Домино. Цена трона

Если я уйду, что он скажет? Разозлится или расстроится? Или, может… ему всё равно?

Аги-Ло так и не поднялась с места. Чувство обречённости завладело всем её существом. Полночи она плакала от стыда и страха, но не смела уйти.

Не хотела.

Глава 23

Гроза продолжалась всю ночь и весь следующий день. С каждой минутой в народе нарастало напряжение, казалось, вот-вот молнии начнут проскакивать между людьми. Города и сёла наполнились страхом, хотя кое-где можно было заметить и плохо скрытое ликование. Крепче запирались засовы, осторожнее стали слова, короче разговоры. Воздух дышал подозрительностью и тревогой.

Со слезами на глазах смотрела Нирам на охваченную пламенем Вершину Царей. Ох, не в то время её сын решил вернуться домой. Что за перемены грядут? Ждёт ли его здесь счастье? Заволновался и Кират, пожалуй, ещё больше, чем его супруга. Нет, Нирам знала ничуть не меньше, чем муж, но ещё не успела сопоставить всех фактов. А Кират успел. Ещё вчера он отправил голубя во дворец, ожидая ответа, которого жаждал и боялся одновременно.

В долине укрывала цветы от ветра робкая Ихита. Вот-вот должен был вернуться из села отец, но время шло, а его всё не было. Что могло случиться? Неужто Витор? Он как безумный с тех пор, как не стало Асора.

Бедный, бедный отец. Я не буду упрямиться больше, только вернись…

Ветер рвал листья с ветвей деревьев, рвал полотно из рук девушки, срывал бутоны с нежных стебельков. Чуткое сердце не обманывало девушку. Виной отцовской задержки был именно Витор.

В высокой зале корчмы, просторной и чистой, не в пример многим заведениям подобного рода, собралось всё мужское население Вольницы. Вольница эта носила своё название не потому, что находилась на особом счету у правителя, а потому, что для стабильности государства не вмешиваться в местные дела было куда безопаснее, чем наводить там порядок. Основателем, лидером и душой этой автономии был Витор. Обострённое чувство справедливости сочеталось в нём с властностью, решимостью и жёсткостью. Кто-то был беззаветно верен ему, кто-то искренно уважал, кто-то боялся и ненавидел, но и те, и другие, и третьи были ему одинаково послушны. Впрочем, он никогда никого не удерживал, и расставался с недавними соратниками так же легко, как с изношенной одеждой.

Пламя, загоревшееся на Вершине Царей и не утихавшее так долго, могло свидетельствовать только об одном: на земли Домино вступил новый царь. Здесь могло быть два варианта: или Тисор, наконец, отважился пройти Путь, или кто-то иной воспользовался его нерешительностью. И в том, и в ином случае монарх должен оказаться в руках Вольницы.

– Что вы скажете? – Витор редко высказывался первым. Этим он показывал, что дорожит мнением подданных, а также предупреждал возможность оказаться оспоренным.

– По пустыне он шёл один, и он явно без сил.

– Может и так, но у Ворот его может ждать отряд.

– Отряд будет ждать Тисора, а если это не он?

– Если это Тисор, отряд уже там, если нет – не замедлит явиться. Наследник поди не глупее нас с тобой.

– Значит, мы должны прийти раньше.

– Но мы можем не успеть. Дворец куда ближе к Вратам, чем мы.

– Перехватим на пути к Вершине. Если их двое, пусть сначала разберутся сами.

– А это мысль! Кто за?

Одна за другой поднимались руки. Витор медленно оглядывал залу, чтобы удостовериться в единстве мнений. Ничто не ускользало от его взгляда: ни быстрота движения, ни выражение лица, ни направление взгляда.

– Цето! Ты не согласен? У тебя, кажется, есть другое предложение?

Тщетно пытался скрыться за спинами садовод. Если Витор задаёт вопрос, на него отвечают.

