скачать книгу бесплатно
– Давай, давай, сдай, тупой. А ты знаешь, чем занимается его отдел, какие кадры у него набраны? Нет, ты не знаешь, а я знаю: физическое устранение ярых врагов советского государства в любой точке земного шара! Бывших полицаев, власовцев, нацистов, – всех тех, кто наказания за свои грехи не понес и где – то затаился. Вот тебя и шлепнут как вредителя, ты же зацепил его сотрудника. Выход искать? Ты создал эту ситуацию, вот ты и ищи, а я умываю руки
Стас потихоньку остывал, прошел за стол, сел
– Ладно, слушай сюда! Дам тебе дельный совет, потом посидим в кабаке за твой счет. Ты арестовал двух офицеров, чьи имена были в списке, повторяю – ты арестовал! Один из них сочинил сказку о существовании некой офицерской организации. При проверке выяснилось, что этот арестованный уже давно свихнулся и несет на полном серьезе всякую чушь. Вскоре сумасшедший повесился в камере.
– Я уже думал о том, что можно одного из арестованных объявить сумасшедшим, но начальство потребует объяснений – почему доложил о непроверенных фактах?
– А это твои проблемы, ты же сам натрепался, где только успел? Получишь строгача и все дела. В худшем случае отправят на Чукотку считать моржей, да ты не горюй, ты же талантливый, быстро освоишься, а там глядишь, и пенсия подойдет, а ты живой…
Но Коган на колкости не реагировал и продолжал говорить
– А я, вот невезуха, уже доложил начальству, что Павлов сознался по части плена. А так бы его выпустил и делу конец? Ну а теперь уже поздно, раз начальство в курсе.
– Что ты трепло, я давно знаю, язык твой – враг твой! Ладно, слушай дальше: протянешь следствие по Павлову до зимы, шумок утихнет. Предъявишь обвинение за плен, и пустишь по делу одного. Ничего лишнего ему больше не приписывай. Закрывай по тихой воде дело, и отправляй в трибунал. На сегодня все, чеши отсюда!
– А другой арестованный, что с ним делать?
– А чего с ним делать? Этот на днях загнется от сердечного приступа и все дела. Все, вали к себе…
Коган спорить не стал и уже пошел к двери
.-Стой! криком остановил его Стас… Слушай сюда! Так вот: твой любимый коллега – Корюхов, воевал вместе с Кузнецовым. Они еще по фронту закадычные друзья. Сейчас ты понял где крыша течет? Каким это образом Кузнецов в течение суток пронюхал, что мы взяли Павлова? Это твой майор натравил на нас бешеного полковника и сейчас ждет результатов. Значит, собрался сесть в твое кресло?
Очередная неприятная новость уже не удивила, Коган безнадежно махнул рукой
– Да не в кресле дело, хрен с ним, с этим креслом? Дело в том – как нам сейчас уцелеть? С какой стороны Кузнецов ударит? Законным путем пойдет или сразу в лес на водоем?
Коган вновь разволновался, заходил кругами по кабинету, и неожиданно для себя сел на арестантский табурет перед столом
– Во-во! Нормально ты устроился… сразу съехидничал бывший друг …скоро постоянно будешь на нем сидеть, привыкай потихоньку.
– Да хватит тебе, Стас? Никто от этого не застрахован, можешь и сам на этот табурет запросто загреметь?
Слушай? Получается что Корюхов, Кузнецов, и Павлов служили вместе? А почему тогда Корюхов, на первом еще, допросе, не подал вида, что они знакомы? Павлов на него тоже не среагировал? Я хорошо это помню.
Стас усмехнулся
– Эти люди прошли огонь, воду, и медные трубы. Такие кадры умеют сдерживать свои эмоции в любой ситуации. Промолчали, чтобы не насторожить тебя, идиота, а потом спокойно поговорили когда ты убежал ко мне хвастаться своими «успехами». Ты же уходил из кабинета в ходе допроса?
– Уходил. Но ты же и сорвал меня с допроса, вызвал по срочному делу? Да и Корюхову я полностью доверяю, он же мне жизнь спас, когда арестованный за горло меня схватил. Руки как клешни, я уже сознание потерял. Корюхов вовремя подоспел, одним ударом психа сознания лишил. Ну как тут не будешь верить?
– В нашей «конторе» никому нельзя верить, даже мне! И сразу после твоего возвращения, Павлов признался, что был в плену? Так?
– Да! А я еще удивился, парень вроде серьезный, а плен легко признал?
