Лекарство от одиночества

– Можно мы к вам? – спросил он.

Алихан оглянулся: больше свободных мест не было. Он мысленно опустил голову и несколько раз резко ударил ею об стол – с такой экспрессией, что даже столовые приборы бы дергались в ужасе. Но, конечно, он не стал наносить себе увечий, а Ясмин давать повод (очередной) усомниться в своей вменяемости. И прогонять собутыльников тоже было нельзя. Патовая ситуация.

– Слушай, Алихан, я тут в одну тему вписался, – начал Абинас после нарочито небрежного кивка того, к кому он обращался. – Думал, может, ты объяснишь мне с точки зрения программы и логики: «Шляпа» или нет.

Каир вызывающе высасывал из несчастной коричневой бутылки остатки пива, как вампиры высасывают последние капли крови из своих жертв. Вставать и уходить Алихан посчитал глупым. Потом ещё и объясняй Ясмин, что это не оттого, что он смущался ее компании. Она же пожала плечами, дескать, давай посидим посмотрим. Наверное, дошло до Алихана, ей тоже было интересно: что из себя представляет окружение человека, столь филигранно вписавшегося в ее повседневность.

Алихан представил Ясмин. Парни по очереди назвали свои имена, она кивала каждому так же естественно, как делала всё остальное, и лишь легким движением руки убрала блокнот обратно в сумочку.

После разрешения проблемы Абинаса повисло долгое и тягостное молчание. Люди вокруг галдели, стараясь друг друга перекричать. Каир сверлил полупьяным взглядом Ясмин.

– Как воды в рот набрала, – произнёс он с подозрением.

Алихан мысленно ещё раз хорошенько приложился к столу:

– Она слабослышащая.

– Прям совсем? Даже если я громко скажу слово «залупа», она его не услышит?

– Вряд ли, – покачал головой тот, – но ты озвучишь наконец свою заветную мечту.

Ясмин держалась гордо, никак не выказывая своего смятения. Однако оно, без сомнений, имелось, ведь выражение лица, с каким Каир говорил не напоминало добродетель или ликование. Да и вряд ли с такой явной издевкой можно говорить о погоде или вкусе пива. Алихан рассмотрел своих собутыльников – они явно не нуждались в защите и опоре, а в хомуте и хлысте. Золотые ножницы принялись кроить пленку.

– А что? Отличный вариант, – продолжал Каир. – И мозги выносить не будет.

Алихан положил правую руку на плечо Каира, как взрослый мужчина положил бы руку на плечо своего лодыря-племянника и посмотрел так, что стало очевидно: ещё одна шутка в сторону Ясмин может стоить тому челюсти – бессловесно и при этом крайне красноречиво.

– Мы уходим. – Алихан подал руку Ясмин и помог той встать вслед за собой.

Окна ночного города снисходительно смотрели на них свысока, машины проезжали с ненавязчивым звуком. Вжих – туда, вжух – обратно. Прошел легкий прохладный дождь, и улица пропахла его запахом. Ясмин шла спешно, и Алихан не успел заметить, как та привела его к себе.

Квартира оказалась просторной и светлой: две спальни, кухня с фасадами лилового оттенка и даже небольшая гостиная. «Сестра уехала» – набрала Ясмин в «Заметках», прошла в ванную, помыла руки и, перейдя на кухню, поставила кипятиться чайник. Алихан разместился за кухонным столом и не без напряжения следил за хозяйкой. Она достала две керамические чашки и разлила по ним зеленый чай.

Она сел напротив Алихана и целые несколько минут своеобразно прятала от того взгляд, как человек, который не может решиться на серьезный поступок. Хотя, Алихану так могло лишь казаться. Его на мгновение посетила шальная мысль: вечер с высокой на то вероятностью мог закончиться в стиле бульварного романа. Картина постепенно принимала очертания. Ясмин привлекала Алихана своей утонченной внутренней организацией, образом мысли и открытостью. Обыкновенный открытый человек его бы не зацепил, но Ясмин была открыта в качестве протеста. И это то, что идеально подходило Алихану по характеру. В некотором смысле иного финала быть не могло, но он даже не слышал речи Ясмин, и оттого близость казалась ему неправильной. Будто он написал код программы, но один неверный инициал не позволяет той запуститься.