Глава 24

Смерть Асора стала всеобщим горем. И не только потому, что народ любил своего царя. Тисор, так рано потерявший мать и практически лишённый отцовского внимания, не унаследовал ни крупицы мудрости, доброты и терпения, которыми отличались его родители. Спины узников помнили плети, глаза матерей – слёзы, топоры палачей – смерть. Когда царь был жив, ему ещё удавалось смягчать гнев сына. Но теперь некому было встать на защиту осуждённых.

В страхе потерять хотя бы день рядом с отцом, Тисор ни на минуту не покидал его. И уж тем более не могло быть и речи о том, чтобы отправиться в пустыню. Каждый вдох мог оказаться для царя последним.

Образ отца всё ещё стоял перед глазами Тисора. Глаза его, полные боли, полностью лишённый былой силы и власти взгляд. Как угнетали его мысли о престоле! Кто знает, может, он был бы жив, если бы сын снял с него это бремя вовремя.

– Тисор. Ты должен идти. Мне недолго осталось. Ты знаешь. Если ты не примешь трон. Другой может сделать это. Вместо тебя. Нельзя. Этого нельзя. Допустить. Нельзя. Отдать Домино. В недобрые. Руки.– Нет, отец. Я не оставлю тебя. Только не сейчас.

О, как жалел теперь о своём упрямстве Тисор. Как смел он не выполнить последний завет отца! Да, не всем наследник по нраву. Но пройдёт немного времени, и установится порядок. Порядок жёсткий и непоколебимый. Порядок, где страх сковывает зло и страх же охраняет будни честных людей: детей, отцов, матерей. И вот теперь случилось то, чего так боялся отец.

Я верну трон. Во что бы то ни стало, верну. Любой ценой.

– Тулук!

Тисор мерял шагами кабинет, бросая взгляд то на Вершину, факелом горевшую вдали, то на дверь. Тигр на гобелене всё так же обнажал клыки в оскале. Тишина.

– Тулука ко мне сейчас же!

Где-то за дверью послышались спешные шаги. Через несколько минут ввели сонного старика Тулука. Он успел понять, зачем его позвали в царские покои, но старательно отводил глаза от окна, заставляя Тисора высказать вслух то, что его волновало.

– Что ты видишь, Тулук? – Тисор остановился, наконец, у окна, спиной к вошедшему.

– Вы взволнованы, Ваше Величество.

– Я спрашиваю, – Тисор до бели сжал сцепленные за спиной руки. – Я спрашиваю, что ты видишь. Что ты видишь, а не думаешь, Тулук.

– Прошу прощения, Ваше Величество. Я имел оплошность неправильно Вас понять… Я вижу очень многое. Вижу, что пора заменить в нескольких местах паркет. Ваше Величество совсем как отец, всё ходите из угла в угол. – Наследник покачивал ногой, едва сдерживая нетерпение. – Ещё я вижу на Вашем столе новый приказ о…

– Довольно!

Молчание длилось меньше минуты, но Тулук за это время успел мысленно выточить новую садовую фигурку. Переведя дыхание, Тисор снова заговорил: медленно, процеживая слова сквозь зубы.

– Ведь ты знаешь, старая плешивая лиса. Ты знаешь, зачем я тебя позвал. – Он повернулся к скульптору. Тот изобразил смущение.

– Ваше Величество! Ваше Величество должны простить меня. Плешивый лис так крепко спал, что никак не может взять в толк, что стряслось. Просветите меня, Ваше Величество!

О, как раздражал наследника этот елейный тон, как выводила его из себя эта наигранная простота! Но по заведённой с детства привычке он никак не мог нарушить правил негласной игры, которой подчинялись отношения царевича и старого мастера. Тисор снова развернулся к окну.

– Посмотри в окно, старый лис, если твои сонные глаза способны ещё что-то видеть. Вот тебе просвещение.

