Маки. Перчатки. Черничный пирог.

Один вопрос, из почти восьми миллиарда населения земли, почему именно он? Моя жизнь только началась. Почему не африканец или азиат, или немец, даже эстонец, но не этот бред. За что?

Я просто стала в сумке искать ключи, чтобы открыть дверь. Он резко встал перед ней.

– Я буду убедительно добр и снисходителен, до той поры, пока добры ко мне..

Начал, примерно, угрожать он мне.

– Я максимально хорошо настроен, – прошептал, почти на ухо мне он.

Можно подумать, я не знаю тебя, сволочь.

– Три свидания? Идет, – сказала, уверенно я. – Но при условии, что клятва будет исполнена.

– При условии, что ты не будешь изначально предвзята. Завтра в восемь вечера, ресторан «Aqva», придешь в черном велюровом платье, – щелкнул он, с уверенностью, пальцами.

– Отлично! – ответила я.

И сделала все наоборот, пришла в этот день белом гипюровом.

Ну что сказать, сделала я это зря. Будто подтолкнула на его на принцип. Описать его глаза? Похож на хищника, который увидел раненое животное и хочет его сожрать, вживую, разрывая клыками на части. Вот так он смотрел.

Вел себя хорошо. Мы выпили белое сухое, закусили сыром и рыбой. Он решил меня проводить, вышли прогуляться, в саду ресторана cтолкнулись с Давидом и его компанией, как в старые, добрые времена, только не хватало оружия, чтобы Альберт начал в нас палить.

Не уверена помнили ли эти парни меня. Но, Давид точно, однозначно, несомненно. Они с друзьями временами переглядывались. Я сразу, что-то заподозрила. Когда отошла в сторону ответить на звонок Нателлы, на обратном пути наткнулась на Давида. Он всем видом дал понять, что помнит меня. Глядел свысока, с ухмылкой..

– Хорошая актриса, – сказал он искоса, осматриваясь.

– Ты тоже я смотрю, сделал карьеру..

– Кто на что учился, – заявил уверенно.

– Ага, из шавки в босса большого, – c особым цинизмом ответила я.

– За речью следи! – разозлился он.

А что его задело? Правда? Неприятный тип, вообще с ними находиться было противно, недосказанность и лицемерие зашкаливали. Давид еще покрутился возле меня, осмотрелся и исчез с глаз, cпустя пару минут.

Второе свидание, было назначено через три дня в четыре вечера, в ресторане «Венеция». По требованию белобрысого, я должна была надеть розовое платье. Что, я и розовый, простите? Я надела черное, строгое и приличное, как мое воображение, временами будоражащее.

Альбертик уже не был удивлен моему поведению, скорее ожидал. Мы выпили красное полусухое, он ел полусырое, мраморное мясо, с кровью, его любимое блюдо, и неважно мясо человеческое или животное, я довольствовалась салатом.

Наконец, третье свидание, он назначил на первое сентября, но место предложила я. Это убило бы его. Мы пошли на городскую выставку, уж если она утомила бы меня. То, что было бы с этим недоразвитым? Но держался он, вполне достойно, купил пару картин для матери. И кофту до сих пор носил исключительно, белую под плащ.

Напоследок, мы вошли в кафе открытого типа, выпить капучино, и он пошел в наступление.

– У тебя редкий цвет глаз. Желто-зеленые, с серой обводкой, загадочные. – Все, как всегда. Шаблонно, по закону жанра, как в сериалах..

– Я знаю, – ответила я. – У меня дома есть огроооомное зеркало и смотрюсь я в него каждый день, по нескольку раз.

Он обиделся в общем. Такой ответ, его никак не устраивал. Откинул голову назад на кресло и смотрел в окно, так промолчал около часа. Господи, какой бред я сейчас переживаю..

Проводил меня до школы, так как у меня не закончились дела на работе.

– Ну что скажешь? – спросил он. – Не хочешь продолжить?

– Нет! – ответила я, будучи уверена в своем решении.

– Но почему, что плохого сделал я? Даже не прикоснулся пальцем..

– Это не имеет значения, ты меня не заинтересовал, – ответила холодно, чтобы не оставить сомнений.

– И черт с тобой! – прикрикнул внезапно он, будто изменился за секунду. – Найди себе голодранца и вместе умирайте с голоду, рисуя маслом. Выставляйтесь на ярмарках. Сам не понимаю, что в тебе интересного, обычная, бедная дура! Скучная серая амеба.. Родишь троих детей и превратишься в старуху к тридцати годам, – диагностировал он мне будущее.

