скачать книгу бесплатно
Бесполезный открыл глаза.
Было тихо, только в углу монотонно посапывал пыхчик, собирая домашнюю пыль. "Беззаботный, – подумал парень, – сосёт себе всякую хрень, чтобы пустить в чью-то морду."
Люди держали пыхчиков вместо метлы. Эти небольшие неуклюжие шестилапы подолгу бродили по углам, засовывая свой нос во всякие дыры и набивая мешочек. Их выпускали на воздух, не забывая при этом привязывать (хотя это было не обязательно – пыхчики далеко не убегали, вообще бегали они весьма неохотно), и за вечер мешочек пустел. Домашние питомцы, собаки там, плащеносцы, знали зверька и обходили его стороной, овечки и козы – и вовсе не замечали, но пришлым, бегунам или саммакам, приходилось несладко – пыль почему-то всегда попадала в глаза.
Дикие пыхчики водились в одном только месте – на озёрах Озерного Края, и местные жители наладили промысл, за счёт которого многие жили.
Как и все шестилапы, зверьки в неволе не размножались. Поэтому охотники зорко следили за тем, чтобы нужное количество пыхчиков оставалось нетронутым, и в то же время оберегали коробочки. Как маячки брум или кубышки носатиков, эти растения служили колыбелью для будущего потомства.
Бесполезный сел. За окном стояло дерево, на котором росли небольшие цветы, покрытые замысловатым переплетением линий. Чем-то похожим на сетчатые коконы ползунов. Зелёный свет, что они излучали, и бодрил, и успокаивал. Снилась какая-то хрень, и теперь она отступала. "Деревья бегунов, – сказал себе парень, – бегуньи. Их в этой части немного, но гостевой дом построили рядом". Он уже отметил отзывчивость и доброжелательность местных жителей. Теперь он оценил и их гостеприимство.
Бесполезный протёр глаза, которые не хотели до конца разлипаться и тут же вскочил.
"Первая!"
Эта мысль ужалила где-то в паху, и безмятежность растаяла, словно туман.
Ему повезло. Когда он, уставший, дошёл до ближайшего селения Леса, в этом самом селении находились проводники. Он рассказал, что случилось. Рассказал, и заснул. Потому что валился с ног.
"Повезло, – подумал тогда Бесполезный, – сейчас такое время, сонхваты только что плодоносили, и Долина буквально кишит проводниками. Подремлю в гостевом, буду ждать".
Теперь он проснулся, но ждать было трудно. Даже не трудно – ждать было мучительно…
Раздвинув шторки-верёвки, сплетенные из внутренностей кубышек, парень вышел во двор.
Это был Лес Долины, или просто Долина, как говорили в народе. Рядом лежали холмы, но, в отличие от Прихолмья, которое к ним прижималось, Долина была в стороне.
На равнине дул ветер, прохладный, сухой и не меняющий направления. "Дыхание гор" – называли его местные жители. Даже в Прихолмье подобного не было. Возможно, всё дело в долине, узкой и длинной, где ночью селились сонхваты, от которой Лес и получил своё название. Холодный горный воздух, пересекая холмы, спускался в долину и проезжал по ней, словно брума на задних колесиках. Кожаные, а иногда и меховые плащи в этой части носили и днём, но только за Лесом, в Лесу было тепло.
Бурные речки с холмов накладывали особый отпечаток на уклад местных жителей. Количество водяных мельниц, которые здесь стояли, было, наверное, больше, чем где-то ещё. Чем на всей остальной равнине. С помощью мельниц мололи, пилили, раздували меха. В Долине находились центры различных ремесленных гильдий – гильдии кузнецов, гильдии стеклодувов, гильдии плотников.
Хотя вот с последними было непросто. Гробовщики и корабельщики с Большого и Малого Приморья были как будто бы плотниками, но имели свои собственные гильдии. Причём добились этого сами. Более старшее поколение еще помнит конфликт, который прозвали "войной гробовщиков". Стражи приняли сторону плотников – они всегда возвращали традиции, но отступили – производство гробов прекратилось, а с ним прекратилась и основная статья дохода. Ведь без гробов и ритуальных лодок тела на Остров не отправляли, а, значит, пришлось бы искать другой, узаконенный способ прощания с покойником.
И этот способ нашли. Им оказалось сжигание. Если тело горит, душа воспаряет к Обиженному, а после уходит на Остров.
В Озерном Крае сжигали давно, и посредничество стражей в этом вопросе казалось ненужным. Пришлось срочно, на коленке, переделывать Писание, написанное Шестипалым, и объяснять, что сжигание тела – это уже более поздние приписки. Ну и договариваться с гробовщиками. А заодно и корабельщиками.
