Лекарство от одиночества

Звучал писк, Кирилл молчал.

На следующий день мы прогуливались вдоль старой, не особо популярной среди туристов улицы. Шаги – быстрые, словно имеющие цель, резко оборвались у входа в библиотеку. Вспомнив, что цели и в помине не было, Кирилл тут же миновал ворота и растворился за дверьми.

Я не стал входить за ним следом, никогда не испытывал тёплых чувств к испустившим дух рядам пожелтевших книг и какому-то особому холоду, как бывает холодно в земляной яме. Диана с Кириллом же, наоборот, крайне любили именно это место. Точнее, особенно любила Диана, а Кириллу она просто нравилась и нравилась лишь оттого, что в ней Диану и встретил.

Однажды все-таки я заглянул к ней на работу. Скромный уголок библиотекаря уступал даже кассовой стойке в минимаркете: на небольшом столе размещался стационарный компьютер, проводивший на пенсию не одно поколение местных служащих, ряд записных журналов и три непохожих один на другой органайзеров. Стоит полагать, так было задумано. Да и органайзеры эти были единственным примером разнообразия и оригинальности во всей библиотеке.

– Он брал какие-то пособия по архитектуре… – рассказывала мне тогда Диана после утреннего обхода. – По-моему, копию трактата Витрувия. Тогда мне было особенно грустно, ну… знаешь, осень, слякоть, да и столько лет было привычным отправляться на учебу, а мне идти уже давно некуда, кроме как день ото дня приходить сюда и читать. Читать-то я люблю, но нужно какое-то разнообразие… – на секунду образовалась библиотечная тишина. – Да, разнообразие нужно всем, – повторила она на выдохе, пока я смотрел на органайзеры. – А тут он. Обычно в библиотеку ходят старички, дети и девушки-карандашики. Они… они сами как карандаши: юбка-карандаш, на шее металические украшения, как крепление для ластика, а на голове – дулька вот совсем как сам ластик. Впечатление они создают такое же как и канцелярская принадлежность. Скука, в общем.

Я не мерзляк, но холод пробирал до костей и ощутимо те взбалтывал. Одним словом – дубак. Зубы стучали, как кубики льда в дробилке. Снег спускался с неба. Люди смотрели на меня с подозрением, но тут же вышел Кирилл, и они попрятали в облака пара свои заинтригованные взгляды.

– Ее там нет. Сказали, взяла отпуск. Даже отпуск оформила, вы только подумайте, – бурчал он, быстро зашагав в сторону дома.

Я чувствовал себя, по меньшей мере, их семейным психологом. Наверное, отчасти так оно и было. Кирилл выглядел немного иначе, словно пока он был в библиотеке, а я ждал его у входа, его там попросту подменили. Что-то изменилось, и это было ясно даже клубам пара, поднимавшемся к небу.

* * *

В этот вечер Кирилл не пил – работа не позволяла. На полу, на рабочем столе и даже на кухонных столешницах распластались чертежи. Любил он так – по-старинке – чтобы бумага шуршала и карандаш скрипел. Странно, что этих чертежей не было на люстре и у двери в уборную. Полнейший беспорядок, который мог быть убран лишь Дианой, и хаос радостно господствовал над всей квартире. Медленно дымился кофе, по семнадцатому каналу крутили «Я вешу триста килограммов», А Кирилл тяжело вздыхал – было видно по глазам – он думает о чем угодно, но только не о работе.

