Pacific Shadow

Андрей Наумов

Pacific Shadow

Глава 1

Холодная тишина офиса ФБР в Сиэтле была обманчива. Её нарушал лишь тихий щелчок компьютерной мыши и ровное гудение системы вентиляции. Для Оуэна Митчелла эта тишина была предпочтительнее любого шума. В ней можно было утопить, раствориться, стать идеальной, безэмоциональной машиной обработки данных. Его стол был образцом порядка: стопки папок выровнены по линейке, монитор чист до блеска, ручки лежали параллельно друг другу. Перфекционизм был его броней.

Однако стоило ему закрыть глаза, как тишину взрывали другие звуки. Воспоминание накатило внезапно, как всегда – без спроса и без жалости.

Он снова двенадцати лет*. Стоит на краю мира – так ему всегда казалось – на пустынном пляже Нескауина. Орегонский ветер гонит по небу рваные тучи и бьет мокрыми песчинками в лицо. Воздух соленый и тяжёлый. Он только что вырвался из школьных стен, где его джинсовая куртка и не самые модные кроссовки стали поводом для очередного спектакля под названием «Давайте позубоскалим над Митчеллом». Смех одноклассников, резкий и пронзительный, звенел у него в ушах громче, чем рев Тихого океана.

«Опять один, Митчелл? Рыбу пришёл послушать?»

«Он не рыбу, он свою тоску слушает!»

Оуэн подобрал с мокрого песка плоский камень, сжал его в ладони до боли. Он хотел запустить его в серую, бесконечную воду, но сил не было. Только пустота, гложущая изнутри. Он чувствовал себя именно так – как этот камень: холодным, никому не нужным, готовым бесследно исчезнуть в пучине. Он стоял там, пока пальцы не задеревенели от холода, а смех в голове не сменился оглушительным гулом одиночества.

Это был не просто детский эпизод. Это было клеймо. Ощущение, что с тобой что-то не так, что ты заслуживаешь быть изгоем, стало его фундаментом.

Оуэн резко открыл глаза, отгоняя призраков. Он потянулся к кружке с уже остывшим кофе, сделал глоток. Горьковатый вкус вернул его в реальность. В реальность, где он был не жертвой, а агентом ФБР. Где он мог контролировать если не всё, то очень многое. Его работа была его спасением. Протоколы, правила, следование инструкциям – здесь не было места для насмешек. Здесь его ценили за скрупулёзность и упорство.

Но плата за эту броню была высока. В двадцать пять лет его личная жизнь представляла собой такое же пустынное пространство, как тот пляж из детства. Мысли о знакомстве с девушками вызывали у него тот же приступ паники, что и школьная доска, к которой его вызывали насмешники. Он боялся осуждения, боялся быть уязвимым, боялся, что кто-то увидит за фасадом уверенного агента того самого испуганного мальчишку.

Его спасало лишь общение с Марком Рейесом, его напарником и, по сути, единственным другом. Они познакомились в академии в Куантико, где Оуэн учился, стиснув зубы, стремясь доказать всему миру и, в первую очередь, себе, что он чего-то стоит. Марк, выходец из шумной калифорнийской семьи, с его неиссякаемым оптимизмом и легкостью, был его полной противоположностью. И, возможно, поэтому – единственным, кто сумел пробиться сквозь его защитные барьеры.

Дверь в кабинет с скрипом открылась**, и на пороге появился сам Марк, нарушая стерильную тишину широкой ухмылкой.

– Митчелл, ты здесь один? Я уже думал, тебя в архив засосало окончательно. Собирайся, поедем.

Оуэн поднял на него вопрошающий взгляд, не отрываясь от монитора.

– Поехали? Куда? У меня ещё три отчета на проверке. Дело Джексона…

– …подождёт, – перебил Марк, хлопнув ладонью по столу. – Приказ сверху. Принудительный отпуск. Неделя. Начинается с завтрашнего дня. А сегодня вечером мы летим в Сан-Франциско. К моим. Мама уже закупила полгорода еды, а папа достал своё легендарное вино.

У Оуэна внутри всё сжалось в холодный комок. Сан-Франциско. Шумный, яркий, полный людей. Чужая семья, где все будут улыбаться, обниматься и задавать вопросы.

– Марк, я не могу. Ты же знаешь, я… Я только помешаю.

