скачать книгу бесплатно
Внезапно, к жилищу бродяги подъехала, не включая свет, легковая машина. Хлопнула дверца, вышел плечистый парень в форме служивого. Луч его фонаря ударил в лицо сидящего.
– Руки вверх! Вы задержаны… Вы – размышляли!
Мужчины обменялись рукопожатием.
Они познакомились в гаражном массиве, где парень служил охранником. Спросил бродягу, кто такой, зачем обитает… Позже, заехал еще раз. Оказалось, парень уволился из Нацгвардии. Как-то поведал свою историю.
…Сказали митинг незаконный, – взять активистов… Студентики там, старушки… Требовали повышения пенсии. Скрутили мы десяток щеглов. Довезли, стали описывать. Пацан один храбрится. У меня, говорит, бабушка сорок лет вела литературу. Учила про совесть. А теперь не может на море съездить, мою стипендию делим. За что меня взяли? Ему слегка дали по лбу. Вопит: «Палачи»!
Напарник мой стал пацана крошить. Я кричу: – Прекрати! Унял «бойца». С тех пор – чужой среди своих…
– Ты, вот что… – гвардеец протянул бродяге телефон. – Тебе понадобится, интернет глазеть. Может, напишешь что. Симку вставь, выбросил я… – Откуда?
– Трофей. Сцепился с мажорами. «Золотая» пьянь, людей достают. Мне чуть попало, но телефон бросили…
Только сейчас бродяга увидел ссадину на лице приятеля. – И звони… Тут волки. Им жрать нечего! Вырублен лес…
Бродяга проводил гостя в темноту. Пожалуй, надо зайти, – решил он. – Волки, действительно, уносят собак… И он притушил костер, который из окна лачуги еще виднелся остывающими огнями. Потом лег на лежанку, укрылся, и почувствовал себя, в общем, неплохо. Сквозь стекло ему виднелись искрящиеся, но равнодушные к враждующим людям, звезды.
Через несколько дней гвардеец привез с собой пожилого мужчину. Пожалуй, старика. Лицо гостя в морщинах, а общее выражение граничило с озлобленностью. – Заваришь? – спросил гвардеец, бросив на стол красивую пачку чая.
Они чаевничали, скупо переговариваясь. Гость оказался бывшим каменщиком. Хотел расширить свою однокомнатную квартиру и все сбережения вложил в фонд новой стройки. Но попал на мошенников. Теперь он – «обманутый дольщик», каких много… Лицо строителя потемнело от гнева, он скалился больными щербатыми деснами.
– Поверил! Лох старый! Бывшие военные, «афганцы», ордена на грудях… Тридцать лет копил…
– В прокуратуре был?
– Не верю я им! Вор там на воре! Да и в кабинетах – стою бараном. Что делать? Недавно соседи собрали группу, вышли на площадь и… – на колени. Мать вашу! Снимают видео – просьбу для Правителя… Стыд! Даже в глотку не вцепишься. Сдохнуть, что – ли…
– Ты – погоди… – сказал гвардеец. – Рассказывал, – бывший «чернобылец»? Льготы есть? Так и знал! Тебе жилье полагается. Может, философ поможет? Бродяга вспомнил одинокую подругу жены. Бывший юрист, знает законы, правила коридоров… Может их познакомить? Мужик, хоть и тушил реактор, – еще крепкий…
– Ты зубы лечи! – приказал гвардеец. Постригись… Я дам взаймы. Познакомим с женщиной, – не рычи. Сойдетесь, – на курорт поедешь…
Придется позвонить жене, – подумал бродяга. – За человека просить… И ни слова о политике. Любит тетка Правителя.
Он подбросил в печурку полено. Для растопки у него валялась в углу книжка о Великом Строителе. С его хитрой, как бы дружеской физиономией. Таких книженций продажные писаки состряпали сотнями. Похожие на хозяина, смазливые моськи рассуждали о глубинном народе. И думали о зарубежных счетах…
Он пролистал книжку, наткнулся на размышления Правителя о патриотизме. Какой циник! У людей украли советские вклады на сберкнижках… Украли годы пенсионной реформой. Установили себе огромные зарплаты, людям – гроши… И взывать к труду, лояльности и патриотизму?