В гостиной раздался глухой удар, который раздаётся, когда набитый песком мешок падает на землю, и на кухню вошел крупный хмурый кот. Животное ловко запрыгнуло на колени Ясмин и, нисколько не смущенный нависшим между ней и Алиханом напряжением, свернулся клубочком. Из приоткрытого окна доносились вжихи и вжухи, последние капли дождя плюхались на асфальт. Ясмин этого, разумеется, не слышала.

Алихан наконец решился спросить, со сколькими людьми Ясмин встречалась. Та, не колеблясь, показала три пальца и, дотянувшись до своего сотового, набрала:

«Но я никогда не воспринимала интриги с ними всерьез».

Алихан задумался: как так вышло, что из всех людей он на свете он начал встречаться именно со слабослышащей.

«А они слышали, как ты разговариваешь?».

Ясмин кивнула, и Алихан откинулся на спинку стула.

– Я пойду, – произнёс он по привычке, а затем напечатал то же самое в сотовом, показал Ясмин, встал и направился к выходу. Он вёл себя на редкость иррационально, но этот неверный код нужно было во что бы то ни стало исправить. Она проследовала за ним к двери, и они попрощались.

* * *

Вернувшись к себе, Алихан завернулся в одеяло, как нашинкованные овощи в рисовую бумагу, и не мог побороть внезапную бессонницу. Должно быть, и завернулся он в одеяло только оттого, что был готов лезть на стену. Он с педантичностью коллекционера одну за другой прокручивал каждую с Ясмин встречу. В конце концов, он и не заметил, как всего за один лунный цикл его покинули беспочвенные мысли о самоистязаниях, как к ногам вернулась бодрость и поверхности не молили его прилечь. А Ясмин… Ясмин стала ежедневным компаньоном его мыслей. И самая главная из них – как она на самом деле к нему относится.

И только ему показалось, что он прикоснулся к ответу, как тот неуловимо ускользал и таял во мраке. Что если это нежелание Ясмин полностью открыться было не проверкой, а однобоким нежеланием? Что если и у Ясмин тоже имелись ножницы?

Нет! Так никуда не годится.

Алихан первым делом написал Ясмин с просьбой встреться с ним в пятницу после работы и открыл дактильную азбуку. Если он разбирался в языке программирования, выучить жесты не должно было быть проблемой.

* * *

В пятницу капли пота, будто на какой-нибудь молодежный фестиваль, собирались у Алихана на спине и под мышками. Бумага, в которую был завернут букет (то ли сиреневой, то ли лиловой – один черт разберет) маттиолы, всё сжималась и разжималась у него в ладони. Ожидая Ясмин у подъезда, он впервые за долгое время испытал казавшуюся позабытой нервозность.

Под мелодичный писк двери вышла Ясмин и тут же приметила неладное. Она смотрела на Алихана, словно выискивала симптомы какой-нибудь серьезной болезни. Но, заметив цветы, переменилась в лице. То ли плакать собралась, то ли смеяться. За всё это время, что они провели вместе, Алихан так и не застал ее смеющейся – наверное, та напросто избегала случая. Однако Ясмин не сделала ни того, ни другого, приняла букет и мягко улыбнулась.

Алихан поднял ладони на уровень лица и продемонстрировал Ясмин все свои десять пальцев и их потрясающую физиологию в буквах:

«Давай сходим на квиз?».

Ясмин от удивления склонила голову набок. Может, Алихан всё перепутал и показал несусветную чушь? На секунду стало так тихо, что можно было услышать, как в букете распускаются бутоны. Ясмин тоже подняла свободную ладонь и резво ответила, но, осознав, что он не понял и половины, повторила реплику в разы медленнее:

«На квиз? С тобой? А меня не засмеют?».

* * *

Заведение, в котором проходила викторина, было битком забито любителями интеллектуальной конкуренции. Контингент (почти всегда без исключений) – связавшие себя узами брака мужчины и женщины за тридцать, чей мозг равносильно работал и в аврал, и в выходной. Они готовы бороться даже за приз в размере тридцатипроцентной скидки на посещение следующей игры.

Администратор провел их, Алихана и прижимавшую к себе букет Ясмин к столику на двоих. Алихан поставил свой стул рядом с Ясминовым так, чтобы они сидели рядом друг с другом. Перед началом игры в центр зала вышел ведущий, ознакомил гостей с правилами и перевел всеобщее внимание на размещенные по залу мониторы. Приложение запустили, и наперебой поднялись задорные выкрики: "Алға!" и "За победой".

