдавал мне передачи, чтобы я мог забить гол. Он верил, что я стопроцентно забью, так же, как и тренер.

Однако мне не хватало уверенности в своей игре. Я считал, что не уделяю достаточно времени атаке и передаю мяч другим игрокам, хотя мог бы забить сам. Меня пугало разочарование людей, но в то же время мне не нравилось, что они чего-то от меня ожидают. Хотя я сам внушаю себе эту хрень.

***

После интенсивной тренировки, когда все собирались уходить, тренер подошёл ко мне. Я мысленно закатил глаза, готовясь к очередной скучной лекции. Нет, на этот раз речь шла не об игре. Тренер всегда говорил, что у меня хорошо получается и забивать, и отбивать мячи.

– Мерт, я хочу поговорить с тобой, – подойдя, сказал Омер Озтюрк. Как мне известно, он играл за «Галатасарай», выиграв в Лиге чемпионов УЕФА в 2000 году. Он был выдающимся тренером молодежной команды, в которую я поступлю в ближайшее будущее. Ин Ша Аллах.

Он стоял, сложив руки на груди, и пристально смотрел на меня. Я уже хорошо знал этот взгляд. Сегодня мне предстояло выслушать его монотонную исповедь о том, почему мне нельзя делать то, что я делаю. Но я никак не могу объяснить ему, что уже давно завязал с этим.

– Конечно, – наконец ответил я, проведя рукой по мокрым волосам.

На улице смеркалось, поэтому уличные фонари возле поля зажглись, освящая все поле. Однако было не так темно, поскольку солнце только село, окрашивая разноцветными цветами голубое небо.

– Мне сообщили, что тебя сегодня видели с сигаретой, – произнёс он отрывисто. Я стоял и смотрел на него, пытаясь найти слова, чтобы объяснить, что я уже давно не курю. Месяц назад я наконец смог отказаться от этой привычки. После этого я понял, что у меня сильная привязанность ко всему, к чему я привыкаю.

– Я уже как месяц не курил, – оправдался я.

Открыв бутылку с водой, которую взял на скамейке, я сделал глоток и снова вернул все своё внимание на тренера.

– Ты знаешь, что курение…

– Курение – это дерьмо, которое заставит меня забыть о футболе. Забыть о своей семье. Забыть и о себе, – ответил я и продолжил: – Я прекрасно вас понимаю, вы мне это говорили позавчера.

– Теперь это будет на постоянной основе, чтобы ты даже прекратил думать об этом, – пошутил тренер.

– Но я ведь буду чаще об этом вспоминать, – усмехнулся я, глядя на чистое небо.

– Нет, если я буду каждый день убеждать тебя, что это тебе не нужно. Я просто вижу в тебе потенциал, не хочу, чтобы такой талант пропадал, – ответил тренер и, похлопал по плечу. – Ты мой любимчик, цени этот дар, – Он рассмеялся и направился к сетке за своими вещами. До того как выйти, он обернулся возле выхода и крикнул:

– Когда ты точно уезжаешь?

– Через неделю…

Он кивнул и ушёл, а я остался стоять на месте. Сделав глубокий вдох, я сел на скамейку, и проверил уведомления на телефоне. Я зашёл в чат с родителями и пролистал ответы Гёкче на их вопросы о том, когда мы приедем, чтобы они могли вовремя приготовить долму. Затем я зашёл в беседу с Али, где три месяца назад выражал соболезнования когда его  отце чуть не погиб от инсульта.

После того как я узнал об этом, я первым делом соболезновал ей самой, зная, как она любила своего отца, я чувствовал такую боль, какую чувствовала, вероятно, она. Но я знал, что Самия не потеряет надежду на его спасение.

В тот момент я всерьёз задумался о том, чтобы вернуться. Но для этого мне нужно было пройти подготовку в течение всего лета. Только тогда у меня появились бы шансы попасть в молодёжную команду в следующем году, а затем – в основную.

Я выбрал свое будущее вместо нее и чувствовал себя паршиво. Наверное, поэтому я начал курить. Однако я нагло оправдывал себя тем, что не переставал писать ей. Спрашивать, как у нее дела, что она делала, как провела день.

Меня интересовали даже самые незначительные подробности о ней. Я был увлечён ею. Я привык к ней. И после того, как я уехал от неё, я начал привыкать к чему-то другому. К курению.

Подумав, что стоит отправить ей сообщение, я начал набирать текст:

Мерт: Привет. Как прошел день?