Скульптор послушно уставился в окно с выражением чрезвычайной внимательности. Он был единственным во дворце, кто мог себе позволить так бестолково себя вести, не обрушая на свою голову всю мощь хозяйского гнева.

Тисор дышал резко и прерывисто. Он то сжимал, то отпускал запястье левой руки, обхваченное правой, нервно подёргивал уголком губ. Наконец, сказал, словно выплюнул.

– Делать то что?

Глава 25

Все глаза устремились на мужчину лет пятидесяти, небольшого и крепкого на вид. Первое, что бросалось в нём в глаза, – его горбатость и привычка заворачивать голову вниз и набок, подобно пристяжному на палехской шкатулке. Таким он был и сейчас.

– Ну так что же, Цето?

Уперев взгляд в пол и скрипя зубами от беспомощности, Цето клял себя за несчастную неспособность даже к самой незначительной лжи. Витор снова сел, поставив одну руку на подлокотник, а другой покручивая лежащий на столе нож.

– Ты знаешь, Витор, я никогда не лгал тебе. И знаешь также, что не разделяю твоего стремления захватить трон. Что ещё ты хочешь услышать от меня?

– Но ведь ты верен мне? – Витор остановил нож.

Цето слегка дёрнул головой.

– Увы, это так.

– Как бы ты поступил на моём месте?

Нож снова закрутился, на этот раз в обратном направлении.

Мужчина ещё сильнее завёл голову в сторону. Нет, Цето не боялся за свою жизнь. Цето боялся за дочь.

– Говорят, если хочешь узнать человека, нужно дать ему немного власти… Власть – серьёзное испытание. Власть открывает в людях многое. Я не уверен, что могу представить себя на твоём месте, Витор.

Главарь усмехнулся.

– Ну, ты шакал. – улыбка сошла с его лица. – Довольно вилять хвостом. Ты знаешь, о чём я говорю.

Цето переменился в лице.

– Знаю! – рявкнул он. – Хочешь моего совета? Отправь кого-то к Вратам. Будешь знать, чего ждать. Сколько их, как они вооружены, как настроены. Возможно, тот, кто прошёл сквозь врата, – твой лучший союзник или просто, – скривив рот, старик дёрнул головой. – мешок земли. Тогда не придётся терять верных людей в бессмысленных стычках. Кроме того, – здесь он сделал паузку. -может статься, Тисор расправится с самозванцем на месте и тогда…

Витор еле заметно подался вперёд. У Цето желваки заходили под кожей.

– Ну?

Мужчина нехотя закончил:

– И тогда не к Вершине? – он дёрнул головой, – тебе стоит спешить.

Витор ещё повертел в руках свой нож, обдумывая сказанное.

– Что ж, резонно. Мне нравится, как ты мыслишь. – Он начал царапать ножом по столу, медленно выводя треугольники, квадраты, кресты. – Да вот только… кому же доверить это тонкое дело? Кто столь осторожен, проницателен, верен и опытен, чтобы не натворить шума и не поддаться искушению… присягнуть на верность новому царю? – Коротким, но сильным движением Витор вонзил клинок в столешницу и посмотрел прямо в глаза Цето.

Борясь с шумом в голове и подступающей темнотой, главный цветовод страны невольно помигивал. Руки его слегка дрожали.

– Ах да, – Витор с нарочитым добродушием вскинул брови и обнажил зубы в улыбке. – Ихита… О дочери не беспокойся. Ты ведь знаешь, как она мне дорога…

Глава 26

Аги-Ло проснулась первой. Давешний страх захлестнул её с новой силой, но тут же отступил, когда послышался голос Акина. Слишком буднично и просто, слишком искренне звучал этот голос. Таким голосом не обманывают. Таким голосом можно говорить только правду.

– Придется нам всё-таки зайти в селение. В такой обувке – он постучал костяшкой пальца по выломанным из древесной коры подошвам, – много не прошагаешь.