В его глазах были ненависть и отчаяние.

– Вот и попрощались достойно, как говорится, – ответила я и ушла.

– Дрянь, чертова дрянь, – крикнул, он мне вслед.

В кабинете меня ожидал гость, Нателла. Она с тревогой смотрела в окно..

– Что у тебя с ним? – спросила недовольно.

– Уже ничего, – ответила я, он оскорбил меня всеми «достойными словами».

– Будь осторожна, он не в своем уме.

– Я заметила. Он болен?

– Вроде да.. Его долго лечили за границей, лет пять. Только никому. Он и родился с отклонениями вроде. Отец его столько бил. А он его позорил везде.

– А где его отец?

– Его убили лет пять назад. Когда власть перешла другим.

– Другим?

– Отчиму Лики и отцу Давида.

– А кто это решает? И кто понесет наказание?

– Жизнь! Все решает жизнь, – прошептала Нателла. – Старайся держаться дальше от него, но и за языком следи. Просто стань незаметной..

– Понятно. Ты пришла мне рассказать эту самодостаточную историю? Мне не до исторических событий города, уходи!

– Не дерзи. Ты сама спросила!

– А теперь передумала. Я должна поработать, ты меня отвлекаешь.. Уходи, уходи, – стала выпроваживать ее я.

– Не встречайся с ним..

– Нателла, он меня назвал дрянью и бомжом, будь спокойна..

– Это и плохо, если бы была безразлична, сказал бы, «я тебе позвоню, красотка». А если он разозлился, это плохо для тебя.

– Для меня? С чего это?

– Увидишь.

– Увижу, Нателла. Увижу! – сказала я и выпроводила ее за дверь окончательно.

Ни то чтобы меня испугали ее слова. Но насторожили..

Обещанного долго ждать не пришлось. Когда я вошла после работы в комнату, которую снимала последние два года. Все мои вещи были разрезаны на полоски.

Cтояла обомлевшая, боялась взять сумку и сложить туда остатки вещей, чтобы вернуться в школу. Я даже боялась выйти на улицу и прийти к Нателле, но со страхом на душе приехала.

Ее там уже не было, но даже c охранником, который был старичок, знала, что там защита дяди. Какая, никакая, но защита..

Сентябрь был спокойным, он не объявлялся, на удивление! Зато, в октябре объявилась Лика и пригласила на день рождения Давида. Я пошла из вежливости и на разведку. Альбертик был там. Слава Богу, с новой целью. Жертва была стройная симпатичная подруга Лики по имени Инга. Я выдохнула. Он даже не подошел. Я держалась Лики и Давида. И Давид, кстати, заметил настороженность в моих глазах.

Пять лет назад Альберт мне был противен и омерзителен. Сейчас, после услышанного о нем и его поступке, я его боялась. Он постоянно улыбался, пристально глядя, словно в душу, от этого и страшно. Знать какой он в гневе. Я сидела одна и о чем-то глубоко задумалась, внезапно, подсел Давид.

– Поняла, что от него держаться подальше надо. Или забыла, что он проткнул тебя?

– А из-за тебя меня чуть бордель не отдали.

– Я должен был спастись. И не забывай мой отец заплатил за тебя.

– Послушай, меня, даже не вздумай заставить чувствовать себя обязанной, я спаслась лишь чудом. Чудом!

– Осторожнее. Знаешь, что будет если он вспомнит, что ты его голову проломила бутылкой. Он порешит тебя..

– Он проткнул меня и мне еще и бояться? – разозлилась я.

– Наивная, – покачал он головой.

– Что мне делать? – оглядываясь, спросила я.

– Не появляйся здесь.

– С огромным удовольствием. Маякни жене, чтобы не приглашала меня в такие места.

– А ты не приходи! Он запал на тебя, и прямо сейчас смотрит сюда. Просто рекомендую. Не надевать красный, он на него с детства плохо реагирует. Не шути с ним, не заигрывай и не мозоль глаза.

– Может мне переехать на Антарктиду? – заявила я.

– Понятно, как хочешь, – встал Давид и ушел.

С этими людьми надо определенную фигуру речи подбирать, чтобы не задеть, я пару раз осмотрелась и проверила нет ли этого идиота, чтобы уйти.

– Меня потеряла? – прошептал он, дыша мне затылок, внезапно появившись. – Что у тебя с Давидом? – посмеиваясь, спросил он.