Заполняя бланк, Ясмин ответила на первые два вопроса, но откровенно застряла на третьем: «Как называется ведущий цирка?». Алихан бережно вынул из её хватки ручку, как хирург вынимает осколки из раны, и внёс «Шпрехшталмейстер».

Все последующие вопросы, как лошади на скачках, неслись один за другим. Но к удивлению Ясмин Алихан с ловкостью жокея записывал ответы. На экране всплыло «Каким словом называли в древние времена водяные часы?», а в пустом бланке уже оказалось «Клепсидра». На столе появились бокал с пивом, коктейль с ромом, кальмары в кляре и ваза с водой для букета. Ясмин не без изумления следила за ним. Наверное, со стороны Алихан выглядел как робот, который упаковывает товары на заводе.

Когда третий раунд подходил к концу, а Алихан автоматически генерировал ответы, он задумался о том, что собирался без дрожи в сердце вступить в неизвестный доселе мир Ясмин и стать его частью. Частью, что уже невозможно будет выдернуть обратно. Голова его была холодна, как застывшая зимой река, а сердце пылало, как лесной пожар.

«Как ты смог ответить на все вопросы?» – спросила она, когда заполненный бланк уже унесли.

«Я программировал им этот квиз» – со слегка виноватой улыбкой прожестикулировал Алихан. Как хорошо, что никто не мог их понять.

Вдруг Ясмин громко рассмеялась и в порыве смеха произнесла:

– А я-то подумала.

Прозвучало это подстать Ясмин – необычно, как будто с акцентом, но она не смутилась, лишь сильнее рассмеявшись. И тут Алихан абсолютно ясно осознал, чьей именно опорой и защитой он должен быть.

ЩЕНЯЧИЙ ВЗГЛЯД

Диана, молодая работница городской библиотеки, влюбилась стихийно, буйно, безудержно в возрасте двадцати семи лет. До этого она никогда не испытывала подобных чувств, даже особых половых влечений. Несомненно, она вступала в контакты самого разного характера, и не единожды, но исключительно ради интереса: чтобы узнать, посмотреть, что же прячется за ширмой тайн и перешёптываний, но всегда уходила разочарованной. С парнями ей везло так же часто, как сменялись сезоны в году (грех было жаловаться). В основном, они всегда были чуть старше и нередко уже состояли в отношениях. Она понимала: это всё не для неё. Романтическая натура в ней медленно заворачивалась в полупрозрачный кокон из нереализовавшихся желаний и внутренних страстей и медленно гасла в памяти, как ненужные номера телефонов и малозначительные даты.

У Дианы была лишь одна взаимная и пылкая страсть с чтением. Особенно любимы были Хемингуэй и Маркес. Пока искра, скромно зовущаяся любовью, не загорелась где-то в глубине.

Она влюбилась в возрасте двадцати семи лет, но все, как и стоило того ожидать с личностями наподобие Дианы, было далеко непросто, ведь влюбилась она в мужчину на двенадцать лет старше и к тому же в женатого.

Кирилла Диана встретила многим позже.

Эта история имела бы право стать отдельным романом, располагай я информацией, но, увы, знаю не больше вашего. Есть лишь совсем немногое, что я понял из их разговоров.

Карим был эталоном мужской зрелости, нашедшей олицетворение в волевых чертах лица и непоколебимом стане, но Диану, разумеется, привлекло не это. Карим излучал энергию покровительства, мудрости и всего того, что Диана не замечала в своих сверстниках, но очень искала. И лишь когда Карим самостоятельно разбудил в ней жителя внутреннего кокона, тот наконец сорвался, как срывается с борта самолёта парашютист в глубину синевы.

И улыбался он некой… завершённой улыбкой, прежде не виданной Дианой ни у кого больше. Познакомились они на свадьбе старшей сестры. Диана без зазрения совести опустошала фуршет, и кто-то это (то ли дядюшка, то ли тетушка, я так и не понял) подметил. Карим, ждавший на то возможности, встрял в диалог:

– Вы знали, что Хемингуэй украл из бара писсуар?

Безусловно, Диана знала, но никто никогда не говорил со столь нескрываемым интересом о том, что так интересно было ей. Просто, легко и с этой завершённой улыбкой на лице. Диане думалось, что она впервые в жизни дышит и чувствует вкусы – вот на что это было похоже. С того момента Диана знала точно: она влюблена, как школьницы влюбляются в своих кумиров, а писатели – в своих самых чувственных и тонких героинь. Она влюблена навсегда. Это любовь особая: непоколебимая. Только она не знала еще того, что я готов вам поведать.