Самия не выходила на связь в течение двух часов. Посчитав, что она не ответит, я выключил телефон. С досадой хлопнув по нему ладонью, я поднял глаза к небу и откинулся на спинку скамейки.

В моих мыслях я уже был в Бельгии.

Там, где есть только она.

Там, где есть только мы.

Пролог. Николас Мартенс

Пролог: 2

Резко открыв глаза, я уставился на незнакомый мне потолок. Солнечные лучи проникали через прозрачные шторы, которых мягко шелестел утренний ветер.

Я поднялся на ноги и ощутил внезапный приступ головной боли. Меня затошнило, но я сумел сдержать рвотный позыв, с трудом сглотнув. Я запрокинул голову и провёл рукой по шее, но это не помогло мне прийти в себя. Осмотрев себя, я заметил, что на мне нет футболки, и мой накачанный торс обнажён.

Всё так же прищурив глаза от яркого солнечного солнца, я пытался вспомнить, что произошло прошлой ночью. Вероятно, то, что происходит каждую ночь на монотонной вечеринке, где тусуются все неадекватные подростки, которые только и мечтают подхватить ВИЧ.

Откинув падающие на лоб карамельного цвета волосы, я вспомнил того, кого поклялся избегать. После чего в миг меня заполнило чувство вины. Снова нарушил своё же слово никогда не чувствовать вину перед ней.

Головная боль всё так же донимала меня, когда я привстал с незнакомой мне кровати. Оглядевшись, я заметил на стене плакаты каких-то знаменитостей. Но никого из них я не знал. К черту они мне нужны.

Вокруг была тишина, а выходить непонятно откуда я не собирался. Поэтому, заметив вторую дверь в комнате, направился туда.

Это была ванная. Закрыв за собой дверь, я приблизился к раковине и сразу включил кран, чтобы вымыть руки. Сколько бы я ни мыл, но чувство, что они тщательно не вымыты, не давало мне покоя. Я протирал их под холодной водой так, что они покраснели и начали шипеть, из-за этого психанув, я с силой закрыл кран, удивляясь, что он не сломался.

Глубоко вздохнув, я поднял взгляд на зеркало. Брызги воды не позволяли четко видеть своё отражение, однако я уже привык видеть там одно и то же лицо уже целую неделю: большой кровоподтёк на скуле, которая до сих пор болела. Синяк под глазом. Разбитая губа, которая едва заживала. Всё это дополняло хреновое настроение.

Всего лишь последствия той драки со своим будущим зятем…

Посмотрев на свой голый торс, я решил поискать свою футболку, чтобы не шокировать всех девушек в радаре доступности своими шестью кубиками. Иногда я сам удивляюсь своим нарцистическим наклонностям. Но что поделать, если это правда.

Усмехнувшись своим мыслям, я вышел из ванной, прополоснув последний раз рот, чтобы избавиться от горькости на языке.

На кровати кроме меня никого не было, хотя вернувшиеся воспоминания прошлой ночи утверждают, что со мной была Лаура.

Возле кровати я нашел свою бардовую футболку со своими инициалами: Н.Д.М. Надев ее на себя, я услышал тихую, едва заметную вибрацию. Поняв, что это может быть мой телефон, я начал искать. Особого расточительства сил не произошло. Я вытащил его под подушкой и посмотрел, кто звонил: Алиса.

Закатив глаза, я взял трубку, одновременно двигаясь в направлении зеркала во весь рост.

Алиса: Где тебя носит, идиот?! – сразу же закричала Алиса по телефону, словно я ребенок, которого она обязана отругать.

Николас: А где меня должно носить? – спокойно спросил я, хотя мой голос был охрипшим и глубоким по неизвестной мне причине.

Разглядев по зеркалу, что выгляжу я отменно, вышел из комнаты, захлопнув дверь за собой.

Алиса: Николас Джереми Мартенс, у тебя сегодня чертов выпускной! – снова закричала она, пытаясь криком разбудить здравомыслящего Николаса.

Но его давно уже нет.

После ее слов я застыл, словно она ответила на иностранном языке.

Николас: Да ты что…? Почему мне никто ничего не сказал? – раздраженно спросил я, уже более суетливо передвигаясь по незнакомому мне дому.

Алиса: Фак, что с тобой происходит, Ник?

Затем, услышав, как матерится сестра, я выключил телефон, наслаждаясь тишиной, которая была мне необходимой. Мой мозг взрывается от громких звуков.