В посёлке, куда пришёл Бесполезный, жили кузнецы. Здесь раздавался стук наковальни, шум раздуваемых мехов и журчание падающей воды. Каждые сутки, каждый час, каждую минуту. "Наверное, по набору звуков можно определить, в каком ты селении. Даже не глядя" – подумал парень.
И огляделся.
Ме?ста между деревьями много, и небольшие деревянные домики с покатой крышей и торчащими то тут, то там башенками не стояли вплотную, а были разбросаны на достаточном удалении.
Ребятишки весело кричали, играя с язычками – небольшими растениями, которые выбрасывали длинный липкий язык, чтобы поймать твердотелку. Твердотелок ловили, насаживали на конец длинной нитки и таким образом дразнили язычок.
Другие дразнили пыхчиков, и театрально огорчались, когда те опорожняли содержимое мешочков. Важно было закрыть глаза, и закрыть глаза вовремя, иначе потеха становилась опасной.
Более тихие пускали кораблики, благо ручейков через селение протекало немерено. Кораблики плыли вниз по течению и застревали в водных тянучках, а ребятишки их доставали и снова пускали в воду.
На это смотрел Бесполезный.
И удивлялся.
Взрослые куда-то пропали. Остались одни только дети.
Да, жители долины отличались завидным трудолюбием, такого в Длиннолесье, к примеру, не встретишь. Там праздношатающихся как твердотелок под зонтиком. Об этом он помнил, несмотря на потерю памяти. Хотя что значит праздношатающихся – люди отдыхают. Здесь же казалось, будто все либо работают, либо делают вид. Ну или спят. И всё.
Парень остановился.
Карусель мыслей все время возвращалась туда, к той самой девушке, которую он оставил. Оставил одну, на безлюдной равнине. Карусель крутилась, крутилась, как мельничный жернов, пока Бесполезный не понял, что давно уже принял решение.
Тогда он пошёл к старейшине.
– Старейшины нет, – сказал бородатый мужчина, выйдя из кузницы, и вытирая о фартук руки, – я за него. Что угодно?
– Мне нужен прыгун, – Бесполезный старался не мямлить, говорить так, чтобы звучал металл. Но выходил какой-то истерический писк.
– Хм, – мужчина задумался, – но проводников в селении нет. Те, что были, ушли.
– Но мне не нужен проводник. Я прикрытый.
– Вот как…
Повисло молчание.
– Нанять прыгуна без проводника дорого. Сам понимаешь – во время сезона, риски.
– Денег нет. Но обещаю, что отработаю, – Бесполезный смотрел в глаза. И опять выходило глупо – будто бы он умолял, – у меня нет другого выхода. Поверьте. Я всё равно ведь отправлюсь, чего бы ни стоило.
– Вот как…
Они изучали друг на друга какое-то время. Мужчина стоял, задумчиво теребя свою бороду.
– Возьми любого, – сказал он наконец, – Там, за околицей. Скажешь, Патлатый разрешил. Вижу, что очень надо.
– Спасибо, – Бесполезный сглотнул и стремглав полетел к околице
– Как зовут-то? – спросил Патлатый.
– Не помню, – кричал Бесполезный, уже на бегу.
– Совсем замечательно, – кузнец усмехнулся и возвратился к делам.
Лишь тяжелая поступь топтуна, да хныкающий герцог на поводке держали внимание Быстрорукой.
Похитить этого выскочку оказалось не сложно. Длинноногий пал жертвой своих собственных страхов. Для этого строил тоннели, где думал скрываться, когда придут убивать. Те получались длинными, и куда выходили, в ближайшей округе знал только герцог, ну, может, парочка-тройка надёжных друзей. А может, их не было, этих друзей – когда занимаешь высокое положение, все надежное становится ненадежным.
Рабочих он нанимал из далёкого Леса, возможно, Заводья. Работали в темноте, вдали от людей, поэтому и строительство обходилось недёшево. В межсезонье рыли равнину, днём – Лес. В первом случае – ладно, всё было в норме. Во втором стражи могли вмешаться – и наказать. Как и Совет старейшин. Даже так – не могли, а должны взять и вмешаться. Ведь стоило повредить корневую систему, и на головы тех, кто работал в Лесу, мог обрушиться гнев не только Обиженного. Воспы и разъярённые звери, да ещё темнота – сочетание страшное.
Но в гильдии разленились, это была не та самая гильдия, которую когда-то основал Шестипалый, нарушения замечали редко, и только в тех случаях, когда бездействие напрямую угрожало авторитету. Строительство, о котором никто не знал, но на самом деле все знали, прошло вроде гладко, и гильдия стражей забыла. Тем более, если герцог привёл доказательства, вполне осязаемые. Стражи любили подобные доказательства, хотя утверждали, что деньги – не главное.