Пожалуй, Новый год придется встречать здесь. Куплю селедку, может выпью… Сколько ждать еще? Лет пять, пожалуй… Доживу. Скважины и заводы не увезут. Сейчас мы как в яме, в случайном времени – ошибке. В липком тумане одураченных. Сон ли это? Но морок этот Создатель, наконец – то, прервет. Не сможет иначе…
Поймавшие волну
Рассказ – пьеска
Действующие лица:
Матертый, редактор радиостанции
Чирикина, ведущая программы
Треплович, начинающий ведущий
Забортов, культуровед
Жбан, охранник
Пашка, электрик
дочь уборщицы
Жбан: Стой! Куда? Стрелять буду! Пропуск?
Треплович: Пардон, – не трать патрон. Вызван на аудиенцию. Так сказать, огурец на вакансию. Не Хлестаков, но вполне болтун – затейник…
Жбан: Мне похрен… Держи!
Чирикина: Это к нам. На « Бла – бла». Редактор занят. Посидим у меня.
Треплович: Вкусный кофе…
Чирикина: Добавить рому?
Треплович: Благодарю… Сколько помню, – всегда болтал. С детства не
останавливаюсь. Порой мама прижмется к отцу: – Боже! Наш сын – паяц! На что папа шутил: Как знать! Сегодня – дурачок, завтра – нужный язычок. Как в воду глядел!
В школе дразнили… – «Трепло»! Девушки – отворачивались. Прижму какую – даже не краснеет. Вот, вы улыбаетесь… Блистал в театральном кружке… Хохмил на тусовках. Но шоуменом не стал – детское лицо… На свадьбе мужик нужен, пират – романтик…
И в сетевом – важна внешность. «Кощей Бессмертный» – смешон. «Свину» – не доверяют. Был и толкачом, продавал прокладки, строительные плиты… Чирикина: Стоп! Не так быстро. Думаю, – поладим. Мне нужен напарник. Программа «Вокруг – да – Около». Оплата хорошая. Наша задача – обговорить ту или иную проблему. Не очень серьезно. Занять эфир. Ценится не мысль, а непосредственность. Чтобы слушатель не кис. Научитесь. Нужна природная разговорчивость…
И еще. Слушать меня, как старшую. В эфире – внимание на знаки. Подниму палец – молчание. Опять сигнал – продолжать. Ясно?
Треплович: Это смогу. Понимаю, – болтливая, но – работа. Я слушал передачи. Есть и идейки, но субординацию чту…
На двери редактора вспыхивает лампочка «Войдите!»
Матертый: Садись! С Чирикиной сговорились? Баба дело знает. Не перебивай! У нас что главное? Знать, где держать язык за зубами.
Завидуют нам… Так бы загрызли… Им на морозе кирпич класть, нам – в тепле трепаться. Не могут простить – другая эпоха! Были они на коне, а сейчас – в заднице. Пришло наше время! Мы на яхте под парусом. И ветер нам в спину. Поймали волну! Сколько продлится наш курс? Кабы знать… Начнешь завтра. Пока что – «Бла-бла». Там эфира – три минуты. Тембр у тебя сыроват, наглости нет. Поправимо. Главное – развлекать! Незатейливо. Не мудро. Где хохотнуть, сморкнуться… К слушателю – с почтением, но без заискивания. Знай себе цену. Усек?
Треплович: А как с политикой? Какие рамки? Ведь будут вопросы. И – острые… Матертый: Зришь в корень. Острые – смягчать, уводить в сторону. Разжижать, разбавлять. «Вроде согласен, но… Вы правы, хотя… Есть и другое мнение… А какие критерии?"… Ну и так далее. Не уходить, но выруливать. Лгать и улыбаться. Так, чтобы к концу фразы ничего не осталось.
Пойми, мы на службе Системы. Покрывать «Верхних». Нам за это платят. И немало. Задача – развлекать и отвлекать. Впишешься, – добавлю эфир. А это – бабки… Вот что. Придет сейчас умник. Посидишь с нами. Может, спросишь что. Только тихо. Нам его навязали. Приходится слушать таких…
Входит Забортов, кандидат наук, культуровед.