– Бредишь!? – прошептала я, испугавшись от внезапного появления.

– Бредить станешь ты, если Лика узнает. Она болээт им.. – шептал этот псих, крутя пальцем у виска, напевая.

Прям как ты, подумала я. Вы все тут, больные на голову. Позже я ушла и довольно легко, без проблем. Никто и не заметил. Кроме него, он сверлил мою голову с самого дальнего края помещения.

Осень.

За что я любила осень в детстве, за то, что потом зима и ощущение сказки. А сейчас, я шла по улице, смотрела на все вокруг и думала, глядя на эту осень и эти страшные облезлые домишки. Как хорошо было бы, если бы я жила лет сто назад. Или еще раньше. Где была бы только природа и меньше людей. Сейчас не было такого, чтобы я думала: «я не люблю людей». Просто, они такие разные, среди них много плохих и лицемерных. И понимаю, что большая их часть такова. Но это жизнь их такими сделала или парочка побитых жизнью людей, сделала жизнь остальных невыносимой.

Многие любят начало осени. А я этот переломный момент с ночи осени до утра зимы. Самое лучшее чувство, когда ложишься серой осенью, встаешь белой зимой. И полностью, осознавая, что чуда не будет, я верила в него.

Наверное, только я такая, но мне становилось спокойно на душе, когда я слышала, что произойдет, что-то плохое, где-то далеко. Скорее всего, я понимаю сейчас, это было в моем понимании средством стремиться к лучшему. Вам плохо, зато мне хорошо. А когда встречала счастливых, думала они безрассудные и не понимают ничего.

А сейчас я отношусь ко всему ровно. Меня не раздражают счастливые и иногда, огорчают несчастные. Зачем врать и говорить, что я люблю всех и вся. Это не так и вряд ли найдется такой человек. Ну максимум три из миллиона. Но от этого не меняется мое отношение к ним, к окружающим, я могу их не любить, но я им не причиню ничего плохого. Только если заденут мои чувства или к примеру, пырнут осколком бутылки. Нет, я не буду мстить этому уроду. Я буду просто жить…

Сейчас, как раз ноябрь. Грязь, слякоть, лужи, туман. Обожаю туман и моросню. Когда идешь по улице, не видно никого, только слышно, как мелкие стекляшки, слегка подмороженного дождя, стучат по капюшону.

Такая странная тишина. Моя несостоявшаяся подруга пропала. Я так и не вернулась в съемную комнатушку, осталась у Нателлы. Вот только не сталкивалась с ней.

На работе все было лучше некуда. Коллектив отличный, студенты молодцы. Но меня настораживала тишина. Раньше меня это обрадовало бы. Вот-вот, что-то должно произойти. И произошло..

Вечером, выходя с работы мне позвонила Лика и сообщила, что Альбертик болен. И предложила навестить его. Мне?! Я, естественно, отказала. Мне иногда кажется, что самая безумная из всей этой компании, была именно Лика.

Что ее подтолкнуло на брак с этим Давидом? Какие у них тайны и связи, а может она вовсе не любила его, ее заставили выйти замуж? Но он не выглядит, по крайней мере сейчас убийцей.

Одним словом, позже мне сообщили, что Альбертик уже в тяжелом состоянии. Почему мне? У него нет родных? Почему в обществе клеймят людей, вот увидели их вдвоем и уже написали за них историю..

Никуда я не пошла, естественно, не навестила его..

Глава II

Не плачь, улыбайся.. Не улыбайся, плачь..

Погода чудила, день облачно, день гроза, день туман.. Лика молчала, ни одного звонка за неделю.

Нателла тоже приутихла. Больше ничего не говорила о компании, видимо, от которой зависела морально и материально. Думаю, вряд ли все ограничилось защитой дяди-генерала. Финансировала школу по моим подозрениям, мама Альбертика, оттуда она их знала кухню их семьи, но под мнимым видом взгляда со стороны..

Альбертик, человеку почти тридцать, а он Альбертик. Такое имя в детстве считала самым интересным. Роберт и Альберт любимые имена.. Оказалось и правда, не имя красит человека, а человек имя. И он не красил его, это не этот случай.

Рано радовалась. Вечером того же серого дня, позвонила Лика и попросила выйти из школы Нателлы. Как бы описать дальше..

Ее привез человек. Я его помню, как самого хорошего-плохого. Тот, высокий человек, который спросил, «Что случилось»? Имени его не помнила. Я только накинула выходную спортивку на домашнюю и вышла на улицу. Было туманно и немного моросило.