Аги-Ло с удивлением воззрилась на собственные туфли, которые до сих пор ещё ни разу не напоминали о себе. Она встретилась взглядом с проводником. Тёмно-карие, с лёгким отливом в зелень, глубокие, как ночное небо, глаза его смотрели глухо и настороженно из-под тяжёлых бровей. Девушка отвела взгляд.

– Туфли на редкость прочные для женской обуви, – Акин рассеянно улыбнулся и, с несвойственной ему неуклюжестью поднявшись на ноги, пригласил Аги-Ло продолжить путь.

Шли медленно, то и дело останавливались, чтобы отдышаться и хоть что-нибудь съесть. Держались реки. Ближе к вечеру решились разжечь костёр, чтобы согреться и приготовить найденные грибы. За мелкой суетой вокруг огня молодые люди совсем забылись. Сошла задумчивость с их лиц, Акин одну за другой рассказывал истории о диковинных городах и морских приключениях, на губах Аги-Ло вновь заиграла её до боли обаятельная, немая улыбка.

Внезапный всплеск разом сорвал пелену беззаботности. Акин замер, прижав палец к губам, Аги-Ло уронила что-то и, не зная, куда деть руки, обхватила себя за плечи. Широко раскрытыми глазами она смотрела на моряка. Тот подобрался, готовый в любой момент отразить нападение, но через несколько секунд вдруг весь расслабился, вытянул ноги и откинулся на ствол дерева. Глаза его и кривая улыбка говорили:

Нам ведь нечего бояться, не так ли?

Аги-Ло беззвучно рассмеялась.

Действительно так.

Она подняла поджаренный гриб, упавший давеча ей под ноги, смахнула с него пыль и травинки, начала есть, аккуратно, маленькими кусочками, смакуя каждую крошку, бросая время от времени взгляд на спутника. Акин снова принялся за свои истории.

Какой он разный… То серьёзный, то смешной… А тоска в глазах неизменно. Неужели он не знает, чего ищет?

Этот взгляд был хорошо знаком Аги-Ло. Таким был её отец. Он редко говорил с женой и куда чаще изливал душу дочери. Аги-Ло вспомнила прозрачный и тихий вечер, небо, усыпанное звёздами, отточенный серп луны.

– Папа, что случилось? Ты такой грустный!– Милая моя Ло. Не знаю, как и ответить тебе. Понимаешь, я здесь… – он покосился на крыши окрестных домов, передёрнул плечами, – как зверь в клетке. Я родился на воле, вне этих душных стен. Ты бы видела наши горы… – отец провёл рукой по воображаемому горизонту, вздохнул. – Мать твоя держится дома, боится всего. А я должен быть не здесь. Я должен быть… – он опустил голову на колени.– Где, папа? Скажем маме, она правда поймёт, надо только объяснить хорошенько!– Если бы я знал, крошка! Если бы знал, давно уже сказал бы. Но в том и беда, что надо не побояться шагнуть в неизвестность. Наша мама не может этого сделать.– А я могу!Отец рассмеялся, вороша златокудрую головку на своём плече.– Конечно, ведь ты моя дочь.

Они сидели так почти до утра: бок о бок, отцовская рука, такая большая и сильная, обхватывала тонкую фигурку дочери, а девочка, подогнув колени, льнула к отцу, его теплу, защите, любви…

Папа, я шагнула в неизвестность. Я смогла. И я найду тот край, где дышится привольно, где…

Слёзы капали на колени девушки. Акин умолк. Взгляд его потемнел, опустилась голова, сжались губы. Он ничем не мог ей помочь.

Глава 27

Совершенно глупо поскользнувшись на камне, Цето с шумом упал в воду. Всю дорогу он размышлял о никчёмности своего существования, и это нелепое падение стало последней каплей в чаше его терпения. Выбравшись на берег, он привязал лошадей и, не раздеваясь, принялся за еду, с жадностью глотая кусок за куском вяленое мясо.