Диана была готова любить так, что хоть на край света с пригоршней монет в кармане, упаковкой жвачки и пластырей; чтобы без имени и прошлого. Но Карим не собирался уходить к любовнице. И тогда пришлось уйти Диане. Разумеется, она могла жить на содержании. Могла, но не стала. Мысль, что она ушла оттуда, где ее просили остаться, от того, с кем она бы и сама хотела прожить всю свою жизнь, напоминала о себе с блестящим превосходством, и вот сегодня отчего-то сильнее обычного.

Диана Кирилла не то, что не любила, нет. Так сказать будет неправильно. Кирилл был чуток, аккуратен, хоть и прямолинеен, он напоминал собой Карима: своей манерой держаться в обществе, зажимать карандаш, пока составляет чертежи, и считаться с приоритетами Дианы, но он им не был. И стоило ей это вспомнить, как она закрывалась в своей рванном коконе и не желала выходить обратно.

– Доброе утро, – поприветствовал её Кирилл на кухне, словно они давно не виделись. Иногда это было даже мило. – Ты сегодня рано.

– Не спалось, – та быстро расправилась с чаем и уже безразлично раскачивалась на деревянном стуле.

– Знаешь, я перед сном прочёл интересную штуку, – как ни в чем не бывало продолжил Кирилл. – Ты можешь почувствовать на языке все, о чем подумаешь. Вот представь какой по фактуре ворс ковра на языке, – он заметно поводил языком во рту. – Это очень странно… или разбитое стекло. Мозг человека может представить, как облизывает все, что угодно в этом мире. Удивительно.

Кирилл к тому же в свою очередь был человеком свободным и своевольным, именно это его отличало от Карима – он жил вдали от семьи, пил каждую субботу в пабе «Бочка» светлое разливное с чесночными брускеттами и особо не заводил друзей, а если и заводил, то оставался недоверчив. Он часто крутил интрижки в школе, и с чем большим провалом заканчивалась предыдущая, с тем большим запалом он начинал последующую и еще чаще получал отказы. Он умел драться – отец учил по-пьяни, и иногда ему приходилось решать конфликты кулаками. Диана лишь водила из стороны в сторону головой, вытирая кровь с рассеченных губ и бровей.

– Есть будешь? – спросил Кирилл, подавляя зевок.

– Не голодна.

Они познакомились в библиотеке – это именно то, что с превосходством описывает эти отношения: умеренные, книжные, с тихими, словно девичий шёпот перед сном, сносками в конце каждой страницы. Кирилл был парнем простым и всё дальше к недосягаемому взрослению упрощался всё отчётливее. В Диану, как ему казалось, невозможно было не влюбиться. Все так или иначе расплывались в стеснительной улыбке при виде детского почти лица молодой библиотекарши. Она могла часами пить чай, заглатывая одну за другой книгу, а затем ещё несколько часов слушать радиоспектакли на си-ди дисках старого проигрывателя (такие сейчас даже в магазинах поддержанной техники не сыщешь), и Кириллу захотелось быть частью этой жизни. Очень. В его мировоззрении одним движением к общей картине подобрался подходящий пазл. Раз – и изображение стало все более ясным. Теперь он был тем, кто готов любить лишь со жвачкой в кармане, но этого, как оказалось, было недостаточно. Он понимал и признавал, что Диана любит и, вероятно, будет любить другого, но несомненно был готов стараться.

– Какие планы на сегодня? – спросил он. Диана подавленно откинулась на спинку стула, продолжая опускать в и вынимать из кипятка пакетик зелёного чая с дробленой клубникой. Планов на выходные у неё не было практически никогда, за исключением предложенных Кириллом. Как сегодня. – Давай съездим в “Думан-лэнд”.

– Мне кажется, что я зависла.

Кирилл начал чувствовать, что их отношения в самом деле начали зависать, но инструкцию по этому случаю Кириллу так и не выдали. Он искал ее в квартире, на работе, в библиотеке, где работала Диана, в вылазках на “Думан-лэнд” – зоне отдыха в пятнадцати километрах от города, но ничего не находил.

– В каком смысле зависла? – уточнил он, заливая кипяток в чашку.