По непонятному мне коридору я спустился вниз по лестнице, не обращая внимания на конфетти, чью-то одежду, пластмассовые стаканы под пиво и стеклянные бутылки. Подняв одну из целых, я сделал глоток теплой жидкости, почувствовав горько-сладковатый вкус.

Когда я уже приблизился к входной двери, сделав последний глоток, я со стуком поставил его на стеллаж.

Мне вовсе не нужен был этот выпускной. Если бы не родители, я бы вовсе не присутствовал там.

***

Я сидел на стуле в привычной мне кухне. Всё бы ничего, если бы не родители, которые собирались отчитать меня за мое «неподобающее» поведение.

– С каких пор ты стал трудным подростком? – раздраженно спросила мама. – Я думаю, ты уже прошел этот возраст.

– Тебе скоро двадцать! – вмешался отец. Следующими его словами будут: «В твои годы я уже мог обеспечить свою семью из семи человек». Мама же строго смотрела на меня, затем перевела взгляд на мою белую рубашку, рукава которой я поднял, открывая давние татуировки, которые считал крутыми. Три верхние пуговицы рубашки застегнуты, чтобы позволять нормально дышать. Но мама и на это смотрела строго, заставляя меня тяжело вздыхать. Хотя бы черные банальные штаны ее не раздражали… –  В твоем возрасте я мог содержать свою семью из семи человек.

Смысл один и тот же, всего лишь набор слов другой.

– Мы опоздаем, давай перенесем этот разговор на завтра, – мама положила ладонь на плечо отца, призывая тем самым прислушаться к ней.

Отец коротко кивнул и, не желая больше смотреть на меня, направился к выходу. Сложив руки на груди и подставив ноги друг на друга, с пустым выражением лица я смотрел на маму. Она раздраженно вздохнула и приказала:

– Иди в машину.

– За мной приедут.

– Кто? – спросила она, так же скрестив руки на груди.

Ее передние рыжие локоны в виде челки закрывали ее лицо. Но я все равно мог прочитать ее мимику и эмоции. Это было слишком легко. Да кого угодно. Мне было легко предугадать следующие шаги человека, с кем я был знаком. Однако та, кого я даже в мыслях старался игнорировать, нарушала все мои правила. Иногда мне легко было понять, о чем она думает, но только если она была зла или слишком эмоционально. А в обычные дни я даже не мог предугадать, какие будут ее следующие слова и действия.

Она странная. Я не врал когда сказал ей об этом прямо.

Прочистив горло слишком громко, я встал и посмотрел на маму. Она была маленького роста, или я был слишком высоким, но она старалась не отрывать своего родительского осуждающего взгляда, запрокинув голову.

– Моя сестра, – уверенно ответил я.

– Она сказала, что сегодня не сможет… К тому же после того, что ты сделал, ей даже противно видеть тебя…

– Мне она обещала, я жду ее, – ответил я и более раздраженно продолжил: – Просто иди за отцом, я потом приеду.

– Я и так вся на нервах из-за работы, хоть ты не добивай, – уже более отчаянно потребовала она.

– Я понял, – ответил я, опустив взгляд.

– А я не могу понять, что с моим прежним Ником…

– Почему я перестал играть? Или почему я пью?

– Почему ты перестал играть, ты же знаешь…

– Я знаю, чего вы от меня ждёте, – прервал я её. – Вы хотите, чтобы я не обманывал ваших ожиданий. Не волнуйтесь, я не намерен это сделать.

– Но ты стал совершенно другим.

– Мам, ты опоздаешь.

Бросив на меня гневный и обидный взгляд, на высоких каблуках она побежала за отцом, создавая при этом характерный стук о пол.

Меня раздражало даже это. Лишь малейший шум, когда вокруг была такая приятная тишина, которая не давила, в отличие от невыносимых шумов.

Но когда я занят делом, мне легче реагировать на это. Даже простая игра в баскетбол. Если я не сфокусирован на игре, то попросту неспособен выдержать сигналы и крики болельщиков.

В последнее время моя голова занята другими мыслями, не позволяя до конца концентрироваться на игре. Поэтому баскетбол стал мне невыносимым занятием. А вечеринки и алкоголь с легкостью заглушают все звуки. Так же было после происшествия с Алисой.

***

Суетливо я проходил среди шумной толпы, игнорируя все раздражающие факторы. Было сложно, но уйти не мог. Поэтому шел только вперед, пытаясь не задевать людей, чтобы не испортить идеальную прическу: зачесанные назад волосы.