Витор всё хорошо продумал, поручив столь ответственную работу Цето. Пришедший неведомо откуда, измученный, со взглядом озверелым и пустым, он поселился когда-то у подножия гор вместе со своей женой, такой же безжизненной и чрезвычайно хрупкой. Вольница тогда ещё не начала своё существование, и пришелец приложил немало усилий к тому, чтобы этого не произошло. Но смерть жены надломила его. Цето махнул рукой на разбой местных подростков и согласился играть по их правилам. В качестве платы за относительную свободу, которую жаловал ему Витор, Цето обязался заботиться о полудикой бродяжке, к которой совсем тогда ещё юный вожак был неравнодушен. На беду, лишившийся всего Цето искренне привязался к девочке и тем самым потерял всякую надежду на независимость. За любым намёком на несогласие или бунт в душе садовода следовал выразительный взгляд Витора в сторону его возлюбленной дочери, быстро завершавший любые прения.

Пропади он пропадом со своими угрозами. Выкраду Ихиту и уйдём в горы. Пусть попробует нас найти.

Цето охватило гнетущее безразличие. Сплюнув сквозь зубы в сторону, он улёгся спать. Ему снились розы. По правде говоря, он никогда не испытывал слабости к цветам, их любила покойная Ни-Рев. Ихите же полюбился сад приёмного отца, и волей-неволей Цето превратился в ярого цветовода. Первое время фонтанирующий восторг девочки при виде нового зелёного питомца возвращал ему жажду жизни. Со временем забота о цветах стала неотъемлемой привычкой, а когда слух о садовнике достиг дворца, – утомительной обязанностью, вызывавшей год от года всё большее раздражение. Тем не менее, Ихите не приходилось носить тяжести или дважды просить отца об устройстве новой оранжереи или опоры для клематисов.

Вот одна за другой розы оказались в руках у девушки. Руки у Ихиты крупные, сильные, но по-подростковому худые и неловкие. Вот она поправляет выбившуюся из косы своевольную чёрную прядку и заправляет её угловатым движением за ухо, закусив нижнюю губу, тянется за новой розой. Большие её зелёные глаза в опушке угольных ресниц слегка прищурены то ли от усердия, то ли от солнца. Цето хмуро наблюдает за ней. Он всегда хмурился, когда смотрел на дочь. Думал о том, как много трудностей и опасностей может ждать её на пути, о том, что будущее туманно и – кто знает – может, уже завтра Цето не сможет её защитить. Ихита, глупышка, никак не могла взять этого в толк. Она то начинала искать причину отцовского недовольства, то обижалась, а то и вовсе впадала в уныние.

– Ты чем-то недовольна? – спрашивал обыкновенно отец, и в этих словах слышалась нотка угрозы. – Не искушай судьбу. Разве ты плохо живёшь? Ты здорова, сыта, одета, обута, крыша у тебя над головой есть. В конце концов, у тебя есть я. Иди лучше делом займись. Довольно разводить сырость. – Да, так он и говорил: «Довольно разводить сырость»…

Цето перевернулся на другой бок.

Тем временем Ихите было вовсе не до цветов. Она знала, какие планы имел на неё Витор, знала, как часто отцу приходилось буквально отбивать её у вождя, знала, что одного её слова достаточно, чтобы прекратить всё это. Цето не вернулся вечером, не было его и весь следующий день. Ихита не смела покидать дом. Ждала. Тем временем пришла пора идти в город. Куда-куда, а к царскому двору опаздывать было нельзя, но беда была в том, что Ихита совершенно не могла управиться с лошадью. Цето нарочно выбрал самую строптивую из всех лошадей в округе и выучил её так, чтобы та слушалась его одного. К Ихите кобыла так и не привыкла. В крайнем волнении девушка грызла ногти, пытаясь решить, кого боится больше: царских приказчиков или Витора. Её раздумья прервал перестук копыт, послышавшийся вовсе не из конюшни. Ихита опрометью бросилась на шум.