– Все понятно: обсудили ситуацию и выбрали лучший вариант. Карточка немецкого архива существует, плен надо признавать. А дальше пошла в ход тяжелая артиллерия – Кузнецов. Корюхов мужик умный, он выводит Павлова из-под расстрела. И нам придется с этим смириться, в противном случае – траки на ноги. Ну а счеты мы потом сведем, если конечно, случай представится?…
И такой случай представился, только не им, а Кузнецову. В пятьдесят третьем году, после ареста Лаврентия Берии, Кузнецов арестует обоих следователей, и вывезет их на городскую свалку, где они и будут расстреляны.
А Корюхов в этот день искал родных Павлова.
Он обзвонил все отделы милиции, паспортные столы, больницы и морги. И к вечеру его поиски увенчались успехом, нашел мать.
На самых отдаленных окраинах города, в одном из домов-приютов для престарелых, лежала на казенной койке старушка.
Старушка уже покидала этот мир. В сложенных на груди руках зажата потемневшая от времени и слез маленькая иконка. Полуслепыми слезящимися глазами она все же рассмотрела офицерскую форму Корюхова. Протянула к нему сухую руку
– Васенька… сыночек мой родненький… пришел…
Корюхов осторожно присел на краешек койки. Рука погладила сукно шинели
– А я уже к Богу собралась, Васенька. Ну теперь уж не пойду… раз ты вернулся. Алешку нашего вот не смогла сберечь… под обстрел с ним попали… завалило каменьями Алешку… рука обессиленно обвисла
Майор все сидел на краю койки и не мог понять – уснула старушка или умерла. Сзади тихо подошла пожилая женщина
– Долго теперь без сознания пролежит, она все время так.
Взяла легкую вялую руку, пощупала пульс
– Все, товарищ офицер, умерла она, отмаялась сердешная. А Вы кто ей будете? Сын? Все время ждала Вас…
Ошарашенный случившимся, Корюхов долго не мог понять, что говорит ему женщина, наконец дошло
– Нет, не сын я. Служили вместе с ее сыном. Просил проведать ее, гостинцы передать.
Выдернул из кармана шинели две плитки шоколада и кулек с конфетами
– Возьмите вот, женщина добрая, чайку попьете. Не успел я ничего ей сказать, досадно очень? Извините, пойду я…
Вышел во двор и медленно зашагал по дощатому тротуару
«-Ну а что я скажу Павлову? Сынок в блокаду погиб, мать на моих глазах умерла? Ох, и везучий же ты Федя на людское горе»
На углу дома остановился, записал адрес в потрепанный блокнот.
Прошла еще неделя. Павлов все так же целыми днями лежал на нарах и думал о своем. Папиросы давно закончились, одну пачку он сразу отдал мужикам, и сейчас сам хотел курить, но спросить табачку было не у кого. Народ в камере подобрался в основном бедный, лишь блатные в своем углу нещадно дымили, бросая на проход горящие бычки.
Подбирать с пола бычки по не писанным тюремным законам было нельзя. Поднявший и докуривший такой бычок сразу же объявлялся «опущенным»[4 - Опущенный-самая низкая каста в среде заключенных] и немедленно переселялся к параше. Урки строго соблюдали законы тюрьмы.
Вчера сосед по нарам раздобыл где-то щепотку махорки и закрутил цигарку. Покурил сам и немного оставил ему. С первой же затяжки так закружилась голова, что Павлов чуть не упал вниз, едва успел ухватиться за руку соседа.
– Ну ты даешь, Вася, чуть с нар меня не стащил. Шибко видать оголодал на табачок? Давай твои носки, счас блатным продам за махорку. Где ты взял такие шикарные носки? Сам вроде из деревни?
– Офицер один подарил, дай ему Бог здоровья!
Сосед забрал носки и слез с нар. Вскоре вернулся, но без махорки
– Суки позорные! Носки взяли, а курева не дали. А чего сделаешь? Там их семь харь, так отделают, что и носки не понадобятся. Это же мелкая блатота, шелупонь всякая. Вор, бы, что ли, в хату поднялся, сразу бы как шелковые стали, суки. Воры не любят таких шакалов…
Павлов приподнялся на локте и посмотрел в блатной угол. Урки как всегда резвились и ржали. Резвились, и не знали еще, что их господство в камере уже подходит к концу.
Загремела, обитая железом дверь…
– Павлов есть? Василий Павлович?
Неведомая сила сбросила с нар на пол
– Есть!
– Быстро на выход! Передача! Тару с собой возьми!
– Нет у меня никакой тары, один карман на всей одежде.