– Вот именно что знаю, – голос Марка стал серьёзнее. – Знаю, что ты последний раз уехал из Сиэтла полгода назад, и то на конференцию. Знаю, что твой диван знает очертания твоего тела лучше, чем твои коллеги. Это не предложение, Оуэн. Это приказ. От меня, как от друга.

Оуэн хотел возразить, привести ещё десяток причин, но увидел в глазах Марка не только упрямство, но и искреннюю тревогу. Он понимал, что Марк прав. Его жизнь превратилась в бег по замкнутому кругу: работа – квартира – работа. И этот круг медленно, но верно душил его.

– Ладно, – сдался он, с облегчением вздохнув внутри. Бороться было бесполезно.

– Только на неделю. Ни днём больше.

– Вот и славно! – Марк снова заулыбался. – Кстати, моя младшая сестра, Амели, тоже приедет. Она сейчас в Портленде, свою художественную студию раскручивает. Ты с ней не пересекался ещё.

Оуэн кивнул, стараясь сохранить равнодушное выражение лица. Сестра Марка. Ещё один незнакомый человек, чей оценивающий взгляд ему предстоит выдержать. Он мысленно подготовился к обычной схеме: вежливые улыбки, короткие ответы и быстрый отход в тень.

Он не мог даже предположить, что встреча с этой девушкой, Амели, станет для него не испытанием, а первым лучом света в том самом сером, холодном океане его одиночества.

На следующий день. Самолет ревел, набирая высоту, а Оуэн чувствовал, как его собственное сердце колотится где-то в горле, пытаясь соперничать с грохотом турбин. Он сжал подлокотники, бессознательно проверяя прочность конструкции. За окном проплывали крыши Сиэтла, быстро превращаясь в лоскутное одеяло, а затем и вовсе скрылись в плотной пелене облаков.

– Расслабься, Митчелл, – бросил Марк, уже устроившись поудобнее с журналом. – Статистически, это самый безопасный вид транспорта.

– Статистика не учитывает человеческий фактор, – мрачно парировал Оуэн, мысленно прокручивая сводки о редких, но фатальных ошибках пилотов.

– Учитывает. И он тоже на нашей стороне. Дыши. Через пару часов будем уплетать мамины тамалес.

Оуэн попытался сосредоточиться на дыхании, как советовал психолог из кадрового отдела после особенно тяжёлого дела. Но вместо успокоения его накрыла новая волна тревоги. Чужая семья. Шумный дом. Необходимость поддерживать беседу. Для него это было сложнее, чем допрашивать серийного преступника. На допросе был протокол, была цель. Здесь же – полная импровизация, и он всегда в ней проваливался.

Он закрыл глаза, и снова перед ним возник тот мальчик на пляже. Только теперь он стоял не один. Рядом с ним возникли тени – призраки одноклассников, их смех сливался с гулом самолёта. «Смотрите, Митчелл боится летать! Какой же ты агент?» Он резко дернулся, открыв глаза. Марк смотрел на него с лёгкой усмешкой, но без насмешки. С пониманием.

– Ничего, привыкнешь, – произнес Марк, разворачивая журнал.

Оуэн кивнул, не в силах вымолвить слова. Он смотрел в иллюминатор на бескрайнюю белую пустыню облаков. Такая же белизна, как пена на гребнях орегонских волн. Одна и та же изоляция, просто на другой высоте.

Встреча в аэропорту Сан-Франциско была такой же бурной, как он и предполагал. Сеньора Рейес обняла Марка так, будто он вернулся с войны, а затем с той же материнской силой притянула к себе Оуэна. От него пахло ванилью и специями, и на секунду это теплое, искреннее объятие вызвало у Оуэна щемящее чувство, которое он давно забыл, – чувство дома. Но почти сразу же за ним последовала паника. Он неловко похлопал её по спине, чувствуя себя полным идиотом.

Дом Рейесов был наполнен светом, музыкой и гомоном голосов. Родственники появлялись будто из ниоткуда, все говорили одновременно, смеялись, спорили о футболе. Оуэн забился в угол дивана, как солдат на передовой, наблюдая за этим жизненным хаосом. Он отвечал на вопросы односложно, улыбка застыла на его лице маской. Он анализировал: дядя Эктор рассказывает о проблемах с бизнесом – нужна поза внимательного слушателя. Кузина Инес хвастается успехами дочери – требуется одобрительный кивок. Это была сложнейшая операция под прикрытием, и он с каждым часом чувствовал себя всё более истощённым.