Ушла! Как я её поймаю? Когда только я открыла ворота?

Вот она обежала кусты пионов, опрокинула ненароком ведро с водой, стоявшее у сарая, обогнула конюшню и… тут же отпрянула. Нервно взрывая землю копытом, отливая синевой и зеленью холёных боков, у ворот мотали головой два вороных рысака. В одном из всадников – о, ужас! – Ихита узнала Витора. Тот заметил мелькнувшую из-за угла юбку и осклабился.

– Уж думал, не сыщу тебя! Выходи, Ихита, нам нужно спешить во дворец! Цето не будет доволен, если из-за твоей дикости мы потеряем поддержку царского двора.

При последних словах девушка вспыхнула и в порыве, о котором тут же пожалела, выскочила из-за своего укрытия. Отступать было уже поздно. С надеждой и страхом в глазах она робко взглянула на Витора.

– Где? Мой отец, – пролепетала она, со скомканным передником, зажатым в руках, не смея даже моргнуть.

Витор потуже натянул поводья беспокойного коня.

– Боишься?

Ихита мелко закивала в ответ.

– Не бойся. Он просто выполняет одну мою… небольшую просьбу, – тише, тише – с ним всё в порядке. Наверное. Собирайся! Где там твоя телега, времени нет.

Ихита засуетилась, непрестанно натыкаясь на что-нибудь и забывая, куда идёт. Витор сплюнул, соскочил с коня и поймал девушку за руку.

– Вот, держи – да успокойся ты! – Цето тебе накарябал. Показывай, где у тебя что.

Как в спасительную соломинку вцепилась Ихита в поданный ей клочок бумаги. Там твёрдым, угловатым почерком отца были выписаны все те растения, которые должны были отправиться во дворец и те, что стоило отвезти на рынок. Девушка прижала листок сначала к губам, затем к сердцу и повела Витора вглубь сада. Там девушка указывала на горшки, а прибывший с вожаком вольник грузил телегу.

– Это всё?

Ихита кивнула.

– Отто, всё! Свободен на сегодня. Передай Ороту, он сегодня за меня. И да, лошадь оставь.

Глава 28

Цето разбудил чей-то отдалённый голос. В крайнем волнении он перевернулся на живот и с величайшими предосторожностями стал продвигаться в сторону звуков. Он был готов увидеть головорезов, солдат, жуликов, горцев в конце концов. Но он увидел два юных профиля, погружённых в глубочайшее раздумье, будто и не было только что разговора, привлёкшего внимание разведчика. Ещё долгое время шли они вот так, понурив головы, исподлобья оглядывая окрестности, медленно – то ли из предосторожности, то ли от усталости. Юноша, судя по цвету кожи, – выходец из Атара – шёл впереди, оглядываясь время от времени на спутницу. Наконец, до Цето донеслись слова девушки:

– Значит, ты всё-таки отведёшь меня в Высокий край?

Юноша остановился, обернувшись, и покачал головой. Когда девушка поравнялась с ним, он ответил ей что-то, но Цето уже не мог расслышать, что именно. Он давно уже забыл про лошадей и теперь бесшумно следовал за добычей, пытаясь подобраться как можно ближе и подслушать разговор. Цето сделал крюк и притаился за валуном у самой тропки, поджидая, когда путники нагонят его. Вскоре голоса снова стали слышны.

Женский голос:

– А ты как же?

Мужской:

– Перевалю через горы. Это дикие земли, меня не будут там искать.

Женский:

– Я боюсь.

Мужской:

– Чего же?

Женский:

– За тебя…

Атарец ничего не ответил, лишь отвернул голову. Выглядел он при этом вполне беззаботно: кривая улыбка, соломинка в зубах, руки в карманах.

Напускное.

– Устроюсь, – атарец выплюнул соломинку, – голубя тебе пришлю с приветом.