Лика из машины не вышла. Я села сзади, рядом с ней. И этот человек повернулся и слушал, о чем мы говорим. Я недоумевала, может реально я во сне? Что за идиотизм меня окружает? «Замолчите, дайте на вас взглянуть народ! А как же я?» – задавалась я вопросом.

Мне иногда казалось, что, либо я невидимка. Либо, это отрывок моего воображения. Почему меня не помнят, я же не сменила лицо, пять лет это не двадцать.. Может это розыгрыш? Ладно. Но Давид помнит меня. Получается, он самый честный? Держаться его? Зачем мне вообще они, все. Кто они? Что они из себя представляют?

– У Альберта, проблемы, – сказала Лика. Ее опечаленный вид угнетал.

Я с очень отстраненно-настроенным лицом смотрела на нее, с намеком, причем здесь я? Если честно. Если мне сказали бы: «он скоропостижно скончался», я бы ответила: «настигла наконец, ведь заслужил»… Мне было бы безразлично.

Дальше с огромным знаком вопроса на лице пыталась донести Лике. Что я не должна это слушать. Но их это не волновало. А этот тип, как и тогда оставлял ощущение положительного персонажа. Черт их всех…

Альбертику нужна была помощь психотерапевта, психолога, невропатолога и всех остальных. Я почему-то думала, что у него какая-то пневмония. Как сказала его мама Лике, накануне приступа, он сказал, что моя непутевая болтовня и присутствие на него положительно влияют и приступов нет. Да что вы, и как дотянул без моей болтовни до тридцати? Их коллективные уговоры привели к тому, что мне разок надо навестить его дома, после клиники. Естественно, в присутствии врача и мамы. Папы же нет..

Спустя недельки две, совсем не спокойных, cнова позвонила Лика и сообщила, что в воскресенье утром отправит, того человека, Анри, и он довезет меня к Альберту домой. Зачем я согласилась? Я пошла на поводу у них. Притворилась, что действительно обеспокоена. Но мне хотелось узнать, что скрывается за этими масками, без эмоций.

Ну что сказать, за километр до их дома нам на встречу выехал Давид. Очень-очень вежливо вывел меня из машины на пару метров переговорить.

– Ты в своем уме? – первое, что он сказал мне.

– Что случилось.. – мой ответ.

– Если он вспомнит тебя, можешь не выйти оттуда живой. Он не здоров.

– Чего тогда добивается твоя жена? – раздраженно, поинтересовалась я. – Постоянно подталкивая к нему.

– Не могу сказать, – ответил он, уходя от ответа..

Раз уж не можешь, тогда иди лесом, подумала я.

– Вот, когда решишься, тогда и поговорим!

Я села и поехала к ним домой. Уже безо всяких задних мыслей.

Машина остановилась у высоких ворот. Этот человек остался внутри. Я вошла в туманный, сырой двор, одна. Во дворе было пару пристроек, но красивая указывала, где дом. Веранда пустовала, лишь ветерок раскачивал кресло-качалку, на которой болтался плед, а на плетенном столике еще исходил пар из чашки с недопитым напитком. Я скорее всего прервала, чье-то чаепитие. Хотя, ни одной живой души там не было. И разглядеть ничего не удалось. Я встала под навес на крыльцо и только подняла руку, чтобы постучать, дверь открыла, какая-то женщина c румяным лицом пухлыми щеками в фартуке. От нее пахло розовым вареньем. До смерти приторный запах и дальше по дому аромат дымки, воска и что-то, типа, cвежего сруба дерева.

Было очень темно, мне дали сменную обувь и указали в сторону лестницы, которая располагалась в конце первого этажа. Ну как этажа, пустая комната в коричневой, узорной плитке. Хоть залей лед и катайся. На стенах вдоль лестницы висели фото в хаотичном порядке, я узнала Альбертика и его мать, но отца не было ни на одном фото.

Медленно поднимаясь, поняла откуда запах воска, везде зажжены свечи. Cвечи! Двадцать первый век, свечи восковые, как в храме, даже не декоративные и ароматизированные.

Я вышла в коридор, который размерами похаживал на школьный, куча дверей и все закрыты. Хоть иди и вычитывай имена на дверях. Третья дверь справа открылась и вышла его мама. Не скажу, что она была в восторге. Но может она грустила, что единственный сын не в себе? Она пригласила меня внутрь. А дальше, театр современного искусства…

Сидел профессор с секретарем, она записывала состояние пациента, которое описывал врач. Пациент был бледен, исхудавший, впадины под глазами стали оттенка самих глаз. Просто, идеальная жертва.