Ага, не главное.
Гильдия была одной из самых богатых, наряду с торговцами или проводниками. Щедрость не возбранялась, щедрость приветствовалась.
В данном случае герцог и правда перемудрил – для бегства подземку вполне можно было и засекретить, но для похищения вся эта таинственность была даже кстати.
Быть может, стража за дверью ещё бросает друг другу ухмылки, быть может, спохватилась и ищет хозяина. Не это её волновало. Не это заставляло гнать своих спутников. Все мысли о нём, и она найдет, живого или мертвого, но найдет. Его. Её нареченного.
– Давай, поторапливайся, скотина такая, – произнесла девушка обычным будничным голосом. Так гонят свинью на рынок.
Внешне она, быть может, спокойна, но в груди притаилась боль. Боль и ненависть к этому мерзкому человечишке, посмевшему приговорить к чудовищной казни. Его. Её нареченного.
– Мы твоего жениха не спасем, – хныкал герцог, – напрасно. Если бы только знал, я бы никогда такого не допустил, никогда, – он выделил последнее слово, – но столько дел, столько всего навалилось. Просто куча какая-то… куча…
Быстрорукая, казалось, не слушала.
– Там… – Длинноногий пытался подобрать нужное слово, – опасно. Пылающие, – он почти перешел на фальцет, – мы сойдем с ума.
Фиолетовый свет острокрылок – деревьев небольших острокрылых ангелов затаился в зрачках и только подчеркивал смысл его слов.
– Не всё ли тебе равно, если я тебя зарублю, вот этим отцовским мечом? Ты ведь слышал истории о Заговорённом? – ответила девушка, – или могу привязать. Там, на равнине. Я пока не решила.
Герцог затих. Только широко открытые глаза выдавали его беспокойство. О, сколько всего передумал он в эти минуты. О скольком жалел. В том числе и о том, что однажды стал герцогом, взвалил на себя это бремя. Не надо было нервировать совет, спорить со старшими. Сидел бы себе под арестом, домашним, занимался хозяйством… Нет, надо было поднять людей на восстание, доказывать правоту. Одиннадцать лет он правил селением – и одиннадцать лет как на углях.
Длинноногий вздохнул.
В конце дня надо было подводить итоги очередного пятилетнего правления. Пять лет назад, после праздника Возвращения, он пообещал, что сделает своё селение известным, да что там известным – самым знаменитым в Лесу. И если бы он не выполнил обещание, правление пришлось бы оставить, ну, или доказывать – но уже силой. Силовые доказательства герцог не любил – они почти всегда ненадёжны. Это как подставить тазик под прохудившуюся крышу, вместо того чтобы отремонтировать. Но случилось несчастье, то самое, когда рубили деревья – и селение стало известным. Самым известным. Ирония? Да. Но технически он своё слово сдержал. Не придерёшься.
Длинноногого аж перекосило от собственных мыслей. "Использовать чужое несчастье – последний довод правителя" – сказал бы стратег в "Приключениях Листика", но он был неправ, этот стратег, на чужом несчастье собственное счастье не построишь. И то, что сейчас происходило – наглядный тому пример.
Однако, несмотря на скверное состояние, близкое к паническому, одна странная мысль всё-таки в нем зародилась. "Как хороша эта женщина, не только своей красотой, но и качествами. Что, если стянуть их к себе? Дать ей место, допустим, советника?"
Сама нелепость этой мысли в свете последних событий поражала, но то, что она возникла, говорило о многом. Возможно, он не такой уж плохой управленец. И, возможно, ещё есть надежда на лучший исход. Хотя нет, надежда – это, пожалуй, громко. Выхода нет. Она не простит его за то, что он сделал с её возлюбленным. Он бы не простил.
– Я знаю, о чём ты думаешь. Ты думаешь, у меня не хватит смелости с тобой разобраться. Возможно, ты считаешь меня добрее. Ну что же, считай – если это поможет тебе двигаться быстро, – девушка хлопнула топтуна по широкой шее, надеясь, что тот пойдёт чуть живее, – надо было взять твою лошадь. Ты бы тогда побежал. Пешком… Дорогое, наверное, удовольствие – содержать лошадей?
– Да, но оно того стоит, – ответил, подумав, герцог, – если ты правишь, и хочешь, чтобы народ исполнял твою волю, – он замолчал, ожидая очередной убийственной шутки.
– Сегодня ты? исполняешь мою волю, правитель.
Пленник вздрогнул – настолько презрительно произнесла Быстрорукая последнее слово.
"Ну хоть в чем-то она предсказуема".