Придав лицу безразличное выражение, я оглядывал толпу. Алиса шла позади, она не проронила ни слова во время нашей «увлекательной» поездки на машине.

В спешке я наконец добрался до первого ряда, где стояли выпускники. На сцене были учителя и сама директриса. Наверху висел плакат с надписью: «Дорогие выпускники».

Я оглядел толпу, но не нашел ее. Зато меня нашла чувство вины, которое не отлипало от меня даже во время игры в баскетбол.

– Алекс Велформ, – раздался из голос динамиков, когда директриса заговорила, подойдя к микрофону, прикрепленному к трибуну. Черного цвета, она не выделялась, но была достаточно высокой. Я думал лишь о том, как достанет до нее Самия с ее низким ростом.

Алекса я не знал, или знал, но предпочел не вспоминать, когда он, подойдя к трибуне, громко закричал:

– Я закончил школу! Глотайте пыль, стервы!

Поняв, что он будет нести всякую чушь, учитель труда убрал микрофон подальше от него и смотрел на него злобным взглядом. Алекс, лишь усмехаясь, прошел к директрисе, которая не отставала от учителя и бросала на него взгляды, наполненные яростью.

После этого вышла Лаура и произнесла речь о том, что нельзя забывать, что мы все люди, и что порой у нас бывают темные времена. Банально, даже слишком.

Когда очередь дошла до Самии, директриса позвала ее. Она вышла из толпы с другой от меня стороны. Я смог разглядеть ее атласное платье, переливающее даже в пасмурную погоду светло-серым. Ее шарф был такого же цвета.

Повернувшись на толпу из подростков, которые отчетливо видели каждый ее волос и даже могли показать это другим, она гордо подняла голову. Как бы ни старалась, Самия не могла избавиться от обиды, которую пыталась скрыть. Подойдя к микрофону, она прочистила горло. Она волновалась, я был уверен.

– До одного инцидента я была рада, что смогла закончить школу в Бельгии без дискриминации моих прав. Но не смогла и дальше верить в свою ложь. – Она остановилась для фальшивой улыбки, а затем как ни в чем не бывало продолжила: – Я благодарю и уважаю только тех, которые достойны этого. А на прощание скажу всему миру: «Не думай, что Аллах не ведает о том, что творят беззаконники. Он лишь дает им отсрочку до того дня, когда закатятся взоры».

Все начали монотонно хлопать, как это было и до неё.

Сказав это, она отправилась к директору, которая смотрела на нее безразлично. Пожав руку, Самия выдавила самую фальшивую и неискреннюю улыбку. Затем направилась в ту сторону, где стояли уже полноценные выпускники частной школы в Монсе.

Я не ожидал, что моё имя будет сразу же после Самии.

– Николас Мартенс.

Алиса, которая в машине подсунула мне бумажку с моей речью, поскольку я не смог достойно подготовиться к предстоящему выпускному, стояла в стороне и смотрела гневным взглядом. Взяв лист, я вышел вперед и поправил волосы, зачесывая их назад.

Поднявшись по ступенькам, добрался до трибуны. Я оглядел толпу глазеющих на меня идиотов. Волновался ли я? Нет, поскольку мне было абсолютно плевать, какое у них сложилось мнение обо мне за время моей учебы здесь.

Подняв лист, чтобы показать всем, я приблизился к микрофону и произнес, пока мой голос раздавался вокруг:

– Здесь столько сентиментального дерьма, что я никогда в жизни не прочитаю это. Прости, сестренка… – сказал я, посмотрев на нее. Я не видел, но чувствовал, как она закатила глаза. – Мне никогда в жизни не хотелось, чтобы люди думали обо мне хорошо. Я не ожидал их одобрения, мне было плевать на их самих и на их мнение. Но… – произнес я, чувствуя на себе столько глаз. Хотя люди молчали, что было хорошо. Их взгляды терпимее, чем издаваемые ими звуки. – У всего есть свой предел. Чем больше человек получает свободу, тем больше он становится ненормальным, которые в наше время стали считать нормальным. Со временем из-за излишней свободы возникает лишнее местоимение «они». Тем самым люди перестают верить и ценить свои ценности. Словно их вовсе не существовало. – Я остановился, чтобы пожать плечами, после чего продолжил: – Всем перестает нравится нормальность, они пытаются придумать то, что не заставит их «скучать». Вероятно, большинство не согласны со мной, но мне плевать на ваше неодобрение. На этом всё. Не благодарите за несентиментальную речь.