Взгляд его был направлен в неизвестность. В общем глаза были открыты, но куда он смотрел я не понимала. Либо его, чем-то накачали, либо это результат того, чем он накачал себя сам. Доктор посмотрел на меня с недоверием, как и остальные. Я села на стул рядом с кроватью, даже боялась взглянуть на пациента и на доктора, не горела желанием. Было впечатление, что его не лечат, а отпевают.

– Она пришла, – тихо протянул доктор, будто выводя его из транса.

Его внимание стало более сосредоточенным, только с пятой попытки.

– Я хочу умереть, – первое, что сказал он, разглядев меня.

С первой словно секунды меня обдало кипятком. Я тоже, ты не поверишь, подумала я. И что ты уставился. От него пахло или не пахло, исходил аромат масел, не знаю каких. Видимо, это благовонья, изгоняющие нечисть. Я еще подумала это вообще доктор или шаман?

Он еще раз сказал:

– Я хочу умереть..

Я взглянула на врача.

– Поговорите с ним, – обратился он ко мне.

О чем? О чееем?

– Зачем умирать? – сказала я. – Еще все впереди..

– Я не чувствую вкуса жизни. Меня ничего не радует, – совсем другим голосом отвечал он, еле выталкивая буквы.

Я не могла в их присутствии сказать, что-то путевое. Так как старалась выглядеть культурной и воспитанной. А не спустившейся с гор. В итоге, всех выпроводила..

Просто присела рядом и смотрела на его лицо. Он позже, тоже повернул взор, но молчал. И я молчала.

– Кому посвящен этот цирк? – позже спросила я.

Этот идиот, просто молчал.

– Ты под кайфом? – Он закрыл глаза. Логично ..

– Как ты согласилась прийти, я же безразличен тебе..

– Да, безразличен. Я могу уйти, прямо сейчас. Это Лика настояла. Говорят, ты при смерти?

– Ты это открыто говоришь? – расширил он зрачки.

– А ты не в курсе?

– В курсе…

– А кого мы пытаемся обмануть? Меня? Чувство жалости вызываешь?

Он ухмыльнувшись смотрел.

Через полчаса я почувствовала, что там, в этой спальне, катастрофически не хватает воздуха. Дурманящий аромат, меня словно душил, сносил с ног. Подошла к окну, раздвинула плотные, коричневые шторы. Кое-как открыла дверь на решетчатый балкон и повеяло осенней сыростью, даже ветер задувал брызги мелкого дождя в помещение. Затем вернулась на место. Он следил за каждым моим движением, не отводя глаз.

– Не поможешь расстегнуть пуговицы рубашки? – прошептал он.

– Не помогу, – ответила я.

Да, он и правда выглядел не очень хорошо. Страшненький. Лицо безжизненное. Позже с небольшими паузами, он по очереди расстегнул пуговицы пижамы, сел, медленно стянул ее с себя. Его кожа, была настоль бледной, было впечатление, что в нем протекает не кровь, а молоко. На фоне бледного лица выделялись вытянутые, серые, именно, серые в этом помещении глаза, со впалыми глубоко посаженными, тоненькими веками. Кошачьи зрачки.

У него было крупное телосложение, но он был очень худой, сухой, я сказала бы. Ребра и сосуды проступали сквозь кожу. А еще он слегка сутулился, и вытягивал шею, наверное, это особенность многих высоких. Он посидел пару секунд и было заметно, ему не хватало сил. Cнова прилег.

– Я не смогу здесь сидеть вечность. Зачем, ты сказал матери, что хорошо чувствуешь себя в моем присутствии? Тебе нужно лечение. Я в этом вопросе не понимаю ничего..

– Лечение от чего? – cпросил он, натягивая одеяло на грудную клетку.

– У тебя есть врач.

– Он не слушает меня. Заставляет думать, как он.. – остановился он, отдышаться.

Внезапно, в помещение вошла его и мать и побежала закрывать дверь балкона. К этому времени аромат масел развеялся и комната наполнилась свежестью, на светлой коже его появился румянец и небольшой блеск в глазах.

– Ты что натворила, он же простудится, – прибежала она и стала настойчиво его укутывать одеялом, как младенца. К слову, мне не понравились ее интонация и поведение. Он пытался задержать непостоянный взгляд на мне, боясь упустить из виду, но веки его постоянно тяжелели..