– Вот послушай… В чем смысл всего? – обратился он ко мне. Пришлось вслушаться и воссоздать вид полной вовлечённости. – Хотя, нет, – он снял очки, которые использовал для работы. – Такой вопрос не пойдёт. Что такого я ей не давал, что давал он? Да, я не богат, но извините меня, я расту. Ну, в метафорическом смысле… или метафоры – это другое? К тому же, я выше и лицо у меня привлекательней. Вот как так выходит, что обворожительные люди влюбляются, как полоумные, в дурнушек и… дуралеев? Дурнов? – он серьезно задумался, словно сейчас выявление мужского рода у слова «Дурнушка» было самым важным в его жизни. – Да, может, я не настолько умён. Точнее, я умён там, где надо и когда надо. Разве этого не достаточно? – Я кивнул. – Что-то мне хреново и ещё более хреново, что хреново именно без нее. – Действительно, Кирилл был выдающимся романтиком. Чертежи были забыты. Да и черт с ними, когда на сердце рана. Дома строятся без устали и на одном лишь Кирилле не держатся. – Помню, как возвращался со стажировки в эту библиотеку только для того, чтобы её увидеть. Просыпался с мыслью: поскорее бы наступил вечер и я отправился туда, наблюдать за тем, как она пишет в журнал и стучит по громким клавишам клавиатуры. Втрескаться в библиотекаршу… Уму не постижимо. Вдруг она там… с этим мудилой? – Я не мог сказать точно и потому молчал. – Сидят, цитируют эти никому ненужные цитаты Брэдбери и лыбятся друг другу… Бр-р! Да чего она только бегает от меня?! Если что-то не по душе было, так сразу высказывалась, а тут… – он взглянул на свои чертежи. – Поехали, – и сорвался, будто по команде.

Зашуршали бумаги, а я отчего-то весь задергался в предвкушении. Стоит признать, сидеть в этой кислой атмосфере мне не особо нравилось.

В один миг мы спустились во двор. Даже не помню, закрыл ли он за собой дверь, но такие как Кирилл, как правило, закрывают и даже дважды проверяют насколько прочно.

Он залез в свой Фольксваген пассат, я забрался на пассажирское кресло. Ключ поворачивался, но некто, сидящий под капотом, всё никак не изъявлял желания от души порычать.

– Да что за нахер? – приглушенно раздалось в ворот дубленки.

Кирилл ударился лбом о верхнюю дугу руля, даже не единожды, а так, чтобы точно закрепить свой провал сотрясением мозга. Не долго думая, он открыл дверь, убедился, что я уже стою подле, хлопнул ею и снова включил сигнализацию. Предательская машина пикнула, как тот самый автоответчик, отчего Кирилл засквернословил ещё сильнее, и мы понеслись бегом. Насколько я понял, путь мы держали в сторону дома друзей Дианы.

В третьем подъезде небольшого жилого комплекса в двух кварталах от квартиры Кирилла мы наткнулись на сломанный лифт. Казалось, все предметы в этом мире сговорились против нас.

– Да вы издеваетесь? – спросил он, беспокойно тыча в кнопку вызова, но ему никто не ответил. Справедливости ради, если бы кто-то и издевался, он бы вряд ли в том признался.

Оставалась лестница. Мы преодолели один этаж, затем второй. На третьем Кирилл отдышался – сказывались субботние вечера в пабе. Он даже принялся что-то проговаривать себе под нос о необходимости спорта и здорового сна в своей жизни, но это было настолько же бессмысленно, насколько рыбе пришлось бы причитать о необходимости фитнеса и детокс диеты в своём рационе.

На четвёртом этаже он застыл телом, голова же крутилась из стороны в сторону на предмет подходящей двери. Надо полагать, вспоминал в сорок пятой квартире живут несчастные или же в сорок шестой. Выбор пал на сорок шестую.

Диана могла прийти лишь сюда: в квартиру приятельницы со студенческих лет, как они звали ее, Марии-Антуанетты, и её жениха. Кирилл особо не любил ни Наримана, ни его невесту, но выбора у него не оставалось.

– Диана у вас? – тут же спросил он у открывшего дверь Наримана, тот даже сделал шаг назад от неожиданности. Мария-Антуанетта испуганно выглядывала из кухни. На них были парные халаты.

– Что? Нет, её тут нет, – хозяин квартиры погладил халат, как гладят длинношёрстных питомцев. Безупречный актер. У него неизменно идеально получалось строить из себя идиота. Наверное, это талант.