– Лицом к стене! Руки за спину! Головой не крутить!
Конвоиры провели по круговой железной лестнице на первый этаж. Остановили у двери с надписью – «Корпусной»[5 - Корпусной – начальник одного из корпусов тюремного комплекса].
Один из конвоиров постучал и открыл дверь
– Товарищ капитан! Доставили Павлова!
– Заводи!
В длинном и узком помещении, с прилавком вдоль стены, стоял, широко расставив ноги, пьяный капитан. За его спиной со стула поднимался улыбающийся Корюхов
– Ну, здравствуй, Василий! Как жив – здоров?
Протянул руку, здороваясь
– Похудел слегка на тюремных харчах.
– Были бы кости целы, а мясо нарастет.
Поздоровались за руку с Корюховым.
Капитан тоже протягивал руку, Павлов замешкался в недоумении
– Жми Васек, это кореш мой, тоже Федя! Кстати – дежурный помощник начальника корпуса. Сейчас он тут за главного, как раз его смена.
– И где только нет твоих друзей, Федор?
Поздоровался за руку и с капитаном
– Не имей сто рублей, – а имей сто друзей! Мой жизненный принцип. Ну ладно, Васек, давай вмажем за встречу! Федя командуй! А ты, арестант, не стесняйся, вот стул, присаживайся к прилавку. Я собрал тебе передачу скромную: кое-что из одежды, табачку соответственно, ну и продуктов на первое время. Чем могу?
– Спасибо тебе, Федор, без курева совсем хреново. Даже не мечтал о передаче, мама же не знает, что я приехал, а сам найти их не успел?
Корюхов нахмурился и отвел глаза в сторону. По его виду Павлов все понял
– Федор, ты что-то знаешь о моих близких?
– Давай сначала выпьем…
Федя-капитан уже разлил водку в расставленные на прилавке граненые стаканы.
– Ну, вздрогнем!
Расстроенный Павлов выпил свою порцию как воду, даже крепость водки не почувствовал. Закрыл рукой внезапно пересохшие губы
– Ну, так что ты знаешь о моих, Федор?
И Корюхов осознал, что пришла пора говорить правду
– Маму твою нашел в приюте для стариков… в душе затеплилась искорка надежды …но нашел поздно? Скончалась у меня на глазах. Зрение слабое, приняла меня за тебя, обрадовалась. Сердце видимо не выдержало? Перед смертью успела сказать, что сынок твой, Алешка, погиб при обстреле. Вот и все, Василий – все, что я узнал. Прости за недобрую весть, но сказать все равно надо. Адрес приюта я записал на всякий случай…
Защемило сердце.
«Никого не осталось? Всех забрала проклятая война! Бедная моя мама, нет ее больше. И Алешки, крохи, тоже нет. И женщины любимой нет – нет на белом свете моей Кати. Один одинешенек остался…»
Вспыхнула вдруг злость.
«А Стасы и Коганы уцелели, и жены у них дома, и дети с ними. До войны еще вросли в свои кресла, да так и просидели в них лихие годы, изводя своими погаными бумажками и без того измученный народ»
– Слушай, Васек, а жена твоя где?
– Жену мою, Катей звали. Погибла в самом начале войны. Добровольно на фронт ушла, санитаркой служила. Я подругу ее случайно в сорок втором встретил, она мне и поведала, как Катя погибла. Немец разбомбил поезд – госпиталь, на котором жена находилась. Много раненых и медперсонала погибло, и Катя моя в их числе.
– Да, Васек, хватил ты лиха? Не каждый выдержит столько бед? Ну ладно, давай еще вмажем, помянем всех – кого с нами нет! Федя, наливай…
Выпили еще понемногу, закусили слегка
– Федор, я не успел тебе сказать. После звонка из Москвы, Когана хватил удар прямо в кресле, даже обмочился, бедолага? Я сам его таблетками отпаивал, испугался что крякнет.
– Да на кой хрен ты его спасал? Пусть бы эта сука сдохла!
– Ну, да, а как бы дальше дело повернулось? Что бы мне еще припаяли?
– Тоже верно. Все правильно: что ни делается – все к лучшему…
Глава четвертая
В камеру вошел, держа в руках под завязку набитый мешок. Сокамерники встретили молча, даже из блатного угла не донеслось ни звука.
У блатных вдруг прорезался нюх – почуяли волка.
Поставил на скамейку у стола мешок, развязал тесемку. Достал три пачки папирос, два коробка спичек, положил на стол
– Закуривайте мужики.