Закончив свою блестящую речь, я уставился на толпу с равнодушным взглядом. После моей речи все начали аплодировать, и когда я покидал трибуну, услышал вопрос:

– Говорит это тот, кто опоздал на выпускной из-за бурной вечеринки?

Усмехнувшись, я закрыл глаза на несколько секунд. Затем, открыв их, всем телом повернулся к незнакомому мне парню, который с гордой улыбкой глядел на меня.

– Я и не сказал, что исчисляю себя к нормальным.

Пролог. Самия Макаддам

Пролог: 3

Скоро должен был состояться выпускной, на котором мне не хотелось присутствовать. Давили еще экзамены, словно насмехаясь надо мной, напоминая о своём существовании.

Нас всех ждали несданные экзамены, а у меня были французский и история. Первый предмет будет сложно сдать, но с историей я смогу справиться.

Инсульт отца после позора в школе разбил меня окончательно. И лишь когда я плакала под подушку над состоянием отца и всем, что происходит у меня в жизни, я получила сообщение на телефон.

Мерт написал мне после стольких дней игнора. В темной, без какого-либо освещения в комнате, кроме неяркого света от мобильника, я обрела надежду, глядя на его сообщение. Надежду, которая, казалось, ускользала от моих рук, как слёзы скользили по моим щекам.

Я ответила лишь утром на его простое сообщение:

Мерт: Мне жаль, Сами.

Самия: Спасибо, я верю, что всё наладиться Ин Ша Аллагь.

Мерт: Ин Ша Аллагь. Как твой отец?

Я посмотрела на отца, которого неделю назад выписали из больницы. Он сидел на диване, его движения были скованными. Доктор сказал, что со временем его состояние улучшится и он сможет двигаться, но левая часть тела останется парализованной. То есть он не сможет ходить самостоятельно. Однако отец мог говорить, и это меня успокаивало. Он шутил, пытаясь убедить нас, что мы так легко не избавимся от его болтовни. Я всегда смеялась над его шутками или просто пыталась сделать вид, что всё хорошо… Что папа все такой же прежний, каким был до инсульта. Что я прежняя…

С трудом выбравшись из запутанных мыслей, я вернулась к сообщениям Мерта.

Самия: Уже нормально. Спасибо, что спрашиваешь.

Мерт: Это хорошо. Мне нужно поговорить с тобой. Ты не занята?

Самия: Зависит от темы нашего разговора.

В конце добавила смайлик, чтобы смягчить свои слова.

Мерт: Прежняя Сами… Я скучал…

Самия: Ты решил написать мне из жалости, или это правда?

Мерт: Я никогда не пишу тебе из жалости. Только из-за любви.

Увидев его сообщение, я быстро поставила телефон экраном вниз. На губах сама по себе появилась смущенная улыбка. В голове промелькнуло его улыбающееся лицо с двумя отчетливыми ямочками, которые создавали за него репутацию хорошего парня. Его сияющие глаза во время прекрасного признания.

Мое сердце забилось чаще, однако после этого я почувствовала… вину. Я не могла позволять себе такие чувства, когда у нас были одни проблемы.

Встряхнув головой, я глотнула яблочного сока из стакана, и удобней расположилась на диване в кухне, где открывался вид на отца, смотрящего с мамой в телевизор.

Подставив локти на стол, я снова включила телефон и стала печатать:

Самия: А почему тогда уехал? Тоже из-за любви?

Мерт: Ты знаешь из-за чего.

Самия: Не знаю… Или, по крайней мере, не хочу с этим мириться.

Мерт: Мне было невыносимо находиться там. Мне нужно было успокоиться, иначе я бы сделал то, чего ты бы мне не простила.

Я не могла поверить, что он всё еще думал обо мне. Что думал о наших отношениях. Если это можно так назвать. Или я просто наивная.

Я серьезно задумалась, каково было ему, забыв наконец про себя. Вспомнила его слова насчет придурка Николаса. И наконец поняла, что Мерт был абсолютно прав. Я просто не хотела слушать его. И в этом лишь моя вина. Не Николаса. Не Мерта. Не Али. Лишь моя, так как я просто игнорировала тревожные звоночки, что он самый ужасный человек, которого я когда-либо встречу. Даже Ленден предупреждал, когда я, как дура, не верила никому, утверждая, что Николас хороший. Может, это и так, но только та версия его, который он захотел показать мне.