По мере того, как граница Леса становилась всё ближе, Длинноногий всё ниже опускал свою голову, стараясь, если и увидеть пылающие, то как можно позднее. Сердце хотело выскочить, так оно било о рёбра, а надежда на то, что по следам топтуна отправят погоню, и та вот-вот их настигнет, измельчала настолько, что стала похожа на совесть разбойника. Или его собственную.
Правитель вздохнул. Ещё и ещё. И перечитал молитву к Обиженному.
– Слава небесам, они погасли, – сказала вдруг Быстрорукая, – хотя, забери меня чёрный, но это престранно.
Герцог поднял глаза.
Они находились на самом краю Длинного Леса. Дальше было темно.
Сама ситуация, конечно же, радовала, но даже в своем положении герцог не мог не опешить.
"Пожалей меня Обиженный, это знак".
"Надо же быть таким идиотом, – ругал себя Бесполезный, прижимаясь к широкой спине прыгуна, – оставить ее одну, там!.. А если она испугается? А если придёт убийца? – лицо Любящей, такое приветливое и доброжелательное, не уходило из памяти, – а если появятся чёрные ангелы? А если сонхваты?"
Что случилось, он понял. В долине так просто не засыпают. Оставалось надеяться, что спящих сонхваты не трогают. Тем более спящих незримых.
Бесполезный сильней натянул поводья, надеясь вскоре увидеть. Ту, о которой думал.
Чтобы не заплутать (это казалось совсем не кстати), он повернул на дорогу, соединявшую Лес и самое сердце долины. Важно было свернуть там, где нужно, тогда ничего не случится, и долина сонхватов останется в стороне. Поэтому Бесполезный и прихватил с собой карту, которую обещал вернуть.
Обещал вернуть прыгуна, обещал вернуть карту. Все только на честном слове. Люди Долины не просто гостеприимные и трудолюбивые, люди Долины ещё и отзывчивые…
Карету проводников, которые отправились за дилижансом, Бесполезный нагнал на выезде. На топтуне не поскачешь, но топтуна можно запрячь. И всё же, даже с учетом медлительности животного, которое двигалось со скоростью пешего человека, отправились они поздно. "Совсем не торопятся, – думал парень, – Господи, только бы не опоздать…"
Но прыгун попался что надо, с настроением у него оказался полный порядок.
Бесполезный чувствовал настроение, и слушал, как тот бормочет своим низким, гортанным голосом. Звуки животного повторялись, и, казалось, прыгун поёт. А, может быть, так и было. Всё-таки многое обрёл Бесполезный, когда научился слышать. Он понимал, что это не просто скотина, хотя так считали многие, что это очень даже чувствительное существо, которое способно взгрустнуть, способно обрадоваться, и даже способно петь, если захочет.
Понимая животное, парень давал ему отдых. Так часто, как тот попросит. Ведь если прыгун заупрямится, далеко не ускачешь. Да и ехать на счастливом довольном животном приятнее, чем слушать глухое ворчание.
Прыгун садился на землю, вытаскивал из кармашков небольшие конечности, и срывал все тянучки, которые видел. Обычно то место, где пообедал прыгун, выделялось – это была полностью прополотая площадка, в виде овала, который кто-то согнул. Или в виде рогалика.
Если в этом овале встречалась крушинка, она становилась обедом. Правда, раскалывал панцирь прыгун не когтём, как топтун, а своими ороговевшими губами, напоминавшими клюв. Бесполезному казалось, что крушинки пищат, очень тонко и очень противно, хотя, возможно, это свистело их содержимое, выдавливаемое через расколотые половинки.
Зримые души мёртвых растений кружили над полем – и уходили, как дымка от чьих-то курений.
Небо расцвечивало самозабвенную неторопливую трапезу, и Бесполезный подумал, что он мог бы долго, очень долго наблюдать за этим буйством красок, звуков, движений, настолько пленительной казалась картина.
Но надо было спешить.
Похлопав животное по спине, парень дождался, пока тот закончит. В этом случае оно убирало передние лапы и громко урчало.
Бесполезный лёг на мшистую спину, взял в руки поводья, натягивая чуть, самую малость, слегка дунул в ушко…
Прыгун полетел.
Нет на равнине животного быстрей прыгуна. Отталкиваясь от земли четырьмя сильными лапами, он пролетает метров двадцать, а то и больше, прежде чем снова её коснётся. Прыжок – полет – приземление – прыжок – полет – приземление. Все это так плавно и мягко, что всадник почти засыпает.
Да, лёжа на спине самого быстрого животного равнины, всадник почти засыпает…
Недаром в гильдии воинов молодых нетренированных новобранцев обучают быть "изящными как прыгун", и только потом "стремительными как сокол" и "изворотливыми как струйки".