Если Дианы здесь не окажется, то она там, с ним, с Каримом, а хуже этой мысли уже ничего не оставалось. Нариман выжидающе смотрел на Кирилла, тот – в ответ. Они прожигали друг друга взглядами, как участники дуэли перед получением револьверов. Напряжение накалялось, и тут… Тут я заметил шарф Дианы, робко выдававший свою хозяйку (тоже, как пить дать, ждал примирения) и бросился к нему.

– Я знаю, что она здесь, – выпалил Кирилл, заметив мой манёвр, и крикнул уже куда-то вглубь квартиры. – Диана!

– Слушай, Киря, давай успокоимся для начала, – подала голос Мария-Антуанетта, как ее звали на самом деле я не помнил. – Ты не соизволишь выпить с нами чаю? – Ей не хватало разве что родинки над губой и полного вшей накрахмаленного парика на голове. Что Нариман нашёл в ней было непонятно.

Диана вышла. Я прикинул, о чем она думала, когда услышала знакомый голос. Тоже, наверное, об их первой встрече в библиотеке. Заметив невысокую фигуру в приглушённом свете коридора, Кирилл тут же обратился к ней, словно заранее прокручивал в голове необходимую фразу:

– Мы вроде договаривались, что не будем относиться друг к другу, как к надоедливым соседям. Ты захотела время для себя – пожалуйста, – он развёл руками, они коснулись стен и вернулись обратно. Со стороны это выглядело так, словно он пытался измерить ширину прохода. – Но к чему всё вот это?

Скрестив руки на груди, Диана стояла возле высокого стебля авокадо. Вместе они смотрелись неплохо, но уж точно не лучше, чем ряд органайзеров на её столе. Интересно, тот компьютер и Диану отправит на заслуженный отдых? Всё же, все вещи в этом мире: и одушевлённые, и не очень, находятся в постоянной гонке – вечный круг автодрома – одни выходят в лидеры, другие заметно отстают, но никто не касается заветной финишной прямой. Никогда. Ее, как правило, и нет.

– Что «это»? – Диана приподняла бровь, это, несомненно, придавало ее обычно бледному мягкому лицу суровый, фактурный вид.

– Ныканье по квартирам, отключённый телефон. Мы ведь всего лишь взяли тайм-аут, а не завершили матч. Почему я… – Кирилл снова заглотнул воздух, как прохладительный напиток в сорокоградусную жару. – Почему, в самом деле, ты думаешь, что я должен носиться по всему городу, чтобы просто узнать, что у тебя все в порядке? Наверное, сидишь тут снова и думаешь…

– Думаю что? – она расцепила руки и вскинула ими вверх. – Какая я бедная и несчастная? Что в этом мире меня никто не понимает? – Ее вопросы не заканчивались. Я впервые её видел в таком гневе. Накипело, видимо.

– Никто, кроме твоего Хемингуэя разве что. – Вот теперь Кирилл был действительно раздражён. Зол даже. – Эгоистка ты чертова, вот кто! – Мария-Антуанетта громко ахнула. При одном взгляде на неё казалось, что она вот-вот выдаст что-то дикое. «Следите за языком, молодые люди», например… Нариман и его невеста переглянулись, затем посмотрели на меня. Образовавшаяся на секунду тишина тут же треснула под Кирилловым: – Ты думаешь только о себе. Да даже не о себе, а о несправедливости, которая на тебя свалилась!

– Вот значит как? – голос Дианы звучал так, словно её обвиняли во всех смертных грехах. – Все это время ты думал, что я сижу и лелею себя, как второсортный лирицист из романов нулевых? Так, что-ли? Сейчас соберусь и открою свой литературный клуб.

– А это не так по-твоему? Просыпаешься – нет настроения, весь день ходишь из угла в угол, как пришибленная. Засыпаешь – тоже кислая.