Спасителем неожиданно стал мистер Рейес, отец Марка. Он подсел к Оуэну с бутылкой красного вина и, не задавая лишних вопросов, начал рассказывать о своей молодости, о том, как приехал в Штаты с двадцатью долларами в кармане. Оуэн слушал, и постепенно мышцы спины расслабились. Это был монолог, а не диалог, и в этом была своя благодать.

Именно в этот момент, когда Оуэн на секунду отпустил бдительность, в гостиную вошла она.

Он заметил её сначала краем глаза – лёгкое движение в дверном проёме. Затем услышал голос, негромкий, но какой-то удивительно ясный, прорезавший общий гул:

– Пап, Марк, я приехала! Простите, что задержалась, заказ по рамкам затянулся.

Оуэн обернулся.

Амели Рейес не была похожа на Марка. Если он был сгустком солнечной энергии, то она – спокойным, тёплым светом. Длинные, светловатые волосы были аккуратно расправлены. На ней были простые белые джинсы и футболка, на которой виднелись едва заметные следы краски. Но не внешность привлекла внимание Оуэна, а её глаза. Большие, карие, они не бегали по комнате, а смотрели внимательно и глубоко. И когда её взгляд скользнул по нему, Оуэн не почувствовал привычной оценки или любопытства. Он почувствовал… наблюдение. Как будто она не просто видела агента ФБР на диване, а разглядывала сложный, многослойный пейзаж.

Марк вскочил и обнял сестру.

– Амели! Наконец-то. Знакомься, это Оуэн, мой напарник, о котором я тебе рассказывал.

Амели подошла, её губы тронула улыбка, но глаза оставались серьёзными, изучающими.

– Оуэн, очень приятно. Марк только и говорит, что о своём гениальном напарнике.

Оуэн встал, ощущая себя неуклюжим подростком. Он пожал её руку – её ладонь была тёплой, в пальцах чувствовалась лёгкая шероховатость, вероятно, от работы с холстами и красками.

– Не верьте ему. Приятно познакомиться.

Их рукопожатие длилось на секунду дольше необходимого. Амели не отводила взгляда. И в нём не было ни капли того пренебрежения или любопытства, к которым он привык. Было чистое, незамутнённое любопытство. Как будто она увидела за его сдержанной маской что-то знакомое.

Марк вскочил и обнял сестру. Всё зашумело снова, и Оуэн вновь ушёл в свою зону комфорта – уголок дивана. Он слушал разговор сестры и брата, но его мысли витали далеко. Амели снова мелькала в поле зрения, и каждый раз, когда он случайно встречался с её взглядом, он чувствовал нечто похожее на разряд электричества.

Позднее, за общим столом, заваленным едой, Оуэн ловил себя на том, что он не пялится в тарелку, а иногда смотрит на Амели. Она говорила о своей студии, о сложностях с поиском вдохновения, о глупом заказе на портрет богатого кота. И она говорила это без тени цинизма, с лёгкой иронией, но и с любовью к своему делу. Он слушал и думал, что её мир был полной противоположностью его миру протоколов и насилия. Он был цветным, живым, немного хаотичным.

Когда вечер начал стихать, и гости разъехались, Оуэн оказался на кухне, помогая убирать посуду. Амели стояла рядом, вытирая тарелки.

– Спасибо, что помогли, – сказала она. – Марк обычно сбегает при первой же возможности.

– Всегда пожалуйста. Мне… мне тут спокойно, – признался Оуэн.

Она посмотрела на него, и в её глазах мелькнуло понимание.

– У нас немного шумно, но это хороший шум. Как белый шум. В нём можно спрятаться.

Оуэн замер с тарелкой в руках. Она сказала именно то, что он чувствовал, но не мог сформулировать. Она увидела это. Просто увидела.

В ту ночь, разбирая чемодан в тихой комнате для гостей, Оуэн снова подошёл к окну. За ним был незнакомый город, сверкающий миллионами огней. И впервые за долгие годы у него не было желания спрятаться от этого мира в свою раковину. Вместо этого он поймал себя на мысли о карих глазах, которые смотрели не на его броню, а сквозь неё.

Впервые за долгое время он не анализировал количество потенциальных угроз на каждой улице или траекторию света от фар, а просто смотрел на город, думая о глазах. Карих глазах Амели.