Чирикина: Всем привет! У нас в гостях известный философ… Прямой эфир… Поговорим о культуре речи…
Забортов: Наверно от меня ждут советов как писать «жи» и «ши, О словах – паразитах… Но поднимем планку беседы. Поговорим о культуре жизни. Но, конечно, без политических лозунгов…
Матертый: Без лозунгов! Если что, – за вами придут… Га – га… Заборотов: Мда… Меня тревожит состояние культуры. Ценности смещены в сторону обогащения и развлекаловки. Отдыхай! Будь успешным! Меньше думай! Огромное количество глянцевых журналов и радиостанций вещает для отдыхающих. Но когда же работать? Мало кто говорит о труде, о созидающих людях… Ведь кто-то строит дома и дороги, лечит, учит нас… Человек трудящийся – словно неудачник в жизни, ватник и лох. Герои эпохи – киллер, депутат и шоу-болтун. Моральный деграданс…
Да, есть канал «Культура». Но – приоритеты! На первом государственном – попса и шансон! Мурло потребителя заслонило свет… Раньше задачей культуры было – развитие, возвышение человека. Пусть он и сопротивлялся. Сейчас – угождение инстинктам. Да ведь слаб человек, помощь ему нужна. А мы развращаем его, опуская все ниже…
Чирикина: Вы, наверно, про высокое искусство? У нас же развлекательная… Забортов: Воспитывает все – и Венера музейная, и воздух соседней квартиры… Не должно быть равнодушия! Конечно, все можно списать на свободный выбор, демократию… Разрешить колдовские салоны, проституцию, продажу оружия, как водки… Но разве в своей семье вы забываете о детях? Тут мы стараемся ограничить, убедить… А на государственном уровне – безразличие. И даже скрытая идеология разврата и отупления народа. Уничтожение интеллекта, души…
Матертый: И кто виноват? Кого – в камеру?
Забортов: Мы можем смеяться… Но над кем? Те, кто наверху – все понимают. Но им все равно. Детей своих отдали в частные школы за рубежом… Гламуры – мажоры… А культура для народа – в руках торгашей. Тем только деньги нужны. Вот и гонят попсу, как образ жизни. Внедряют тину. Незаметный ил для ума и чувств. Пугачева – киркоров – стас михайлов… Вот еще экземпляр – Трахтенбрех… Умер недавно. Не насобирал ни на здоровье, ни на добрую память…
Треплович: Но мы – то причем? Музыкальный канал…
Забортов: Э, не все так просто. Чем вы занимаете эфир? Пустой музыкой и болтовней. Извините. Впрямую не растлеваете, но – зомбируете мякиной… Влияние попсы на психику доказано!
Матертый: Да вы не волнуйтесь! Рассказывайте…
Забортов: Вы играете на понижение личности! Промываете мозги музоном. Технологии проверенные. Так индейцев споили… Музыка – инструмент манипуляции! Движок для ног. А тексты! Почему нет песен о жизни человека? О труде, учебе, детях и родителях, о призвании и мечтах… Только – перепихнуться, поржать, урвать… Медленная плесень, ржа эрзац-культуры… И толпы овец, жующих ботву… Ох, что-то сердце…
Матертый: Дайте профессору под язык! Разволновался… И почему замигал свет? Черт! Вызвать электрика… Срочно! Сбегай…
Треплович: Электрик? Пашка? Срочно в студию, к редактору!
Пашка: Суки! Достали! Мокрый уже… Работаю в трех местах, – семью кормить. И я тебе на Пашка! Павел Иванович! Передай Матертому – время смены кончилось. А если тронешь еще, – зубы выбью…
Матертый: Что там с электриком? Хрен с ним! Увезли профессора… На скорой… Болтал много. Ты вот что. Принеси коньяку… Там у вас есть. А это кто? Смазливая… Вон – карячится… Ух, попец! Дочь уборщицы? Лет четырнадцать будет. Я, пожалуй, останусь, обдумаю кое-что…
Утром следующего дня.