– Не знаю. – Чашка Дианы с изображением Муми-Троллей на ней поднялась ко рту, но так и не удостоенная касания пухлых губ, вернулась на стол. – Зависла, и все.

– Как Винда, что ли? – Кирилл не был рассержен, но что-то неладное в его тоне, определенно, было. – Ещё меньше конкретики можно?

У них было несколько их мест, которые так приятно было посещать весной, но стоял январь, все запорошило снегом, и гулять желания не было. Уже как два месяца они сожительствовали, чтобы выжать последнее из своих отношений, как мокрое белье после стирки. Вот можно было подумать: каждый из них прошёл путь познания как себя, так и своих возможностей, но что-то по-прежнему было не так, некоторые пазы всё никак не сходились.

Диана посмотрела на меня, виновато размешивая чай.

Я появился в их жизни в иное подобное утро, когда им захотелось новых, можно сказать… острых, ощущений. Мое появление должно было дать им возможность осознать значимость в жизни друг друга. Они были со мной обходительны, никогда не грубили, первая ночь прошла гладко. Тогда у меня были явные проблемы с жильем, и, не размазывая тему по углам, мы съехались. Диана нередко застывала на мне своими спрятанными за припухшие веки глазами и произносила так, чтобы слышал Кирилл:

– Вы только посмотрите на этот взгляд.

– Смотрю, – вторил тот.

Я знал, какой он оказывает эффект. Все же, мне посчастливилось уродиться симпатичным малым, и нередко это спасало мне жизнь.

Диана и Кирилл нравились мне в одинаковой степени. Сложно сказать, с кем я был духовно ближе. Иногда, стоило проснуться во мне небывалой энергии, как мы разгуливали часами с Дианой по местному променаду. Я слушал её нескончаемые тирады, которые сразу же забывались, а она, нисколько этим не обеспокоенная, шагала себе дальше. Но когда нападала усталость, самое время было провести вечер с Кириллом – посмотреть в их компании «Молот и наковальню», выпить, и ни о чем не волноваться. Иногда закрадывалась занимательная мысль: может, мы с Дианой биполярники, что удобно разместились на Кирилловой шее? Впрочем, его родители были уверены в этом на все сто.

– Я думаю взять паузу, – Диана внимательно поглядела в свою кружку.

Кирилл, собиравшийся вот-вот повернуться к столу, тут же застыл и лишь спустя пару секунд осознал, насколько была горячей кружка в его ладони. Он поставил ту на стол и ухватился за ручку, словно за перекладину в автобусе при крутом повороте.

– Когда люди берут паузу, они никогда друг к другу не возвращаются, – он все же нашёл в себе силы и опустился напротив. – Прикрытие для тех, кто хочет расстаться, но боится сказать это вслух.

Диана говорила тихо, так бывало всегда, когда она замыкалась в себе:

– Мне нечего бояться.

– Ещё бы, я же всегда с тобой, – произнёс Кирилл.

– Дело не в этом… – Диана задумалась. – Я не хочу расставаться.

Кирилл кивнул:

– В чем дело ты, естественно, не скажешь.

Кухня, как и вся квартира, была небольшая – каких то пятнадцать квадратных метров, туго забитых вырванными из разных эпох и миров принадлежностями: немецкий чайник, привезённый в качестве подарка родственниками Дианы лет восемь назад, алюминиевые кастрюли мамы Кирилла, тостер и микроволновка из магазина поддержанной техники, соковыжималка, украденная из общежития и набор кружек, оставленных друзьями после отъезда.

– Я и сама не совсем понимаю.

– Ты же не вернёшься к нему? – спросил Кирилл с нескрываемой тревогой.

– Нет, – ответила она, как отвечают люди, сидящие на диете, на вопрос, будут ли они заказывать десерт.

– Уверена?

Ложка звонко билась о внутренние стенки чашки, что она там размешивала было совсем неясно – зелёный чай, в котором сахар растворился ещё раньше, чем попытки Кирилла завести приличный разговор.

– Не уверена.

Кирилл знал, что Диана была слишком горда, чтобы вернуться туда, откуда ушла без ссор и скандалов (так хотя бы было бы на что сослаться). Через ссору были бы выдвинуты обвинения, заинтриговали бы собой признания, далее прощения, примирения и слезоточивый финал. Но это была совсем другая ситуация, и вернуться Диана не могла. Уже никогда. Ссоры и скандалы, надо полагать, бывают чертовски полезны.