На третий день пребывания в доме Рейесов жизнь Оуэна пошла совсем иначе. Обычно утренний подъем означал строгий порядок действий: пробежка, душ, проверка почты, составление плана на день. Однако здесь каждое утро стало подарком неопределённости. Сегодня не было расписанного графика. Он просыпался позже обычного, прислушиваясь к звукам кухни и шепоту родных голосов.

Размышляя о вчерашних событиях, Оуэн понял, что Амели незаметно стала частью его мыслей. Её мягкая улыбка, способная смягчить любую ситуацию, её глаза, способные заглянуть в глубину его души, – всё это вошло в его сознание, словно краска в пустой холст. Впервые за долгое время он не испытывал раздражения от окружающих звуков и хаоса, а напротив, наслаждался ими. Казалось, он впитывал атмосферу, ранее недоступную его рациональному восприятию.

Сегодня Оуэн решил отправиться на прогулку с Амели. Они шли вдоль набережной, вдыхая свежий морской воздух, наслаждаясь видами залива. Марк, уставший от семейной суеты, предпочёл отдохнуть отдельно. Оуэн шёл рядом с Амели, ощущая странную лёгкость. Раньше он воспринимал прогулки как потерю времени, а теперь чувствовал себя живым, настоящим.

– О чём думаешь? – спросила Амели, глядя на него с мягким любопытством.

– Думаю о работе, – соврал он, хотя в действительности размышлял о ней. – Сложное дело, запутанная схема…

– А я думаю о цветах, – ответила она, улыбнувшись. – Морской синий, воздушный зелёный, закатный оранжевый… Мир полон красок, Оуэн. Ты ведь понимаешь, правда?

Он задумался, прежде чем ответить:

– Наверное, да. Иногда кажется, что я весь состою из оттенков серого. Но рядом с тобой… – он замолчал, не найдя нужных слов.

Амели мягко положила руку на его плечо:

– Ты изменился, Оуэн. Раньше ты был таким жёстким, сухим. Теперь я вижу, что внутри тебя много цвета. Просто ты боишься его признать.

Эти слова вызвали у него странное чувство облегчения. Никогда раньше никто не говорил ему подобное. Впервые он почувствовал, что его видят не как машину, а как человека.

После прогулки они решили посетить небольшую кофейню неподалёку. Атмосфера заведения располагала к расслабленности. Они заняли свободный столик у окна, откуда открывался прекрасный вид на гавань.

– Расскажи мне о своей работе, – попросила Амели, размешивая сахар в ароматном напитке. – Чем занимается агент ФБР?

Оуэн откашлялся, приготовившись изложить сухие факты, но вместо этого заговорил искренне:

– Работа… это спасение от реальности. Она помогает заглушить внутренние страхи, укрывает от одиночества. Каждый раз, когда я беру дело, я создаю идеальный порядок, чтобы не сталкиваться с собственными демонами.

Амели внимательно слушала, периодически кивая, будто понимала каждую деталь его повествования.

– Значит, твоя работа – это щит, – проговорила она тихо. – То, что заставляет тебя верить, что ты важен и необходим.

Оуэн удивлённо посмотрел на неё:

– Именно так. Но разве это плохо?

– Нет, конечно, нет. Важно уметь находить баланс. Использовать защиту, но помнить, что есть и другая сторона медали. Ведь настоящие чудеса происходят, когда мы снимаем маски и видим мир таким, какой он есть.

Эти слова задели струны его души. Оуэн задумался, почувствовав неясное желание поделиться чем-то личным, рассказать о своих детских переживаниях, о том, как больно было оставаться в стороне от сверстников. Однако он вовремя одёрнул себя. Старые привычки брали верх, и он переключился на профессиональные темы.

Вечером, когда все улеглись отдыхать, Оуэн снова вышел на улицу. Ночь была прохладной, но прозрачной. Он долго смотрел на ночное небо, чувствуя непонятную лёгкость. Постепенно его мысли обратились к следующему этапу жизни. После недельного отпуска ему придётся вернуться в Сиэтл, к работе, к прежнему ритму.

Вернётся ли он прежним? Или Амели навсегда останется частью его сердца, источником новых ощущений и вдохновения?

Он стоял на веранде, всматриваясь в темноту, и в этот момент понял, что больше не сможет жить так, как раньше. Что-то в нём изменилось, и возвращение домой уже не будет простым возвращением в комфортную зону. Теперь он видел жизнь не черно-белой, а полноцветной, глубокой и прекрасной.