Треплович: Друзья! Здесь – «Бла – бла». Нет, не так… легче… Я сказал – добрый день! И он добрый для вас, для меня… Я слышу ваши ответы, ваш смех… Чирикина: Привет! Репетируешь? Слыхал? Вечером дочь уборщицы разбилась. Пьяная грохнулась с лестницы. А может толкнули… Ты что ли бар не закрыл? Влетит теперь…
Треплович: Да, но…
Матертый: Зайди ко мне! Жбан, Треплович, – сядьте. Дело такое… Скажешь, забыл бутылку закрыть в баре. Новенький, мол. Не разобрался. Получишь выговор, лишим премии. Но будешь работать. А через полгода – займешь место Чирикиной. Станешь редактором программы. Потом и меня сменишь. Я в Москву собираюсь… В Москву! Заметили меня… Да и бабки нужны, по канарам ездить…
Жбан: А я скажу, что оставалась одна. Напилась. В пузе все равно коньяк найдут. Но за это – возглавлю охрану! Так что, дерзай, щегол… Я – пригляжу…
Хорошее настроение
Иван Петрович Малый работал столяром – оформителем в учреждении городской культуры. Трудился много лет и, в общем, считался работником полезным. Годами он смазывал дверные петли кабинетов, подтягивал расшатанные стулья, а также строил всякие нужные людям выставки. Дело свое он знал и особенно отличался, когда ему попадались задания творческие.
К примеру, он мог придумать витрину для иконы какого-нибудь архангела Иегудила или быстро выпилить Бабу-Ягу к новогоднему празднику. В таких случаях он напрягал фантазию и мастерил чудо-подставку: Яга стояла крепко и, в то же время, падала при попадании в нее детским мячом. Позже, Иван Петрович признавался, – первоначальный план его был сложней. Макет Бабы Яги должен был вскрикивать при ударах в лоб: – «Тебе б так!» Но его педагогическую идею наверху не поняли. Тем не менее, на свое пятидесятилетие Иван Петрович получил кактус в горшке и грамоту с красивой подписью заместителя зав. культуры Евг. Удачного.
Случались и другие истории. Так Иван Петрович заслужил полбутылки виски от механика передвижной выставки «Динозавры». Облезшие муляжи – монстры поистрепались в дорогах, и многие уже не открывали пасти, едва шевеля головами. Проявив смекалку, Иван Петрович с фонарем на лбу проник внутрь чудовища. Там, внутри металлического скелета, он скрепил наугад два проводка. А выбравшись, сделал из пенопласта два новых клыка, закрепил их шурупами и подкрасил. Старый ящер помолодел и, по-прежнему, пугал ребятню…
«Нам радость творчества дана,
когда палитра без г – вна»
Такая глубокомысленная запись появилась в тот вечер в дневнике слегка нетрезвого Ивана Петровича. И вот здесь можно открыть одну из тайн нашего героя.
Иван Петрович давно мечтал стать художником. Всю трудовую жизнь он пронес в себе любовь к картинам. Какие-то наброски ему удавались в тетрадке… Но на серьезные работы времени не хватало. А, может, – решимости? И теперь, когда до пенсии оставалось всего полгода, его планы на жизнь запылали огнем.
Порой он вспоминал отца – офицера, который после выхода в отставку страдал неприкаянностью. А потому свою любовь к руководству изливал на домочадцев. Старый командир ходил по квартире, выискивал пыль и устраивал развод на работы. А раз в неделю проводил семейную политинформацию.
Одно время отец даже надеялся видеть в сыне продолжателя династии. Но небесам лучше знать. От всего военного мальчика тошнило. Мечтательному Ване нравились кисти, а от запаха масляных красок он впадал в труднообъяснимый ступор.
Так или иначе, но отслужив в армии, возмужавший Иван уже не смог ужиться с родней. С добродушной приезжей девушкой, он уехал на север, прихватив с собой лишь несколько книг и пакет апельсинов на свадьбу.
Так и пошла, покатилась жизнь. В тоскливый час лекарство известное – музыка, да винцо тайком. После рождения детей – борьба за общежитие, за место в детсад… Мечты о картинах отодвигались в будущее, и краски с тихим вздохом медленно засыхали в кладовке.
Вулканы
«…и далеко, а кажется, что рядом,
волнуя напряженной немотой, —
вулкана леденящая громада
нависла совершенством….»
(Из стихов самодеятельного художника И. Малого)
Среди многих любительских набросков Ивана Петровича, выделялась подборка видов вулканов. Откуда пошел этот интерес ответить он затруднялся. Нравятся и все тут. Возможно, он ощущал какое-то родство с ними. Часто, после рабочего дня, рассматривал альбомные иллюстрации, на которых дымились, извергались или просто ожидали своего часа непредсказуемые вершины. И все же, никак не мог найти тот вид, который бы его удовлетворял полностью.