– Сколько продлится эта пауза? – Кирилл зачерпнул сахар, но передумал. – Неделю, две?

– К чему создавать временные рамки и границы? Это бессмысленно, – Диана поморщилась от излишней театральщины, но, раз начала, стоило продолжить. – Лишает иллюзии вечности.

– Любишь ты такое… – Кирилл посмотрел в окно, выискивая в нем подходящее слово, – хитровыеденное. Может, сразу до конца моих дней? – Диана покачала головой на этот провокационный вопрос, и тот сразу же утонул в глотке чая. – И что ты собираешься делать?

– Поживу с сестрой или переберусь в библиотеку. Там не так плохо спится по ночам…

– Как здесь, – закончил за неё он. – Ну, супер, б*я.

– Не матерись, пожалуйста.

– Прошу прощения, ваше превосходительство Мария-Антуанетта, – буркнул Кирилл.

– Вообще-то «Ваше величество».

Тихо бились две чайные ложки о керамические стенки увесистых чашек, размешивая то, что в том не нуждалось.

* * *

Весь оставшийся день Кирилл смотрел, как Диана собирает чемоданы: пропала из стаканчика над раковиной вторая зубная щётка, исчез набор для ухода за кожей, шкаф опустел на две третьих, громко и отчетливо стеганула молния на сумке, а за ней следующая – на дутиковой бордовой куртке, и тихо затворилась дверь. Кирилл точно знал: хуже чувства он ещё не испытывал. Это как в момент потерять вкус к жизни.

– Вот и съездили в “Думан-лэнд”, – лишь вымолвил он и отошёл от двери.

Поначалу он держался бодрячком. Была в его натуре эта непоколебимость держаться на плаву. Когда он учился в университете, то имел стойкое убеждение, что поступит заграницу, по этой же причине он нередко отказывался от совместных вылазок с сокурсниками. Но заграницы не случилось, и Кирилл безжалостно выпал из общей цепи, наблюдая за тем, как университетские знакомые по окончании учёбы время от времени виделись, строили новые знакомства, укрепляли старые, жили. А его, как оказалось, никто уже и не помнил.

Тягостные мысли напали на девятый день, и виной тому послужил несчастный торшер у дивана. Точнее, начал торшер, а закончил разговор с сестрой Дианы, убедившей его, что она к ней не приходила. Ей Кирилл имел привычку верить… даже больше, чем Диане и в какой-то степени себе самому.

– Не звонила. Думаю, она в библиотеке. К родителям вряд ли поедет, – произнесла она в трубку спокойным, уютным даже тоном – это у них было семейное. – Все будет в порядке. Уверена, ей просто нужно время наедине с собой.

«Пожалуй» – лишь произнёс он.

Кирилл всегда сходил с ума от уютного тона Дианы… Когда слышишь её такой тон, все беды вдруг становятся незначительны, а переживания стихают, как моря в штиль. Он особенно явственно пускал по коже мурашки в полумраке гостиной в свете одного лишь торшера с бисерным плетением на канделябре (достался Кириллу от бабушки). И стоит на него взглянуть, как что-то наивно-детское, беззаботное всплывало в памяти. Но когда смотришь слишком долго, это нежное тускнеет и исчезает. Самое лучшее – это его неожиданность и недолговечность, чтобы не привыкать и ждать каждый раз с особым нетерпением.

На торшер смотреть больше не хотелось.

Спустя неделю он начал напиваться не только в пабе и не возвращался ровно, как штык, до трёх часов (дисциплина во всех проявлениях) – было понятно по яркому чесночному зловонию. Однако позже он начал пить и в квартире, и не только по субботам. Мне время от времени приходилось приводить его в чувство на манер, которым обладал.

Со стороны Кирилл выглядел откровенно жалко. Мне всегда было интересно, отчего люди завидуют тем, кто состоит в отношениях. Жизнь с этими двумя заставила меня задуматься. Для каждого отдельного человека его вторая половинка, для которой он прикрывает ладонью край стола, лучшая и неповторимая, и зависть вызывают обычно не их взаимоотношения, а само чувство единства, восхищения и желание закрыть для кого-то острый угол.

Автоответчик в его телефоне грубо кромсал Кирилла своим существованием, а характерный писк, после которого он должен был как верный пёс оставить голосовое сообщение, и Диана его никогда не прослушать, так и оставался неодарённый вниманием.