Заканчивая день, Оуэн направился в спальню, впервые не испытывая страха перед сном. Эта неделя стала переломным моментом в его судьбе, подарив ему надежду на перемены и веру в будущее.

Наступивший четвертый день выдался солнечным и бодрым. **Сан-Франциско дышал теплом и энергией**, заполняя собой каждый переулок, каждую площадь. Оуэн проснулся рано, оставив позади тяжелые воспоминания прошлого, готовые уступить место чему-то новому, неизведанному.

Ночь прошла спокойно, но впереди ждало знакомство с городом, который так любил Марк. Амели пригласила Оуэна на экскурсию по любимым местам: узким улицам, живописным набережным, тихим кафе, расположившимся вдали от туристических маршрутов. Прогулка оказалась намного приятнее, чем он ожидал. Город открылся ему новыми гранями, каждая улица, каждое здание несло особый шарм, который цеплял взгляд и будоражил воображение.

Во время прогулки Амели поделилась впечатлениями о своей жизни художника. Рассказала, как трудно начинать творить в большом городе, как важно найти своё место, свою аудиторию. Оуэн внимательно слушал, позволяя её голосу вплетаться в музыку улиц, создавая особую гармонию.

– Ты пишешь картины? – осторожно поинтересовался он, стараясь не показаться навязчивым.

– Больше делаю наброски, эскизы, – отозвалась девушка, останавливаясь возле небольшого магазина красок. – Хочу однажды написать большую картину, настоящую. Покажу её людям, и пусть судят.

Оуэн кивнул, соглашаясь, но мысль о творчестве оставалась для него загадочной и непонятной. Живопись казалась ему миром иллюзий, фантазий, игрой воображения, тогда как он привык иметь дело с фактами, доказательствами, чёткостью выводов.

Тем временем экскурсия продолжалась. Они дошли до района Чайнатаун, очаровавшего Оуэна разнообразием красок, запахов, звуков. Люди здесь жили свободно, весело, открыто, общаясь друг с другом, торговцами, туристами. Такое поведение отличалось от привычной осторожности, сдержанности, свойственных агентам ФБР.

Амели вела его по улицам, попутно рассказывая интересные факты о китайском квартале, местные легенды, особенности местной культуры. Они заходили в маленькие ресторанчики, дегустировали экзотические блюда, пытались разобраться в китайских символах и традициях.

– Знаешь, Оуэн, в китайской культуре важна гармония, равновесие, – рассуждала Амели, прихлебывая горячий чай. – Люди стремятся достичь баланса между духовным и материальным, внешним и внутренним. Наверное, это и привлекает туристов.

Оуэн улыбнулся, отметив про себя, насколько отличаются представления художников и аналитиков. Он привык считать мир набором четких линий, символов, формул, тогда как художникам важны нюансы, оттенки, восприятие красоты.

После прогулки они вернулись в дом, где уже собрались родственники Марка. Настроение в семье было приподнятым, праздничным. Вечер прошёл оживлённо, сопровождаясь весёлыми разговорами, шутками, семейными анекдотами. Амели проявляла особое участие, вовлекая всех в игры, предлагая поделки, вдохновляя остальных.

Оуэн присоединился к общему веселью, наблюдая за людьми, прислушиваясь к их речам, отмечая тонкие моменты взаимодействия. Раньше он бы счёл подобные встречи ненужными, утомительными, тратящими время зря. Теперь же понимал, что такие моменты помогают лучше понимать людей, мотивы их поступков, причины конфликтов.

В конце вечера, отправившись в свою комнату, Оуэн вновь ощутил необычное чувство покоя. Несмотря на усталость, он чувствовал себя обновлённым, заряженным энергией, готовой направить его вперёд. Внутренний конфликт ослаб, он ясно осознал, что Амели оказывает на него сильное влияние, заставляя пересмотреть отношение к жизни, искусству, людям.

На пятый день приезда Амели решила познакомить Оуэна с местными достопримечательностями. Сначала они посетили знаменитую рыночную улицу Фермонт-стрит, затем музей современного искусства, библиотеку. Каждое место наполняло его новыми впечатлениями, расширяло горизонты восприятия.

– Давай посмотрим выставку современных художников, – предложила Амели, ведя его в сторону музея. – Интересно, какое впечатление произведут на тебя произведения современного искусства.