Остолоп. Даже галерный раб мечтает стать на место императора. Что за пустая голова так легко отказывается от власти? О такое чучело и руки марать не хочется. Да тут ещё эта…

О прошлом Цето мало было известно, но никто не мог бы назвать его белоручкой. Отправляя садовода в разведку, Витор был уверен, что при удобном случае тот расправится с претендентом на трон так же легко, как срезает розы в своей оранжерее.

Цето слово за словом вспоминал всё, что говорил ему Витор. Но тщетно искал он золотые символы на лице и руках атарца и его спутницы.

Или он не атарец, или они не проходили через врата. Поймать не того ещё более глупо, чем вовсе никого не поймать.

До поры до времени Цето решил не вмешиваться и прошёл вместе с путниками до следующей остановки. Там он осмелился покинуть их на время, чтобы проверить лошадей. Цето шёл, тщательно выбирая дорогу, стараясь не только не производить шума, но и не оставлять следов: примятой травы, сломанных веток, отпечатков ног. Он был так поглощён соблюдением предосторожностей, что чуть не натолкнулся на собственную лошадь.

Совсем сноровку потерял, старик…

Остановившись в паре шагов от неё, разведчик стал тщательно осматривать место своей стоянки. Вот трава, подъеденная и потоптанная лошадьми. Вот сбруя, там же, где и с утра. Вот, под седлом, мешок с провизией. Как будто всё в порядке.

Цето раскрыл мешок, поискал сухари и достал пару кусочков сахара для лошадей. Лошади любят хлеб с сахаром, а Цето любил лошадей и всегда брал с собой лакомство. Бурые красавицы потянули к нему морды, раздув ноздри, пошмякивая губами, распахнув пушистые ресницы.

– Хорошая моя девочка. И ты, и ты тоже.

Цето улыбался, наклоняясь за сухарём, упавшим на землю. Распрямившись, он подул на него, чтобы очистить от пыли, и не заметил, как закружился в воздухе каурый волосок.

А всё-таки она красива. Как серебристый клематис, только что раскрывшийся навстречу солнцу. Не хотелось бы омрачать столь прелестное личико. Но кто знает, может, Витору она придётся по вкусу больше, чем Ихита. Милая моя Ихита…

***

Кеши всё хорошо понял. Он всегда всё понимал с первого слова. Если Цето не справится, дело довершит он. Кеши тонко чувствовал настроения вождя и сразу догадался, что тот не доверяет Цето. Уж что-что, а такие вещи Кеши подмечает сразу, поэтому он не ограничился почтовым голубем: перевязь его хищно поблескивает метательными ножами. В Вольнице решат, что Цето не сумел встретить гостей – пусть так думают все, но Витор … Витор поймёт больше. Это Кеши добыл ему победу. Это Кеши вызволил его невесту. Кеши быстро окажется на месте Орота, и тогда никто не посмеет ему перечить.

Щуплый и нескладный подросток, рыжий, с большим горбатым носом и впалыми щеками, буквально врос в ствол дерева, на который едва успел взобраться. Кусая от волнения губы, он предвкушал свой скорый триумф.

Солнце медленно катилось на покой. Там, в долине, тени давно уже накрыли дома, но в горах лучи пробивались сквозь полупрозрачные листья, рассыпались вокруг, золотым туманом застилали глаза: задумчивые у Аги-Ло, беспокойные у Акина, решительные у Цето, у Кеши – хищные.

Глава 29

Витор был груб и насмешлив. Он непрестанно говорил, ругал свою лошадь и беззастенчиво разглядывал девушку. Ихита терпела. Таков порядок, иначе было нельзя. Когда вождь сошёл с коня и уселся рядом с ней на телеге, она замерла, натянутая, как стальная струна, вот-вот готовая порваться, звонко, хлёстко – но ничего не сказала. Витор всё говорил, неловко смеялся, сплёвывал на сторону, вертел головой, будто что-то его душило. Но в конце концов он замолчал, уставившись в точку, и не беспокоил девушку больше.