Диана громко и возмущенно затянула в легкие воздух, тот засвистел.

– Неотесанное, грубое бревно! – гаркнула она, избивая Кирилла каждым словом. – Ненавижу!

Я видел как Кирилл тычет то себе в грудь, то в сторону Дианы, прорисовывая нить и связывая их своим указательным пальцем; как вторая вытирает неустанно мокнущие глаза и то и дело уворачивается от обвинений. Они слишком часто сглаживали углы. Если быть с ними знакомым, а я как раз был, то можно подумать: они все это время двигались к конфликту, способному разрубить этот тугой узел.

– Ты ненавидишь не меня, а себя! – его интонация плясала и рвалась в стороны. – Кого не бросали, кому только не повезло в любви? Об меня знаешь сколько раз ноги вытирали? Ничего же. Я себя не предаю… и тебя тоже.

– Меня не бросали! У нас просто…

– Да бросили тебя, Диана, очнись ты уже! Бросили!

Вот и всё. Он сказал то, что не мог сказать долгие два года. Оно вырвалось само, не желая больше сидеть в заточении.

– У нас просто не сложилось, были обстоятельства, – повторила она, но уже на автомате. Было очевидно – она не верит в это. Больше не верит. Но Кириллу по-прежнему больно это слышать.

– Какие обстоятельства, Диана? Любви их просто не видит, – он помедлил, здесь это было необходимо. Каждая пауза имела своё значение. – Любовь – это несмотря ни на что, любовь – это через всё, что угодно.

Мой мальчик. Мне всегда нравилось, как люди умеют удивлять. Это поражает: вот вроде повидал уже многое, познал, привык, но неизменно найдётся тот, кто выкинет самый доселе необычный номер. Вот такие люди – полны самых разных сюрпризов. По природе своей ведь до очевидного простые существа: складывают пакеты в пакет, высовывают одну ногу из-под одеяла, отторгают развитый маркетинг, а потом строят палатки у дверей «Яблочного» завода.

Воспользовавшись случаем, Нариман выглянул из кухни – его голова висела в проеме. Жуткое зрелище. Жутким оно было ещё оттого, что эта голова заговорила:

– Я всё понимаю, правда, но и вы нас поймите.

Тоже мне друг.

* * *

Стоял стойкий запах зимнего вечера. Стремительно моросил снег, но от этого будто даже становилось теплее. Так бывает после зимних праздников. Какое-то время мы шли молча, ловя шапками и плечами комья снежинок, но позже Диана замедлилась, а затем и вовсе остановился у замерзшего пруда. По нему вдалеке бегали краснопузые снегири.

– Ты серьезно так думал все это время? – спросила она у пруда, но ответил Кирилл.

– Абсолютно.

Диана в этой дутиковой куртке была похожа на пухлый японский десерт, а Кирилл в своей светлой дубленке больше смахивал на большую ложку к нему. Наверное, такие аналогии всплывали в голове из-за подступающего голода.

– Если тебе холодно, – он посмотрел в сторону дома – идти было прилично, – можем зайти в кофейню или заказать такси.

Диана повторно завязала на шее шарф, холод ее, казалось, совсем не беспокоил:

– С машиной что?

– Хана машине… – произнёс Кирилл, но тут же одумался и тряхнул головой. – То есть, как жаль, что аккумулятор оказался разряжен.

– М-да, жаль, – сказала Диана расстроенно. – Но мне и так хорошо. Давай пройдемся, а если замёрзнем, закажем такси.

– Я прочёл Хемингуэя твоего… Этот рассказ распиаренный: трагедия в четырёх словах. Конечно, я прочёл не только это. Как же там было, – Кирилл щёлкнул пальцами в воздухе, это тоже своего рода слово-паразит. Точнее даже – щелчок-паразит. – «Продаются детские ботиночки. Неношеные». Вдруг их просто не стали носить. Лишняя драма, – возмутился он. – Обычно когда такие вещи пишутся, ты думаешь: должен же быть смысл и додумываешь его уже из необходимости, но тут дело только в точке зрения.