Оуэн согласился, хотя изначально сомневался в пользе подобного мероприятия. Художественные выставки казались ему абстрактными, бессмысленными, далекими от реальных проблем. Тем не менее, оказавшись в музее, он обнаружил, что искусство способно передавать сильные эмоции, вызывать глубокие размышления, пробуждать интерес к философии, психологии, социальным вопросам.

Особенно запомнилось полотно одного молодого художника, изображавшее туманное побережье с редкими тенями людей, скрытых в дымке. Полотно напомнило ему детские впечатления, посещение пляжей, попытки уйти от реальности, потерянность в огромном мире.

– Прекрасная картина, – произнёс он вслух, обращаясь к Амели. – Передаёт состояние отрешения, одиночества, неуверенности.

Амели внимательно посмотрела на него, будто читая его мысли.

– Оуэн, ты слишком остро воспринимаешь мир, – сказала она мягко. – Постарайся воспринимать искусство как источник радости, вдохновения, творчества. Пусть оно открывает тебе новые грани, показывает перспективы.

Оуэн кивнул, осознавая мудрость её слов. Прежде он воспринимал искусство как средство ухода от реальности, ныне же видел в нём шанс расширить границы сознания, обогатить свой внутренний мир.

Прошедшие дни оказались важным этапом в жизни Оуэна. Он не только познакомился с интересными местами, культурой, людьми, но и пережил значительные внутренние изменения. Влияние Амели сделало его открытым к новым знаниям, эмоциям, отношениям. Даже работа перестала казаться столь обременительной, становясь возможностью исследовать тайны человеческой натуры, решать загадки, помогать нуждающимся.

Завершив путешествие по Сан-Франциско, Оуэн вернулся в свою комнату. Скоро ему предстояло вернуться в Сиэтл, приступить к выполнению обязанностей, однако теперь он знал, что сможет справляться с делами гораздо эффективнее, освободившись от груза прошлых травм, сомнений, страхов.

Последние лучи солнца окрасили горизонт в теплые тона, оттеняя золотистым сиянием оконные рамы многоэтажек. Оуэн вышел на террасу, наслаждаясь приятной прохлады и тишиной. Прошедшие дни оставили неизгладимый след в его памяти, сформировав основу для глубоких изменений, готовых перевернуть всю его жизнь.

Он задумчиво наблюдал за прохожими, движущимися по ночным улицам Сан-Франциско. Ранее он редко обращал внимание на мелкие детали городской жизни, предпочитая сосредотачиваться исключительно на делах, целях, планах. Теперь же он понимал важность каждого момента, умения наслаждаться красотой повседневности, видеть уникальные черты в каждом событии.

Рядом с ним стояла Амели, смотрящая на ночной город с мечтательной улыбкой. В её глазах отразились яркие огни уличных фонарей, мерцавших подобно звездам на небесах.

– Ты уже готов к возвращению в Сиэтл? – тихо спросила она, поворачиваясь к Оуэну.

– Готов, – твёрдо ответил он, сохраняя уверенность в голосе. – Моя поездка сюда помогла мне обрести новое видение, переоценить ценности, расставить приоритеты. Я понял, что жизнь – это не только выполнение заданий, достижение целей, но и умение получать удовольствие от простых вещей, учиться доверять окружающим, любить.

Амели нежно улыбнулась, поддерживая его взгляд.

– Ты стал другим, Оуэн, – мягко произнесла она. – Открытым, смелым, отзывчивым. Я рада, что смогла повлиять на тебя положительно.

Оуэн промолчал, чувствуя, как тепло её слов согревает его сердце. Вместе они насладились зрелищем уходящего дня, сознавая, что вскоре начнутся новые испытания, открытия, путешествия.

Перед ним простиралась дорога, полная трудностей, препятствий, радостей, побед. Но теперь он был готов принять любые трудности, идти навстречу приключениям, преодолевать преграды, радуясь каждому мгновению жизни.

Глава 2

Оуэн ступил на борт самолёта, направлявшегося обратно в Сиэтл, с чувством уверенности, граничащей с эйфорией. Проведённые дни в Сан-Франциско сделали его сильнее, мудрее, способным взглянуть на жизнь шире, увидеть то, что прежде оставалось за кулисами повседневной рутины.

Уже в самолёте, глядя в окно на бескрайнюю гладь океана, он понял, что прежний Оуэн Митчелл умер, превратившись в совершенно иного человека. Теперь он не просто выполнял задачи, не просто искал врагов, теперь он проживал жизнь осознанно, смело, решительно.