Я поднялась и направилась к двери.

– Не надо, – прошептал он. – Еще пять минут, прошу..

Мать озлобленно взглянула меня:

– Ему уговаривать тебя? Не видишь, как плохо ему.

А я не поняла, я что и виновата? Надо было послушать Давида. Эта Лика непонятная, какая-то.. Какая важная тетя, ты смотри…

Итого, я вернулась и села на свой стул. Он дремал все это время в моем присутствии. Мне показалось у него замедленное дыхание. Я взяла его запястье и начала считать, частоту сердечных ударов и они были, правда малы.

– Мне кажется ему плохо, – выкрикнула я, ладонь холодная.

Мать его так и стояла у окна, скрестив руки, будто не слышит.

– Я говорю у него слабый пульс, что с ним? – повторила с упреком.

– Он под воздействием препарата. Врач его ввел в это состояние. Он почти вышел из-под контроля. Пару лет назад его практически ввели в вегетативное состояние.

– По причине?

– Это уже не Ваше дело, – ответила жестко она, зажав губы.

Не мое, так не мое. Вообще странно все, на секунду я подумала, что эта женщина, наоборот, не лечит, а калечит его такими методами.

Я решила не вникать, да и какое мне дело и правда чужая душа потемки. Одним словом, ушла я оттуда без тени сожаления, с небольшим осадком.

Дом изнутри я никак не рассмотрела, он напоминал, чем-то храм во время службы, конечно, неудачная аналогия, но такие были ощущения. Не могу не признать, Альбертик был на грани..

Все автобусы уехали, я попала под ливень, промокла до нитки. Хлюпая промокшей обувью и продрогшая, словно воробей на проводах, глубокой осенью. Пришла я в свою комнату, переоделась, из столовой принесла какао, который уже не давал энергии, а вкус горького кофе мне тогда не нравился, с сахаром давал кислинку. Нравилось все вкусное и сладкое. Шоколадную пасту я ела ложками… Легла, накрылась одеялом и пледом, знобило.

Я долго глядела в потолок, который словно плавно опускался и сравнивала свою не интересную, по некоторым меркам жизнь, с состоявшейся жизнью Лики и этой команды. Которые вряд ли чувствовали нехватку пары сотен, покупая одежду. Они живут в апартаментах и страдают от безделья, даже нашли причину заболеть и пригласить профессора. Я же, вынужденно, покупаю, то, что могу, думая, что эта вещь гораздо лучше той, что дороже и позже, она мне начинала нравиться.

Видимо, так строилось мое внутреннее восприятие всего, что окружало. Я во всех ситуациях находила причины чтобы сказать себе, «Да, так еще лучше».

Я уснула и проснулась, не знаю в который час, было еще темно. На крыше был такой грохот, подумала сейчас потолок обвалится. Я резко села. Потом выбежала в коридор, никого не было, вокруг тьма и эхо в ледяных батареях. Спустилась вниз и вышла во двор. Сторож стоял у центрального входа.

– Испугалась, забыл, что спишь. Я вызвал рабочих утеплить кровлю, дожди обещают, затем снег. А над твоей комнатой люк, так вообще протечет, если что. Еще и батареи развоздушим, а то холодина.

Я только кивнула и направилась в столовую. Кухарка начистила ведро картофеля, не знаю для чего. А аромат коржей с корицей уже заполнил первый этаж и коридоры. Я взяла себе стакан чаю, а горячие коржи она мне вложила в руку, покачиваясь, поднялась на верх.

Люк, но я тринадцать лет смотрю на этот гладкий, местами треснутый потолок, с закругленными углами и никакого люка не видела. Старик выжил из ума, решила я. Когда немного посветлело, я вышла на балкон пошарить в ящике с книгами. Я всегда докапывалась до середины и все не могла понять, кто оставил эти книги здесь и мыши их перегрызли.

Всегда думала заберу их себе, когда у меня будет свой дом. Но будет ли? Одно я знала точно. Что с годами не хочу изменить мой внутренний мир, мне в нем было, так уютно, так спокойно и желания хочу эти, которые сейчас. Не хочу быть, как все, хочу быть собой.

Нателла прибежала cегодня намного раньше, с важными людьми людьми закрылась в кабинете и что-то яростно обсуждала, ее вопли доносились до моей спальни. Я переоделась, взяла сумку и направилась на работу.

День был хмурый и тяжелый. Хотелось спать и мне показалось болят мышцы, лишь бы не заболела, думала я. Хотя, болела крайне редко.