Кирилл улыбнулся. Читать Хемингуэя ему было к лицу.

– Лишняя, – согласилась Диана с лёгкостью. Она была сама на себя не похожа и на Кирилла смотрела как-то иначе. – Наверное, иногда люди просто хотят немного выбить себя из равновесия. Знаешь, после твоей реплики меня поразила мысль. – на Диану падал отчётливый столб света, в нем же искрились снежинки. Так каждое сказанное ей слово несло свой особый, сакральный смысл. – «Жаль, мне больше не пятнадцать». Представляю, какой эффект она смогла оказать на меня тогда: и трепет, и взмокшие ладони. Кто знает, может, у меня бы даже отнялся дар речи. Но никто тогда мне такого не говорил. Лишь потом я поняла, что дело не в твоих словах, а в том, что они действительно заставили меня вспомнить себя очень раннюю.

– Давай съездим в музей Хемингуэя на Кубу? – спросил Кирилл.

– Не хочу на Кубу, да и к Хемингуэю тоже, он слишком часто искал любви, но отказывался от неё, стоило ее поднести.

Кириллу ведь необязательно быть похожим на Карима. Карим – призрак прошлого, чему-то Диану да научивший, как минимум тому, что сердце ещё не зачерствело и ещё способно нежно трепетать; что романтик в ней ещё имеет право стать счастливым. Кирилл – это Кирилл. Неотесанный, но неотразимый. Родной. Выбравший её, Диану с непростым характером, среди миллиардов.

Так мы и стояли втроем: Диана, Кирилл да я, их верный пёс, который, к тому же, уже изрядно проголодался. Только… ни в коем случае нельзя признаваться, что я их понимаю, а то ещё, того глядишь, заставят постоянно их мирить и успокаивать.

ЧУЖОЕ УТРО

Амаль долгое время не могла признаться себе, что использовала его. Одно неуместное, лишённое фантазии оправдание вставало за другим, яро пытаясь доказать презумпцию ее невиновности.

Сидя теперь за рулём своего автомобиля, с бьющими по лобовому стеклу каплями дождя и бегающими по нему же дворниками Амаль наконец поняла: виновата.

Подсудимая вышла из дома в семь тридцать утра и направилась на работу. Она слушала ту же музыку, что и обычно, жевала тот же круассан с слабокопченным лососем и каперсами. День, определенно, не блистал своей оригинальностью, (чему девушка даже успела огорчиться, с досадой переключая истасканные треки) за исключением одного «но». Мимо, недолго задержавшись на соседней полосе дороги, диктуемый красным сигналом светофора, остановился … Амир. Все в той же своей маленькой нескладной синей машине, на вид напоминающей игрушечную, с прыгающим под зеркалом заднего вида Лунтиком, и всё в той же толстовке цвета какао сорта Тринитарио. Амир всегда говорил, что какао давно и с заметной удачей проявило себя в ингибировании раковых клеток, а Амаль была уверена лишь в том, что оно устраняет запоры. Окна были закрыты, но даже отсюда, из салона своего подаренного родителями новенького авто, она слышала излюбленные Амиром утренние новости: где-то что-то кого-то в множестве интерпретаций на бесконечной, уже до жути приевшейся пластинке, и поняла, что собственная игравшая до этого перекрестка музыка застыла. Амир бросил озадаченный взгляд на панель управления, брови потянулись друг к дружке. Музыка Амаль… она, судя по всему, по привычке подключившись к чужой системе, заиграла в чужом автомобиле, сопровождая чужое раннее утро. Заднее тонированное окно синей машины вдруг опустилось, и Амаль увидела девушку с ребенком на руках. Она что-то сказала Амиру, и они оба засмеялись. Игрушечный автомобиль, не обращая внимания на аномалию, тронулся с места.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.