Многое не устраивало художника. Ему не нравился извергающийся вулкан, похожий на вскрытый чирей. Не нравился вид сверху, – заглядывать в кратер казалось ему неуважением к природе. Не нравились потухшие вулканы, чьи подножия обживали суетливые люди. Зимний вулкан наводил тоску. А весенний, с частично растаявшим снегом, напоминал своими полосами легкомысленную зебру. Не привлекали, также, далекие и слишком близкие планы. Иван Петрович искал для себя ту идеальную точку, с которой вулкан смотрелся бы грозно, без панибратства, и не терял чего-то человеческого…
Иногда вулканические фантазии просились в дневник. «Каждый час, – выписывал Иван Петрович из книг, – меняется его облик. Утром, освещенный солнцем вулкан – розовый, с густыми тенями во впадинах и ущельях. В полдень – парит в синеве крылатым видением. К вечеру, на зеленом небе, заполняет даль торжественно и вдохновенно, словно финал симфонии…»
Наконец, после долгих проб, ему удалось создать набросок «своего» вулкана. Представьте, – ранняя солнечная осень. Вы бредете по начинающему редеть лесу. Увядшая трава, серый мох, опавшие листья… Под ногами шуршание, хруст ветки. Лес чистый и благодатный. Но вот замечаете, – впереди свет. Лес кончается! Через несколько шагов – открытое, пересеченное буграми каменистое плато… Еще миг, и вы ступите с мягкой почвы леса на твердую застывшую лаву. Но – помедлите! Взгляд властно притягивает открывшийся план, где высится благородный вулкан, наполовину покрытый ледником. И вся картина пронизана осенним небом, терпким, слегка морозным, которым так хочется жить… Оставалось лишь правильно подобрать краски…
Мысленно, Иван Петрович уже входил в свою будущую картину. Но к вулкану не приближался. Просто стоял под последней березой леса, словно под ее защитой и – молчал, дышал.
Но, когда-то, Иван Петрович был уверен в этом, – после долгих лет своей творческой жизни он состарится. И лишь тогда, с февральской сырой метелью, он войдет в ту картину. Он будет идти, проваливаясь в снегу, сознавая, что это его последнее путешествие. И цель его – вовсе не взобраться, а – приблизиться, насколько хватит сил…
И когда он совсем ослабеет, – наступит тишина. И начнется равномерный, без малейшего ветерка снегопад. Будто и неземной вовсе… И обессиленный, повернется Иван Петрович на спину, глядя сквозь снегопад на вершину вулкана. С волнением он будет чувствовать, как остывает тело и тяжелеют веки. И как лицо присыпает снег. Лицо, на котором останется умиротворенность и покой…
Фронтовая посылка
Сегодняшний день как – будто обещал Ивану Петровичу везение. С утра ему поручили интересную творческую задачу, – помочь оформить выставку, посвященную Отечественной войне.
В зале уже распаковывали экспонаты из ящиков, раскладывали, примеряли стенды. С уважением он рассматривал пожелтевшие фотографии, мундштуки, письма фронтовиков. Подержал в руках смертный патрон, где хранилась записка с личными данными бойца. Передернул затвор карабина, тяжелого, с трехгранным штыком, которого так боялись враги. Ему захотелось хоть немного внести свой вклад в дело великой победы, почтить память солдат. С трепетом он расставлял пробитые осколками каски, оружие бойцов и выцветшие гимнастерки с дырочками для наград.
Увлеченный работой, Иван Петрович вызвался изготовить посылочный ящик времен той войны. Отыскав нужное фото, он сколотил по нужным размерам ящик, вымазал его грязью и даже опалил паяльной лампой. Посылка, пострадавшая от взрыва… Ящик стоял загадочно, передавая эпоху страданий, боли, эпоху необходимости людей друг в друге.
Целый день они с музейной художницей укрепляли привезенные экспонаты. Серьезная «дивчина» трудилось душевно и толково. У нее всегда был план работы, – рисунки, макеты, которые она мастерила дома. В то же время, как профессионал, она допускала импровизации, творческие находки. Так офицерские сапоги возле одетого манекена, она поставила не на бархатный подиум, а на обычный овощной ящик.
К вечеру, однако, Ивану Петрович почувствовал себя неважно. Словно зачерпнул от выставки лишнего. Какая- то тяжесть сдавила грудь, и домой он шел медленно, с остановками. Город жил своей жизнью, и прохожие возвращались с работы, не глядя на уставшего работника культуры. «Выпить, что ли?» – решал Иван Петрович.
